Заметки докторского общежития

Ужин в столовой прошёл в привычной суматохе. Хуа Маньлоу, постукивая ложкой по миске, разглагольствовал: — Когда старшего брата нет, даже этот чёртов белый рис кажется настоящим деликатесом! Цай Гэ удивлённо приподнял бровь: — Тогда почему ты до сих пор не начал есть? Хуа Маньлоу напустил на себя серьёзный вид: — «Деликатес», лишь иллюзия, рождённая моим голодным воображением. На деле же камешки, песок, кусочки насекомых и прочие неопознанные объекты в этом рисе никуда не деваются, даже если старший брат отсутствует. Сяо Гэ, твои познания в диалектической философии оставляют желать лучшего! Опять завалил межфакультетский курс в прошлом семестре, да? Цай Гэ, закрыв лицо руками, издал душераздирающий стон: — Пятьдесят девять баллов… Несмотря на годы упорного труда, он так и не мог постичь, почему, списывая с тетрадки сидевшего впереди Ян Чжэня, он получил лишь пятьдесят девять баллов, а Ян Чжэнь шестьдесят один. Те же вопросы, те же ответы, тот же экзаменатор, тот же проверяющий, и всё же его честолюбивое сердце, жаждавшее знаний, было разбито этой несправедливостью. Глядя на рис, пропитанный духом диалектической философии, он не выдержал, заливаясь слезами, и бросился на Ян Чжэня с воплем: — Молодой господин! Этот современный мир не для меня! Я, юноша с глазами Шарингана, пришедший из великой династии Тан, из деревни Хокагэ*1, несущий проклятье докторской степени! Аааа! Ян Чжэнь, пытаясь вырваться, увещевал: — Ладно, ладно, отпусти, тогда и поговорим. — Не отпущу! — прорычал Цай Гэ. — Проверяющий явно в сговоре с тобой! Я возьму тебя в заложники и потребую вернуть мои два балла! Привяжем тебя к столбу, и я буду медленно, с наслаждением разрезать твою одежду, от куртки до рубашки, от пояса до штанов, до самого белья… И, любуясь этим зрелищем, спрошу у него: вернёшь баллы или нет? Не вернёшь? Тогда твой маленький дружок останется голым! Ха-ха-ха! Он злобно уставился на Ян Чжэня, лежащего под ним: — Боишься? А? Боишься? Ян Чжэнь, сохраняя спокойствие, ответил: — Нет, не боюсь. В этот момент из-за спины Цай Гэ бесшумно вынырнул Цинь Цзянь: — Третья служанка, ты хотел меня видеть? Цай Гэ вмиг окаменел. Улыбнувшись, Ян Чжэнь ткнул пальцем в его щёку и кивнул Цинь Цзяню: — Уже затвердел. Профессор Цинь, сохраняя невозмутимость, распорядился: — Утащите и закопайте. Цай Гэ с грохотом рухнул под стол. Цинь Цзянь, потянувшись, уселся за стол: — В первый раз прощаю, казнить только его, семья ни при чём. Но в следующий раз за подобное вырежу весь его род до девятого колена, заставлю их есть в этой столовой, пока их не скрутит от спазмов, и они не умрут, бегая в туалет. Кстати, сегодня в бакалаврской столовой необычайно оживлённо. Студенты толпятся у раздатчика, орут наперебой: «Дядя, ещё порцию! Ещё одну! Дядя, нам надо много порций, очень много!» Хуа Маньлоу и Ян Чжэнь переглянулись: — Неужели проклятая система экзаменов окончательно свела их с ума? — Нет-нет, не то, — Цай Гэ, всё ещё лёжа под столом, замахал пальцем и высунул голову. — Босс, можно мне воскреснуть на десять секунд? Цинь Цзянь великодушно кивнул. Цай Гэ, рассыпаясь в благодарностях, продолжил сплетничать: — Старший брат совсем взбесился. Он нашёл в женском общежитии внешний жёсткий диск, набитый… э-э, чувственными историями о нём и Цзи Е. Полные девичьих грёз в розовых тонах и готических фантазий о тёмных темницах. В этих выдумках Ли Вэй то превращается в любителя кнута и свечей, то становится хрупким, спящим под цветущей вишней, то оказывается гордой и неприступной вершиной, за которую сражаются толпы ухажёров. Теперь он приказал после ужина устроить облаву в общежитии. Цинь Цзянь насторожился: — Стоп. Какие именно ухажёры из нашего университета? — Ну, например, вы, босс, профессор Шэнь, Хуа Маньлоу, Цзи Е, тот самый почётный гость-император, что часто заходит. И, конечно, — он застенчиво кашлянул, — ваш покорный слуга, скромный и недостойный… Хуа Маньлоу наклонился к нему под стол и шёпотом спросил: — Разве у нашего босса не Ян Чжэнь? Цай Гэ тихо пояснил: — Это фанатки из партии «всеми любимых»! Профессор, не меняя выражения лица, взглянул на часы: — Десять секунд истекли. Цай Гэ моментально «умер» снова. Но через минуту не выдержал, приоткрыл один глаз, осторожно выглянул из-под стола и потянул Хуа Маньлоу за штанину: — А где Ян Чжэнь? — Сбежал в слезах, — ответил Хуа Маньлоу. — А босс? — Погнался за ним. — А ты что тут делаешь? Хуа Маньлоу улыбнулся: — Босс велел, как только ты очнёшься, дать тебе ножом по лбу, для верности. В это время Ли Вэй, восседая в большом кресле в кабинете председателя студенческого совета, излучал утончённую, ядовитую улыбку: — Коррупция. Председатель закивал: — Да-да-да. — Отсталость. — Точно-точно. — Разложение. — Верно-верно. — Разврат. — Конечно-конечно… Погодите, что? — Председатель в отчаянии рухнул на колени. — Разврат?! — Фантазии в их головах хуже открытого домогательства! — гневно отрезал Ли Вэй. — Как ты, младший по выслуге в студсовете, допустил, чтобы эта порочная культура загрязнила наш чистый университетский кампус? Я крайне разочарован! Несчастный председатель кивал, как болванчик: — Да-да, вы правы во всём… Но, старший брат, культура яоя, это же не западная культура! Ли Вэй парировал: — Восток — тоже Запад! Ох, горе! В своё время Ли Вэй блистал на вступительных экзаменах, сдавая все предметы на высший балл. Все, кроме одного, английского, который стал его ахиллесовой пятой. В первый год он был уверен, что стипендия у него в кармане, но учитель английского решительно воспротивился. Старик, размахивая его экзаменационной работой, заявил перед всем университетом: — Если такому студенту дадут стипендию, я уволюсь! Декан взглянул на работу. Вопрос на аудирование: «Мы устроили вечеринку под солнцем на пляже» — в оригинале: We held the party in the sun of the beach. Ли Вэй перевёл: — Э-э… Мы… мы устроили вечеринку… с… э-э… мальчиком по вызову? Декан чуть не получил инсульт на месте. С тех пор Ли Вэя в университете прозвали «Лучиком солнца с пляжа». Слухи разлетелись по соседним вузам, и все решили, что в их альма-матер появился новый солнечный красавец. Толпы любопытных явились поглазеть, и всех их Ли Вэй изгнал с позором. С тех пор он возненавидел иностранные языки, все до единого. Даже кружку Хуа Маньлоу с логотипом KFC он называл орудием культурной агрессии против докторского общежития. Когда же он обнаружил тот жёсткий диск и увидел в комиксах, как он, весь в поту и томной неге, стонет: «Ямэте», его терпение лопнуло. — Я знаю по-японски только «сайонара»! — бушевал он. — Они рисуют что хотят, но ещё и извращают мой образ! — Что значит «ямэте»?! — продолжил он. — Даже если бы я кричал в постели, я бы не орал на птичьем языке! — Это нельзя терпеть! — заключил он. — Уничтожить! Подавить! Казнить! Принести в жертву! Схватить главаря! Пытать! Подумав, он добавил: — И ещё, я с Цзи Е просто друзья, у нас нормальные, дружеские отношения! Эти девчонки совсем обнаглели, выдумывая про нас всякие романтические бредни! На том тёмном, зловещем диске тебя «прижимал» не только Цзи Е. Тебя там «прижали» и босс, и второй брат, и императорская чета, и псевдоухаживания третьей служанки, и даже какие-то статисты! Почему ты оправдываешься только насчёт Цзи Е? Неужели… у тебя совесть нечиста?*2 После ужина в общежитии бакалавров началась беспощадная чистка. Её возглавил аспирант финансового факультета Ли Вэй, а его приспешниками стали члены студенческого совета. Жертвами же были невинные, чистые душой юноши и девушки, чья единственная вина заключалась в любви к миру, человечеству и лично к Ли Вэю, а также в их маленьких, изящных жёстких дисках. Ли Вэй, сидя в кабинете, ждал отчёта своих подчинённых. Прождал полдня, но никто не явился. Он спросил у Цзи Е: — Где все? Тот кашлянул: — С носовым кровотечением в больнице, делают переливание. Юноша с хрустом сломал новенькую перьевую ручку председателя. — Дорогой, — искренне начал Цзи Е, — не переживай. Я же не переживаю! Я поговорил с профессором Цинь, профессором Шэнем, императором, Хуа Маньлоу, Сяо Гэ и прочими фигурантами. Все они сказали, что не против, если о них немного «пошутили» ради развлечения. Даже Ян Чжэнь перестал дуться на Цинь Цзяня и вернулся домой. Расслабься, считай это новогодним подарком, исполнением розовых девичьих фантазий! Ли Вэй мягко улыбнулся и тихо спросил: — А тебя там всей толпой «прижимали»? Цзи Е мысленно ответил: Нет. Ли Вэй тут же посуровел: — Тогда молчи. Он не спеша поднялся и направился к выходу, бросив: — Слышал про буддийские притчи о разминировании бездны*3 или о том, как остудить кипяток, вычерпывая воду*4? Цзи Е, почуяв неладное, затараторил: — Нет-нет, ничего не знаю! Ли Вэй усмехнулся: — Не знаешь, и ладно. Но ты же слышал, что значит «менять суп, но не лекарство» или «лечить симптомы, а не причину»? Нельзя заткнуть людям рты, это хуже, чем преградить реку*5. Чтобы остановить слухи, нужно сделать так, чтобы их не о чем было распространять. С этими мудрыми словами он подвёл итог: — Поэтому я найду себе девушку, чтобы раз и навсегда положить конец этим нелепым сплетням. Цзи Е ошарашенно переспросил: — Что? А затем, впав в панику, завопил: — ЧТО?! Он бросился к Ли Вэю: — Дорогой, если ты найдёшь себе девушку, что же будет со мной?! Аааа! Сноски: *1. Думаю, те, кто знаком с анимэ Наруто, в курсе что имеется ввиду? Наш прекрасный Цай Гэ любит анимэ и мангу. :D *2. Авторское слово. *2. 深渊排雷 (shēnyuān páiléi), «разминировать бездну». Фраза, не являющаяся классической китайской идиомой или буддийской притчей. Описывает попытку совершить нечто крайне опасное и практически невыполнимое, сравнимое с разминированием мины в бездонной бездне, куда невозможно даже спуститься. *3. 扬汤止沸 (yáng tāng zhǐ fèi), «остудить кипяток, вычерпывая воду». Классическая китайская идиома. Дословно: пытаться остановить кипение воды, зачерпывая её и выливая обратно. Описывает бесполезные и неэффективные действия, которые не устраняют причину проблемы, а лишь временно смягчают её проявления. Аналогична русским выражениям «закрывать дыры» или «бороться со следствиями, а не с причиной». *4. 防民之口甚于防川 (fáng mín zhī kǒu shèn yú fáng chuān), «пресекать речи народа опаснее, чем преграждать течение реки». Цитата из древнего исторического трактата «Го юй» («Речи царств»). Одна из самых известных фраз в китайской политической философии. *** Перевод команды Golden Chrysanthemum