Искусство принадлежать

      Дом погрузился в сонную, глубокую тишину, нарушаемую лишь мерным тиканьем часов в гостиной. Ужин давно закончился, Алиса, чувствуя приятную усталость, уже готовилась ко сну, но постель рядом была пуста. «Опять в кабинете», — с легкой досадой подумала она. Виктория могла забыть о времени за рабочими графиками.       Решив вернуть беглянку, Алиса накинула шелковый халат и вышла из спальни. Свет в кабинете был выключен. Озадаченная, она прошла дальше по темному коридору и замерла на пороге кухни.       Лунный свет, льющийся из окна, выхватывал из мрака единственную фигуру. Виктория стояла, прислонившись к кухонной тумбе. В одной руке у нее был стакан молока, в другой — печенье. Она смотрела в ночное окно, задумчиво макая печенье в молоко и откусывая маленькие кусочки. Это была такая простая, такая несвойственная ей картина беззащитности, что Алиса невольно улыбнулась.       — О, печенька, — тихо сказала она, чтобы не спугнуть. — Я тоже так хочу.       Виктория медленно повернула голову. В ее глазах не было ни раздражения, ни удивления — лишь глубокая, спокойная усталость и маленькая искра озорства. Она не сказала ни слова, но ее взгляд, властный и игривый, скользнул вниз, на пол у своих босых ног. Приказ был понятен без слов.       Алиса, подчиняясь незримому импульсу, опустилась на колени на прохладный кафель. Она смотрела на Викторию снизу вверх, и та внезапно казалась не просто хозяйкой, а настоящей богиней ночной кухни.       Только тогда Виктория медленно, с театральной чинностью, обмакнула печенье в молоко и протянула его Алисе. Та осторожно откусила, чувствуя, как сладкая крошка тает на языке, а взгляд Виктории, пристальный и оценивающий, жжет ее больше, чем любая ласка.       И вдруг, глядя в эти темные глаза, в которых плескалось молоко лунного света, Алису переполнила такая нежность, что она не выдержала. Она поднялась с колен, взяла лицо Виктории в ладони и мягко поцеловала ее в губы, чувствуя на них сладкий привкус.       — Вика… — прошептала Алиса, целуя ее еще раз. — Пойдем спать.       Виктория не сопротивлялась. Она позволила взять себя за руку и молча пошла за Алисой, как послушный ребенок. В спальне они снова поменялись ролями. Женщина уложила Алису в постель, поправила подушки и укрыла одеялом.       — Хочешь, я тебе почитаю? — предложила Вика.       Алиса, уже уткнувшись лицом в шелк наволочки, лишь кивнула, закрыв глаза. Вика взяла с тумбочки книгу стихов и села рядом. Она читала тихим, монотонным голосом, одной рукой перелистывая страницы, а другой бессознательно гладя девушку по волосам. Та лежала неподвижно, ее дыхание становилось все ровнее и глубже.       Закрыв книгу, Вика потушила свет и тихо прошептала:       — Завтра тебе нужно вернуться к урокам моего мира.       В ее голосе не было привычной стали, только усталая необходимость. Возвращение к реальности.       — Хорошо, — так же тихо ответила Алиса. — Спокойной ночи, Вика.       В темноте она слышала лишь ровное дыхание и чувствовала тепло тела рядом. И понимала, что эти хрупкие моменты простой человеческой близости — печенье с молоком, чтение перед сном — были для нее большей наградой и большей властью над Викторией, чем все их сложные игры. Потому что в них она на мгновение становилась не игрушкой, а хранителем. Хранителем своей любимой женщины, которая днем правила миром, а ночью тайком ела печенье на кухне.       

***

      Первые лучи солнца робко пробивались сквозь щели между тяжелыми шторами, окрашивая спальню в мягкие, пастельные тона. Алиса проснулась раньше будильника. Она лежала на боку, и первое, что она увидела, была Вика.       Та спала на животе, повернув голову в сторону Алисы. Ее лицо, обычно закованное в маску холодной собранности, сейчас было абсолютно беззащитным. Темные волосы растрепались по подушке, губы были слегка приоткрыты, дыхание — ровным и глубоким. Алиса замерла, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть это редкое зрелище. Она любовалась ей, как произведением искусства — плавной линией бровей, длинными ресницами, отбрасывающими тени на щеки.       Ей захотелось большего.       С почти молитвенной осторожностью Алиса взяла край шелкового одеяла и медленно, сантиметр за сантиметром, стянула его. Вика не шевельнулась. Лучи света упали на ее фигуру. Ночная сорочка задралась во сне, открыв спину. Алиса затаила дыхание.       Спина Вики была идеальной — гладкая, с легким загаром. Взгляд Алисы скользнул к пояснице, и остановился на ягодицах, плотно обтянутых черными хлопковыми стрингами. Ткань лишь подчеркивала их упругую, подтянутую форму, выточенную часами в спортзале.       — Ах... — непроизвольно вырвалось у Алисы шепотом.       Ее пальцы сами потянулись к коже. Она боялась дышать. Сначала она просто коснулась кончиками пальцев основания позвоночника, чуть выше поясницы. Кожа была прохладной и бархатистой. Вика не проснулась.       Воодушевленная, Алиса наклонилась и губами коснулась того же места. Ее поцелуй был легким, как прикосновение пера. Она ощутила под губами мелкие позвонки и начала медленно, очень медленно спускаться вниз по линии позвоночника, оставляя след из нежных, едва заметных поцелуев. Каждый из них был признанием в обожании, молитвой, обращенной к спящей богине.       Она дошла до поясницы, до того места, где начинался изгиб ягодиц. Здесь она позволила себе задержаться, ее губы стали более настойчивыми, а язык провел горячей полосой по коже. Пальцы ее рук легли на упругие мышцы, сначала просто касаясь, а потом начиная мягко мять их, сжимать, ощущая податливую твердость.       Именно в этот момент Вика проснулась.       Не было медленного возвращения к реальности. Ее тело мгновенно напряглось, мышцы спины стали каменными под губами Алисы. Она резко перевернулась на бок, и ее рука молниеносно схватила Алису за запястье. Ее глаза, широко раскрытые, были не сонными, а ясными и острыми, как лезвие. В них не было ни страха, ни гнева — лишь мгновенная, хищная готовность.       Несколько секунд они молча смотрели друг на друга в тишине утра — Алиса с затаенным дыханием и пылающими щеками, Вика — с лицом, на котором уже начала восстанавливаться привычная маска.       — Что ты делаешь? — ее голос был низким и хриплым от сна, но в нем уже звучал привычный металл.       — Я... я просто... — Алиса не нашла, что ответить.       Виктория не отпускала ее запястье. Ее взгляд скользнул по своему оголенному телу, по Алисиным губам, и в ее глазах что-то мелькнуло — понимание, смешанное с чем-то темным и властным.       — «Просто»? — она перевернулась, прижимая Алису к матрасу, и теперь уже ее губы оказались в сантиметре от Алисиных. — Ничего не бывает «просто», зайчик. Особенно утром.       — Я просто восхищалась твоей упругой попкой, — выпалила Алиса, не в силах соврать под этим пронзительным взглядом. Но вместо страха в ее голосе прозвучала дерзкая, игривая нотка. Она увидела ту самую трещинку в броне, то мгновение уязвимости, и решила рискнуть.       Ее свободная рука, та, что не была схвачена, скользнула вниз и смело легла на ту самую упругую округлость, которую она только что целовала.       — Не можешь же ты винить меня в том, что у тебя такие идеальные формы? — Алиса надула губки, притворно-обиженно, но глаза ее смеялись.       Виктория замерла на мгновение. Глаза ее сузились, но гнев в них сменился другим, более сложным чувством — удивлением, смешанным с пробуждающимся азартом. Уголок ее рта дрогнул в едва заметной улыбке.       — Восхищаться — это одно, — ее голос потерял ледяную хрипоту, в нем появились бархатные нотки. — А вот трогать без разрешения... это уже шалость.       — А что будет за шалость? — не отступала Алиса, сжимая пальцы, чувствуя под тонким кружевом упругость мышц. Она двигалась по тонкому льду, и ей это безумно нравилось.       — Шалости нужно наказывать, — Виктория наклонилась ближе, ее губы почти коснулись уха Алисы. — Или... поощрять. Смотря, какая шалость.       Она внезапно отпустила ее запястье, но не для того, чтобы отстраниться. Ее рука скользнула под поясницу Алисе, прижимая ее еще ближе.       — И что это? Наказание или поощрение? — прошептала Алиса, теряя дыхание от близости.       — Это... эксперимент, — Вика провела языком по ее мочке уха, заставив Алису вздрогнуть. — Давай посмотрим, насколько хватит твоей дерзости, моя маленькая обожательница. Утро было забыто. Все планы на день растворились в солнечном свете, который наконец-то залил комнату, освещая начало новой, непредсказуемой игры, где правила диктовались не приказами, а пылающей кожей и дерзким шепотом.