Искусство принадлежать

      Идиллия длилась ровно три недели. Три недели совместных завтраков, уроков, вечеров, когда Алиса засыпала, чувствуя на своей талии тяжесть руки Виктории. Это была не просто передышка — это было погружение в новую реальность, где она была не игрушкой, а… чем-то большим. Почти партнером. Почти равной.       И именно это «почти» начало разъедать Алису изнутри.       Однажды утром Виктория, просматривая почту на планшете, бросила не глядя:       — Сегодня после йоги у тебя урок с новым репетитором по искусству Возрождения. Он строг, не опаздывай.       Алиса, доедающая фруктовый салат, замерла с вилкой в воздухе.       — А можно сегодня без репетиторов? — робко спросила она. — Я хотела закончить тот набросок, который начала вчера в парке, у озера.       Виктория медленно подняла на нее глаза. В них не было гнева, лишь легкое, холодное удивление, как если бы ее любимая собачка вдруг заговорила человеческим голосом.       — Твой набросок может подождать. Расписание существует для того, чтобы его соблюдать.       — Но я… я не хочу заниматься Возрождением сегодня, — голос Алисы дрогнул, но она не опустила взгляд. — Мне неинтересно.       В воздухе повисла тишина. Виктория отложила планшет.       — Твои «хочу» и «неинтересно» меня пока не волнуют, Алиса. Ты находишься на этапе обучения, а это требует дисциплины.       Что-то в Алисе надломилось. Та самая покорность, что стала ей почти привычной, вдруг показалась удушающей. Она отодвинула тарелку.       — Я не ребенок и не солдат. Я не пойду на этот урок.       Она произнесла это тихо, но четко. И поднялась из-за стола.       Виктория не двинулась с места. Но атмосфера в столовой изменилась мгновенно. Воздух стал густым и колючим, как перед грозой.       — Сядь, — прозвучало ровно, без интонации.       Алиса видела этот взгляд. Она знала, что он значит. Но впервые за долгое время она его не испугалась. Внутри нее закипало что-то горячее и упрямое.       — Нет. Я сказала, что не пойду. Если тебе нужна кукла, которая безропотно выполняет команды, верни Настеньку.       Она развернулась и пошла к выходу. Каждый шаг отдавался в тишине громоподобным стуком по паркету. Она ждала, что ее окликнут, схватят за руку, силой заставят подчиниться.       Но позади была лишь оглушительная тишина.       Целый день Алиса провела на улице с блокнотом. Она не рисовала. Она сидела на скамейке, дрожа от выброса адреналина и позднего страха. Она ждала расплаты. Ждала, когда за ней придут. Когда Виктория явится во всей своей грозной ярости и напомнит, кто здесь хозяин.       Но ничего не происходило. Обед ей принесли в комнату. Мария вела себя, как ни в чем не бывало. Все было так, будто ее утреннего бунта не существовало. И это было хуже любого наказания. Это было игнорирование. Оно говорило ей: «Твое непослушание настолько незначительно, что не заслуживает даже моего гнева».       К вечеру ее охватила лихорадочная смесь обиды и отчаяния. Она не могла оставаться в комнате. Она вышла в кабинет Виктории без стука.       Та сидела за столом, работая. Она подняла на нее глаза. В них не было ни гнева, ни удивления. Лишь холодная, отстраненная вежливость.       — Ты что-то хотела?       — Почему ты ничего не делаешь? — выпалила Алиса, ее голос сорвался. — Почему не кричишь? Не наказываешь?       Виктория отложила ручку.       — А что я должна делать? Ты ведешь себя как капризный ребенок. Детские истерики лечатся одним способом — их игнорируют, пока ребенок не успокоится.       Эти слова обожгли сильнее любого оскорбления. Алиса почувствовала, как слезы подступают к глазам, но с яростью сглотнула их.       — Я не ребенок! Я хочу, чтобы ты со мной разговаривала! Чтобы ты считалась с тем, что я чувствую!       — Чувства? — Виктория мягко усмехнулась. — Чувства — это роскошь, которую могут позволить себе сильные мира сего. Ты же пока только учишься быть сильной. А урок первый — контроль над своими эмоциями. Ты провалила.       Алиса стояла, сжимая кулаки, чувствуя себя абсолютно беспомощной. Она пришла сюда за битвой, а ей устроили холодный, безразличный допрос.       — Я ненавижу тебя, — прошептала она, и в этот момент это была чистая правда.       — Ври больше, — парировала Виктория, снова беря в руки ручку. — Если бы ты меня ненавидела, ты бы не пришла сюда за вниманием. Ты бы просто молчала. А твое непослушание — это всего лишь новый способ его потребовать. Довольно примитивно, надо сказать.       Она снова погрузилась в бумаги, давая понять, что разговор окончен.       Алиса вышла из кабинета, уничтоженная. Она проиграла потому, что ее не восприняли всерьез. Ее бунт оказался просто очередным элементом их извращенных отношений, который Виктория тут же разложила по полочкам и выставила ей же на обозрение.       Но когда она легла в постель одна (Виктория так и не пришла) и уткнулась лицом в подушку, в ее душе, рядом с обидой, тлел крошечный уголек неудовлетворенного любопытства. А что, если она сможет быть непослушной по-настоящему? Не для привлечения внимания, а чтобы доказать свою волю? Чтобы заставить Викторию увидеть в ней не ученицу, а соперницу?       Идея была безумной и опасной. Но впервые за долгое время Алиса почувствовала не страх, а азарт. Война не закончилась. Она просто перешла в новую, более сложную фазу. И Алиса была полна решимости выиграть в ней хотя бы одно сражение.       

***

      Тишина за завтраком на следующий день была ледяной. Алиса сидела с идеально прямой спиной, ее лицо было маской вежливого безразличия. Она ответила «спасибо» на поданный ей кофе, но ни одним взглядом, ни одним жестом не выдала, что замечает присутствие Виктории. Она применяла ее же оружие — тотальное игнорирование.       Виктория, в свою очередь, делала вид, что ничего не происходит. Она просматривала документы, изредка отдавая тихие распоряжения Марии. Но Алиса, краем глаза, заметила, как напряжена линия ее плеч, как чуть более резко, чем обычно, она ставит чашку на блюдце. Холодная война началась.       После завтрака Алиса не пошла в мастерскую и не спустилась в парк. Она поднялась в библиотеку — огромную, пыльную комнату с книгами до потолка, куда почти никто не заглядывал. Она выбрала самый дальний угол, устроилась в кресле с толстенным томом по истории искусств и погрузилась в чтение. Вернее, сделала вид. Ее мысли были далеки от Ренессанса.       Она ждала. Ждала, когда Виктория сломается. Когда ее терпению придет конец, и она явится сюда, чтобы силой вернуть себе контроль.       Но прошел час, другой. В библиотеке было тихо, лишь изредка доносились шаги горничной в коридоре. Одиночество, которое она сама выбрала, начало давить на нее. Ей было скучно. Ей недоставало… ее. Этого осознания было достаточно, чтобы заставить ее сжаться от злости на саму себя.       Дверь в библиотеку открылась без стука. Алиса не подняла головы, но сердце ее екнуло. Наконец-то.       Однако это была не Виктория. Это был Максим, тот самый крестник. Он выглядел настолько же наглым и довольным собой.       — Ну здравствуй, изгнанница, — он ухмыльнулся, облокачиваясь о косяк двери. — Слышал, ты в немилости. Устроила истерику тете Вике?       Алиса холодно посмотрела на него поверх книги.       — Это не твое дело. Уйди.       — Ой, какая неприступная, — он сделал несколько шагов вглубь комнаты. — А знаешь, тетя Вика сейчас на важном звонке. Надолго. Никто не помешает нам… пообщаться.       В его глазах читалось знакомое, мерзкое любопытство. Алиса почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она была одна с ним в этой дальней комнате. И ее защитница, пусть и в гневе, была недоступна.       — Я сказала, уйди, — ее голос дрогнул, выдавая страх.       — А я говорю — давай поближе познакомимся, — он был уже совсем рядом. Его рука потянулась, чтобы коснуться ее волос.       И в этот момент Алису осенило. Это был ее шанс. Не подчиниться. Не убежать. А дать отпор. Самостоятельно.       Прежде чем его пальцы коснулись ее, она резко встала с кресла, с силой оттолкнув его от себя. Книга с грохотом упала на пол.       — Не смей трогать меня! — ее крик прозвучал громко и властно, эхом отразившись в тихой библиотеке. — Выйди отсюда немедленно, или я подниму такой крик, что твоей «тете Вике» придется прервать любой звонок! И тогда ты сам узнаешь, что такое настоящая немилость!       Максим отшатнулся, ошеломленный такой яростью. Его ухмылка сползла с лица, сменившись растерянностью и злостью.       — Да ты совсем охренела…       — Проверь, — бросила ему Алиса, ее глаза горели. Она сделала шаг навстречу, хотя сердце бешено колотилось. — Просто проверь.       Он посмотрел на нее — на ее сжатые кулаки, на горящий взгляд — и что-то в нем сломалось. Он понял, что это не та запуганная девочка, которую он видел в прошлый раз. Это был кто-то другой.       Плюнув сквозь зубы что-то неразборчивое, он развернулся и вышел из библиотеки, громко хлопнув дверью.       Алиса стояла, вся дрожа, опираясь о спинку кресла. Она сделала это. Она сама его прогнала. Без помощи Виктории. Чувство триумфа было сладким и опьяняющим.       Она не заметила, как из-за тяжелой портьеры в глубине библиотеки вышла Виктория. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на Алису с новым, незнакомым выражением — не с гневом, а с нескрываемым интересом и… одобрением.       — Надо же, — тихо произнесла Виктория, заставляя Алису вздрогнуть и обернуться. — Кажется, мой зайчик отрастил когти.       Она подошла ближе, ее взгляд скользнул по Алисе с ног до головы.       — И, судя по всему, научился ими пользоваться без моих подсказок.       Алиса молчала, все еще пытаясь перевести дух. Она ждала упрека, гнева за то, что накричала на ее крестника.       Но Виктория лишь улыбнулась. Это была не добрая улыбка, а улыбка хищника, который увидел в своем детеныше потенциал.       — Молчание — сильное оружие, Алиса. Но сила — еще сильнее. Ты сегодня сделала правильный выбор.       Она повернулась, чтобы уйти, но на пороге остановилась.       — Урок на сегодня окончен. Приходи ужинать.       И она вышла, оставив Алису в полном смятении. Ее бунт не был наказан. Он был… признан. Оценен. И в этом признании была новая, куда более опасная форма власти над ней. Виктория показала, что ее непослушание не только допустимо, но и может быть полезно. Она открыла новую дверь в их отношения, и Алиса, сама того не желая, уже сделала шаг внутрь. Теперь оставалось лишь понять, что ждет ее по ту сторону.