Заметки докторского общежития

На следующее утро Хуа Маньлоу, едва покинув докторское общежитие, направился на лекцию профессора Шэнь Сюаня. Но не успел он сделать и пары шагов, как столкнулся нос к носу с самим «Императрицей-матушкой». От неожиданности Хуа едва не подпрыгнул: — Матушка-императрица, вы в порядке? Шэнь Сюань выглядел так, будто его вырвали из беспокойного сна: волосы растрёпаны, рубашка расстёгнута на пару пуговиц, галстук небрежно повязан, а ремень свободно болтался, подчёркивая тонкую, вызывающую талию. — Быстро! Дай мне свой пиджак! — воскликнул он. Хуа Маньлоу, прижав руки к груди, издал жалобный стон: — Матушка, это единственная приличная вещь, в которой я могу показаться людям! Умоляю, пощадите… Но профессор, не слушая мольбы, с хищной решимостью сграбастал юношу и сорвал с него пиджак, как завоеватель, присваивающий трофей. Оставив студента в одной рубашке, он накинул пиджак на плечи и стремительно зашагал прочь. Хуа Маньлоу прикрыл грудь руками, воздел взгляд к небесам и издал душераздирающий вопль: — Как вы могли, матушка? Забрать мой пиджак и оставить меня одного без единого слова утешения? Шэнь Сюань, не терзаемый угрызениями совести, завернул за угол лестницы, но внезапно остановился, заметив фигуру, идущую навстречу. На мгновение он замешкался, затем резко развернулся и бросился обратно к студенту, который одиноко томился в углу, подобно покинутой жемчужине. — Матушка! — юноша отчаянно сопротивлялся. — Утро только началось! Неужели вы не можете обуздать свои порывы? — Сотрудничай, иначе в этом году ты не сдашь мой экзамен по праву, — холодно отрезал Шэнь Сюань. Хуа Маньлоу, прикрыв лицо руками, разрыдался: — Матушка… Неужели я для вас лишь замена? В этот момент на лестнице появился Тан Фэй. Увидев происходящее, он остановился, а затем, заворожённый, пробормотал: — Какое… восхитительное зрелище… Перед ним разворачивалась картина, достойная пера мастера: элегантный, но слегка растрёпанный профессор с хищной грацией обнимал полуобнажённого юношу, чья красота могла соперничать с весенними цветами. Глаза Хуа Маньлоу, полные тоски и света, устремились к небу, будто он мечтал воспарить над земной суетой. Ох, автор, сколько лет ты оттачивал своё мастерство, но так и не достиг утончённой, яркой и трагичной манеры госпожи Хань! Эта сцена разрывает сердце, заставляя бить кулаками по земле!*1 Шэнь Сюань, бросив на Тан Фэя небрежный взгляд, приветливо кивнул: — Доброе утро! Уже позавтракал? Облокотившись на перила, мужчина подпер подбородок и с усмешкой принялся разглядывать дрожащего юношу. Спустя мгновение он медленно произнёс: — Нет ещё. — Тогда иди ешь! — махнул рукой Шэнь Сюань. Тан Фэй, улыбнувшись с едва уловимым намёком, ещё раз окинул студентика взглядом и мягко ответил: — Хорошо. — После чего развернулся и решительно направился в столовую. Хуа Маньлоу, дрожа, повернулся к Шэнь Сюаню: — Профессор, п-п-почему мне кажется, что кто-то хочет меня… съесть? С изяществом оттолкнув того кончиком туфли, Шэнь Сюань поправил манжеты: — Ошибаешься. Это меня он хочет съесть. Юноша на мгновение остолбенел, а затем с воплем бросился к Шэнь Сюаню, обнимая его за ноги: — Матушка! Ваш сын не позволит, чтобы вы пали в лапы этого коварного министра! — Сын мой, успокойся, — устало произнёс Шэнь Сюань. Но Хуа Маньлоу, рыдая, продолжил: — Как я посмотрю в глаза предкам? Как я посмотрю в глаза покойному императору? Как я посмотрю в глаза всему народу? Я подниму войска, ворвусь в столицу, уничтожу этого предателя и защищу честь нашего дома! — Сын мой… — начал было Шэнь Сюань. Но юноша упал на колени: — Не говорите ничего, матушка! Ваша честь не должна быть запятнана! Я подниму знамя покойного императора, соберу восемьдесят тысяч воинов и буду защищать дворец Цынин, пока не верну вам чистоту имени! Профессор молча посмотрел на своего студента, затем поднял взгляд к небу и вздохнул: — Он и есть тот самый император… Тень изящной фигуры Хуа Маньлоу медленно растворилась за спиной уходящего Шэнь Сюаня. Юноша почувствовал себя самым несчастным человеком на свете. *** В аудитории Шэнь Сюаня, когда свет погас, кто-то сел рядом с Хуа Маньлоу, развернул конспект, но вместо того чтобы слушать лекцию, лишь повернул голову и посмотрел на него, улыбаясь. Тот, не выдержав столь откровенного взгляда, резко обернулся, чтобы отчитать наглеца, но, увидев лицо, бросился на колени: — Император! — воскликнул он, задыхаясь. — Ваш слуга приветствует вас! Тан Фэй улыбнулся так тепло и сладко, что сердце могло растаять: — Встань, мой верный подданный. *** В обеденное время Хуа Маньлоу, крадучись, проскользнул в столовую, украдкой подсчитывая, сколько ломтиков капусты с мясом щедро положил ему повар. Внезапно чья-то рука хлопнула его по плечу, и звонкий смех раздался над ухом: — Что это ты, мой верный подданный, так косишься на повара? Юноша, едва не опустившись на колени, задохнулся от изумления: — Господин? Вы лично явились на трапезу? Повар, бросив на Хуа Маньлоу томный взгляд, пропел с мягким акцентом: — Какой бесстыдник! Хуа Маньлоу, не выдержав, рухнул на пол, как подкошенный. *** После обеда он отправился вести занятие по марксистской философии для студентов бакалавриата. В задних рядах аудитории группа первокурсников шумно играла в карты, нарушая тишину. Один из студентов с передних рядов, возмущённо обернувшись, крикнул: — Преподаватель, они мешают мне спать! Юноша полный решимости восстановить порядок, направился к нарушителям, но, заметив среди них Тан Фэя, тут же сник. Упав на колени, он трижды поклонился: — Император! Ваш слуга не заметил вашего прибытия, простите, я достоин казни! Как идёт игра? Улыбнулась ли вам удача? Весело разыгрывая карты с первокурсниками, Тан Фэй поднял взгляд и одарил его улыбкой, от которой, казалось, время замерло: — Хороший мальчик, подойди, помоги мне с картами. — Слушаюсь! — воскликнул он, падая ниц. *** Вечером в столовой к Хуа подбежал юный У Лян, явно напуганный: — Скорее, скорее! На улице какой-то странный дядька всё время смотрел на меня и улыбался! Сохраняя серьёзность, Хуа Маньлоу наставительно сказал: — Ты должен научиться ценить многообразие эстетики… Какой ещё дядька? Неужели кто-то может быть страннее меня? У Лян указал на улицу. Студент взглянул в ту сторону и, не в силах устоять, опустился на колени: — Господин! — простонал он, заливаясь слезами. — Ваш слуга ошибся! Тан Фэй, знаменитый писатель, сценарист и просто известная личность с обложки, стоял у входа в столовую, лениво попыхивая сигаретой. Его глубокий, пронизывающий взгляд, казалось, сдирал с юноши последние крохи достоинства. — В чём твоя ошибка? — мягко, но с лукавой интонацией спросил он. Юноша, рыдая, ответил: — Ваш слуга виновен! Я не должен был позволять матушке-императрице терзать меня без сопротивления! Я не должен был осквернять её изящные пальцы своим недостойным телом! Я не смел присваивать права и обязанности, что принадлежат лишь вам, император! Тан Фэй, явно довольный, кивнул: — Молодец, мой подданный, твоя сознательность на высоте. Отлично, просто отлично! Студент, ползя к его ногам, взмолился: — Я знаю, моя вина достойна смерти! Прошу, отправьте меня в изгнание, подальше от столицы! В холодных землях я буду молиться за ваше с матушкой счастье и клянусь никогда больше не видеть ваши священные лики! Тан Фэй на мгновение задумался, а затем строго произнёс: — Нет, Хуа Маньлоу, это неправильно. Как наследник коммунистического воспитания, как можешь ты в святых стенах университета открыто проповедовать возрождение монархии? Я, как твой наставник, глубоко разочарован. Вставай! Юноша, понурив голову, пробормотал: — Скажите прямо, что ещё вы хотите от меня... Тан Фэй, сияя ослепительной улыбкой, ответил: — Всё просто. Я собираюсь завоевать благосклонность твоей матушки. Сноски: *1. Это авторский голос, намеренно звучащий поверх повествования. Доверительная реплика к читателю, ироничный комментарий или обращение к героям. Так автор создает эффект своего присутствия «за кулисами» текста. *** Перевод команды Golden Chrysanthemum