Дельфины здесь тонут

До свиданья. Предназначенное расставанье обещает встречу впереди.

      Сбрасывая с себя одежду в чужой ванной, он с грустью разглядывал многочисленные флаконы над раковиной, электробритву, полотенца и любые мелочи, которые могли хоть что-то рассказать об Алане. Он снял с крючка на двери футболку, вдохнул глубоко её запах — она всё ещё отдавала одеколоном, но сильнее пахла самим хозяином. Кирилл присел на край ванны, держа вещь в руках, опустил взгляд на кафель и, оставаясь в одних носках, снова погрузился в тяжёлые мысли.       Алан приоткрыл дверь и увидел друга, сидящего понуро с его домашней футболкой в руках, будто это была единственная нить, связывающая их. Он тихо вздохнул, подошёл и присел на корточки, чтобы смотреть на него снизу вверх. — Кир, мы ведь не умираем завтра. Обстоятельства бывают разными. Жестокими. Думаешь, мне будет просто?       Кирилл лишь опустил взгляд, глядя в пол, но в голове мелькали тысячи мыслей: будет ли Алан страдать без него, будет ли вспоминать каждый день, действительно ли выберет его? Или рядом с ним скоро окажется кто-то другой, кто влюбится в него? С этой болезненной мыслью Кирилл поднял глаза на лицо парня.       Он был так близко, что свет от настенного светильника над умывальником будто нарочно подчёркивал каждую черту — чёткие скулы, прямой нос, чуть прикушенные губы. Взгляд — прямой, внимательный, будто он смотрит только на тебя, изучает, но не осуждает. В этом взгляде было что-то настойчивое и тихо зовущее, отчего в груди становилось тесно. Он был красив — не холодно-идеально, а так, что хотелось снова и снова рассматривать каждую линию его лица, тень от ресниц, тонкую дугу бровей. — Можно я заберу её? — тихо спросил Кирилл, сжимая в руке футболку. — Бери всё, что хочешь, — тихо ответил тот низким, будто обволакивающим, вибрирующим в груди голосом. — Тебя можно взять?       Алан улыбнулся, и его чёрные глаза будто смеялись раньше губ, искрясь в полумраке. Он наклонился ближе, и Кирилл тоже подался вперёд, касаясь его губ поцелуем, где горечь и наслаждение переплелись. Их рты двигались медленно, в одном ритме, и тёплая слюна тянулась между языками, делая прикосновения ещё интимнее.       Длинные пальцы зацепили резинки носков и неторопливо стянули их со ступней, оставляя Кирилла совершенно обнажённым. Он поднялся, не разрывая поцелуя, и приспустил резинку собственных шорт, чувствуя, как чужие руки помогают избавиться от ткани быстрее. Шорты упали на пол. Кирилл вскочил и с нарастающей жадностью снова прижался к его губам, целуя настойчиво, почти грубо — так, будто сама мысль о том, что Алан может принадлежать кому-то другому, рождала в нём невыносимую ревность.       Майка слетела с плеч Алана, и Кирилл наконец ощутил его горячий торс, прижимаясь к нему всем телом. Алан вслепую потянулся рукой к стене, прервав поцелуй лишь на секунду — зазвенела вода, и из душевой лейки на белое дно ванны полился тёплый поток. Он выудил пальцами презерватив с полки над умывальником и шагнул через бортик ванны. Кирилл, не раздумывая, последовал за ним — лишь бы не отпускать.       Горячие капли обдали их тела, и воздух стал ещё плотнее, словно вместе с водой на кожу стекало само желание. Вода струилась по лицам, врывалась в рты, пока они снова сливались в долгом, жадном поцелуе. Руки скользили по мокрой коже, не зная покоя, и вскоре твёрдые стволы упирались друг другу в бёдра.       Парень резко развернул Кирилла спиной к себе, и в мягком свете ванной перед его лицом предстала чёрно-красная татуировка на мокрой коже. Он замер, провёл по ней ладонями, медленно спуская руки к бёдрам, и начал целовать его плечи, пока пальцы находили места, от которых у Кирилла перехватывало дыхание. Тот уткнулся щекой в тёплую стену, чувствуя, как колени предательски подгибаются от возбуждения. Горячая вода стекала по их телам, усиливая жар внутри и превращая тесную ванную в мир, где существовали только они двое.       Алан рывком задвинул дверцу душевой, отрезав им путь к отступлению. Лейка била в стекло, гулко шумя, а пар стелился по кафелю. Он отвернул поток воды в сторону, взял свой член в руку, несколько раз провёл по нему, выдавливая прозрачную смазку, и свободной рукой скользнул между бёдер Кирилла, подготавливая его пальцами.       Кирилл стоял, опершись лбом о стену, тяжело дышал, плечи вздрагивали, пальцы скользили по мокрому кафелю, будто он искал опору. Напряжение внутри нарастало, и когда Алан начал медленно входить, тот зажмурился, выдыхая сквозь зубы. — Расслабься, — горячий шёпот коснулся уха.       Алан обхватил его за грудь, прижимая к себе, и двигался глубже — осторожно, но настойчиво. Узкое тело поддавалось медленно, и каждый сантиметр отдавался горячей болью, смешанной со сладким ожиданием.       Кирилл сжал его предплечье так сильно, что пальцы побелели, и глухо застонал, когда тот продвинулся чуть дальше. Алан замер, давая привыкнуть, и лишь потом начал двигаться — медленно, тяжело, но всё глубже, заставляя поддаваться ритму. Возгласы Кирилла звучали почти как стон, от обилия ощущений хотелось выть, и это заводило Алана ещё сильнее. Он слушал, не отводя взгляда от его лица, где ссадины казались особенно резкими в свете лампы.       В какой-то момент он остановился, ладонями гладя напряжённый пресс Кирилла, сбито дыша ему в мокрую шею и прижимая спину к себе. Слишком быстро. Алан аккуратно вытянул член, развернул его к себе лицом. — Какой ты красивый, сука, — покачал он головой, его зрачки, расширенные от возбуждения, бегали по мокрому лицу любовника.       Кирилл взял его за подбородок, большим пальцем проводя по чуть колючей коже и касаясь губ. Хотелось бы раствориться прямо здесь, исчезнуть, чтобы не чувствовать мучительной тоски от приближающейся разлуки.       Они молчали, слушая только воду и дыхание друг друга, глядя на мокрые ресницы, глаза, капли, стекающие с волос по скулам вниз. Время будто остановилось — и всё же оно продолжало идти.       Алан выключил воду, позвал взглядом парня к себе. Они вышли из душевой, босыми ногами ступив на холодную плитку, словно возвращаясь в реальность. Ладони Кирилла, горячие, как кипяток, легли на грудь Алана и скользнули вниз по рёбрам. Губы коснулись шеи, и Алан задышал чаще, откинул голову назад, рукой провёл по своим коротким мокрым волосам, смахивая капли, что стекали в глаза. Напряжённой рукой он упирался в раковину, пока другая гладила светлую голову, скользящую по его торсу языком всё ниже.       Напряжение в паху стало невыносимым. Кирилл уже стоял на коленях, беря его в руку. Алан устремил взгляд вниз — внимательный, заворожённый, словно не верил, что тот здесь, прямо перед ним. Вот он. Больше этого не повторится. Кирилл посмотрел на него в ответ — и, кажется, думал о том же.       Мысли оборвались, когда губы коснулись плоти, будто самой сути Алана, и он на секунду перестал дышать от предвкушения. Снятая резинка осталась лежать на кафеле. Голова начала двигаться плавно, губы скользили по стволу, а Алан прикрыл глаза, расслабляясь и позволяя ощущению накрывать его волной, разливаясь от паха по всему телу до самых кончиков пальцев.       Вскоре Кирилл снова оказался спиной к нему, упираясь костями бёдер и животом в раковину, глядя на запотевшее зеркало, где угадывались их силуэты. Алан снова вошёл, схватил его за предплечья, завёл руки чуть назад и начал двигаться уверенно, но плавно, давая ему привыкнуть. Кирилл невольно выгнулся, и дышать стало легче, будто лёгкие раскрылись впервые.       Движения становились ритмичнее, быстрее. Мокрые шлепки эхом отдавались от стен. Сильные руки сомкнулись на плечах, бёдра вбивались в него резкими рывками. Кирилл громко застонал — в этом звуке смешалась боль и сладость. Алан, охваченный животным желанием, двигался до предела, пока не стало почти невыносимо хорошо, и, уже не в силах сдержаться, сделал последние толчки, сжимая его бёдра и изливаясь глубоко внутри. — Твою мать, — прохрипел он в мокрые волосы, медленно вытягивая член и аккуратно снимая резинку с остатками оргазма.       Кирилл повернулся к нему, и его напряжённый ствол упёрся в бедро Алана. Тот знал, что теперь должен довести до разрядки и партнёра, но это не было обязанностью — скорее чистым наслаждением. Ему нравилось смотреть, чувствуя каждое движение без затуманенной головы от собственной эрекции.       Он повёл друга в спальню, лёгким толчком уложил на холодную постель и сам устроился между раздвинутых ног. Взяв его член в руку, Алан медленно двинул пальцами, не отрывая взгляда от бархатной, чуть влажной кожи торса, которую тёплый красноватый свет восковой лампы делал ещё более притягательной.       Кирилл смотрел на него в ответ, взгляд скользил по плечам, прессу, рукам. — Можно странную просьбу озвучу? — заговорил Алан, продолжая двигать рукой, словно не давая себе шанса остановиться.       Кирилл возбуждённо кивнул. — Можно я тебя сфотографирую?       Тот удивился, подняв взгляд на чёрные глаза, которые в тени казались бездонными и демонически загадочными. — Ладно… — ответил он, немного неуверенно.       Алан наклонился к нему, глядя прямо в глаза и шепча «спасибо», прежде чем потянулся к прикроватному столику, где ещё до прихода незваного гостя лежал его телефон. Он встал на колени над Кириллом, упираясь ногами в матрас по обе стороны от его бёдер, и вытянул руку вниз, сжимая пальцами горячую шею — мягко, но уверенно, заставляя откинуть голову назад и обнажить ключицы. Другая рука держала телефон, ловя кадры его тела в красноватом полумраке.       В ответ Алан прыснул на ладонь немного смазки и, обхватив плотно, начал медленно, но ритмично доводить его до разрядки. Кирилл в наслаждении прикрыл глаза, словно врастая в чужую постель. Возбуждение росло стремительно, а вместе с ним ускорялись движения ладони, издавая влажные щелчки. В груди поднялся глухой стон, тело выгнулось, будто пропущенное разрядом тока, и напряжение наконец разжало ноги, позволяя мышцам расслабиться.       Позже они сидели на кухне друг напротив друга в одних шортах, курили молча или перебрасывались редкими словами. Воздух был густой от дыма и недосказанности. Казалось, стоит моргнуть — и момент исчезнет. Грудная клетка горела, но не было сил ни злиться, ни плакать, а утро безжалостно приближалось. В спальне на кровати вибрировал телефон Кирилла, будто готовый взорваться от бесконечных звонков, хотя он и написал матери, что не вернётся. Похоже, этого было мало.       Их губы снова встретились — мягко, чуть лениво, с примесью дыма, который они передавали друг другу, сидя в позе лотоса. Кирилл свободной рукой коснулся его затылка, медленно водя носом по его щеке, шее, словно пытаясь вдохнуть его запах на годы вперёд. — Мне кажется, я буду видеть тебя во всех, с кем буду, — прошептал он. — А ты для меня останешься самой приятной травмой, — ответил Алан, глядя прямо в глаза, и в его взгляде смешались боль и нежность.       Спать вместе удавалось ещё реже, чем целоваться, поэтому хотелось касаться без остановки, молча слушая дыхание, которое убаюкивало и успокаивало лаву внутри. Они уснули только под утро, но Кирилл то и дело просыпался, будто боясь, что Алан исчезнет раньше времени. Каждый раз, открывая глаза и видя его умиротворённое лицо, ощущая знакомый запах, он облегчённо выдыхал и снова проваливался в сон до следующего пробуждения. — Ты когда-нибудь пробовал корейский суп? — спросил Кирилл, сидя в развалку в кресле, держа телефон в руке и закинув ноги на письменный стол.       Алан, только что вставший после обеда, натягивал свою домашнюю футболку, которую гость вчера случайно нашёл в ванной и попросил оставить себе. — Нет, не пробовал, — ответил он, подходя и заглядывая через плечо в экран. — Ты решил получше напитать её собой? Спасибо, но потом всё же отдай её мне, — усмехнулся Кирилл, выбирая блюдо в приложении доставки. Алан лишь улыбнулся, будто забыв о футболке, и кивнул. — Как там твой друг в Корее? Это ведь он подсадил тебя на азиатскую кухню? — спросил парень, лениво потягиваясь. — Знаешь, я недавно об этом думал, — Кирилл отвёл взгляд от телефона. — Он никогда особо не любил свою еду. Ел её только потому, что готовила мама. А я вечно крутился рядом и подъедал, сравнивая со скучными супами моей мамы и постепенно привыкая к чему-то более живому. На самом деле, я благодарен его семье. В отличие от моего отца, который оставил Кихуну травмы, его папа учил меня кататься на велосипеде, хотя по-русски тогда говорил ещё с трудом.       Снова стало гнусно и горько иметь такого отца, какой был у Кирилла. Перед глазами тут же всплыло лицо семилетней Лизы, мелькавшее на экране телевизора и в статьях. Что она пережила? Сколько кричала в том подвале, надеясь на спасение — так же, как спасли Катю? Где были её родители? Почему отпустили гулять одну? Хотя и его самого в семь лет отпускали гулять одного, а в десять он уже сам ходил в школу. Катя — нет. Её всегда возил отец. Иногда с ними ехал и сын, но чаще они шли с Кихуном пешком, смеясь и болтая по дороге.       Кирилл замолчал, а Алан положил руку ему на колено, будто говоря: всё уже закончилось. Теперь его отец никому не причинит вреда — он изолирован и от детей, и от семьи. Но ущерб уже был нанесён. — Алло, — наконец ответил Кирилл на звонок разъярённой матери. — Кирилл! Господи, ты что издеваешься? Мы с сестрой места себе не находили! — голос дрожал. — Я же написал, что домой не вернусь. Я у Алана. — У Алана? — в голосе проскользнуло удивление, и злость тут же спала. — Хотел побухать с ним, — честно ответил он. Мать тяжело вздохнула. — Ты что-то хотела? Что-то случилось? — Ах да! — будто спохватилась она. — Нам позвонила Оля, помнишь, знакомая? Она выбила нам срочный приём в консульстве, пока ты был не в Москве, и визы уже одобрены! — Класс… — тихо сказал Кирилл, бросив взгляд на Алана, который присел на край стола и сонно тёр переносицу. — Мы уже отдали твой паспорт. Фото нашла старое, с твоего 18-летия, для заграна. Справку о доходах на работе возьмёшь? Анкету мы уже сами заполнили, страховку оформили.       Мать тараторила, а Кирилл всё меньше слышал её слова. В голове стоял звон, а мысли скакали, не давая сосредоточиться. — Кирилл! Ты слышишь? — окликнула его мать, когда он не ответил. — Что? — Ты возьмёшь справку сегодня и отнесёшь по адресу? И ещё: нужно помочь нам купить билеты в Берлин через интернет. Мы с Катей всё утро пытались разобраться, но не понимаем, какой багаж брать… В общем, поможешь? Ты домой идёшь? — Я не знаю, — честно и растерянно сказал Кирилл. Всё происходило слишком быстро. Как можно собрать всю свою жизнь в два чемодана? Как туда поместить самого себя? — Что с Музой? — Мы пока отдадим её Ленке. Она найдёт перевозчика, и те привезут её позже. На самолёт с ней нельзя — у этой дешёвой авиалинии даже в салон животных не берут. — Везёт ей, — хмыкнул Кирилл, — она останется.       Алан перевёл на него взгляд и наконец понял, о чём шла речь. Сон как рукой сняло. Кирилл глянул на него в ответ, попрощался с матерью и положил трубку. — Когда принесут еду? — спросил он так, будто разговора не было. — Скоро, — ответил Кирилл. Их взгляды снова пересеклись, и между ними повисло что-то невысказанное.       Молодой курьер принёс бумажный пакет, и Кирилл поблагодарил его, закрыв дверь. На кухне всё было до боли знакомо. Алан сидел за столом, вытянув ногу в штанине спортивных штанов вперёд, и умиротворённо наблюдал, как гость открывает коробки. Комнату сразу наполнил новый запах: сладковатый, чуть мясной, тёплый и густой — словно обещающий согреть изнутри.       Кирилл поставил порцию перед другом, сел напротив, разделил одноразовые палочки и положил их рядом, а сам взял ложку. Пар поднимался белыми клубами, скрывая лицо Алана, и оно казалось мягче, чем обычно. — Попробуй, — тихо сказал Кирилл, сам зачерпывая первым.       Горячий бульон обжёг губы, но был таким нежным, что Кирилл невольно прикрыл глаза, будто всё внутри на миг успокоилось. Вкус говядины медленно разливался по горлу, прогоняя холод и глухую усталость последних дней. — Норм? — спросил Алан, чуть наклоняя голову.       Кирилл кивнул. — Выглядит заманчиво, — наконец сказал Алан, взял ложку и осторожно попробовал. — Окей, это охрененно. — Я же говорил, — улыбнулся Кирилл и палочками выудил из супа мягкие ломтики говядины.       Они ели медленно, словно боялись нарушить тишину. Тёплый бульон обволакивал изнутри, а шум улицы за окном казался очень далёким. Кирилл отложил приборы, обхватил ладонями горячую миску и нахмурился. — Иногда думаю, что если бы можно было заморозить момент, я бы заморозил, — тихо сказал он, не поднимая глаз. — Прямо этот? — Алан усмехнулся краем губ, но взгляд был серьёзным. — Этот. Суп, пар, ты напротив. И чтобы ничего не надо было решать.       Алан на секунду замер, провёл большим пальцем по ободку миски. — Но решать всё равно придётся.       Эти слова повисли в воздухе тяжелее пара над столом. Кирилл лишь медленно кивнул. — Как скоро, ты знаешь уже? — спросил парень, не глядя на друга и неспешно доставая из супа лапшу палочками. — Слишком скоро. Визы одобрили. Сегодня хотят купить билеты.       Алан кивнул слабо. Он выглядел необычайно серьёзным, а Кирилл — виноватым. То, что между ними произошло было одновременно прекрасным и ужасным. Они создали друг друга, чтобы потом разрушить.       В прихожей было тихо, слишком тихо для того, чтобы здесь стояли двое живых людей. Кирилл натягивал кроссовки, не глядя на Алана, словно каждая лишняя секунда задержки могла сорвать его решимость. Шнурки дрожали в пальцах, будто руки не слушались.       Алан стоял, опершись плечом о дверной косяк, с руками в карманах чуть свободных штанов, будто специально не трогая его, — не потому что не хотел, а потому что знал: любое прикосновение может заставить остаться. В коридоре пахло тем же, чем всегда — тёплой пылью, шампунем с полки в ванной, едва уловимой нотой сигарет. Кирилл ловил эти запахи, как последний глоток воздуха, и боялся, что больше никогда их не почувствует.       Он поднялся, застёгивая куртку, и впервые посмотрел на Алана. Взгляд у того был тёмный, слишком сосредоточенный, будто он тоже пытался запомнить каждую деталь: свет от лампочки, отблеск на полу, стоящего перед ним парня. — Ну, я пошёл, — сказал Кирилл, но голос прозвучал хрипло, неуверенно.       Алан чуть кивнул, шагнув ближе. Между ними оставался всего один вдох. — Будь счастлив там. Помни, что я всегда тут, — его ладонь легка на грудь Кирилла в области сердца.       Тишина стала оглушающей. Только сердце билось так громко, что казалось, Алан слышит его. На глазах была пелена из слёз. Кирилл кивнул и прошептал «и я тебя».       Гость шагнул к двери, но в последний момент обернулся, словно фотографируя этот кадр в памяти: тёплые стены, босоногий Алан без верха — ведь футболку он отдал ему — и ночная лампа в гостиной. Хотелось сказать что-то, что могло бы удержать их обоих здесь, но слов не было.       Холодный воздух подъезда ударил в лицо, и стало больно почти физически — будто мир за дверью был слишком резким, слишком чужим. Кирилл вышел, а Алан не стал закрывать дверь сразу. Он стоял и смотрел ему вслед, пока шаги не стихли в подъезде. Только тогда тихо прикрыл её, оставшись в пустой квартире, где запах Кирилла всё ещё висел в воздухе.       Дни текли мучительно медленно, заполняясь бытовыми делами: сбором документов, паковкой вещей, покупкой билетов на послезавтра. Мама выглядела взбудораженно и испуганно, но была решительно настроена спасти детей и сделать это ради них. Думала ли она, что когда-нибудь ей п  ридётся бежать, оставляя всю жизнь позади? Знала ли, что муж разрушит её счастье?       Кошка обеспокоенно нюхала вализы и вещи, в которые складывали самое необходимое, оставляя большинство дома, за которым обещала приглядывать сестра мамы. Та приходила дважды в день, инструктируя семью и воодушевлённо рассказывая, как их ждёт Наташа ТАМ. Ощущение складывалось такое, будто они летят на другую планету.       Кирилла не волновало ни то, какие вещи брать, ни удастся ли попасть на посадку, ведь они были свидетелями по делу. Запрета покидать страну у них не было, но полиции нельзя было знать об их планах, иначе та точно предприняла бы попытки заставить их остаться. Все их показания уже были в деле, поэтому отца посадят и без их кислых лиц в зале заседания через месяц.       Катя выглядела наиболее счастливой. Она буквально ехала в отпуск, а Кирилл лишь с тоской в глазах смотрел на неё, завидуя. Хотел бы он просто забыть всё и спокойно сбежать, как делал всегда. В этот раз было особенно тяжело. Ещё ничего в его жизни не было для него таким сложным, как уезжать тогда.       Решив попрощаться с коллегами в кафе перед вылетом, он делал вид, что вернётся, ведь взял отпуск за свой счёт и не рассчитался, чтобы визу одобрили. Якобы отпросился на время, чтобы посольство поверило, что он вернётся. Все поздравляли его с путешествием в Европу, а он с трудом натягивал улыбку, кивая и прощаясь с каждым в своих мыслях.       Колёсики вализ катились по подъезду, звук отдавался гулким эхом по всей лестничной клетке, будто крича на весь дом: «они уезжают».       Тётя Лена помогала им, суетилась, ободряюще хлопая по плечу, обещая отправить остальные вещи перевозчиком вместе с Музой. Кирилл наклонился к кошке, поцеловал её лысую, тёплую макушку, вдохнув её привычный запах. «Я заберу тебя, клянусь» — почти шёпотом произнёс он, и сердце болезненно сжалось.       Когда такси тронулось, Кирилл не отрывал взгляда от подъезда под дождём. В окне стекали кривые ручейки воды, и дом за ними становился всё более размытым, словно его уже не было. Воспоминания нахлынули сразу: как он сидел на тех лавках, как стирал кроссовки под дождём, как дрались во дворе, как плакал, прячась в подъезде. Хоть некоторые моменты и были мучительными, он всё равно не хотел их терять. Это было его прошлое, его жизнь.       Аэропорт встретил их неоновой яркостью и равнодушным шумом. Гул голосов, запах кофе и еды из фудкортов, громкие объявления над головой — всё казалось невыносимо чужим. Кирилл толкал свою огромную вализу, чувствуя себя не человеком, а машиной, катящей вперёд собственный груз. Хотелось лечь прямо на холодный пол и исчезнуть.       Когда они сдали багаж и встали у экрана с рейсами, глаза Кирилла метались по бесконечным строчкам городов. Каждая минута казалась куском времени, отрываемым от него с мясом. — Смотри, он приехал! – крикнула Катя и подпрыгнула, указывая куда-то в сторону.       Алан.       Он стоял всего в нескольких метрах, снова в чёрном, и от этого казался ещё выше, ещё собраннее. Катя бросилась к нему, обняла его, болтая о чём-то восторженно. Мама тоже подошла, благодарила за то, что он пришёл попрощаться. Кирилл застыл. Он не мог сделать шаг — словно его ноги вросли в пол. Всё вокруг стало глухим, размытым, только он и Алан оставались резкими, настоящими. Как не заплакать, словно ребёнок? В последнее время он плакал даже чаще, чем когда был ребёнком. — Ты всегда к нам прилететь можешь, слышишь? – наивно лепетала Катя. Мама тоже обняла парня, и тот слабо улыбнулся той в ответ, желая хорошего перелёта и успехов в новой жизни. Они словно умиротворённо окинули парня взглядом и поплелись дальше, а Кирилл так и остался стоять молча, будто окаменевший. — Вы идите, я с Кириллом попрощаюсь, — спокойно сказал Алан.       Женщины помахали ему, с теплотой прощаясь, и ушли вперёд, растворяясь в потоке людей, а они остались вдвоём.       Алан шёл медленно, и чем ближе подходил, тем сильнее учащался стук сердца Кирилла. Он опустил на пол свои рюкзаки, шагнул навстречу и обнял его так крепко, что дыхание перехватило. Слёзы выступили мгновенно. Его запах — тот самый, пьянящий — ударил в нос, и Кирилл почти застонал от боли, как от удара под рёбра. Этот запах был 2015 годом. Счастьем. Первой сильной любовью. — Я люблю тебя, — сказал он, утыкаясь лицом в его шею и не пытаясь скрыть слёзы. Ему было всё равно, кто видел. Всё равно, что вокруг толпы.       Алан крепче прижал его к себе, его ладони были горячими, твёрдыми, словно пытались удержать. — Я тебя тоже люблю. Будь счастлив, ради меня. Понял? — его голос звучал чуть хрипло, будто давался с трудом.       Он снял с пальца серебряное кольцо и вложил ему в ладонь. — Держи. Помни меня.       Кирилл сжал кулак так, что металл впился в кожу. Он поднял рюкзаки, но не сразу смог отвести взгляд. Последний раз — его лицо, его глаза, его мокрые ресницы.       Мир вокруг был слишком громким. Слишком ярким. Слишком резким.       Каждый шаг к гейту отдавался болью в груди.       До свидания, друг мой.       До свидания.