RedRoom

Ана смахнула назойливый будильник с экрана телефона раньше, чем он успел издать второй, ещё более раздражающий звон, но так и не нашла в себе силы встать с постели. Несколько долгих секунд просто лежала, неподвижно, глядя в высокий, равнодушный потолок своей спальни. Мыслей не было — только вязкая, утренняя пустота. За окном тоскливо и протяжно свистел ветер, небо было глухим, плотным и безнадёжно серым. Даже сквозь плотно задёрнутые шторы было очевидно: солнца сегодня можно не ждать. Октябрь в этом году выдался на редкость промозглым и депрессивным, словно сама природа решила подыграть её внутреннему состоянию. «Обычное утро четверга», — констатировала она про себя без всяких эмоций. Ещё один день, который нужно просто пережить. Ана с усилием перевернулась на бок — одеяло неприятно сбилось — протянула руку, на ощупь нашарив на тумбочке смартфон. Экран резко, почти агрессивно вспыхнул холодным белым светом, ослепляя привыкшие к полумраку глаза. Девушка невольно зажмурилась, поморщившись. Рабочие чаты. Slack. Gmail. Jira. Бесконечная вереница уведомлений, файлов, дедлайнов, правок, таск-трекеров. Ничего, кроме работы. Даже уведомления из приложений для знакомств, которые она установила в порыве отчаяния пару месяцев назад, давно перестали приходить — то ли алгоритмы сдались, то ли она сама бессознательно их игнорировала. Она скользнула равнодушным взглядом по значкам непрочитанных сообщений — красные кружочки, как капли крови на стерильно-белом фоне экрана, — и снова заблокировала телефон. Смысл проверять сейчас, если там всегда одно и то же?.. Новые задачи, новые проблемы, старые баги. Она уже почти собралась встать, сделать это мучительное первое усилие, отделяющее её от горизонтального небытия, но в этот момент холодный прямоугольник айфона в её руке снова ожил, вибрируя и подсвечиваясь. «Вспомни, каким был этот день, два года назад». Ана уставилась на экран, на эти будничные, бездушные слова. Не сразу осознала, почему от них так сильно, так предательски сжалось всё внутри. В груди будто разверзлась внезапная, ледяная пустота. Словно кто-то резко распахнул окно в морозный январский день, и стылый воздух ворвался в лёгкие, обжигая, мешая вдохнуть, парализуя. Она увидела море… Ярко-синее, бескрайнее, слепящее под полуденным солнцем. Тёплый, почти горячий золотистый песок, который щекотал босые ступни. Закатное солнце, окрашивающее небо в немыслимые оттенки розового и оранжевого. И она сама — смеющаяся, с мокрыми от морской воды волосами, беззаботная, в лёгком, льняном сарафане. Солёные капли на загорелой коже, которые хотелось слизывать языком… Сейчас её кожа была холодной на ощупь. Сухой, стянутой от городской воды. Бледной, почти прозрачной. Без малейшего запаха морской соли или солнца. Следующее фото. Макс. Его рука небрежно обнимает ее за плечи. Он без футболки, только в шортах, его кожа бронзовая от загара. В руке — запотевшая бутылка ледяной «Короны». Широкая, мальчишеская, абсолютно счастливая ухмылка. Растрёпанные соленым ветром темные волосы, выгоревшие на солнце до рыжины. Он смотрел прямо в камеру. В объектив её старенького айфона. Прямо на неё. И в его взгляде было столько тепла, столько нежности, столько… любви. Чёрт. Какой же он был тогда… беззаботный. Ана быстро, почти панически, смахнула уведомление, выключила экран и отбросила телефон на другую сторону кровати, словно ядовитую змею. Как будто это могло стереть воспоминание. Сжечь его, вытравить из памяти, как неудачную татуировку. Как будто её не трясло мелкой, противной дрожью от этой невыносимо резкой, почти физически ощутимой разницы между «тогда» и «сейчас». Как будто… «Ну и чего ты теперь ноешь, дура?» — жестокий, насмешливый внутренний голос, который она так хорошо знала, остудил её нахлынувшие эмоции. — «Сама же все это выбрала. Сама всё разрушила». Она сама выбрала эту жизнь. Жизнь без моря, которое она так любила. Без Макса, которого… она тоже когда-то любила. Отчаянно. До боли. Без… без всего того беззаботного, легкого, солнечного, что было тогда. Вместо этого — карьера, амбиции, одинокие вечера и вечная борьба с самой собой. Ана глубоко, судорожно вдохнула. Задержала дыхание — выдохнула. Раз. Два. Три. Встала. Ноги коснулись холодного ламината. Сегодня — просто обычный рабочий день. Четверг. Ничего особенного. Ничего такого, с чем бы она не справилась.

***

На кухне ощутимо пахло подгоревшими тостами. Но сегодня Ану это беспокоило меньше всего. Обоняние, как и другие чувства, казалось притупленным, отступившим на второй план перед густой пеленой апатии. Она бросила маленький кубик рафинада в черную кофейную жижу в своей любимой, чуть щербатой керамической кружке. Потом, помедлив, добавила второй. И третий. Словно пыталась подсластить не напиток, а собственную жизнь, сделать её хоть на грамм менее горькой и завороженно глядела, как белые кубики медленно тонут, один за другим, растворяясь в тёмной, непроглядной жидкости. «А казалось, что это тонет она сама — медленно, неотвратимо, погружаясь в какое-то вязкое, безрадостное болото…» Моргнула, резко стряхивая наваждение, сделала большой глоток. Но вкуса почти не почувствовала — ни горечи кофе, ни сладости сахара. Просто горячая, безвкусная вода. За окном противно, мелко и нудно моросил дождь. Мокрые, блестящие крыши соседних домов, серое, низкое небо, плотно затянутое многослойными облаками без единого просвета. Она сидела в оглушающей тишине своей кухни. Не стала включать музыку, чтобы наглые ноты не нарушили хрупкую, звенящую пустоту. Не открывала Инстаграм, чтобы не видеть чужие, отфильтрованные, глянцевые жизни, такие далекие от её собственной. Просто сидела, обхватив кружку озябшими пальцами, и слушала, как дождевые капли монотонно, почти гипнотически, ударяются о стекло кухонного окна. Тук. Тук. Тук. Словно отсчитывая секунды её бесцельно уходящего времени. «На что похожа жизнь, когда тебе тридцать?» На будильник, который ты исправно ставишь на семь утра, но каждый раз переводишь на десять минут, потом ещё на десять, а в итоге вскакиваешь в панике спустя минут сорок. На кофе, который завариваешь по многолетней привычке, но не всегда допиваешь, оставляя остывать на столе, как символ очередного незавершенного дела. На зеркало в ванной, в котором каждое утро ищешь отражение той себя, какой хочешь быть — и не всегда находишь, замечая лишь усталость в глазах и новые, едва заметные морщинки у губ. На бесконечный список «надо» и такой короткий список «хочу». Когда-то, лет десять назад, в свои беззаботные двадцать, она думала, что в этом возрасте всё будет совершенно иначе. Что она станет той самой «взрослой успешной тётей» из глянцевых журналов. Что карьера будет приносить не только стабильный, но и весьма ощутимый доход, а главное — ни с чем не сравнимое удовольствие, азарт, драйв от каждого нового проекта. Что любовь будет настоящей — искренней, глубокой, безусловной. Такой, от которой перехватывает дыхание. А не бесконечной, изматывающей попыткой найти компромисс между своими желаниями и чужими ожиданиями. Что прошлое перестанет болеть ноющими фантомными болями, а превратится в светлые, теплые воспоминания. Но вот она — Ана Романова, тридцать лет, синьор UI/UX дизайнер в небольшой, но считающейся перспективной айти-компании LumosDigital. Она действительно знает своё дело, её проекты функциональны, эстетичны, логичны. Но она давно утратила к этому делу былой азарт, ту искру, которая когда-то зажигала её изнутри. Она делает красиво. Она делает правильно. Она делает «как надо». Но в конце каждого рабочего дня, возвращаясь в свою пустую квартиру, чувствует себя такой же пустой. В офисе её, безусловно, ценят. На словах. Но, очевидно, недостаточно, чтобы это выражалось в чём-то большем, чем просто слова. Её идеи почти всегда утверждают. Правда, с неизменной пометкой красным маркером от Макса: «Хорошо, но нужно доработать детали». Её проекты хвалят на общих собраниях. Но потом, наедине, Макс обязательно добавляет: «В целом неплохо, Ана, но ты же знаешь, всегда можно сделать ещё лучше». Её талант признают. Но как будто немного опасаются дать ему полный простор. Повышение до руководителя отдела, которое она заслужила, о котором просила, на которое намекала? Нет. «Пока не время, Ана», «Нужно еще немного подождать», «Компания сейчас не в том положении». Отговорки. Всегда отговорки. Но самая большая, самая злая ирония её нынешней жизни заключалась в том, что непосредственным начальником был её бывший. Единственный мужчина, которого она, кажется, по-настоящему любила. И которого сама же оттолкнула. Макс всегда думал на несколько шагов вперед, просчитывал варианты, строил стратегии, пока Ана жила моментом, эмоциями, ощущениями. Он скрупулезно выстраивал долгосрочные планы на жизнь, на карьеру, на их совместное будущее, пока она верила в спонтанные решения и импульсы сердца. Он всегда точно знал, чего хочет от жизни, от работы, от нее, пока она просто отчаянно хотела быть счастливой, не всегда понимая, что именно для этого нужно. Два года их отношений. Ярких, бурных, незабываемых. В начале — всепоглощающая страсть, от которой дрожали коленки, безудержный смех до слёз по любому поводу, бессонные ночи, наполненные разговорами обо всём на свете, и такие похожие, такие общие мечты о будущем. В конце — оглушающая, давящая тишина. Долгая, тягучая, мучительная. Тишина, в которой тонули невысказанные обиды и неоправданные ожидания. Ссоры, которые всегда произростали из каких-то нелепых пустяков, бытовых мелочей, но неизменно, по одному и тому же сценарию, заканчивались одной и той же её отчаянной фразой: «Ты меня совершенно не понимаешь!». А в его глазах — недоумение и усталость. В конце пришло четкое, болезненное ощущение, что они смотрят в абсолютно разные стороны, даже когда сидят за одним столом напротив друг друга. Что они говорят на разных языках, хотя произносят одни и те же слова. Макс любил её. Она это знала. По-своему. Так, как умел. Спокойно, надежно, предсказуемо. Без тех громких, пафосных слов, которых она ждала от героев любовных романов. Без тех сумасшедших, импульсивных жестов, от которых замирает сердце. Без тех отчаянных, безрассудных проявлений чувств, которые, как ей тогда казалось, и делают настоящую любовь живой, дышащей, осязаемой. Его чувства были как тихая, глубокая река — спокойными, ровными, надёжными, предсказуемыми. Но в этом-то для нее и заключалась главная проблема. Ей нужен был океан, шторм, цунами. Любовь, которая держалась на логике, на правильности, на «так должно быть», не могла сделать её по-настоящему счастливой. И когда он, после очередного «правильного» совместного отпуска, в «правильной» романтической обстановке, таким же «правильным», спокойным голосом сказал: «Анют, мы вместе уже два года, я думаю, нам пора пожениться», она, к его полному изумлению, отказала. Не потому, что не любила его в тот момент. Скорее, наоборот — потому что слишком сильно любила ту мечту о любви, которая не совпадала с реальностью. Потому, что просто не могла так дальше. Потому что этот шаг для него был не долгожданным признанием в любви, не отчаянным порывом души, не тем сакральным моментом, от которого перехватывает дыхание и хочется плакать от счастья. Это была очередная логичная, просчитанная, выверенная сделка. Следующий пункт в его жизненном плане. Потому что им было «уже по столько-то лет». Потому что «так делают все нормальные люди». Потому что «так правильно». А она не хотела «правильно». Она хотела «по-настоящему». Со стороны, наверное, её решение расстаться с Максом могло показаться верхом глупости. «Дура, — сказали бы многие. — Бросила надежного, стабильного, любящего мужика. Чего тебе еще не хватало?» Ана и сама иногда, в минуты особой слабости, задавала себе этот вопрос. И каждый раз ответ был один — простой и сложный одновременно. «Ей не хватало воздуха. Ей не хватало огня». Для Аны любовь всегда была чем-то большим, чем просто партнёрство, взаимопонимание или даже глубокая привязанность. Любовь для неё была синонимом вдохновения. Тем самым неуловимым, почти мистическим импульсом, который заставлял её сердце биться чаще, а идеи — рождаться словно из ниоткуда. Влюбленность, даже просто сильная симпатия, давала ей крылья, наполняла её мир красками, звуками, текстурами, которые потом, преломляясь через призму её таланта, превращались в смелые дизайнерские решения, в неожиданные концепции, в ту самую «магию», которую так ценили клиенты в её ранних работах. Она помнила, как в начале их отношений с Максом, когда страсть ещё не улеглась, когда каждое его прикосновение вызывало дрожь, она работала как одержимая. Креатив бил ключом, самые сложные задачи решались играючи, а усталость почти не чувствовалась. Она «горела» — на работе, в жизни, в их отношениях. Но потом… потом пламя начало затухать. Медленно, почти незаметно. Его спокойная, размеренная, до деталей предсказуемая любовь, его логика и прагматизм, которые вначале казались такой надежной опорой, постепенно превратились в невидимую клетку. Макс был идеальным садовником, который тщательно ухаживал за цветком в горшке, создавая ему идеальные условия: правильный полив, нужная температура, отсутствие сквозняков. Но Ана была не комнатным растением. Она была диким цветком, которому для жизни нужен был не только уход, но и ветер, и проливной дождь, и обжигающее солнце, и даже риск быть сорванным. С Максом она начала «засыхать». Да, именно так. Медленно, но верно. Вместе с угасающей страстью уходил и креатив, её смелость, желание экспериментировать. Она все еще была хорошим дизайнером — техничным, грамотным, ответственным. Но из её работ исчезла та самая искра, тот полет, та дерзость, которыми так гордилась раньше. Ана стала делать «правильно», «качественно», «в рамках бюджета и сроков». Но перестала делать «гениально». И эта разница убивала. Она стала зажатой, какой-то… картонной. Даже чёрствой, как она сама с горечью признавала. Загнанной в рамки не только корпоративных требований, но и своих собственных, внутренних ограничений, порожденных этой «правильной» любовью. Ей стало стыдно за эту свою внутреннюю сухость, за то, что она больше не способна на безумства, на яркие эмоции, на спонтанные решения. Ей отчаянно хотелось снова «гореть», чувствовать этот жар в груди, это вдохновение, от которого перехватывает дух. Но с Максом это было невозможно. С ним она чувствовала себя как фитилёк свечи, который сначала долго тлел, а потом и вовсе погас в его ровном, спокойном, но таком безвоздушном для неё пространстве. Нет, Ана не искала «эмоциональных качелей» или созависимых отношений, где страдания принимаются за любовь. Не стремилась к драмам и скандалам. Она просто хотела чувствовать себя живой. А «живая» для неё означало — способная творить, любить так, чтобы это давало силы, а не отнимало их. Чтобы отношения были не тихой гаванью, где можно спрятаться от бурь (хотя и это иногда нужно), а скорее попутным ветром, наполняющим паруса. Расставание с Максом было не бегством от стабильности. Это была отчаянная, почти инстинктивная попытка спасти себя — свою творческую суть, свою способность чувствовать остро, ярко, полно. Попытка снова найти тот источник, который мог бы зажечь её изнутри. И пусть пока этот источник не найден, пусть она всё ещё чувствует себя потерянной и опустошенной, но где-то в глубине души теплилась слабая надежда, что однажды она снова сможет «гореть». Даже если для этого придется сначала пройти через холод и темноту одиночества. Ана понимала, что Макс, со своей логикой, так и не понял до конца истинных причин её ухода. Для него её желание «гореть» было, вероятно, чем-то инфантильным, незрелым — блажью избалованной женщины, не ценящей того, что имеет. И от этого было еще больнее. Но объяснить ему это она так и не смогла. Да и стоило ли? И всё же, иногда, очень редко, в его взгляде, когда он думал, что она не смотрит, мелькало что-то… какая-то затаенная боль, тоска, сожаление. Как будто он до сих пор не отпустил до конца. Но и продолжать тянуть то, что так упорно сопротивлялось любым попыткам логического объяснения, она больше не могла. Их отношения зашли в тупик, из которого не было выхода, что устроил бы обоих. Макс остался её начальником, а Ана — его «ценным сотрудником», его подчинённой. И всё, что когда-то было таким живым и настоящим между ними, превратилось в сухие строчки в их резюме и неловкое молчание на корпоративах. Она могла уйти из LumosDigital. Конечно, могла. Думала об этом сотни, тысячи раз. Каждый раз после очередной неудачной презентации, после очередного «нужно доработать», после очередного отказа в повышении. Но каждый раз её рука замирала над кнопкой «Отправить» в черновике заявления об увольнении. Потому что увольнение сейчас, при таких обстоятельствах, было бы равносильно поражению. Капитуляции. Ана отчаянно не хотела, чтобы Макс решил, будто она не выдержала, сломалась, сбежала. Не хотела, чтобы он по-прежнему, даже после их разрыва, каким-то образом определял её жизнь, её решения. Но главное — она не хотела уходить без заслуженного признания. Без той самой должности, которая стала для нее идеей фикс. Она вложила в эту компанию, в эту работу, в этот отдел не просто годы своей жизни. Она вложила всю себя — свои силы, свои нервы, своё здоровье, свои бессонные ночи. Она создавала фирменный стиль LumosDigital с нуля, выживала в нереальных дедлайнах, до хрипоты защищала свои идеи перед заказчиками и перед Максом. Она писала бесконечные концепции, училась сама — и заставляла учиться других. Этот офис, эти стены, этот чёртов стол впитали в себя слишком много её времени, слишком много её нерастраченной энергии, слишком много слёз, которые никто не видел. И если она уйдёт сейчас — всё это окажется бессмысленным. Пустым. Зря потраченным временем. Она сама себя убедила, что это действительно важно. Что это повышение, эта строчка в трудовой книжке, этот новый статус каким-то волшебным образом сделают её жизнь более осмысленной, наполненной. Что это будет её личная победа. Что если она добьётся его, если наконец докажет — и ему, и себе, и всему миру — что стоит больше, чем просто «Доработать» или «Можно лучше», тогда всё как-то само собой обретёт смысл. Тогда она сможет, наконец, выдохнуть и начать жить по-настоящему. Она судорожно держалась за эту мысль, потому что боялась заглянуть за пределы этого офиса. Там, снаружи, её ждал другой, незнакомый, большой мир. Мир, в котором она совершенно не была уверена. Мир, к которому она была не готова. Потому что она всегда, сколько себя помнила, откладывала настоящую жизнь «на потом». Потому что менять привычную, пусть и нелюбимую, жизнь в тридцать — чертовски страшно. Потому что в двадцать тебе кажется, что впереди ещё целая вечность, еще уйма времени на ошибки и новые начинания. А в тридцать ты вдруг с ужасом осознаёшь, что оно, это время, как-то незаметно прошло, утекло сквозь пальцы, как песок. Потому что, если быть до конца честной с собой, она всегда была трусихой… Да, именно так. Боялась рисковать, боялась ошибиться, боялась неизвестности. Потом, когда получу повышение, обязательно возьму отпуск и уеду на море, на месяц, а то и на два. Потом, когда появятся лишние деньги, сделаю наконец ремонт в этой квартире и выберу те самые обои с сумасшедшим принтом, которые мне действительно нравятся, а не «практичные и немаркие». Потом, когда у меня будет больше свободного времени, обязательно заберу того кота из приюта, о котором так давно мечтаю. Потом, когда наберусь смелости, сделаю татуировку. Потом… Потом… Потом… Она всё ждала какого-то удобного, идеального момента, который почему-то так и не наступал. Годами. Копила решимость, как деньги на черный день, но каждый раз тратила её на очередную авральную работу, на нереальные дедлайны, на чужие проблемы и ожидания. На всё, что угодно, кроме себя.

***

Ана завела машину, и салон наполнился тихим урчанием мотора. Положила ладони на холодный обод руля. Пальцы привычно, почти автоматически, легли в знакомые выемки. В салоне стояла давящая тишина, нарушаемая лишь этим монотонным звуком и её собственным дыханием. Дворники лениво, словно нехотя, скользили по лобовому стеклу, на мгновение расчищая обзор, но тут же позволяя новым каплям дождя покрывать его мутной пеленой. Город медленно, нехотя просыпался, погружённый в утренний, безрадостный серый свет. Фары встречных машин казались размытыми сонными пятнами. На очередном светофоре, ожидая зелёного сигнала, она случайно бросила взгляд вправо и заметила небольшую, уютную кофейню с большими окнами, за которыми виднелись мягкие кресла и приглушенный тёплый свет. Она раньше так любила завтракать здесь по субботам, когда еще жила с Максом. «Когда я в последний раз завтракала не дома?» «Когда я в последний раз выбиралась куда-то просто так, без цели, не по рабочим делам или за продуктами в супермаркет?» «Когда я вообще в последний раз чувствовала, что по-настоящему живу, а не просто существую, передвигаясь в режиме дом-работа-дом?» Ответа, как и следовало ожидать, так и не нашлось. Память упрямо подсовывала лишь рабочие встречи, сроки, совещания. Личная жизнь скукожилась до размеров экрана ноутбука и редких спасительных встреч с Лизой. «Сегодня обычный день». «Просто работа. Ничего больше». Снова осень. Снова короткая, прерывистая, недоспанная ночь, после которой чувствуешь себя ещё более разбитой, чем вечером. Снова это мерзкое, въевшееся в подкорку ощущение, что она живёт на каком-то бесконечном автопилоте, выполняя запрограммированные действия. Улыбаться, когда не хочется. Говорить «все хорошо», когда на самом деле всё плохо. Делать вид, что полна сил и энтузиазма, когда внутри — выжженная пустыня. Два года без нормального, полноценного отдыха. Без единой передышки. Без перерыва «на жизнь». Даже отпуск, который она брала в прошлом году, превратился в попытку доделать рабочие хвосты и ответить на бесконечные письма. Два года, за которые она так ни разу и не сбежала к морю, о котором так отчаянно мечтала, фотографии которого так больно ударили этим утром. Хотя планировала. Каждый год планировала. Но каждый раз находились причины отложить. Потому что работа. Потому что дедлайны. Потому что «Ана, без тебя никак». Потому что «нужно еще немного поднажать, и вот тогда…». «Спасибо тебе, iCloud, за это утреннее, такое своевременное напоминание о том, насколько жалкой и пустой стала моя жизнь». Мысли снова, как по команде, закрутились в тугую, болезненную спираль. Снова это тягучее, серое утро. Снова эта дорога, знакомая до каждого знака, до каждой трещинки на асфальте. Снова ненавистная работа, которая когда-то была любимой. Снова этот чёртов, замкнутый круг, из которого она не видела выхода. Или боялась его искать.

***

Утренняя офисная суета уже набрала обороты: кто-то с сонным видом развешивал мокрый от дождя плащ, кто-то, зевая, наливал себе обжигающий кофе из общей кофемашины, кто-то, самый ответственный, уже сидел, сгорбившись над ноутбуком, и методично прокручивал список утренних задач в таск-менеджере. Обычный рабочий день. Обычное серое утро четверга. Даня что-то мурлыкал себе под нос — очередную навязчивую вирусную песню из ТикТока, которую Ана наверняка будет теперь слышать в своей голове до конца дня, — лениво потягивался в своем огромном кресле и уже вовсю копался в Figma, наверняка подтягивая вчерашние «хвосты». «Хороший мальчик», — с неожиданной для самой себя теплотой подумала Ана. Старательный. И, к счастью, неконфликтный. — Доброе утро, босс! — ухмыльнулся он, не отрывая взгляда от экрана, на котором мелькали какие-то сложные векторные кривые. — Я не твой босс, Даня, — автоматически, почти на рефлексе, ответила Ана, стараясь, чтобы её ответная улыбка выглядела искренней. — Ну, это пока что, — не унимался он с хитрой улыбкой. Она театрально закатила глаза, хотела было ответить что-то остроумное и окончательно поставить его на место, но не успела. — Доброе утро, — спокойно, ровным, чуть низковатым голосом, произнес Алекс, ставя на свой стол большой картонный стаканчик с логотипом модной кофейни за углом. В отличие от неё, он выглядел так, словно отлично выспался и был готов к новым трудовым подвигам. Ана запоздало кивнула ему в ответ, стараясь не встречаться с ним взглядом, но тут же невольно нахмурилась, приметив кипу бумаг на краю его стола. Распечатки. Макеты. Стопка эскизов. Какие-то диаграммы и визуальные концепции, аккуратно разложенные веером. Она узнала их. Это были её наброски, её идеи по косметическому бренду, которые она вчера так и не успела довести до ума. Её работа. Её задачи. Её головная боль. — Ты… это когда всё успел? — её голос прозвучал чуть резче, чуть громче, чем ей бы того хотелось. Алекс медленно поднял на неё взгляд. Спокойный. Внимательный. Непроницаемый. — Вчера вечером, — он небрежно пожал плечами, словно это было в порядке вещей. — Ты ушла, а я решил остаться и немного доделать. «Ты ушла». Эти два слова, произнесённые его ровным тоном, в её голове прозвучали как прямое обвинение. Как приговор. Резанули по самому больному, по её чувству профессиональной ответственности. Как будто она вчера малодушно сбежала с поля боя. Как будто бросила важную работу на полпути. Как будто он теперь, такой весь из себя правильный и ответственный, вынужден был «подчищать» за ней её же промахи. Ана до боли сжала губы, чувствуя, как в груди вспыхивает и начинает разгораться знакомое пламя раздражения. — Не знала, что мы теперь работаем по ночам, чтобы впечатлить начальство, — бросила она язвительно, распаковывая свой ноутбук. — А я не знал, что работа по ночам у нас запрещена, — парировал Третьяков с лёгкой, едва заметной усмешкой, отпивая кофе. Даня замер, его пальцы застыли над клавиатурой. Он перестал мурлыкать свою песню и превратился в сплошное внимание. Но, к его чести, не попытался вмешаться или разрядить обстановку. Вместо этого подошёл и с нескрываемым, почти детским восхищением начал разглядывать макеты, разложенные на столе Алекса. — Блин, ну надо отдать должное, — с завистью в голосе пробормотал он, качая головой. — Это реально круто проработано. Я бы так не смог. Ты вообще спишь когда-нибудь? Алекс спокойно откинулся на спинку своего стула, который, в отличие от Даниного, был стандартным офисным, но и в нём он умудрялся выглядеть органично. Ана закрыла глаза, сделала глубокий, прерывистый вдох, считая про себя до десяти. Не помогло. — Даня, ты уволен, — отрезала она, не открывая глаз. — Да-да, я помню, босс, — автоматически, как заведённый, ответил Даня, не отрываясь от созерцания макетов. Кажется, он уже привык к этой её фразе. Алекс слегка покачал в руке свой стакан с кофе, его взгляд был прикован к Ане. Внимательно, изучающе, он явно чувствовал, что держит нужный ритм в этой негласной игре, что каждое его слово, каждое действие попадает точно в цель. — Может, ещё начнешь за меня мои проекты клиентам сдавать? — Ана с вызовом скрестила руки на груди. — Если ты сама их вовремя не закроешь — возможно, и начну, — его голос был абсолютно серьёзен. Романова несколько раз моргнула, неверяще глядя на оппонента. «Он это серьезно?! Он действительно это сказал?» — Ты сейчас шутишь, да? — А разве похоже на то, что я шучу? — Алекс чуть склонил голову набок, продолжая сверлить девушку своим непроницаемым взглядом. Он не улыбался. Ни единой морщинки у глаз, ни намёка на усмешку. — Ты вообще понимаешь, что работа над концепцией — это творческий процесс, а не гонка на выживание?! — её голос предательски дрогнул, сорвавшись на более высокие ноты. — Угу, — кивнул он. — Как и время. Которое имеет свойство очень быстро заканчиваться, пока кто-то тратит его на рефлексию. Ана снова глубоко вдохнула, чувствуя, как к горлу подступил тошнотворный комок ярости. — Да ты… ты охренел, что ли?! Алекс медленно поставил свой кофе на стол. Так же медленно, наклонился вперёд, опираясь локтями на столешницу, его взгляд впился в её лицо. Чёрный джемпер плотно облегал его плечи, рукава были небрежно закатаны почти до локтей, и только сейчас, при ярком офисном освещении, Ана позволила себе рассмотреть детали. Вся его правая рука, от запястья и выше, была покрыта сложным, витиеватым узором татуировок. Тёмно-синие, почти черные чернила контрастировали со светлой кожей. Часть замысловатого, почти гипнотического узора мандалы начиналась на тыльной стороне его ладони, переплеталась вокруг запястья, охватывала предплечье и змеилась вверх, скрываясь под плотной тканью рукава. Линии были невероятно чёткими, графичными, детализированными до мельчайших элементов. И, судя по тому, как рисунок огибал руку, татуировка не заканчивалась на предплечье, а продолжалась выше — на плече, возможно, даже на груди. На мгновение она поймала себя на странном, почти неуместном, в разгар ссоры, желании — рассмотреть каждый элемент этого узора, попытаться понять их скрытую историю, их тайный смысл, услышать, почему именно эти символы оказались на его коже… Её взгляд невольно, против воли, скользнул ниже. Его пальцы. Длинные, сильные. Костяшки. И на них, как выжженная печать, выделялись вытатуированные арабские цифры — 707. Что это? Какая-то важная дата? Код? Шифр? Ана не должна была обращать на это никакого внимания. Но она обратила. И это тоже её разозлило — собственное неуместное любопытство. — Это я охренел? — Алекс смотрел прямо на неё, не отводя взгляда, голос чуть повысился, в нём зазвучали стальные нотки. — Потому что я сделал ту работу, которую всё равно нужно было кому-то сделать? Потому что я не стал ждать, пока ты соизволишь снизойти до выполнения своих прямых обязанностей? Его тон был слишком спокойным для таких слов. Слишком уверенным. Почти оскорбительным в своей правоте. Но взгляд… взгляд не предвещал ничего хорошего. В серых глазах застыл холодный лёд. Как будто он специально нарывался. Как будто он ждал, когда она, наконец, взорвётся. Первой. Сорвется. Покажет свою «истеричность». И она почти взорвалась. Слова уже готовы были сорваться с языка — резкие, злые, несправедливые… — Охренел, потому что ты не имеешь никакого права… — АНА!!! — Резкий, оглушительный возглас Лизы, прозвучавший как сирена, буквально вскрыл напряжённую до предела тишину в дизайнерской. Романова вздрогнула всем телом, словно её ударили, и резко повернулась на звук. Подруга, стояла в дверях, сияющая, лучезарно улыбающаяся, с огромным, просто неприличных размеров, букетом нежно-розовых, почти кремовых роз в одной руке и большим, ярким праздничным пакетом в другой. — Ты серьёзно собиралась устраивать драку в свой день рождения?! В дизайнерской снова стало пугающе, почти оглушительно тихо. Было слышно только, как гудят системные блоки компьютеров. Даня, кажется, вообще перестал дышать и старался слиться со стеной, потихоньку сползая под свой стол. Ана не двигалась, не дышала, чувствуя, как краска медленно заливает лицо. Алекс также замер, его напряженная поза мгновенно обмякла, а лёд в глазах удивленно дрогнул. Пару секунд он молчал, явно переваривая услышанное. Осознавая, что только что чуть не сорвался на коллегу, не накричал, не перешел черту… в её день рождения. И почему-то эта мысль, эта нелепая случайность, выбила его из привычной колеи сильнее, чем все её предыдущие нападки. На его лице промелькнуло что-то похожее на… растерянность? Смущение? — Лиз, ты… — начала было Ана, но голос предательски дрогнул. — Да-да-да, я как всегда чудо, я вовремя, я прервала твою публичную казнь или, возможно, предотвратила убийство, и, главное, я пришла не с пустыми руками! — Лиза победоносно вскинула пакет и легкой, танцующей походкой подошла к столу подруги. — Поздравляю тебя, моя любимая старая ондатра! С Днём Рождения! Ана закрыла глаза, сделала глубокий, прерывистый вдох. Хотелось провалиться сквозь землю. — Лиза… мы же с тобой четко договаривались… никакого шума… — Прости, дорогая, но я категорически отказываюсь принимать твоё это дурацкое, мазохистское желание игнорировать собственный праздник! Так что смирись! Пакет с лёгким, многообещающим стуком приземлился прямо на рабочий стол, поверх ноутбука. — Что это? — беспомощно прошептала Ана, глядя на яркую упаковку. — Это сюрприз, дорогая. Очень личный. Откроешь, когда будешь одна. Или не одна, — Лиза хитро ухмыльнулась, стрельнув глазами в сторону Алекса. Самодовольно. Загадочно. Так, что стало немного страшно. А затем, как ни в чём не бывало, словно разыгрывая давно отрепетированный спектакль, Лиза грациозно развернулась к застывшему Алексу. С широким, почти королевским жестом она буквально сунула ему в руки огромный букет, словно парень был её личным пажом или специально нанятым для этого случая слугой. — Будь зайчиком, организуй вазу с чистой водичкой! И снова эта проклятая, звенящая тишина. Будто на секунду во всём офисе отключили электричество и замкнуло воздух. Третьяков застыл, чисто автоматически, на рефлексе, перехватывая неожиданно тяжёлые цветы, не сразу осознавая, что именно держит в руках. Шелковистая, чуть шуршащая упаковочная бумага приятно холодила пальцы. Аромат свежих роз, чуть сладковатый, с лёгкой терпкостью, едва уловимый, но такой явный, ударил в нос, заставив на мгновение забыть обо всем. Алекс медленно перевёл ошарашенный взгляд на Лизу. Та лишь победно ухмылялась, глядя на него с таким выражением лица, будто только что вчистую выиграла в каком-то очень важном, невидимом для других, поединке. Ана резко поднялась, рывком, так, что её офисное кресло с протестующим скрипом отъехало назад, зацепившись колёсиками за ножки стола. — Всё. Цирк окончен. Всем спасибо, все свободны. Идите работать, — её голос был тихим, но твёрдым, не допускающим возражений. Романова быстро развернулась и, не глядя ни на кого, почти выбежала из дизайнерской. Лиза успела что-то крикнуть ей вслед, но догонять не стала, лишь растерянно развела руками. Алекс постоял ещё пару секунд, всё так же держа в руках этот нелепый в данной ситуации букет и глядя на опустевший стул Аны. Подарочный пакет так и остался лежать на столе нетронутым.

***

Пальцы автоматически забегали по клавиатуре, когда Ана вернулась за рабочий стол, но мысли были далеки от работы. Боковым зрением, не поворачивая головы, она отметила какое-то движение у окна. Алекс молча, без единого звука, поставил на широкий подоконник, добытую у эйчаров вазу с розами. Цветы выглядели вызывающе нежно и празднично на фоне серого, дождливого пейзажа улицы. Оконное стекло на мгновение отразило мужской сосредоточенный профиль, но взгляд его был направлен куда-то вдаль. Он не сказал ни слова. Не удостоил её даже мимолетным взглядом. Ана не пошевелилась. Даже не дрогнула. Только пальцы ещё крепче, до побелевших костяшек, вцепились в компьютерную мышку. Она с удвоенной силой ныряла в работу, в пиксели, в шрифты, в выравнивание блоков, так, будто от этого действительно зависела её жизнь. Будто за этим мельтешением на экране можно было спрятаться от собственных мыслей. Алекс, судя по сосредоточенному выражению его лица, казалось, сделал то же самое. Она отчаянно не хотела ни о чём думать. Особенно о том, что за весь этот бесконечный, какой-то сюрреалистичный день, кроме Лизы, с её шумным и немного бесцеремонным поздравлением, никто, абсолютно никто в этом большом офисе, не вспомнил о маленьком личном празднике. И ведь Ана сама этого так хотела. Или делала вид, что хотела? Правда же? Она твердила себе это с самого утра, как заезженную пластинку. Что это просто очередная дата в календаре. «Обычный день! Ничего сверхъестественного!» Что далеко не все коллеги обязаны знать и помнить её день рождения. Что взрослые, серьёзные люди не обязаны устраивать из этого корпоративный праздник с тортом и свечками. Что это всё глупые детские ожидания. Но… какое-то чертовски глупое, сосущее под ложечкой, ощущение обиды и непонятной тоски всё равно предательски засело внутри. И дело было не в том, что ей так уж нужны были эти цветы, подарки и дежурные поздравления в мессенджерах. Вовсе нет. Просто вдруг, совершенно неожиданно, стало пугающе, до дрожи, неуютно в этом большом, гудящем, как улей, офисе. В этом месте, которое она когда-то считала своим вторым домом. Страшно от мысли, что с приходом этого, с его самоуверенностью и неоспоримым талантом, её авторитет, её значимость, её почти внегласное до этого лидерство в отделе как-то пошатнулись, стали менее очевидными. Что её больше не воспринимают всерьёз, как главного эксперта. Что в глазах остальных, особенно молодняка вроде Дани, она уже не та, кто априори должна была занять эту вожделенную руководящую должность. Что, возможно, где-то в курилке или на кухне, за её спиной, уже посмеиваются, обсуждают, как легко и изящно Романову обошли, отодвинув на второй план. Как она, такая опытная и уверенная, вдруг спасовала перед новичком. Она сама выбрала эту тактику — не ныть, не жаловаться, не показывать свою слабость. Держать лицо. Быть сильной. Как всегда. Но почему сейчас было так отчаянно трудно дышать? Почему вся эта нелепая утренняя ситуация, стычка с Алексом, появление Лизы, ощущались как оглушительный, сокрушительный личный провал? Почему даже Макс, который, чёрт возьми, точно знал, что это за день, который помнил все её дни рождения за время их отношений, который знал, что это для неё всегда было важно, пусть она и делала вид, что нет, — почему даже он промолчал? Не написал даже скудной строчки в Slack, не говоря уже о чём-то большем. Девушка сглотнула подступивший к горлу комок, делая вид, что полностью, с головой, погружена в сложный макет мобильного приложения одного из старых клиентов. Лишь бы никто не заметил предательского блеска в её глазах. Длинная, знакомая тень легла на стол, перекрыв свет от настольной лампы. — Ты жива там? Или уже в астрал ушла? — Ана медленно, нехотя повернула голову, снимая наушники, из которых лилась какая-то особенно душераздирающая баллада. Лиза снова стояла рядом, чуть покачивая в руке тем самым ярким пакетом, с так и не открытым подарком. Её лицо выражало смесь беспокойства и привычной иронии. — Ты ведь даже не заглянула, что там, — подруга выразительно кивнула на пакет. — Потом, Лиз, — буркнула Ана, отворачиваясь обратно к монитору. Сейчас ей меньше всего хотелось разбирать подарки и изображать радость. — Ана… Послушай… Она знала, что сейчас последуют утешения, уговоры, и попытки «разговорить». — Лиза, пожалуйста, давай без этого, ладно? Просто… очень прошу, не надо… Мне нужно поработать. Лиза немного поколебалась, её рука с пакетом замерла в воздухе. Подруга тяжело вздохнула и молча кивнула, покидая кабинет, прекрасно понимая по тону именинницы, что любые споры и уговоры сейчас будут максимально бессмысленны и даже вредны. Время тянулось мучительно, невыносимо медленно. Минуты растягивались в вечность. Музыка в наушниках, сменялась трек за треком, один другого страдальнее и меланхоличнее. На экране ноутбука, в правом нижнем углу, назойливо всплыло новое уведомление в Slack. Макс: «Забежишь ко мне на пару минут? Надо кое-какие моменты уточнить. По проекту». Что ещё за «моменты по проекту», которые не могли подождать до завтра? Она не могла сказать, что сильно волновалась, но лёгкое, уже привычное раздражение всё же неприятно тлело внутри. Романова была уже буквально в паре шагов от двери кабинета СЕО, когда вдруг тишину коридора разорвал громкий, неожиданный хлопок, заставивший девушку подпрыгнуть на месте. А затем — оглушительный, многоголосый крик: — С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!!! Ана замерла, как вкопанная, неверяще глядя перед собой на ярко освещенную комнату отдыха. Та была неузнаваемо преображена: под потолком пестрели разноцветные гирлянды и воздушные шары, на столах, обычно пустых, теперь громоздились коробки с пиццей, всевозможные закуски, бутылки с содовой и алкоголь. Навстречу ей, широко улыбаясь и балансируя, шагал Даня. Он бережно нёс в руках большой круглый торт, украшенный свечами. С преувеличенным пафосом, парень медленно и торжественно развернул торт «лицом» к имениннице. Ана прищурилась, пытаясь сквозь мерцание свечей разобрать надпись на белоснежной глазури. И тут же шумно выдохнула, не сдержавшись, прикрывая лицо рукой. На торте жирными, немного кривоватыми шоколадными буквами красовалось до боли знакомое: «ТЫ УВОЛЕН!» Она рвано, почти истерически рассмеялась, качая головой. Смех был одновременно и облегчением, и удивлением, и какой-то детской растерянностью. Рядом, как по волшебству, уже материализовалась Лиза, буквально сияя от гордости и удовольствия. Её глаза блестели озорством. — Я, конечно, предлагала более классическую надпись типа «богиня дизайна», но твой отдел выбрал эту, — невинным голоском сообщила она, обнимая Ану за плечи. Даня, тем временем, торжественно водрузил торт на центральный стол, уперев руки в бока с видом человека, выполнившего очень важную миссию. — Ну, мы же должны были как-то отразить наши корпоративные традиции и твой уникальный стиль управления? — подмигнул он. Ана снова покачала головой, закусив губу, чтобы не улыбнуться слишком уж явно и не показать, насколько её это все… тронуло. Хотя сердце предательски частило. В этот момент к ней, мягко отстранив Лизу, подошёл Макс с двумя бокалами игристого в руках. Один он протянул ей. — Ты же не думала, что мы тебя сегодня просто так отпустим домой, не поздравив? Ана открыла рот, чтобы возразить, сказать, что она просила ничего не устраивать, что она не любит все это, но Макс, словно прочитав её мысли, не дал ей вставить ни единого слова. — Я знаю, что ты терпеть не можешь все эти шумные сборища и сантименты. Но… — он сделал небольшую паузу, его взгляд стал серьёзным, почти проникновенным, — ты действительно нужна этой команде. Этой компании. Не только потому, что ты работаешь лучше всех или знаешь все технические нюансы. А потому, что ты, сама того не осознавая, делаешь нас всех лучше. Заставляешь двигаться вперед, не стоять на месте. Она почувствовала, как внутри что-то предательски дрогнуло, потеплело. Слова Макса, такие простые и искренние, попали точно в цель. — Ты вкладываешь душу абсолютно во всё, что делаешь. Даже когда отчаянно злишься на нас. Даже когда хочешь нас всех прибить за очередную глупость. Даже когда в десятый раз за неделю увольняешь бедного Даню. Твоя страсть, твоё неравнодушие — это то, что стало залогом успеха компании. Лёгкий, дружный смех волной прошёлся по комнате, и Ана почувствовала, как что-то тёплое, почти забытое, разливается в груди, смывая утреннюю горечь и усталость. «Чёрт возьми. Она и правда не хотела этого?! Не хотела никакого внимания, никаких поздравлений?! Хотела просто прожить этот день как любой другой?» Она медленно оглядела всех собравшихся. Лизу, сияющую от гордости за удавшийся сюрприз и явно довольную собой. Даню, который, не дожидаясь официального разрешения, уже сосредоточенно вцепился в первый кусок торта. Других коллег — улыбающихся, немного смущённых, но искренне радостных. Макса, который всё так же внимательно наблюдал за ней с лёгкой, тёплой, покровительственной улыбкой. И даже… Алекса. Он стоял чуть в стороне, у окна, не пытаясь протиснуться в центр событий. Но смотрел прямо на неё. И взгляд его был… иным. Не таким, как утром — колким, оценивающим, вызывающим. Сейчас в нем читалось что-то новое — удивление, может быть, капля любопытства, и ещё что-то, что она не могла пока расшифровать, но что уже не вызывало у неё привычного отторжения. Ана взяла бокал из рук Макса, медленно подняла его. — Ладно, банда, — голос чуть дрогнул, но она справилась с волнением. — Только ради вас. И только сегодня. Кто-то по-дружески хлопнул её по плечу, кто-то тут же сунул ей в руку тарелку с огромным куском торта с «той самой» надписью. И впервые за очень, очень долгое время, возможно, впервые за тот самый год, о котором она сегодня так мучительно вспоминала, Ана почувствовала, что решение остаться здесь, в LumosDigital, несмотря на все сложности, несмотря на Макса, несмотря на отсутствие карьерного роста, — было не напрасным. Что она не одна. Что её ценят. И что, может быть, ещё не все потеряно.

***

Барная стойка комнаты отдыха, расположенная в дальнем углу, была самым удобным стратегическим местом, чтобы наблюдать за происходящим, но при этом оставаться в стороне, не вовлекаясь в общее веселье. Алекс не был уверен, что его можно считать желанным гостем на этом празднике, особенно после утренней перепалки с Аной, но и уходить, словно обиженный ребенок, тоже не хотелось. По крайней мере, пока. Он лениво, почти небрежно провел языком по своим губам, смакуя терпкий вкус односолодового виски. Лед в стакане тихонько звякнул. Корпоративное веселье, казалось, набирало обороты с каждой минутой. Громкие, немного пьяные разговоры, взрывы смеха, лёгкий, сладковатый запах алкоголя, пиццы и ванильного крема на торте. Даня, как заведённый, энергично жестикулировал, рассказывая какую-то историю, настолько увлечённо, что, казалось, рисковал выбить бокал вина из рук застывшей рядом Лизы. Он чувствовал себя здесь… нормально. Не чужим. Но и не совсем своим. Временно «припаркованным». Кто-то вливается в новый коллектив с первой же минуты, купается во всеобщем внимании. Кому-то нужно время, чтобы освоиться, присмотреться. Алекс всегда считал себя тем, кто никогда и никуда не торопился. Предпочитал наблюдать, анализировать, а уже потом принимать решения. — Я так понимаю, план «тихо слиться» отменяется? — раздался рядом насмешливый голос. Юля, бесшумно подкравшись, придвинулась ближе к нему, опираясь локтём о тёмную стойку бара, и теперь с хищным, изучающим любопытством разглядывая его лицо. — Я, признаться, думала, что ты будешь первым, кто предложит тост в честь виновницы торжества, — с притворной наивностью произнесла она, чуть прищуриваясь. — Боюсь, я пока слишком мало знаю Ану, чтобы произносить искренние поздравления, — уклончиво ответил Алекс, сделав еще один небольшой глоток. Блондинка усмехнулась, склонила голову чуть набок, словно пытаясь разгадать сложный ребус. — Я пока просто присматриваюсь, — добавил он, внимательно глядя ей в глаза. — И… к кому именно? — промурлыкала она, понизив голос. — К вам, — Алекс выдержал её пристальный взгляд. Кажется, девушка явно и недвусмысленно восприняла это на свой счет, потому что её накрашенные алым лаком ноготки легко и как бы случайно скользнули по сгибу его локтя, заставив кожу под джемпером покрыться мурашками. Она, как опытный хищник, постепенно сокращала дистанцию. — И… что интересного ты уже успел понять? — прошептала Юля почти ему на ухо, её дыхание коснулось его щеки. Алекс слегка приподнял бровь, сохраняя непроницаемое выражение лица. — Что у вас тут… довольно шумно и многолюдно, — с лёгкой иронией ответил он, делая ещё один глоток виски и краем глаза наблюдая за реакцией собеседницы, намеренно уходя от прямого вопроса. Юля рассмеялась этой ничего не значащей шутке, но он уже почти не слушал, потому что вдруг увидел Романову. Та, наконец, отвлеклась от общей суеты и перебралась ближе к центру комнаты, однако, не в гущу событий, а присев на край большого стола, расслабленно облокотившись на левую руку и держа в правой бокал красного вина. Она выглядела уставшей, но в то же время расслабленной и… довольной. Ана смеялась. Настоящим, громким, живым смехом, который шёл откуда-то изнутри и внезапно преобразил её лицо. Она была не той напряженной и сдержанной стервой, которую он успел узнать на работе. Её черный, крупной вязки сетчатый свитер, который она надела поверх тонкой майки, чуть небрежно сполз с одного плеча, кокетливо открывая взгляду изящную, тонкую линию ключицы. Длинные, густые, волнистые пряди огненно-рыжих волос свободно спадали на лицо и плечи, и когда она лёгким, привычным движением откинула их назад, чтобы лучше слышать своего собеседника, Алекс впервые за все время их знакомства по-настоящему отметил, как ей, черт возьми, невероятно идет этот сложный, насыщенный, теплый оттенок. На работе она другая. Зажатая, контролирующая каждое слово, напряжённая, словно натянутая струна, всегда готовая вступить в бой и бодаться с кем угодно. А здесь — совсем иная. Живая. Ана не была в центре этой импровизированной вечеринки, не пыталась привлекать к себе внимание, но почему-то все, даже самые общительные коллеги, тянулись к ней. Даже Макс. Особенно Макс. Он смотрел на неё дольше, чем этого требовала простая вежливость. Наклонился ближе, чем следовало для обычного разговора. В его взгляде читалось что-то, что Алекс никак не мог определить. Ана, казалось, не замечала этой повышенной заинтересованности. Или мастерски делала вид, что не замечает? Интересно. Алекс сделал ещё один неторопливый глоток виски. Алкоголь почему-то в этот раз показался ему чуть более терпким, чем обычно. — Ты всегда такой загадочный, — Юля снова наклонилась к нему, теперь уже вплотную, и её пальцы, как бы случайно, заиграли с краем его стакана, стирая капли конденсата. Алекс медленно, почти лениво крутанул в пальцах свой бокал, едва заметно скривив губы в подобии улыбки. — Загадочный? Почему ты так решила? — Немногословный, — уточнила девушка. — И всегда говоришь так, словно заранее знаешь, что тебе сейчас станет скучно. — Может быть, мне просто нечего сказать? — пожал плечами Алекс, не отрывая взгляда от Аны. На Юлю, почему-то, совершенно не хотелось смотреть. Блондинка тихо рассмеялась этой уклончивости, едва заметно покачала головой, словно с сожалением. — Ну вот, ты снова это делаешь. — Что именно? — невинно поинтересовался он. — Делаешь вид, что тебе совершенно не интересно происходящее вокруг, — с вызовом ответила она. — Что ты слишком крут для нашего гаражного кооператива. — Почему ты решила, что мне неинтересно? — Алекс чуть склонил голову набок, переводя взгляд с лица Юли на Ану. — Мне очень интересно. Всегда интересно наблюдать за людьми. Он молча, не отрывая от Романовой своего изучающего взгляда, допил остатки виски, чувствуя, как приятное, обжигающее тепло постепенно разливается по всему телу. Это было на самом деле легко. Играть с такой девушкой, как Юля. Флиртовать. Привлекать её внимание. Она, безусловно, была красива. Ухожена, умело пользовалась косметикой, одевалась соблазнительно, она, несомненно, знала, как подать себя. Но всё в ней, почему-то, казалось слишком… пресным. Слишком просчитанным. Слишком… банальным. Он почти безошибочно угадывал следующий шаг, каждую интонацию, каждый жест. Когда она прикусит нижнюю губу. Когда кокетливо наклонит голову. Когда коснется его руки. Ему вдруг, совершенно неожиданно, стало скучно. Юля, видимо, заметила эту мимолетную потерю его внимания и, похоже, решила вернуть его другим, более действенным способом. — Раз уж ты у нас такой внимательный и наблюдательный, — с лукавой, многообещающей улыбкой сказала она, значительно понизив голос и снова наклонившись к нему почти вплотную. — Могу тебе в этом немного помочь. Хочешь немного горячих инсайдов? Алекс медленно повернул к ней голову, с деланным интересом вопросительно приподняв одну бровь. — Инсайдов? — Ну да. Маленькие корпоративные тайны. Пикантные подробности. Свежие офисные сплетни, — заговорщически подмигнула девушка, сказав все это с такой нарочитой, почти вызывающей небрежностью в голосе, будто рассуждала не о чужих секретах, а всего лишь о прогнозе погоды на завтрашний день. Алекс скептически, с лёгкой усмешкой хмыкнул. — И какие же такие страшные тайны ты готова раскрыть? Неужели кто-то украл все скрепки из бухгалтерии? Юля сделала небольшой глоток своего коктейля, явно наслаждаясь его вниманием и предвкушая эффект от своих слов. — Ну, например… Видишь вон ту милую брюнетку с кудряшками? Это Лиза, наш ведущий бизнес-аналитик. Третьяков нехотя посмотрел в указанную сторону. Лиза, отгородившись от общего шума, сосредоточенно смотрела в экран своего телефона. — Так вот, у неё есть очень настойчивый персональный поклонник, — понизив голос до шепота, сообщила Юля. — Ага? И кто же этот несчастный? — без особого интереса спросил Алекс. — Наш Даня, — хихикнула Юля, прикрыв рот ладошкой. — Только вот этот мальчик совершенно не в её вкусе. Она, видишь ли, предпочитает взрослых, состоявшихся мужчин, а не таких вот восторженных «детей» с горящими глазами. Алекс едва заметно скользнул своим проницательным взглядом по высокой фигуре Дани. Тот, и правда, то и дело с какой-то щенячьей тоской и обожанием поглядывал в сторону неприступной Лизы. — А что насчет Макса? — как бы невзначай поинтересовался Третьяков, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более равнодушно. Юля тут же хитро прищурилась, её глаза заблестели еще ярче. — О, это уже интереснее. Видишь, как он весь вечер буквально вьется рядом с Аной? Как преданный пес? — Вижу, — коротко подтвердил Алекс, чувствуя, как внутри нарастает навязчивое любопытство. — Так вот, они когда-то были вместе, ну… почти были. По крайней мере, Макс-то точно думал, что у них все серьёзно и надолго. А вот Ана?.. Ха! Кажется, у неё на этот счет было совершенно другое, особое мнение. Короче говоря, она его довольно жёстко бросила. Говорят, прямо перед свадьбой. Третьяков демонстративно промолчал, делая вид, что эта информация его нисколько не задела. — Романова просто взяла и безжалостно раздавила все его нежные чувства. Растоптала, как окурок на асфальте. Алекс задумчиво прищурился, снова переводя свой взгляд на директора. — Ну, если честно, Макс сейчас не выглядит слишком уж раздавленным или убитым горем. Скорее, наоборот, весьма оживленным. — Ну, он же мужчина, он не будет прилюдно плакаться в жилетку и посыпать голову пеплом, ты же прекрасно понимаешь, — авторитетно заявила Юля. — Но! — она снова по-заговорщицки наклонилась поближе к нему, понизив голос до шепота. — У нас тут, в сейлз-отделе, есть одна очень предприимчивая особа, Полина, и она, как мне кажется, весьма серьезно настроена «залечить» его разбитое сердечко. И, судя по всему, у неё это неплохо получается. — Вот оно как, значит, — многозначительно протянул Алекс. Ана в этот момент снова громко рассмеялась какой-то шутке Макса, беззаботно запрокинув голову, пока тот что-то увлеченно говорил ей на ухо, наклонившись гораздо ближе, чем того требовала обычная дружеская беседа. — А ещё… — Юля мечтательно провела своим наманикюренным пальцем по влажному краю стакана в руке Алекса. — Совсем забыла тебе сказать самое главное… — она снова плотнее прижалась к нему своим плечом, голос стал тихим, мягким и обволакивающим, как дорогой кашемир. — У нас тут по офису ходят слухи, что ты безумно нравишься кое-кому очень симпатичному. Третьяков чуть заметно повернул свою голову, внимательно посмотрел прямо ей в глаза. — Правда? И кому же, интересно? — Абсолютная правда, — прошептала она, её ресницы кокетливо дрогнули, а пальцы снова легко, но настойчиво скользнули по его руке, чуть выше локтя. — Дай-ка я попробую угадать, — с легкой усмешкой протянул Алекс, глядя ей прямо в глаза. — Ты сейчас совершенно случайно говоришь про себя, не так ли? Юля звонко, но как-то немного нервно рассмеялась. — Ну… может быть, и про себя, — игриво протянула она, не отводя от него своего манящего взгляда. — Но ведь это совершенно не делает полученную тобой информацию менее интересной и интригующей, правда же? Алекс криво усмехнулся, едва заметно покачал своей головой. Какая же она предсказуемая. В этот самый момент Юлю кто-то громко окликнул — какая-то девушка с другого конца комнаты активно махала ей рукой, жестом приглашая присоединиться к их компании за столом. — Ох, кажется, мои непосредственные служебные обязанности зовут меня, — с деланным сожалением и очаровательной улыбкой сказала она, легко сжав его предплечье на прощание. — Ты тут не скучай без меня, хорошо? Я скоро вернусь. Юля грациозно упорхнула, оставив после себя едва уловимый, но очень стойкий цветочный аромат духов и какое-то неприятное, немного липкое ощущение, как от слишком приторно-сладкого, дешёвого коктейля. Алекс снова медленно перевёл свой тяжелый взгляд обратно на Ану. И на Макса, который все так же ворковал рядом с ней. И на то, как легко и беззаботно она сейчас смеялась, совершенно забыв о его существовании. Он сделал ещё один большой, почти залпом, глоток виски. На этот раз крепкий алкоголь показался ему не просто горьким, а совершенно невыносимым, как жидкое лекарство.

***

Его взгляд, словно у натренированного хищника, выхватил Ану из толпы, уловил едва заметное движение у дальнего стола в сторону барной стойки, и мгновенно зацепился. Рыжие волосы, в свете гирлянд кажущиеся почти огненными, свободно падали на её спину, чуть подрагивая в такт её движениям. Чёрная облегающая майка и поверх неё — тот самый свитер-сетка, который сейчас, в более расслабленной обстановке, небрежно, но так соблазнительно сползал с одного плеча, открывая гладкую кожу. Не специально, конечно. Но от этого не менее красиво. Длинные, стройные ноги, обтянутые тесными черными джинсами. Грациозные, плавные движения — словно абсолютно расслабленные, но при этом удивительно точные, кошачьи. Алекс вдруг почувствовал лёгкий, почти неуловимый укол совести. Странное, давно забытое ощущение. Утром она, по сути, просто делала свою работу, пыталась отстоять свой подход. Утром он, без сомнения, был с ней слишком резок, слишком категоричен. Утром она была сфокусирована на нём, на их противостоянии. А теперь? Демонстративно делала вид, что его не существует в этом помещении? И это, чёрт возьми, почему-то раздражало. Не настолько сильно, чтобы выбить его из привычной колеи невозмутимости. Но достаточно, чтобы он уже несколько минут неотрывно, почти гипнотически, следил за ней. За тем, как её волосы скользят по обнаженному плечу, как тонкие, с длинными пальцами руки уверенно обхватывают бутылку с вином. Как она грациозно наливает себе в бокал рубиновую жидкость, даже не удостоив его случайным взглядом. Словно он был пустым местом. Он уже знал, что именно собирается ей сказать. Фраза сама собой родилась в голове — дерзкая, на грани фола, провокационная. Просто ещё не до конца понимал, насколько далеко он сам готов будет зайти в этой игре. И насколько далеко она позволит ему зайти. Алекс неторопливо подошел к ней, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. — Я думал, что ты предпочитаешь грязный. Ана не сразу отреагировала. Замерла на мгновение, словно прислушиваясь. Ещё целую секунду, или две, темно-красное вино лениво плескалось в её бокале, который она держала на весу, прежде чем девушка очень медленно, почти нехотя, слегка повернула к нему голову. Он не дал ей много времени на размышления для ответа, и с едва заметной усмешкой, добавил, растягивая слова: — …Мартини. Разумеется. Напряжение между ними можно было почти резать ножом. И Ана вдруг улыбнулась. Не удивлённо, не кокетливо-заигрывающе, как сделала бы на её месте Юля, — а открыто, дерзко, насмешливо. Так, что у него что-то ёкнуло внутри. — Дай-ка я угадаю, — её голос звучал низко, с лёгкой хрипотцой, которая показалась ему неожиданно сексуальной. — Справочник «Пикап для чайников, издание третье, дополненное»? Или, может быть, новейший курс «Как гарантированно произвести впечатление на слегка подвыпивших девушек за пять секунд в три слова»? И как часто это у тебя срабатывает, м? — Ана резко подняла на него глаза, и он встретился с её прямым, пронзительным взглядом. Карие, кажущиеся в полумраке комнаты почти совершенно чёрными, глаза опасно, вызывающе сверкнули. — Девочки смущаются, краснеют, мило хихикают, твоё непомерное ЧСВ взлетает до небес, можно идти спокойно спать с чувством выполненного мужского долга, да? Схема отработана до мелочей? Чёрт. Она сказала это слишком легко. Слишком уверенно. Слишком точно. Так, будто действительно знала его насквозь, читала его самые потаенные мысли. Алекс почувствовал, как внутри что-то неприятно резануло. Глубже, намного глубже, чем он ожидал от этой случайной пикировки, задевая его за живое. — Ты правда думаешь, что я настолько банален и предсказуем? — он постарался, чтобы его голос звучал так же насмешливо, но получилось не очень правдоподобно. Она хмыкнула, поднесла бокал к губам, едва коснувшись. — Думаю, что ты просто слишком привык к тому, что это работает. С большинством. — А если я скажу, что ты — первая, кто ответил мне так? — Третьяков попытался вернуть себе инициативу, добавить в голос интриги. — О, пожалуйста, — Романова лениво махнула рукой, с убийственно спокойной реакцией, и едва заметно покачав головой сделала глоток. Вино коснулось её языка, приоткрытых губ, медленно скользнуло по горлу. Алекс смотрел. Не отрываясь. Долго. Жадно. И словно почувствовав его взгляд, девушка нарочно, с вызовом, провела кончиком языка по своей нижней губе, как будто пробуя оставшийся на ней вкус вина. Лёгкий, едва уловимый, но такой откровенный жест. Он почти физически ощутил, как это терпкое, чуть сладковатое вино обволакивает её нёбо, её язык… Чёрт. Он сглотнул слишком громко. — Ты можешь лучше, Алекс. Я знаю, что можешь. — её голос снова стал тихим, почти интимным, но в нём звучала нескрываемая насмешка. Чёрт-чёрт-чёрт. Реакция была почти механической, инстинктивной — дикая смесь острого вызова и мужского азарта. Он сделал шаг к ней. Еще один. Не нависая, не угрожая. Но достаточно близко, чтобы нарушить её личное пространство, чтобы проверить, как далеко она позволит ему зайти на этот раз. Ана не шелохнулась. Не отступила ни на миллиметр. Только чуть заметно приподняла свой упрямый подбородок, встречая его взгляд без тени страха. Алекс лениво, почти небрежно, провёл кончиками пальцев по своему пустому стакану из-под виски, чуть наклонил голову набок, изогнув губы в хищной усмешке. — Ты ведь понимаешь, что теперь мне придётся впечатлять тебя, да? — О, поверь мне, Третьяков, ты меня УЖЕ ОЧЕНЬ впечатлил сегодня утром, — её голос сочился сарказмом, — когда так блестяще выполнил мою работу, даже не посоветовавшись со мной. Это было действительно… незабываемо. Ведьма! Настоящая рыжая ведьма! Ана опустила свой бокал на стол и посмотрела прямо на него, в глазах плясали победные огоньки. — Ты ведь понимаешь, что я только что выиграла, да? Он шумно выдохнул, непроизвольно качнул головой, признавая её правоту. Да, она выиграла. Этот раунд точно был за ней. — Это опасная игра. — Так выиграй её, Алекс! Ана сделала едва заметный шаг назад. Но это не было отступлением. Это был жест, которым она забирала себе контроль над ситуацией, снова становясь хозяйкой положения. — Приятного тебе вечера, — бросила она через плечо с лёгкой, почти снисходительной улыбкой, грациозно развернулась и, не торопясь, не играя на публику, не пытаясь произвести эффект, просто оставила его там — одного, с пустым бокалом из-под виски в руке и странным, будоражащим кровь ощущением: некая игра между ними, непонятная даже ему самому, только что началась.