Дельфины здесь тонут

Том Форд.

      Уходить было сложно. Сложнее ли было Кате, когда та боролась с отцом, каждый день остерегаясь, что тот может что-то предпринять и забрать её из семьи? На суде она говорила, что тот трогал её с восьми лет. Она рассказывала, как тот внушал ей, что это нормальное проявление любви, а она спрашивала его, делает ли он это с сыном, а тот врал, что делает. Якобы, все это делают, но никто не говорит про это посторонним.       Когда девушка начала подрастать, к ней приходило постепенно понимание того, какой он лживый и манипулятивный урод. Отец ревновал её, и впервые предпринял попытку вступить в полноценный половой акт со своей дочерью, когда той исполнилось одиннадцать. Она просила его прекратить, ведь ей было больно, но тот утверждал, что так показывает любовь.       Катя пыталась говорить маме, указывая ей на чрезмерное внимание отца к себе и то, что тот не разрешает гулять с мальчиками, но мама даже слушать не хотела, будучи благодарной «Володеньке», что тот так беспокоится об их единственной такой ранимой дочери. Во время судебного заседания Кирилл сидел будто чужой.       Он не знал, не слышал, не подозревал, не видел. Это было до боли обидно. Почему сестра не говорила с ним? Он ведь ей старший брат, он ведь защищать её должен был. Почему, даже когда она выросла, она рассказала постороннему человеку, какому-то парню на машине, а не родному человеку?       В нём затаилась обида. Кирилл знал, что обижаться на ту, кто буквально была щитом, закрывающим его самого от насильника отца, было сверхцинично и эгоистично. Ведь Катя была травмирована с самого детства, с пяти лет её трогал друг брата, потом отец, и она привыкла к тому, что проявление любви – это лишь секс. Иногда против воли.       То есть любить можно против воли?       Это противоречило всему, во что верил Кирилл, и злило его ещё сильнее. Он был сыном подонка и глупой женщины, которая ничего не хотела замечать. А сам он — глупец, слепой и эгоистичный.       С тяжелыми мыслями в голове он уже надел куртку, но остановился в коридоре Алана. Взглянув в зеркало на своё отражение, он опустил взгляд на трюмо, вспоминая то, что хотел спросить парня перед тем, как уйти, и снова мысленно возвращаясь к мысли о встрече. — Какой у тебя одеколон? — спросил он. — Что? — Алан подошёл сзади, немного устало после бессонной ночи глядя на гостя через отражение в небольшом зеркале у входной двери. — Чем ты пахнешь?       Алан немного опешил, растерянно пробежал взглядом по полкам, затем выдвинул шкафчик и достал прямоугольный прозрачный флакон, в котором виднелась светло-серая, почти золотистая жидкость.       Кирилл опустил взгляд на флакон, взял его в руку и аккуратно снял серебристую крышку с рифлением по кругу, чтобы вдохнуть аромат. Пахло Аланом.       «TOM FORD GREY VETIVER», — прочитал он выгравированный логотип, закрывая флакон и отдавая его обратно в руку хозяину. — Забирай, если нравится, — Алан убрал руку, не принимая одеколон обратно. — Я просто хотел знать, чем ты пахнешь, — сказал Кирилл, поставил флакон на торшер и, разворачиваясь, чтобы уйти.       Но Алан взял его за руку, остановил и положил в ладонь флакон обратно: — Пожалуйста, возьми. У тебя от меня ничего нет, пусть останется хотя бы это.       Кирилл сжал в руке одеколон, кивнул и быстро ушёл, чтобы не начать снова рефлексировать и не переполниться тоской, глядя на флакон. Спускаясь вниз по ступенькам быстрым шагом, он знал, что внизу ждёт такси, но спешил не из-за этого. Хотелось испариться, чтобы не видеть ни его лица, ни его дома, не слышать «пока».       Запрыгнув в шортах в белый автомобиль у подъезда, он уставился куда-то вперёд, на спинку переднего кресла, и молча ждал, пока таксист довезёт его домой.       Утро было необычайно морозным. Снег валил без остановки, температура за ночь опустилась до −10. На предложения подвезти его обратно Кирилл твёрдо отвечал «нет» и вылетел из чужой квартиры так, будто его там насильно удерживали всю ночь, хотя это было совсем не так.       Открыв дверь своим ключом, он бесшумно переступил порог, раздеваясь и сонно, без сил падая на кровать. Умная колонка Алиса по просьбе задвинула шторы, и комната погрузилась в тень, словно ночь и время застыло, будто Алан никогда не заходил сюда. С тревогой в животе он уснул. — Линочка! —       Возгласы мамы вырвали Кирилла из глубокого сна. В коридоре сквозь закрытую дверь в тёмную спальню доносились приглушённые женские голоса, и где-то там негромко разговаривала Катя — единственная, казалось, кто действительно заботился о спящем брате.       Это злило Кирилла. После очередной безуспешной попытки уснуть он психанул, вскочил с кровати и вышел из комнаты, чтобы пойти в душ и начать день — выбора не было. В коридоре было настолько светло, что затворник своей спальни опешил, остановился и закрыл глаза рукой. — Привет, — раздался девичий голос неподалёку. Невысокая брюнетка с длинными прямыми волосами улыбалась, выглядывая из-за угла и глядя на стоящего топлес Кирилла — брата одноклассницы. — Привет, — промямлил он, недовольно направляясь в ванную, где дверь была заперта. — Блять. — Там Катя. Будешь кофе? Ты всегда спишь до трёх дня? — Уже три? — удивился он, глядя на часы на запястье. Кирилл потер сонные глаза, стоя у стены и пытаясь понять, что хочет больше — в душ или кофе. — Пойдём, мама оставила тебе выпечку. — Где она? Воскресенье же, куда она снова ушла? — не в настроении любезничать, сказал Кирилл, но поддался уговорам и направился на кухню, включая электрочайник. — Она пошла с твоей тётей в ресторан, вечером обещали вернуться.       Лина присела за стол, не сводя глаз с парня, который стоял к ней спиной, доставая заварной кофе и насыпая в кружку, пока вода закипала и чайник начинал шуметь, вынуждая говорить громче. — Чудно, снова гости, — проговорил он, но тут же задумался, ведь Лина тоже была гостьей. Почувствовав, что сказал что-то лишнее и мог нагрубить, добавил: — Я против тебя ничего не имею, просто когда приходит тётя, они тут пиздят по пять часов. Ни в трусах выйти, ни поесть спокойно. — Да, я понимаю тебя, — улыбнулась Лина. — Я живу с мамой, у неё постоянно подруги с работы, каждую неделю галдёж. — Ага. Будешь кофе? — из вежливости спросил он, пытаясь реабилитироваться.       Лина отказалась, и он налил себе, усаживаясь напротив и откидываясь на спинку стула устало. Хотелось спать ещё.       Катя вышла из ванной, вытирая руки полотенцем уже на кухне, и приветливо улыбнулась брату. Как она могла оставаться такой позитивной? Она была сильной, а Кирилл ощущал себя слабым рядом с ней. — А почему в шортах? Вышел бы голым, — засмеялась она, не упрекая, а лишь подшучивая. Подошла сзади к стулу, опустила руки и закрыла его соски. — Лина, не смотри, ты ещё маленькая! — сказала она, а брат лишь закатил глаза и бережно отодвинул руки Кати. — Она твоего возраста, — сказал тот и Лина засмеялась, кивая в согласии с братом подруги. — Ну, Катя уже практически женщина в браке, куда уж мне, — махнула рукой Лина, и обе захохотали.       Кирилл приподнял бровь, молча отпивая кофе, жалея, что не остался у ванной — эти девчачьи разговоры его раздражали.       Пытаясь насладиться выходным перед очередным рабочим понедельником, Кирилл посвятил день игре в компьютер — ничего нового.       На улице уже лежал толстый слой снега, напоминая, что новогодняя ночь не за горами. Люди тащили домой ёлки и еду, опустошая полки супермаркетов. Этот Новый год будет другим, но проводить старый, 2014-й, хотелось всем — он оказался слишком тяжёлым для многих.       Друг Кирилла принёс пакет пива, оставив половину в холодильнике, и обосновался с ним в зале перед телевизором. Он также принёс диск с недавно вышедшей игрой Одни из нас, и они запустили PlayStation. Время с ним летело незаметно. Позитивный Кихун будто вытаскивал Кирилла из омутов тяжёлых мыслей, давая просто подышать перед тем, как нырнуть обратно и продолжать тонуть. — Да блин, как их всех можно убить по стелсу?! — вопил азиат, сидя на полу перед телевизором с пакетом чипсов и банкой пива, пока Кирилл сидел за ним на диване и терпеливо ждал своей очереди, время от времени давая советы. — Слушай, ну просто кидай бутылки и мочи. Тебе нужно сначала понять, как они ходят, — сказал Кирилл, — вот тот сейчас к тебе из-за спины подойдёт. — Я не понимаю, слышат ли зомби, когда я делаю тихое убийство… — Ну, это же «тихое» убийство, — пожал плечами Кирилл, опустошая пиво и оставляя пустую банку на столике, который отодвинули в сторону.       В этот момент Лина забежала к ним, усевшись на подлокотник дивана и наклонив голову набок, пытаясь что-то разглядеть на большом экране. Её волосы коснулись предплечья Кирилла, щекоча кожу, и он чуть отодвинулся — слишком близко. — Ну что, апокалипсис уже наступил? — спросила она, вспоминая, что в прошлый раз забегала, когда они только начинали и бродили по горящему городу первой локации. — Давно уж наступил, детка, — пошутил Кихун, не отвлекаясь от игры, крадясь сзади с заточкой к зомби щелкуну, чтобы убить и переключиться на следующего. — Где Катя? — спросил Кирилл, не заметив, куда пропала сестра, которая до этого смеялась за стеной в своей комнате с подругой. — Она вышла к своему парню.       Лина наконец плюхнулась на диван рядом с Кириллом, который открывал новую банку пива, кивая на её слова. Ничего нового — Катя всегда так делала. Если на горизонте появлялся Алан — считай, её можно ждать часами. — Слушай, дай мне, я пройду и отдам тебе джойстик! — вскрикнул Кирилл, устав смотреть, как друг снова и снова умирал в одном и том же месте. — Нет! — завопил тот в ответ, и миссия началась заново. Кихун снова побрёл пытать своё счастье, а Кирилл закатил глаза, откинулся на диван и достал телефон. — А ты правда в Сеуле живёшь? — спросила Лина, заинтересованно глядя на чёрные волосы на затылке друга. — Ага, правда, — не отвлекаясь, ответил Кихун, крадясь по развалинам здания к первому зомби. — Круто! — улыбнулась Лина. — Ты родом оттуда или здесь родился? Ты очень круто по-русски говоришь. — Ты видела мои разрезы глаз? Думаешь, я казах? — улыбнулся Кихун, повернувшись к ней лицом на секунду и показывая глаза. Лина с интересом посмотрела на него. Только он мог так откровенно отпускать расистские шутки о себе самом — если бы это сделал кто-то другой, он бы рассердился. — И ты говоришь по-корейски? — ещё один тупой вопрос.       «Где там Катя?» — подумал Кирилл, вздыхая с холодной банкой пива в руке.       После кучи вопросов и рассказов о том, как Кихун переехал в Россию, потом уехал оттуда, где и на кого учится, каково говорить на двух языках и жить в Сеуле, он наконец прошёл миссию и передал геймпад Кириллу.       Парень с радостью принялся играть, лишь бы отвлечься и не слушать больше разговоры.       Действие игры переместилось из Остина в Бостон, а затем в Линкольн. Кирилл бегал за Джоэла по американским дворикам, читал записки уже умерших людей в разных обстоятельствах. Драма игры завораживала. Она была пропитана тоской — как и его жизнь, но даже сильнее — и это отвлекало его от собственных переживаний.       Когда входная дверь хлопнула, Лина наконец поднялась и убежала к подруге, а Кихун переключил всё внимание на игру, сидя рядом с Кириллом на диване и прося друга показать, какое оружие открылось. В разгаре разговора Кирилл не замечал ничего вокруг, с увлечением показывая другу находки и новые записки. — И, в общем, у этого Билли, или как там его, должна быть тачка, на которой мы везём Элли к… — Слышишь, там что-то не так, — констатировал Кихун, стуча по его колену и глядя в сторону коридора. — Чего?       Кирилл нажал на паузу и повернул голову в сторону, прислушиваясь. — Он так и сказал? — негромко слышался голос Лины за стеной, а за ним — плачь сестры. Какие-то невнятные реплики, затем снова, отчётливее и громче, но уже из уст Кати: — Мне кажется, у него просто появился кто-то. Он говорил, что хочет быть друзьями, и любит меня как друга, прикинь. — Голос дрожал, то срываясь на высокие ноты, то затихая, и слова становились всё труднее разобрать. — А он тебе в любви признавался? — резонный вопрос подруги. — Ну… нет. Я думала, ему время нужно, знаешь, я первая никогда такого не говорю! — и снова плач.       Кирилл вздохнул, подпирая лоб рукой и потирая его, подслушивая чужой разговор. Бедная Катя. — Он что, бросил её, что ли? — тихо спросил Кихун, взглянув на Кирилла, тот лишь пожал плечами. — Хочешь поиграть? — предложил Кирилл, протягивая джойстик другу и одновременно тянувшись к пачке сигарет на столике. — Нет, перехотелось… — многозначительно ответил Кихун. Кирилла это удивило, но он не стал переспрашивать, а просто накинул куртку, которая лежала на кресле, и открыл дверь на балкон.       Снова валил снег, и это зрелище завораживало. Хоть и потемнело, небо казалось светлее из-за сугробов, отражавших свет фонарей и луны, которая ещё не показалась. На часах было шесть вечера. Кихун зашёл вслед за Кириллом, надел куртку и опёрся локтями о раму, почти касаясь его плеча. Кирилл продолжал курить, решив не предлагать другу сигарету — тому когда-то было тяжело бросать, и возвращать к вредной привычке не хотелось. — Что происходит, Кирилл? — внезапно спросил приятель. — О чём ты? — Я не хочу давить. Понимаю, каково это — держать что-то в себе. Ты никогда не лез с расспросами, если я не хотел, но мне кажется, сейчас пора поговорить откровенно.       Это немного пугало Кирилла. Какие ещё тайны предстоит раскрыть? — Пожалуйста, Кихун, только не говори мне о каких-то ещё шокирующих событиях нашего детства. Я этого не перенесу. Эти тайны убьют меня ещё до Нового года, — нервно улыбнулся он, глубже затягиваясь и не желая снова переживать шок. — Нет, это ты скажи — что связывает тебя с этим Аланом?       Кирилл подавился дымом, начал кашлять, глаза залились слезами. Он закрыл рот рукой, откашлялся, вытер глаза. — Ты о чём вообще? — еле проговорил, сглатывая слюну и пытаясь отдышаться, чтобы не выглядеть как новичок, впервые затянувшийся и подавившийся. — Почему ты с ним начал близко общаться? Вы же совсем разные. Ты — задрот, а он — влажные мечты молодых девчонок, которые любят самоуверенных и самостоятельных. Ты всё ещё живёшь с родителями, а он уже работает и у него своя машина. О чём вы с ним говорите?       Впервые задумавшись, насколько они разные, у Кирилла оставалось всё меньше аргументов в оправдание. И правда, почему? — Я не знаю, просто мы вместе искали Катю, а когда нашли, перестали общаться, — пожал плечами, стараясь звучать спокойно. — Кирилл, я тебя знаю с тех времён, как себя помню. Когда я страдал по Кате, ты сказал мне что-то вроде… — он запнулся, задумавшись, — «Только ты на неё смотришь так, будто она единственная без изъянов». — И что? — потушил бычок, не глядя на друга. — Ты смотрел на него именно такими глазами тогда, в больнице. Он тебя успокаивал, и его ты слушал, а мои слова — пропускал мимо ушей. — Что ты несёшь? — нервно рассмеялся Кирилл. — Ты думаешь, я пидор? Он же парень сестры. Я просто пытался искать её с ним, он помогал, у него машина. — Если не хочешь говорить — не говори, но сейчас твоя сестра там плачет из-за него. И мне кажется, ты к этому имеешь отношение. — Какое, блять, отношение?! — эмоции Кирилла накатывали всё сильнее, сдерживаться было трудно. — Ты серьёзно говоришь, что я пидор и у сестры её парня увёл? Ты обо мне так думаешь?! — Не утрируй, — Кихун был спокоен. Сунул руки в карманы, глядя, как Кирилл нервно переминается с ноги на ногу, то усмехаясь, то хмурясь. — Успокойся, ты же мой друг. Можешь врезать мне или послать, я скоро уеду, но разберись в себе. Ты не мог специально причинить ей боль — я в это не верю. — Я никогда не сделал ей ничего плохого. Никогда не обидел бы. Думаешь, мне приятно слышать её плач? Я бы отдал всё, чтобы она была счастлива, и чтобы была с тем, кто её действительно любит. — Но…? — добавил Кихун, ожидая продолжения, глаза бегали по лицу друга. — Но он не любит её. Я никакого к этому отношения не имею. — А ты откуда это знаешь? Потому что он любит кого-то другого, так? — предположил Кихун, наклоняя голову набок, своим спокойствием заражая и Кирилла, который, кажется, начинал успокаиваться. Тот молчал, уводя взгляд, стараясь избежать продолжения разговора. — Просто знаю. Заметил. — Конечно, заметил, — улыбнулся иронично Кихун. — Как тебя только угораздило? Ты ведь тоже, да? — Что? — Тоже запал на него. Поэтому с Полей расстались, да? — Пошёл ты, — толкнул его плечом Кирилл, выходя с балкона и скидывая куртку на диван. Друг вскоре вышел вслед, и Кирилл резко схватил его за ворот верхней одежды, притягивая к себе грубым рывком. — Если ты будешь озвучивать свои теории кому-то вслух, ты мне больше не друг, понял?! — прорычал парень, рассудок которого затуманил страх. — Нахуй мне это? — оттолкнул его приятель, поправляя куртку. — Ты будь с кем хочешь, я тебя осуждать не собирался, просто аккуратнее с ней. Кивок в сторону спальни сестры, и Кирилл снова услышал её рёв. Лина пыталась успокоить её, разговаривая с лучшей подругой, пока Катя заливалась слезами. — Я пойду, но не злись, ладно? Я не хотел тебя обвинять, — положил руку на плечо Кирилла, показывая, что всё ещё друг и останется им. — Такое редко случается. Если у вас взаимно — попробуй бороться. Я бы боролся за Катю, если б у меня был хоть шанс. Кирилл молчал, провожая друга взглядом, когда тот вышел в коридор, обулся и покинул квартиру. Он сел на край дивана, посмотрел на экран телевизора, где показывали пейзаж из игры, и грустно вздохнул. Ему предстоял разговор с сестрой. Что он мог ей сказать, когда сам ощущал себя точно так же?       Он проводил Лину, которая взволнованной выходила из комнаты подруги. Вечер начался так хорошо, а закончился слезами. Прощаясь с Кириллом, она обняла его, пожелав сил, и ушла. «Странная девушка», — думалось ему. Наивная, но не глупая.       Кирилл присел на край розовой кровати с новым постельным бельём, которое недавно купила и постелила мама, ожидая дочь домой. Под пуховым одеялом вздымалось её тело, она плакала. Он положил руку ей на спину, гладя осторожно, и когда она вынырнула, её блондинистые волосы были растрёпаны, а лицо — в разводах туши. Катя вытерла красный нос, посмотрела на брата и с новой силой начала плакать. Это была истерика, из которой казалось, она не могла выбраться. — Ну ты чего, Кать? — приобнял её брат. Она легла щекой на его колено, закрывая лицо руками и продолжая реветь, словно ребёнок. Он дал ей выплакаться, гладя по голове медленно и жалея, что вчера говорил с Аланом. Это он вложил в его голову эту идею?       Сделал бы он это, если бы они не переспали? — Пока меня не было, он другую нашёл, да? — заговорила внезапно она, садясь на колени на кровати и зарёвано глядя на брата. — Я не думаю… — почесал затылок Кирилл, уводя взгляд. Он как бы и не врал, но и не говорил всей правды. — Он сказал, что любит меня как друга и будет поддерживать, если попрошу, — снова покатились слёзы, — но слишком серьёзные отношения ему не нужны. — Так и сказал? — приподнял бровь Кирилл. — Ну, я тогда уже расплакалась, но что-то вроде того… — вздохнула она, опуская голову и потирая пальцами одеяло, заляпанное тушью. — Ты правда любишь его, как тебе кажется? — Наверное, — кивнула она, снова потирая нос. — Может, тебе так кажется, потому что он помог сильно, и ты идеализировала его? Раньше ты к этому относилась легче, — предположил брат, пытаясь понять её поведение. — Теперь он вдруг стал твоим будущим мужем. Может, это слишком? — Я думала, что он меня любит, — грустно проговорила Катя. — Думала, он хочет быть со мной. — Тебе важнее, чтобы тебя любили? — посмотрел на неё Кирилл, беря за худую руку. — Я об этом не думала… — Знаешь, некоторым важнее быть любимыми, чем любить самим. — А тебе? — Мне важнее любить, чем быть любимым. Я не умею принимать любовь, — честно признался он. — Ты изменился, Кир, — улыбнулась она сквозь слёзы. — Ты повзрослел. Я не представляю, что с вами было. — Да брось, это ты умирала в подвале, пока мы тут грелись, — возмутился он, отрицательно качая головой. — Знаешь, мне психолог сказал, что я связываю любовь с сексом. Когда в раннем возрасте были нарушены границы, психика может спутать близость, привязанность и секс. Это не "неправильно", а результат травмы. Мозг ищет способ выжить, справиться, получить хоть какую-то форму принятия и "любви", даже если она подменена чем-то другим, — Катя опустила ноги на пол, держа руку брата и накрывая её другой. — Самообесценивание — голос насилия, который мы продолжаем носить, даже если насильников уже нет рядом. — Твой психолог прав, — приобнял он сестру, целуя в висок. — Попробуй полюбить себя по-настоящему. Для этого тебе не нужен Алан или кто-то другой. Когда ты полюбишь себя, поймёшь, кто тебе нужен. Ты достойна того, кто будет любить тебя.       Катя улыбнулась и снова заплакала, но уже менее грустно. Она прижалась щекой к его плечу. — Мне так повезло с тобой. Спасибо, что нашёл меня. Я никогда не перестану благодарить. Ты спас мне жизнь. — Не только я. Ты забываешь про Кихуна. Ты обижена на него за детство? — Нет, конечно нет, он тоже пострадал. — Из-за того, что он прилетел и рассказал про дачу, мы и решили поехать туда, чтобы проверить, не осталось ли там твоих следов. — Правда? Ты не говорил мне… Я думала, он впервые рассказал об этом только на суде, — удивилась она, нахмурившись. — Правда. У него всё ещё есть чувства к тебе. Он винит себя, что не действовал, будучи ребёнком, но эти воспоминания были вытеснены из головы. Только у психолога он начал говорить и вспоминать.       Сестра посмотрела в глаза брату, задумчиво кивнула, немного успокаиваясь и думая о чём-то другом, помимо своей невзаимной любви. Впервые Кириллу захотелось, чтобы его друг был с Катей. Он понял, каким хорошим парнем был бы Кихун для неё, но в жизни всё было не так просто.       Мама вернулась домой с тётей, как и обещала, и они с Катей решили не рассказывать ей о расставании дочери с, как ей казалось, идеальным женихом. Просто посидели в зале, разговаривая о жизни, работе Кирилла, его планах — которых, по сути, не было — и планах Кати. Та собиралась попробовать пойти учиться на психолога. Всем казался странным её выбор, но она искренне хотела связать свою жизнь с помощью таким же сломленным, как она. Её выбор вызывал уважение.       «Может, когда-то Катя поможет и мне», — думал брат с лёгкой усмешкой. Ему казалось, что он сплошная проблема: не мог выражать эмоции, не мог не врать о себе, боялся всего, не проявлял желания жить. У всех были планы, а у него — только желание остаться одному. Ему нравилась грусть. Депрессивные мысли давали хоть какие-то эмоции, напоминая, что он ещё жив.       Оставшись в своей комнате, совершенно один, он сел на край кровати, взял флакон духов, который ему отдал Алан, повертел его в пальцах, затем распылил на подушку. Когда опустил на неё голову, запах буквально наполнил его, проник через нос в организм, и что-то защекотало под рёбрами. Глаза сами закрылись. В мечтах он лежал рядом с Аланом, который, как обычно, сверлил его взглядом, совращая.       Одиночество смешалось со страстью, опускаясь облаком на него, от чего он задыхался. Всё в груди болело. Какой смысл в чувствах, которые лишь разрушают? Хотел бы он не знать их вовсе. Или, как сам сказал сестре, ему нравилось любить, а не получать любовь?       До Нового года оставалось всего пару дней. Это был любимый праздник их семьи — хотя семьи в том виде уже не было. Но ставить крест на ней из-за одного подонка Кириллу не хотелось. Проснувшись с решимостью, он решил пойти и притащить ёлку в квартиру, чтобы украсить её к приходу мамы с работы.       Весь свой рабочий день в кофейне, заваривая тонны капучино, он думал только о том, как после смены поедет в гипермаркет неподалёку, найдет на улице у кого-то ёлку хотя бы средней паршивости и пешком потащит её домой. Какой нормальный таксист подвезёт его с мёртвым осыпающимся деревом? — Здоров, мой любимый бариста, — послышался голос Кихуна, и Кирилл невольно улыбнулся, забыв в миг все ссоры и обиды. Да и на что он мог обижаться — на правду? — Один эспрессо? — риторический вопрос парня, и азиат закивал, стоя у высокой стойки и кладя на неё руки в перчатках. — Как дела дома? Катя как? — Да нормально. Вчера маме рассказала, что расстались, и та чуть не рванула к Алану, чтобы отговаривать его и извиняться, что наседала, — усмехнулся Кирилл, вспоминая безумную реакцию матери. — Понятно, — улыбнулся Кихун, радуясь, что у них всё в порядке. — А вы ёлку ставите в этом году? — спросил Кирилл, отдавая кофе какой-то паре и слегка улыбаясь. Ему тяжело давался сервис. — Конечно, шутишь? Мы уже присмотрели место, поедем сегодня. — Можно с вами? Хотя, к вам две же вряд ли влезет, — вздохнул Кирилл, принимаясь за следующий заказ. — Погнали с нами, найдётся место для ещё одной, не парься, — махнул рукой Кихун. — Правда? Спасибо. Я реально не знал, как буду нести её пешком час, да ещё в холод. — Я хотел тебя спросить, заметил, что вы пока не готовились к Новому году… — подпёр рукой подбородок Кихун, наблюдая, как друг виртуозно справляется с кофемашиной, что, наверняка, стоила целое состояние. — Я хотел тебя набрать, чтобы извиниться. — За что? Перестань. — За то, что наорал, говорил херню. Просто всё это… — Кирилл вздохнул, взбивая молоко и аккуратно заливая в чашку тонкой струёй, завершая латте-артом. — Если хочешь поговорить со мной, о чём угодно — просто попробуй. Тебе станет легче. Держать всё в себе сложнее, чем делиться с другими. — Ладно, — коротко ответил Кирилл, ставя чашку на блюдце, откуда официантка понесла её посетителю на столик.       Поглядывая на Кихуна, пока тот в конце рабочей смены ждал его и общался иногда с его коллегами, Кирилл не мог поверить, что ему достался такой друг. Он столько раз принимал его изъяны, пытался помочь и просто молчать, когда нужно было, что казался уже святым. Иногда создавалось впечатление, что тот не заслуживал такого окружения. Будто бы сам Кирилл не считал себя полезным или каким-то хорошим другом или братом, концентрируя внимание только на своих ошибках, и забывая о тех временах, когда он жертвовал своими интересами ради близких ему людей.       Наконец освободившись, они побрели по заснеженной парковке, срезая угол, чтобы скорее добраться до дома друга. Пришлось натянуть капюшон — Кирилл шапок не носил, а Кихун, наоборот, не брезговал и мёрз дико. В тот день температура опустилась до -15. Руки быстро замерзали, ресницы покрывались инеем. — Вчера Катя мне написала, — послышался голос приятеля сквозь скрежет снега под ногами. — Что писала? — переспросил Кирилл, пытаясь прикурить сигарету. Зажигалка не поддавалась пальцу в перчатке. — Сказала, что никогда меня не винила. Ты не представляешь, как я хотел это услышать... — с тоской сказал Кихун. — Мне стало так легко. Знаешь, каким бы ни был мерзким ваш батя, вы оба — ахуенные люди, несмотря ни на что. — Да ладно, — заулыбался Кирилл, наконец затянувшись и спрятав руки в карманы, оставаясь с фильтром во рту, давая быстро согреться пальцам. — Правда, мне так тяжело уезжать снова. Я скучал по дому. — Эй, не грусти, — Кирилл толкнул его плечом, и тот немного провалился в сугроб одной ногой, пошатнувшись на ходу. — Мне тоже неохота отпускать тебя в Корею. Но давай объективно — там круче. Привыкнешь. — Может, там и круче, но для меня это не важно. Я ощущаю себя там более чужим, хотя выгляжу как они, говорю как они. Абсурд, правда? — хмыкнул тот, задумавшись. — Хотел бы я свалить из России… — вздохнул Кирилл, не разделяя грусти приятеля. — Я же звал тебя. Ты английский нормально знаешь, там можно найти учебное заведение по твоей профессии, жить со мной можешь, в чём проблема? — повернул голову к другу, перешагивая высокий бордюр и наконец шагая по вычищенному асфальту с песком, чтобы не поскользнулись бабушки. Или для кого они, правда, его рассыпали? — Я никогда не принимал твоё приглашение всерьёз, — засмеялся Кирилл, сейчас тоже не принимая его всерьёз. — Да почему?! — перегнал его друг, преградив путь и остановив. — Не гони, я правда тебя приглашаю. Мы поможем тебе с отцом. Он сейчас хорошо зарабатывает, снимает мне жильё, мы там вместе будем, а когда захочешь — съедешь. С языком помогу, разумеется, ты же мне в детстве помогал адаптироваться. — Я не знаю, чувак, это смело… — замялся Кирилл, хватая сигарету пальцами в перчатках и затягиваясь пару раз. — Если не понравится или не получится — всегда можешь вернуться. Тут тебя всегда ждут. Тебя что-то держит? Или кто-то? — под конец затих тот.       Кирилл опустил взгляд, не зная, что сказать. Огонь в нём не погас, и действительно — мог ли он просто уехать и забыть всё? — Послушай, я не давлю, — взял Кихун друга за плечи, — вечером попиздим под пивом, да? Погнали за ёлками!       Его заразительная улыбка, смешок — и тот пошёл вперёд, напевая какую-то казахскую песню и напоминая о старой шутке, вынуждая и Кирилла засмеяться. Когда они были подростками, и в школе или на улице посторонние задавали вопросы по поводу этнической принадлежности друга, ему было проще соврать про Казахстан. Он выучил какую-то детскую песню на казахском и напевал её каждый раз, когда кто-то спрашивал что-то глупое или был излишне любопытен.       Мама друга уже разогревала машину, выскакивая из автомобиля и встречая Кирилла объятиями. Она и раньше по-русски не говорила, а теперь вовсе забыла всё, но удалось с ней общаться по-английски. Кихун сидел с другом на заднем сиденье, и они листали ленту ВКонтакте, громко смеясь с мемов. Сообщив сидящей дома Кате, что привезёт ёлку, она обрадовалась и пообещала приготовить коробки с игрушками к его приходу, чтобы вместе украсить дерево.       Понадобилось минут тридцать, чтобы выбрать ёлку, выбрать вторую, связать ветки, сделав их хоть немного уже, и прикрепить обе ёлки к крыше иномарки. Вся одежда была в земле, мокрая от снега, и иногда из неожиданных мест торчали колючки от сосен. Например, Кирилл укололся одной через ткань перчатки, когда засовывал руку в карман. — Ай, сучья иголка! — Не матерись! — шикнул Кихун, оглядываясь на свою маму где-то позади, которая выглядела словно его сестра. Почему корейцы не стареют? — Да она ж не понимает, — засмеялся Кирилл. — Всё она понимает! Я, когда с тобой начал играть онлайн, она была у меня и услышала, как я кричал «я тебе хочу в задницу этот ствол засунуть» в контексте шутки! — Кирилл сразу сорвался на дикий смех, иронично кивая, будто это не была шутка на самом деле. — Так она потом серьёзно со мной села поговорить и сказала, что примет меня любым. — Брось, тебе повезло с ней. Она прогрессивная! — Ага, притворяется, что ничего не понимает. Аккуратнее с этой женщиной, — с серьёзным лицом повторил он, развернулся к маме и заулыбался широко, маша ей рукой, будто ни в чём не бывало.       Отец парня остался в Сеуле, поэтому Кирилл сначала помог им затащить ёлку на пятый этаж с лифтом, устанавливая её на крестовину и размещая в гостиной, где было немного пусто, не так, как раньше, но в целом это была та же квартира. Он там уже бывал пару раз за неделю, сидя в комнате друга, когда тем надоедало обитать в тех же стенах комнаты Кирилла.       Он оставил друга с мамой и попрощался с ней, — та всегда обнимала его при встрече и при прощании — чтобы те провели время вместе, соблюдая русскую традицию, которая нравилась по большему счёту только одному Кихуну, Кирилл потащил свою перевязанную верёвкой ёлку к дому. К счастью, он жил совсем рядом, и сильно напрягаться не пришлось. Катя встретила его с восторженными возгласами, держа на руках Музу, которая явно не была довольна тем, что девушка нарядила ей в свитер ёлки, связанный мамой в прошлом году. Кирилл поцеловал любимую кошку, потрепал волосы сестры и принялся снова крепить основание дерева к крестовине, срубив какую-то часть кухонным топором и, наконец, поставив её вертикально.       Мама должна была вернуться совсем скоро, поэтому пока Кирилл крепил гирлянду, Катя уже стояла на стуле и вешала на кончик звезду. Та смешно упиралась в потолок, немного склонившись набок — выглядело забавно. Старые игрушки напоминали о прошлом. Какие-то приносил отец с работы, где им их бесплатно раздавали, какие-то мама покупала в супермаркете, а какие-то дарили родственники — они были особенными. В прошлом году какой-то дальний родственник отца подарил им игрушку забавного коня. Интересно, как он отреагировал на то, что его троюродный брат едва ли не убил свою дочь после многих лет издевательств?       Вернулась мама и от неожиданности даже выронила пакет с супермаркета из рук. Она завороженно смотрела на горящую ёлку, начиная плакать. Катя и Кирилл оба удивились такой реакции и пытались приободрить женщину. Та лишь повторяла, как любит их, вытирая слёзы счастья с лёгкой грустью из-за всего, что пришлось пройти её детям из-за её выбора не того мужчины когда-то.