Правильные места

Конечно, я сомневаюсь. Я сомневаюсь в который раз, но сейчас рука сама по себе поднимается и стирает её мрачные мысли одним взмахом. Не сложнее, чем отмахнуться от комара. — Ну и что ты сделала? — негромко буркнули с другой стороны скамьи. Она сидела через одну от нас впереди. — Она ведь страдает, — шепнула я в ответ, прекрасно понимая, что поступок мой не оправдать ничем, кроме субъективного эгоизма. И что мой дорогой спутник будет несомненно прав в своём ещё не высказанном замечании. — И что? Иначе она никогда не поймёт. Ты же вроде хорошо училась, ангел. Её горести — не твоя забота. — Он лениво сползает ещё ниже на скамье, запрокидывая голову на спинку. — А моя. Я ожидаю от него подобного жеста. Готовлюсь снова ощутить на плечах депрессивную тяжесть от неразделённой симпатии, такой хрупкой и почти осязаемо дышащей внутри. В ней так много крови, что внезапный холод её потенциального партнёра травит, окрашивая в чёрный цвет за одни сутки. В моих силах — сдуть эти переживания вместе с ожиданием тех хороших моментов, которых она так сильно жаждет. Блаженная пустота и спокойствие заполняют её растревоженное сознание, и она быстро засыпает, убаюканная стуком колёс. С нею в сон клонит и меня: веки медленно слипаются, но мысль о скором возвращении тревог бодрит. Он всё ещё ничего не делает, потому я поворачиваюсь в его сторону. Ал молча ковыряется под ногтями. Его лицо такое же пусто-умиротворённое, как и её мысли: я знаю, ему стало так же спокойно, как и мне. — Ничего не сделаешь? — спрашиваю я чуть громче, зная, что она уже не услышит. Ал прерывается в своём занятии и несколько секунд смотрит перед собой. На спинке скамьи впереди мелькают убаюкивающе тёплые закатные лучи: электричка уже давно за городом, и тени рождены не домами, а деревьями. Затем он вдруг сползает в пространство меж нами; его голова с багровыми рогами едва не касается моего бедра, но я не отодвигают. — Сделаю… только давай ещё чуть-чуть посидим вот так. Она прикладывает на выходе билет, и в отражении открывающихся створок выхода видно, как она улыбается своим отвлечённым мыслям. Вижу я и себя: сегодня в воплощении и способна с ней повзаимодействовать именно я. Ал идёт сзади, и его я не вижу, но слышу: его сложенные на спине крылья громко шуршат. В шуме отъезжающего поезда никто не различит, отчего этот шорох. Я случайно врезаюсь в закрывшиеся перед моим носом двери выхода. Ал прыскает, перепрыгивая с помощью небольшого усилия крыльями мой казус, и, не оборачиваясь, медленно идёт за ней. Мы так давно вместе, что он успел привыкнуть к моим мелким казусам в человеческом теле, а смеяться наскучило. Мы так давно вместе делаем плюс-минус одно и то же, что я начала забывать, какой он плохой, раз не ждёт мою человеческую оболочку (для которой двери — всё ещё препятствие), но… Но вот у вторых дверей он оборачивается и зевает. — Пошли уже. Я ещё раз вижу себя в отражении: сегодня я загорелый высокий парень с солнечными очками на лбу и кучей светлых волос по всему телу, блестящих на солнце. Значит, надо быть осторожнее. Скорее всего, сегодня мы с ней и не поговорим вовсе — не хочу её пугать и подходить по какому-то пустяку темнеющим вечером, а затем поодаль идти следом. Неудачное воплощение. Ал ждёт, пока мы поравняемся, и продолжает мягко ступать по земле, облетая слишком близко подходящих и не подозревающих ни о чём незнакомцев. Он снова первым прерывает тишину. Мне сегодня особенно некомфортно в теле, потому я по большей части лишь молчу. — Видела охраняющих этого окурка? — Это он про того парня, который сделал вид, будто её не существует. Я угукаю, стараясь по-минимуму разговаривать на улице сама с собой. — Деревенщина, — произносит от без капли пафоса или презрения, — и он, и его демон. Я его знаю: сидели на паре лекций вместе. — И? — наконец выдавливаю я, когда Ал вдруг замолкает. — И ничего. Идиот. А кому в попечение могут дать идиота? Только такого же. Теперь моя очередь прыскать в руку. — А ты ангела знаешь? — не унимается Ал, неожиданно разойдясь не на шутку. У меня в голове сразу возникает его лицо: вечно отведённые глаза и подбородок у груди. Высокий парень, ростом со своего подопечного, но из-за горба кажущийся ниже даже своего демона-полторашки в паре. Даже когда мы вместе оказывались в квартире вместе с подопечными (на тусовке, где наша милая была всё ещё в подвешенном состоянии), в тишине, оба развоплощённые, он не сказал ни слова. — Нет. Он молчал даже тогда, когда мы были наедине. Но раз лицо не помню, значит, ничем и не выделялся никогда. Ал цокает. Снова из его рта вырывается ругательство, но я уже думаю только о том, что он не стал развеивать моё заклятие. Было много гораздо более серьёзных поводов использовать подобное и освободить нашу подопечную от тягот и боли, но именно сейчас мы ведём себя так, будто такие выходки — обычное дело. Может именно потому, что сегодняшний случай — совсем ничего не стоящий? Я иду всё медленней. Улица хорошо освещена; Ярина успевает дойти до дома при свете дня, потому лучше лишний раз не подходить. Мы вместе молча наблюдаем, как она открывает дверь калитки и слышим, как она пинает по дороге упавшие яблоки. Прислушиваемся к чувствам: проверяем, действительно ли всё хорошо и опасности нет. Мы так долго вместе, что, кажется, начали думать об одном и том же. Я развоплощаюсь, а Ал так и продолжает смотреть на калитку. Я открываю рот, но он жестом останавливает меня и в пару секунд долетает до калитки: закрывает её изнутри и возвращается ко мне. Теперь Ярина точно в безопасности. — Ты не развеял? — спрашиваю его, хотя сама же видела, что он только закрыл калитку. Ал пожимает плечами. — Забудь уже. — Он косит взгляд через плечо. — Или тебе, как и ей, нужны чары, чтобы забыть про этих недоумков? Мы так давно вместе, что, кажется, поменялись местами.