Пять минут счастья.

Мы увиделись с Татой седьмого января, когда папа пригласил к себе на Рождество всю свору (иначе язык не поворачивается назвать) родственников. Не могу назвать нашу с ней встречу - первую с августа - неожиданностью, нет. В конце концов, наше общение возобновилось чуть раньше, примерно за недельку до этого, и Тата, позвонив мне, уточнила, будет ли на семейной трапезе моя сестра (по папе) - она хотела подарить ей новогодний подарок. Честно отвечаю, что не знаю - а я правда не знаю, мне глубоко фиолетово на присутствие или отсутствие сестры, и приезжаю я только потому, что мне надо привезти бабушку к папе. Когда я захожу на порог просторной гостиной-столовой, вижу накрытый стол. На одной из тарелок, словно главное блюдо, поверх салфетки лежат кольца. Два перстня, что я ранее замечаю на Тате. Папина жена суетится, расставляя бокалы, я из чувства вежливости ей помогаю. Колечки своей матери она, спрятав сперва в руке, позже перекладывает в иное место, а я отвлекаюсь беседой с приехавшей папиной родственницей. Весь фокус внимания переведен на последующий диалог за столом, когда все обсуждают что-то обыденное. Звонок в дверь вынудил меня подняться со своего места - я сижу ближе всех к выходу из гостиной, и потому папа жестом просит меня пойти открыть дверь. На пороге появляется Тата. Я перехватываю ее женскую сумку, помогаю снять тяжелый полушубок - вежливость... Мы тепло обнимаемся при встрече, я искренне радуюсь ее приезду. Попивая гранатовый сок, я молча наблюдаю за реакцией - папа, заметив свою тещу, деликатно отодвигает ей стул, предлагая присесть, а после наполняет бокал ее любимым "брютом", который она уже лет пять, как разводит водой - сердечко. Между нами нет временной пропасти, хотя мы и не виделись полгода. Может, больше. Или меньше... Считать надо, мне как-то лень. Периоды необщения не чувствуются - да, я порой скучаю, но при встрече нет ощущения, что мы чужие. Я смотрю на нее всякий раз под иным ракурсом, анализируя произошедшее события и ее в них участие за последние лет восемь - в этот раз еще под влиянием тени воспоминаний о своей семье - но каждый раз одним же взглядом. Любящим. Люблю. И ничего не могу с этим поделать... Впрочем, как в песне Пугачевой, "не могу и не хочу". Потому что боюсь потерять нечто важное без этого ощущения. Потерять какую-то свою частичку. Спустя полтора часа мы уже сидим совсем рядом - она попросила пересесть меня на соседний стул. Как приятно осознавать, что зависимость от человека и ощущений, что ты испытываешь к нему, ушла, оставив только тактичную примесь благодарности с живым интересом к судьбе. Мы обсуждаем в унисон с остальными случаи из врачебной практики, мне дают наставления и советы - это еще ее одно амплуа, без которого мне было бы преснее по жизни. Впрочем, никто на нас внимания уже не обращает. Папина жена, которая всегда ревниво относилась к нашим - исключительно родственным - с Татой отношениям, как-то заявила мне, что... я украл(а) у нее мать. Что ж, детонька, ты мою маму вообще угробила, и я еще с тобой разговариваю. Все замечательно было в тот вечер. Сестра, кстати, приехала. Но мне на это... А вот вечер, который обещал быть весьма теплым, в итоге закончился скандалом. Потому что, как только я заикаюсь о необходимости посещения стоматолога, папа начинает меня шантажировать - его, видите ли, стыдит, что я веду себя не так, не по его меркам и критериям этой жизни, и потому он готов даже отказать мне в финансировании стоматолога. Для меня это проблема, и он об этом знает. Но в то же время, когда диспут переходит на повышенный тон, я четко даю понять, что мне, в общем-то, пофиг на его запреты и прочее - я могу взять кредит или оплатить лечение в рассрочку. Мне бы не хотелось так поступать, но во всяком случае в тот вечер понятно становится всем, что отсутствие у меня финансовой возможности не является поводом мной манипулировать. Не позволю. Я - не мама, которая от папы зависела, от его финансов на лечение вплоть до последнего вздоха. Папа любит меня, да. Своей какой-то любовью. Долго размышляя, я прихожу к выводу, что эта любовь - квинтэссенция ответственности и чувства долга. И он, несмотря на мой - вполне взрослый возраст - считает меня ребенком или даже пустым местом. Я не могу сказать, что это плохо, мне проще ничего не говорить и отойти в сторону окончательно, но тогда придется идти на конфликт, чего бы не хотелось - итак родственников почти не осталось. Тата... Вмешивается в конкретный срач, вставляя свои пять копеек, и в итоге я уезжаю, прихватив бабушку. Завожу ее домой. И Тату тоже - она ведь выпила, и ее машина осталась в папиных владениях до утра. Тата и папа похожи. Очень. Живут теми же понятиями и принципами по жизни, для них нет любви в привычном понимании, когда родитель, помимо функции "поставить на ноги" не хочет элементарно поговорить с ребенком и попытаться его услышать. Есть его желание - а на дитеныша как-то плевать. Вчера я лишний раз убеждаюсь в этой теории, когда Тата по телефону мне рассказывает о том, что она, когда ее дочь забеременела в первый раз (от предыдущего мужа) двойней, взяла ее за руку и повела на аборт. У меня шок... - Ты понимала, - уточняю я, - что нерожавшей женщине после первого аборта трудно будет потом забеременеть? Что это вообще могло привести к бесплодию? Ты же врач! Ты не могла этого не знать! - Да, понимала, - спокойно и тихо отвечает мне она, - И что? - Как что?! Твоя дочь могла остаться без детей! Ты - без внуков! Тебе не ебет, нет? - Тогда денег мало было, я так решила. - Что значит "ты решила"? А она? Совсем безвольная? Не могла послать тебя в жопу? - молчание. - И что? - сказала, словно плюнула, - Я в свое время семь абортов сделала, только признаваться в этом стыдно. Беременела, как сучка. Семь. Это... как кошка, что ли? Потрахалась-залетела-пошла почистила-и дальше трахаться? Мне че-т противно. И как можно, зная, что ты "залетаешь, как сучка", не предохраняться? Точнее, ограничиваться только малоэффективным спринцеванием! А еще более противно, что так или иначе, во благо или нет, всякий родитель (невзирая на самостоятельность и возраст) пытается насадить свою точку зрения и жизненную позицию своему же ребенку. Часто, конечно, из благих побуждений. Или скажу - часто это скрыто под маской блага. Но с такими родственниками и врагов не надо, когда они меры не знают. Теперь понятно, почему тебе дочь не звонит и видитесь вы только по необходимости. После седьмого января мы с Татой увиделись 25-ого, все в том же папином доме. Я уже просто боюсь переступать порог этого "логова", и приезжаю только потому, что бабуля настойчиво просит меня поддерживать отношения с папой. Приезжает и Тата. Не пьет в этот раз и, просидев всего полчаса, поковыряв вилкой блюдо, решает уехать. Мы также тепло обнимаемся: - Знаешь, если исключить твою вспыльчивость, ты больше всех на меня похож(а). - говорит она мне. Тогда я улыбаюсь и, еще раз крепко обняв, трепетно целую в щеку. После вчерашнего разговора и "семи" абортов, о которых она ни капли не жалеет, после этой "папочкиной" позиции, когда она мне сказала, что солидарна с ним, и что, по ее мнению, тех, "у кого нет мозгов, надо пиздить (морально)", даже не знаю, что мне думать. Впрочем, у нее назначена операция на вторник, и я точно знаю, что приеду ей помочь - как может быть иначе?.. Лю...блю ведь.