RedRoom

Её пальцы, сведённые судорогой, впились в мягкую шерсть джемпера Макса. Она вела его, нет — тащила за собой сквозь плотную, колышущуюся массу людей к стеклянной двери, за которой угадывался спасительный сумрак балкона. Шум зала отступал, глухой и нереальный, словно доносился из-за толстого слоя ваты. В голове осталась только одна мысль: преодолеть каких-то пару десятков шагов, не разбив тщательно выстроенную маску ледяного спокойствия. Дежурные кивки коллегам. Отрепетированная до автоматизма улыбка, намертво приклеенная к губам, не отражающая ничего, кроме светского приличия. Никто. Ни одна живая душа в этом зале не должна была догадаться, что под этой безупречной, холодной оболочкой — раскаленная, клокочущая лава. Ей казалось — ещё мгновение, ещё один неосторожный взгляд или вопрос, и дыхание оборвется на полувздохе. Или, что хуже, с губ слетят слова — острые, как осколки стекла, которые категорически нельзя произносить здесь, на людях. Ни при ком. Но Ана была профессионалом в искусстве самообладания, по крайней мере ещё каких-то 3 месяца назад, до прихода Третьякова в компанию, она считала себя таковой. Годы, проведённые в ритме корпоративной жизни, выковали способность давать отпор любому давлению. Лицо — непроницаемая маска спокойствия. Спина — идеально прямая, как символ несгибаемости. А внутри — всё билось, задыхалось от ярости и бессилия. Она ненавидела публичные сцены всей душой. Ненавидела чувствовать на себе любопытные или, ещё хуже, сочувствующие взгляды, превращающие её личную боль в бесплатное зрелище для скучающей публики. И больше всего на свете она презирала в себе эту липкую, парализующую слабость, которая сейчас, именно сейчас, смешавшись с обжигающей, слепой яростью, правила бал в её душе. Единственное, что удерживало её на плаву, и не давало сорваться в в слёзы — это въевшаяся в кровь, в каждую клетку тела привычка держаться. — Хочешь объяснить, что это было? — прошипела она, переступив порог балкона. Свет праздничных гирлянд дрожал за стеклом, тёплый и приглушенный, отплясывая причудливые блики на её лице. Макс выглядел сбитым с толку, всё ещё оправляясь от шока. Он смотрел на неё, пытаясь прочесть в её глазах причину такой бурной реакции: — Я просто вспомнил. Макс выглядел не столько сбитым с толку, сколько раздраженным. Он с досадой выдохнул, потирая переносицу. — Ана, успокойся. Ты слишком остро на всё реагируешь. Это был просто комплимент. Я просто вспомнил. — Серьёзно? — её голос дрогнул, но она не дала себе запнуться. — Ты просто вспомнил, что дарил мне платье? И решил рассказать это всей команде? — Я не хотел ничего плохого, — он говорил мягко, почти снисходительно, и эта его покровительственная интонация бесила больше всего. — Просто… хотел сделать тебе приятно. — Это не приятно, Макс. Это… незрело! — она сделала шаг к нему. — Публично вытаскивать наше прошлое равносильно территорию пометить. Зачем ты это сделал?! Анa стояла, обхватив себя двумя руками, пытаясь унять нервную дрожь, тонкие плечи вздрагивали в прохладном ночном воздухе балкона. Макс какое-то время просто смотрел на неё. На то, как она сжимает себя, пытаясь удержать рассыпающиеся по кусочкам самообладание. — Я просто хотел быть рядом. Хоть как-то. Его взгляд заблудился в бездонной черноте ночного неба, его лицо, освещенное лишь слабым светом из зала, стало непроницаемым, взгляд блуждал где-то очень далеко. Макс медленно опустил голову, его взгляд снова вернулся к Ане. Он смотрел на неё долго, внимательно, словно видел впервые. — Слушай, — спросил он внезапно, и в голосе его появилась ледяная нотка. — Это ведь всё из-за него? Из-за Третьякова? Аня резко обернулась, губы приоткрылись в немом удивлении. — Я не… — начала она. — Да, — Макс шагнул ближе, сокращая дистанцию. — Именно из-за него. Стоило ему появиться, и ты снова начала устраивать драмы на пустом месте. Он тебе нравится больше, чем я? В нём больше «огня»? Она молчала. Стояла прямо, но всё ещё обхватив себя руками. Глаза метались, не желая встречаться с его взглядом, который требовал правды. — Ты сама хоть понимаешь чего хочешь? — голос Макса стал чуть более горьким. Он сделал шаг назад, восстанавливая комфортную дистанцию. Его взгляд скользнул по её лицу, словно пытаясь прочесть в нём ответы. — Ты с ним… — Нет. — Она перебила резко, жёстко, слова вылетели как выстрел. На секунду ярость снова вспыхнула в глазах. — Никаких меня с НИМ. На балконе снова повисла тишина, но другая — наполненная невысказанными словами и вопросами. Ана дышала тяжело, пытаясь успокоиться после резкого ответа. Её голос стал очень тихим, почти шёпотом, будто она боялась, что слова, слетевшие с губ, имеют слишком большой вес. — Ты его уволишь? — А ты хочешь? — спросил он, глядя в пустоту ночного города. Голос был нейтральным, без эмоций, но во взгляде читалось понимание истинной причины её вопроса. Ана молчала. Только далёкий шум праздника напоминал, что жизнь продолжается. — Ну, — сказал он наконец, с горькой усмешкой. Макс медленно повернулся к ней, в глазах мелькнула едва уловимая печаль. — Тогда, наверное, я правда повёл себя, как дурак. Я понял. Он сделал лёгкое движение рукой, словно отпускал ситуацию. — Слишком поздно, да?

***

На небольшой коробке, обёрнутой в чёрную крафтовую бумагу, которую ей с улыбкой вручила Марина, было аккуратно выведено только её имя. От кого — ни намёка. Правила «Тайного Санты» соблюдены. Ана мысленно приготовилась к стандартному набору — очередной кружке с дурацким принтом, ароматической свечи или набору бомбочек для ванны. Она потянула за красную атласную ленту. Под бумагой оказалась знакомая коробка нишевого парфюмерного бренда. Сердце неприятно ёкнуло. Она с замиранием открыла её. Внутри, на бархатной подложке, покоился флакон с золотистой жидкостью. Nishane. И лаконичная гравировка на флаконе — «Ani». Ani. Иронично. Почти как её имя. «Это что, шутка какая-то?» — мысль обожгла мозг так сильно, что девушка испугалась, не произнесла ли это вслух. Но дело было не в названии. Дело было в аромате, который она знала, даже не открывая крышку. Густая, пряная, сложная ваниль, с лёгкой горчинкой — та, которую она носила раньше, до болезни, до всего этого хаоса. Она уставилась на флакон, чувствуя, как щёки заливает краска — смесь смущения, злости и абсолютной растерянности. Никто другой в офисе не стал бы так заморачиваться. И никто другой не стал бы выбирать настолько личный и дорогой подарок, явно выходящий за рамки бюджета «Тайного Санты». Духи выбирают для близких. Для тех, кого знают. Для тех, к кому испытывают… что? В голове мгновенно образовалась та самая «каша», от которой она смертельно устала. Этот флакон никак не вязался с его поведением. Кофе как она любит. Поцелуй, который он не обсуждает. Помощь с работой. Публичное хамство. А теперь… теперь дарить парфюм? Как этот жест — внимательный, почти нежный — сочетался с его поведением? Поведение Алекса не укладывалось ни в одну из известных ей схем. Это не было похоже на нерешительность или стеснение. Это не было похоже на то, что «ему всё время что-то мешает». Это всё больше напоминало… расчет. Манипуляцию. Может, ему просто нравилось выводить её из равновесия? Наблюдать её истерики? «Мудак,» — беззвучно произнесли её губы. — «Просто мудак». Эта мысль принесла странное, горькое облегчение. Объяснение нашлось. Самое простое и самое обидное. Талантливый, привлекательный, дьявольски умный, но всё же мудак, которому доставляет удовольствие держать её на коротком поводке, путать, и играть её эмоциями? Который коллекционирует реакции — и Аны, и Вишенки, не видя особой разницы между реальностью и виртуальностью, или, наоборот, слишком хорошо её осознавая и используя в своих целях. Она крепче сжала флакон в руке, чувствуя холод тяжёлого стекла. Нужно ли благодарить неизвестного «Санту»? Улыбнуться? Сделать вид, что это просто приятный сюрприз? А внутри всё кричало от желания разбить этот флакон об стену и потребовать от него наконец объяснений.

***

Голос Марины, усиленный микрофоном, разнёсся по всему пространству, проникая сквозь обрывки разговоров и тихий смех. — Внимание, дизайнеры! На коллективное фото! Отделом! Все ко мне! Алекс, Ана, Даня! Живо-живо! Вот так просто? Собраться. Встать плечом к плечу, рядом с кричаще-ярким баннером компании натянуто улыбаясь в объектив, после всего, что между ними произошло? После колких слов, брошенных в полумраке и удушливой ревности, которую он так и не смог скрыть? Глеб, услышав призыв, кивнул с каким-то облегчением. — Ну что ж, пойду посмотрю на ваш дизайнерский креатив в позах! — С этими словами он отошёл чуть в сторону, Лиза, кажется, мелькнула неподалеку, и Глеб, скользнув взглядом по залу, направился в её сторону. Алекс замер на мгновение, словно очнувшись от наваждения. Глубокий вдох. Медленный выдох, не приносящий облегчения. Его взгляд сам собой скользнул к фотозоне, выискивая среди мелькающих фигур одну. Ана уже стояла там, у самого баннера, её лицо — гладкий, безмятежный фасад. Ни тени недавней бури. Контроль. Её фирменный, выматывающий контроль, казавшийся сейчас почти издевкой. Даня рядом, чья кислая мина так и не покинула его лица после неудачного обмена подарками и наблюдения за Глебом с Лизой. Третьяков двинулся следом, подчиняясь какой-то внешней силе. Автопилот — единственное, что сейчас работало безотказно. Фото. Отделом. Обязательная показная улыбка, за которой можно спрятать что угодно. Марина энергично жестикулировала, расставляя их, словно манекенов. — Так, Ана — солнышко наше — в самый центр! Как самая яркая! — Она подтолкнула Романову в спину, и та послушно заняла указанное место. — Даня — сюда, не кисни! Алекс — к Ане, ближе, ближе! Марина окинула их взглядом профессионального фотографа. — Ну что вы такие скованные? Как не родные. Встаньте теснее! Улыбаемся шире! Давайте, обнимитесь для кадра! «Обняться?» Алкоголь притупил натянутые нервы. Ему резко стало плевать. На правила приличия, на осуждающие взгляды коллег, даже на её гнев. «Нет, стоп.» Может быть, именно её гнев сейчас и был той искрой, которую Алекс подсознательно искал. Он сделал шаг, сокращая и без того малое расстояние между ними. Его рука, подчиняясь импульсу, а не разуму, скользнула на её талию. Ощутила под тонкой тканью платья напряженные мышцы. Притянул её к себе. Крепко, собственнически. Для фото? Возможно. Но больше — чтобы Ана почувствовала. Всю ту бурю, что бушевала внутри него. Всё то, что он не мог высказать вслух. Её тело под его рукой мгновенно окаменело. Она вздрогнула, словно от прикосновения к чему-то ледяному. Улыбка, застывшая маска для камеры, ни на йоту не дрогнула. Но глаза… только что задумчивые и отстранённые вспыхнули мгновенно, как от разряда тока. Марина, совершенно не замечая этой драмы в миниатюре, весело рассмеялась: — Воооот! Так-то лучше! Молодцы, дизайнеры! Дружный у нас отдел! Улыбочку держим! С Новым годом!!! Глеб и Лиза, напряжённо наблюдали за внезапно сгустившейся атмосферой чуть поодаль. Алекс держал её, чувствуя, как её тело будто создано для того, чтобы лечь под его руку. Ощущал, как прерывисто она дышит, как бешено колотится его собственное сердце в унисон с её, казалось, замершим. Запах её волос — дурманящий, ванильный — ударил в нос. Он смотрел прямо в её лицо: идеальная, ничего не выражающая улыбка для бездушного объектива, испепеляющие глаза, полные неприкрытой ненависти. — А я, пожалуй, всё ещё за вариант увидеть тебя без этого идиотского платья… — Ещё раз тронешь… — прошипела Ана едва слышно, широко улыбаясь в камеру. Голос — ледяной шёпот, предназначенный только для его ушей. — Оторву пальцы. Алекс ответил ей наглой улыбкой, глядя прямо в объектив. — Я бы не стал бросаться такими заявлениями, Романова, — прошептал он в ответ, его голос сочился отчетливо слышимой издевкой. — Мои пальцы тебе ещё очень пригодятся. Секунда, запечатлённая безжалостным щелчком затвора, растянулась в мучительную вечность. Яркая вспышка света ослепила позирующих. Они отпрянули друг от друга резко, словно прикоснулись к раскалённой плите. Напряжение в воздухе сгустилось до предела. Улыбки мгновенно исчезли, как по команде. Даня, казалось, вот-вот взорвётся градом вопросов. Марина, к счастью, или к несчастью, ничего не заметила, увлеченно благодаря всех за участие в фотосессии. — Мы не договорили, — тихо, но твёрдо произнесла Ана, её взгляд был прикован к его лицу, полному внезапной решимости. Вместо ответа Алекс протянул руку, его пальцы крепко сжали её ладонь, и он, не говоря ни слова, повёл девушку сквозь толпу направляясь к импровизированному танцполу, где громкая музыка могла заглушить все недосказанности и невысказанные обвинения. Публичной сцены не будет — он знал, что Ана не осмелиться. Пока. Но разговор, назревающий между ними, был неизбежен. Музыка сменилась, став как на зло тягучей, медленной. Синий и фиолетовый свет прожекторов лениво скользил по комнате, выхватывая из полумрака силуэты пар — кто-то нескладно пытался покачиваться в такт, кто-то смеялся, прижавшись друг к другу. Обычная картина корпоративного веселья. Но для них двоих этот медленный ритм, и интимная атмосфера казались насмешкой. Алекс вел её уверенно, рука властно лежала на её талии, чуть выше того места, где он так дерзко коснулся её у баннера. Другой рукой он сжимал её ладонь — не сильно, но так, чтобы она чувствовала контроль. Она двигалась скованно, словно тело подчинялось ему против её воли. Лицо оставалось непроницаемым, но он видел, как напряжена линия её плеч под тонкой тканью платья, как мелко подрагивают ресницы. — Я жду извинений, Третьяков, — голос её был тихим, но твёрдым, как сталь. Каждый слог отчеканен. Он позволил себе кривую усмешку, чуть наклонив голову, изучая её лицо в полумраке. Блеск в её карих, почти чёрных глазах сводил с ума. — Извинений? — переспросил он вкрадчиво. — За то, что не стал лгать тебе в лицо? Или правда теперь требует отдельных извинений? Его взгляд медленно скользнул по её фигуре — от напряжённых плеч, по изгибу талии, к бедрам, задерживаясь на мгновение дольше, чем позволяли приличия. Намеренно. Провоцируя. — Ты… отвратителен, — выдохнула она, и её голос предательски дрогнул. От злости? Или от чего-то ещё, что она так тщательно пыталась скрыть? — Возможно, — он не стал спорить, делая шаг ближе, почти вплотную, так что их тела едва не соприкасались. Музыка обволакивала, создавая опасную иллюзию близости. — Но не настолько, чтобы ты ушла. В её глазах мелькнула искра. Ана встрепенулась — он был уверен — хотела его ударить, влепить пощечину прямо здесь, на глазах у коллег. Он увидел, как пальцы свободной руки сжались в кулак на его плече. — Танцуй, — прошептал на ухо, и его дыхание коснулось её кожи. — Или бей. Но учти, смотреть будут все. Она выдохнула сквозь стиснутые зубы. Секундная борьба во взгляде — гордость против благоразумия. И второе, как Алекс и ожидал, победило. Она позволила ему снова вести её, подчиняясь ритму медленной, обволакивающей мелодии, которая казалась совершенно неуместной для их словесной перепалки. Его рука снова легла ей на талию, на этот раз — увереннее, ближе, но Ана больше не пыталась вырваться. Шаг, поворот, и вот она уже почти всем телом прижимается к нему, грудь к груди. Она запнулась, её дыхание сбилось. Алекс почувствовал это — короткий, судорожный вздох. — Что, Романова? — его голос стал ниже, интимнее, словно они были одни в этом зале. — Воздуха не хватает? Или воспоминание мешает дышать ровно? Тот момент, который они оба старательно игнорировали, который висел между ними невидимым, но тяжелым грузом. Он не назвал его вслух, но оба поняли, о чем идет речь. — Это… это была ошибка, — её губы едва заметно дрожали, хотя она отчаянно пыталась сохранить ледяное спокойствие. — Этого не было. — Я не буду извиняться. И знаешь, почему? — прошептал Алекс, его пальцы нежно скользнули по её спине, от лопаток вниз, к талии, вызывая новую волну дрожи. — Потому что ни о чём не жалею. Ни о словах. Ни о… той «ошибке», которой, по-твоему, не было. Почувствовал, как её пальцы впиваются в его плечо — не то от гнева, не то от страха потерять опору… Слишком близко. Опасно близко. Слишком горячо. Алекс резко отступил от Аны, чувствуя, как по вискам стучит кровь — смесь алкоголя, адреналина и страха. Он развернулся и, не глядя по сторонам, направился к бару, расталкивая веселящихся коллег. Ему нужно было выпить. Срочно.

***

— Это было… эффектно, — тихий голос Глеба раздался совсем рядом. Он подошёл незаметно, пока Алекс пытался вернуть себе подобие контроля, — Ты как, в норме вообще? — Его лицо выражало смесь смущения и серьёзности, совсем не ту беззаботную радость, что была у него пять минут назад. Алекс мрачно посмотрел на друга поверх стакана. — В полном, — буркнул он. Глеб усмехнулся одними губами, без тени веселья. — Слушай, — он понизил голос, становясь серьезнее, — может, притормозишь немного? И с этим, — он многозначительно качнул головой в сторону стакана Алекса, — И с тем, как ты… с Аной… — Как я с Аной? — резко, с вызовом переспросил Алекс. Голос прозвучал грубее, чем он хотел. Защитная реакция. — Я не прошу тебя становиться плюшевым мишкой. К чему эти провокации, при всех? Ведёшь себя так, будто хочешь, чтобы она тебя возненавидела. И со стороны, дружище, это выглядит паршиво. И для тебя, и для неё. — Записался в адвокаты? — ядовито поинтересовался Третьяков. — Я записался к тебе в друзья много лет назад — тон Глеба стал жёстче. — И как друг говорю: ты перегибаешь. Просто остынь немного, окей? Ты же не мудак! Так какого чёрта сейчас им упорно прикидываешься? Я, конечно, не в курсе всего, но узнал достаточно. Лиза немного рассказала… Алекс резко развернулся к нему, взгляд потяжелел, в глазах плескалась злая усталость. Алкоголь, смешанный с адреналином, ударил в голову, развязывая язык и срывая последние предохранители. — Конечно, рассказала. Лиза же у нас теперь всё знает. С ней общий язык нашёл быстрее, чем предполагалось. Коннект случился? Звёзды сошлись? Он сделал большой, почти судорожный глоток. Жар внутри не спадал, только усиливался от слов друга, которые, как назло, попадали точно в цель. Да, он знал, что перешёл черту. Знал, что ведет себя отвратительно. Но признать это сейчас, вслух, перед лучшим другом, который всегда видел в нём больше хорошего, чем он сам заслуживал, — было физически невыносимо. А слова про Лизу, про то, что она ему «немного рассказала», хотя он, Глеб, «не в курсе всего», вызвали волну язвительного раздражения. «Они там, значит, мило беседуют, делятся секретами, пока у него тут всё к чертям летит.» — Мне нужен ещё виски, — сказал Алекс, направляясь в сторону бара. Разговор окончен. Глеб несколько долгих секунд молча смотрел ему в спину, и в этом молчании было больше укора, чем в любых словах. Потом медленно покачал головой, и на его лице отразилась смесь разочарования и досады. Алекс почувствовал этот взгляд — тяжёлый, озадаченный, возможно, осуждающий — но не обернулся. Плевать. Да, он вел себя как мудак. Именно так. И не планировал останавливаться.

***

Музыка стала тише, свет — чуть ярче, и по всему залу замелькали лица с выражением усталости и лёгкого разочарования от того, что праздник заканчивается. Люди растекались ручейками к выходу — кто-то, смеясь, под руку с партнёром, кто-то шумными, уже порядком охмелевшими компаниями, кто-то в одиночку, торопливо натягивая пальто. Офис стремительно пустел. Лишь дежурные потолочные лампы бросали лёгкие блики на мишуру гирлянд и растрёпанные остатки былого декора — смятые салфетки, забытые бокалы. Ана стояла у столика с закусками, бездумно покачивая кубики льда в почти пустом бокале с разбавленным джин-тоником. Она чувствовала себя абсолютно выжатой, опустошённой до дна. Корпоратив оставил после себя не лёгкость и веселье, а липкое, тягучее послевкусие неловкости и напряжения. Слишком много для одного вечера. Единственным желанием было — добраться до дома, рухнуть в кровать и отключиться, без попыток проанализировать. Провалиться в сон без сновидений и воспоминаний. Вызывая такси через приложение, отставила бокал в сторону и неотрывно смотрела на экран, отслеживая приближение маленькой машинки на карте. Рядом топталась Лиза, чуть покачиваясь — то ли от усталости, то ли от выпитого вина, — и задумчиво закуталась в воротник шубки. — Машина будет через три минуты, — сообщила Ана подруге, глядя в телефон. — Ты со мной? Лиза неуверенно улыбнулась, собираясь принять предложение, но Глеб успел опередить её, положив ладонь на плечо. — Я провожу, не беспокойся, — его голос звучал спокойно, без всякого подтекста. — Мы тут рядом живём, почти соседи. Ты езжай. Всё будет хорошо. Лиза бросила на Ану быстрый, извиняющийся взгляд, безмолвно спрашивая: «Ты точно не против?». Ана едва заметно кивнула. Какая ей теперь разница? — Хорошо, — вздохнула Очарова, благодарно улыбнувшись своему спутнику и виновато — подруге. Глеб ещё раз окинул взглядом опустевший холл, словно проверяя что-то или кого-то отыскивая. — А Алекса никто не видел? — спросил он вдруг, слегка нахмурившись. — Он что, уехал уже, не попрощавшись? — Понятия не имею, — пожала плечами Лиза. — Может, вышел покурить? Глеб на мгновение задумался, потом махнул рукой. — Ладно, разберётся. Не маленький, сам позвонит, если что. Они коротко попрощались. Ана проводила взглядом подругу, которая, тихо хихикала над какой-то шуткой Глеба. Что ж, по крайней мере, Лиза уезжала в хорошей компании. А она осталась одна в огромном, гулком холле, который внезапно показался холодным и неуютным. Приложение пиликнуло — такси подъехало. Романова торопливо прошла через притихший зал. Мимо стойки бара, где пара коллег ещё лениво тянули напитки. Мимо хмурых эйчаров, собиравших пластиковые стаканы в мешки. В знакомый тёмный коридор, ведущий к кабинетам. Атмосфера здесь резко сменилась — никакого праздника, только въевшийся запах шампанского, закусок и лёгкий сквозняк. Усталость. Дверь в дизайнерскую была приоткрыта, из образовавшейся щели пробивался слабый синеватый свет. Она вошла внутрь, на ходу отыскивая взглядом на своём столе сумку и на вешалке — пальто. И только сделав шаг вглубь тёмной комнаты, замерла. Внутри было тихо, но не пусто. Алекс сидел, развалившись в её (!) рабочем кресле, закинув ноги в ботинках на её (!) столешницу. В руке — полупустой стакан. Свет от спящего монитора напротив мягко очерчивал его профиль — уставший, отрешённый, с полуприкрытыми глазами. Рубашка расстёгнута на две верхние пуговицы, волосы растрепаны. Он выглядел так, словно намеренно пытался отключиться от реальности, сосредоточившись на остатках алкоголя в стакане. — Прекрасно, — вырвалось у неё прежде, чем она успела подумать. Голос прозвучал резко, зло. Она уперла руки в бока. — Именно так и должны завершать вечер взрослые, ответственные сотрудники. Напиваться в одиночестве в чужом кресле. Алекс медленно, очень медленно повернул голову. Поднял на неё глаза — взгляд был тяжёлым, чуть расфокусированным, но узнавание в нём промелькнуло. Кривая усмешка тронула его губы, но не дошла до глаз. — Сижу, — его голос был хриплым и тихим. — Устал. Телефон… где-то про… потерял. — он снова отвернулся, уставившись в тёмное окно, за которым не было видно ничего, кроме стены соседнего здания. — Уйду, когда захочу. Сам доберусь. Тот Алекс, которого она знала — всегда идеально собранный, с иголочки одетый, с непроницаемой маской на лице — исчез. Этот походил на растерянного, упрямого подростка, перебравшего на выпускном и обиженного на весь мир. Уязвимый и одновременно колючий. — Ты пьян, Третьяков! — констатировала Ана, чувствуя, как раздражение начинает бороться с непрошеной тревогой. Сжимая в руках телефон, глядела то на его тонкую кожаную куртку, небрежно брошенную на её стол, то на окно, за которым крупными хлопьями медленно оседал снег. Мысль о том, что он собирался выйти вот так, почти раздетый, без телефона расшевелила дремавшую до этого совесть. Такси простаивало, водитель настойчиво названивал, и разум упрямо твердил, что Алекс взрослый и справится сам, но что-то внутри, глубже логики и здравого смысла, требовало не бросать его вот так — одного, в тёмном, опустевшем офисе, беспомощного перед этим снегом и своей собственной усталостью. — Вставай. Моё такси ждет внизу. Я тебя отвезу. — Я просил тебя о помощи? — пробурчал он, даже не пытаясь изменить позу. Его упрямство взбесило её окончательно. Она глубоко вздохнула, собирая остатки терпения. Подошла ближе. — Нет, не просил, — спокойно, но твердо отчеканила, глядя на него сверху вниз. — Это я прошу. Пожалуйста, просто встань и дойди до машины. Не усложняй. Ни себе, ни мне. Я дико устала за сегодня, мне хватило стычек и драм, я хочу домой. И меньше всего мне хочется сейчас препираться с тобой или вызывать тебе охрану. Они смотрели друг на друга несколько долгих секунд в напряжённом молчании. Воздух снова, казалось, загустел от невысказанных претензий и противоречивых чувств. Алекс первым отвел взгляд. Тяжело, прерывисто вздохнув, он медленно, с явным усилием, опустил ноги со стола и, опираясь руками о подлокотники, поднялся. Его качнуло. Он вцепился в спинку кресла, чтобы удержать равновесие. Потом поднял на неё тяжелый взгляд, словно что-то решая для себя. Молча кивнул. Он выглядел не жалким, нет. Скорее… потерянным. Угрюмо-гордым и уязвимым одновременно. — Ладно, — голос прозвучал устало. — Раз уж ты так хочешь меня спасти. Ана молча подобрала со стола свою сумку, сняла с вешалки пальто. Не говоря больше ни слова, направилась к выходу, придержав дверь, пока Третьяков, чуть пошатываясь, проходил мимо. Холодный ночной воздух ударил в лицо, когда они вышли на улицу. Такси терпеливо мигало аварийкой у тротуара. Ана накинула пальто, прикрыла рукой лицо от навязчивых снежинок, шагнула к машине. Алекс последовал за ней. — Адрес? — потребовала она уже в машине, когда дверцы захлопнулись, отрезая их от ночного города. Водитель тактично молчал, глядя прямо перед собой. — Не скажу. — Алекс! Не испытывай моё терпение, оно на исходе! — Скажи водителю… преследовать вон ту зеленую машину, — он попытался усмехнуться, но вышло криво. — Как в кино. — Алекс, я не шучу! Адрес! — Или к тебе, — он вдруг открыл глаза и повернул к ней голову. Взгляд стал неожиданно серьёзным, почти трезвым, и от этого ещё более тревожным. — Ты же всё равно обо мне позаботишься. Проконтролируешь каждый шаг. — Я сейчас остановлю машину и высажу тебя к чёртовой матери посреди улицы! — взорвалась Ана, окончательно теряя остатки самообладания. Она резко откинулась на спинку сиденья, закрыв глаза. Всё. Хватит. Она смертельно устала бороться — с ним, с собой, с этой ситуацией. Он замолчал, снова отвернувшись к окну, где смазанными огнями проносился мимо спящий заснеженный город. Несколько минут они ехали в гнетущей тишине. — Если уж контролировать… то лучше у тебя дома, — вдруг тихо сказал он, не поворачиваясь. — Алекс… — начала было она, но осеклась. Что тут можно было сказать? — Там… уютно, — добавил он шёпотом. Ана не ответила, чувствуя, как внутри всё сжимается от смеси непонятной жалости и тревоги, которой не было названия. — Алекс, ты пьян. Замолчи, пожалуйста. Он усмехнулся — тихо, беззлобно. — Не настолько, чтобы врать. По крайней мере, сейчас… Водитель, Набережная, 27.

***

Огни ночного предновогоднего города летели навстречу, расчерчивая мокрое от снега стекло такси яркими, размытыми полосами. В салоне повисла тишина, густая и напряжённая, нарушаемая лишь тихим урчанием мотора и монотонным бубнежом радиоведущего. Ана откинулась на спинку сиденья, прикрыв глаза. Вечер выдался американскими горками: от неоднозначной фотосессии до странной, головокружительной близости во время танца. Слова Алекса, его прикосновения, подарок — всё смешалось в один гудящий рой в голове. Она бросила быстрый взгляд на своего спутника. Алекс сидел рядом, откинув голову на подголовник. Глаза были закрыты, дыхание — ровное, но чуть более шумное, чем обычно. Он дремал, проваливаясь в короткое алкогольное забытье. Даже так, с растрепанными волосами и расслабленным лицом, он умудрялся выглядеть одновременно и ранимым, и по-прежнему опасным. «Чёрт бы побрал мой дурацкий синдром спасательницы» — с раздражением подумала Ана. — «Зачем я это делаю? За-чем? Могла бы просто уехать. Он бы добрался сам. Наверное. А если нет? Уснул бы на скамейке? Потерялся?» Нет, оставить его в таком состоянии она всё-таки не могла. Не из жалости. Скорее, из извращённого чувства долга и желания убедиться, что он доберётся до дома и не натворит глупостей по дороге. Проконтролировать. Довезти до пункта назначения. И забыть. «Точно ещё пожалею об этом,» — мелькнула запоздалая мысль. Такси плавно затормозило у нужного дома. — Приехали, — негромко сказала она. Он не отреагировал. — Алекс! Просыпайся! Дома! Третьяков вздрогнул, открыл глаза. Взгляд был ещё мутным, но уже более осмысленным, чем в офисе. Он потёр пальцами переносицу и несколько раз зажмурился. — А? Уже?.. Какой дом? — Твой. Выходим. Этаж? Квартира? — её голос звучал нарочито по-деловому. — Третий… Двадцать вторая, — ответил он достаточно внятно, хотя и с запинкой. — Ключи с собой? — она не стала ждать ответа, быстро проверила карман его куртки, выдохнув с облегчением обнаружив тяжелую связку. — Подождите, пожалуйста, минут пять-семь, — обратилась она к таксисту. — Я доведу его до квартиры и вернусь. Простой оплачу полностью. Водитель молча кивнул. Алекс открыл дверцу сам, но выходя, явно недооценил высоту порога и споткнулся, качнувшись. Ана инстинктивно шагнула ближе, подхватывая его под локоть. — Осторожнее! Он попытался выпрямиться, но ноги на скользком, припорошенном снегом тротуаре его не слушались. Теряя равновесие, он рефлекторно выбросил руку, чтобы опереться на её плечо. Пальцы соскользнули по гладкой ткани платья, судорожно пытаясь ухватиться… Резкий, короткий треск. Бретелька платья не выдержала. Ткань лопнула у самого шва, и тонкая лямка соскользнула с плеча, обнажая ключицу и чашечку бюстгальтера. Холодный ночной воздух неприятно коснулся кожи. — Чёрт! — выдохнула она сквозь зубы, чувствуя, как щёки заливает краска унижения и мысленно проклиная свою беспечность и то, что накануне не застегнула пальто. Алекс замер, пьяный дурман, казалось, рассеялся на мгновение. Он уставился сначала на порванную бретельку, потом на грудь, потом виновато поднял на неё глаза. В них больше не было той странной искры удовлетворения, скорее — растерянность. — Прости. — Голос был сиплый, но слова звучали отчетливо. Извинение. Первое за весь вечер. Хоть и какое-то… скомканное. — Господи, забудь, — проворчала девушка, отворачиваясь и решительно направляясь к подъезду. — Идти можешь? Он кивнул и, опираясь на её локоть уже гораздо увереннее, чем у машины, пошёл следом. Ана быстро открыла дверь его ключами, провела через тускло освещённый холл к лифту. Поднялись на третий. Довела до дверей. Снова его ключи, щелчок замка. Оказавшись внутри его квартиры — просторной, минималистичной но с витающим в воздухе ощущением холостяцкого беспорядка, — Алекс отстранился от неё. Провел рукой по волосам, взъерошивая их еще больше. — Мне… нужно пару минут, — сказал он уже почти трезвым голосом. — Душ. Он не стал ждать её ответа. Молча скрылся в ванной, и почти сразу же за его спиной щёлкнул замок, а следом донёсся уверенный шум льющейся воды. Ана осталась стоять в прихожей, прислонившись спиной к входной двери. «И что теперь?» Такси внизу ждёт, счётчик тикает. Она нервно теребила порванную бретельку, ощущая себя не в своей тарелке в его квартире, под звуки чужого душа. «Какая же ты всё-таки идиотка! Надо было оставить его у подъезда». Раздражение снова начало закипать, смешиваясь с усталостью. «Что он там делает? Пытается протрезветь? Или ему стало хуже? Что, если он упал? Или уснул под душем и…» Ана отогнала страшные мысли. Но тревога не уходила. Постучать? Войти? А как она войдет? Десять минут превратились в вечность, усиленные чередой звонков недовольного таксиста. Шум воды прекратился так же внезапно, как и начался. Через пару минут дверь ванной открылась. Алекс вышел, вытирая полотенцем мокрые волосы. Он был в спортивных штанах, без футболки. Капли воды блестели на его плечах и груди, подчёркивая рельеф мышц и чернильные узоры татуировок на теле, а ещё две серебряные штанги, которые она видела на фото… Он выглядел значительно трезвее. Усталым, немного помятым, но взгляд был уже осмысленным. И очень прямым. Он остановился в дверях ванной, глядя на неё. Его взгляд задержался на разорванной алой ткани её платья, на том, как неуверенно она пыталась прикрыть плечо. На его лице промелькнуло что-то нечитаемое — смесь раскаяния и… какой-то новой, трезвой решимости. Ана замерла под этим взглядом, не в силах вымолвить ни слова прощания, ни благодарности. Алекс молча прошёл в спальню и через секунду вернулся с чёрной, мягкой на вид футболкой в руках. Он не подошёл вплотную, а остановился на расстоянии шага, протягивая ей вещь. — Надень, — его голос был тихим, немного хриплым после душа. — Чтобы… не так заметно было. Это был жест чистой, неожиданной заботы. Такой простой и понятный, что у Аны на мгновение перехватило дыхание. Она смотрела на него — такого уязвимого в своей полуобнаженности, с мокрыми, растрёпанными волосами, такого непохожего на циничного Лекса или язвительного коллегу. Она неуверенно протянула руку, чтобы взять футболку. В тот момент, когда её пальцы коснулись мягкой ткани, он не отпустил, второй рукой перехватил её запястье. Ладонь была теплой, сильной. Не пьяной. Вполне осознанной. — Останься, — сказал он на выдохе. Но слово это прозвучало так твердо, что сомнений не оставалось. Пожалуйста… Последние 5 звонков от водителя такси остались не отвеченными…