RedRoom

Сердце всё ещё колотилось от смеси страха и странного, злого восторга. Ана чувствовала, как по венам разливается адреналин. Чистый, почти забытый азарт невыполнимой задачи, помноженный на коллективную панику. Она давно не чувствовала такого рвения. Хотелось действовать. Работать. Вгрызаться в этот проект, доказывать — Еве, Максу, Алексу, самой себе, что она не боится ни дедлайнов, ни хаоса, ни критики, ни того, что идеальный макет могут разнести в пух и прах. Что может работать до утра, не выдыхаясь. Что способна управлять командой, а не просто быть частью её. Что усталость в её глазах — это усталость победителя, а не сомнение. Мысль о том, ЧТО легло в основу новой концепции, казалась непомерно большой и опасной для душевного равновесия, чтобы думать о ней сейчас. Она подумает потом. Когда-нибудь. После Берлина. А может, и никогда… Сейчас это не имело значения. Сейчас это была просто работа. Самая сложная и важная работа в её жизни. — Алекс… — Романова впервые за этот безумный день взяла эскиз в руки, и её голос не дрогнул. — Нам нужно это оцифровать. Прямо сейчас. Пальцы летали по клавиатуре, мысли складывались в стройные блоки. Каждая выстроенная сетка, каждая подобранная иконка были маленьким, безмолвным актом мести. Они докажут. Она докажет. Она заставит Макса подавиться этим проектом. Ближе к полуночи запал начал улетучиваться, и на смену ему пришла гулкая пустота и свинцовая усталость. Адреналин выветрился, осталась тяжесть в висках и ощущение, что экран режет глаза ярче, чем лампы над столом. Пиксели начали расплываться, а гениальные, казалось бы, идеи — выглядеть плоскими и банальными. Ана откинулась в кресле и устало потерла глаза. Даня рядышком откровенно зевал, его голова периодически падала на грудь, и он тут же вздрагивал, возвращаясь в реальность. Лиза сосредоточенно дописывала тексты для презентации, прикусывая губу, но и её движения были уже не такими чёткими. Алекс же напротив, сидел, закинув ногу на ногу, сигарета прилипла к его губам, пока рука уверенно гнала линии по бумаге. Дым стелился лениво, подсвеченный светом монитора, и Ана ловила себя на том, что следит за каждым его движением. За тем, как он щурится от дыма, как прикусывает фильтр или стряхивает пепел в пустую кофейную чашку резким, нервным щелчком, не отрываясь от работы. Она почувствовала укол зависти. Не к нему, а к этой сигарете. К её горькому вкусу на языке, к сладкому облегчению с каждой затяжкой. Для неё сигарета всегда была паузой. Точкой в конце предложения. Способом на пять минут сбежать от навязчивого шума в голове. Но Третьяков курил иначе. Его сигарета была частью процесса, частью его лихорадочной, одержимой работы. Он почти не замечал окурок, зажав между губами, делал резкую, глубокую затяжку, не отрываясь от листа, и выдыхал дым короткой, сизой струйкой в сторону, чтобы тот не мешал смотреть на рисунок. Дизайнерская превратилась в штаб, в бункер, стены которого были увешаны распечатками, эскизами и стикерами с правками. Они почти не разговаривали о чем-то, кроме проекта. Они работали. И, к удивлению Аны, это было… легко. Алекс бросал ей идею, она тут же превращала её в работающий интерфейс. Она указывала на слабую сторону в логике, он мгновенно находил новое, более изящное визуальное решение. Их молчание больше не было гнетущим. Оно стало рабочим, полным взаимного уважения. — Всё, — наконец произнесла Лиза, и её голос прозвучал хрипло от усталости. — Тексты готовы. Финальная вычитка — и можно вставлять в презентацию. Даня откинулся на спинку кресла, потирая затёкшую шею, и украдкой посмотрел на часы. Тишину нарушил виброзвонок телефона. Лиза взглянула на экран, и на её лице отразилось облегчение: — Да, малыш… — промурлыкала девушка. — Да, закончили… почти. Уже иду. Она сбросила звонок и, сладко потянувшись, начала собирать свои вещи. — Мой личный водитель прибыл. Надеюсь, вы не против, что я вас покину? — Конечно, не против, — улыбнулся Алекс. — Не заставляй «малыша» ждать. Дверь в дизайнерскую тихо открылась, и на пороге появился Глеб. Его взгляд скользнул внутрь, и он не смог скрыть неподдельного изумления. — Оо, а вот и «малыш», — протянул Третьяков, приподнимаясь навстречу. — Придётся переименовать тебя в списке контактов. Глеб расплылся в широкой улыбке, распахнул руки. Они крепко пожали друг другу ладони, а потом коротко обнялись. — Тебя что, и правда так подписали? — с нарочитым ужасом спросил Алекс, отстраняясь. — «Малыш»? Глеб перевел взгляд с Алекса на Ану, потом снова на Алекса. — Не завидуй, — он усмехнулся и кивком головы указал на Романову. — Тебя наверняка обозвали чем-то вроде «Мудак с большой буквы М» или «Крашеная сволочь». Третьяков фыркнул, в уголках губ мелькнула ухмылка: — Меня всё устраивает! Лиза прыснула со смеху, а Ана закатила глаза, сделав вид, что вся эта мужская перебранка её не касается, хотя ей самой с трудом удавалось сдержать улыбку. — Это всё конечно очень мило, но я очень хочу домой, — Лиза подошла к Глебу, и он нежно обнял её за плечи. — Ребята, вам точно моя помощь больше не нужна? — Да, остался только визуал, — ответила Ана. — Нужно собрать финальный файл. Ты свободна. — Окей, — Лиза зевнула. — Тогда до завтра. Если что, я на связи. И… постарайтесь не убить друг друга. Она подмигнула на прощание и, увлекая за собой Глеба, вышла из кабинета. — Удачно смылась, — проворчал вдруг Даня, кивая на пустой дверной проём. — А я, значит, должен до утра тут сидеть, да? Честно, батарейка уже на нуле, и жрать очень хочется — желудок к спине прилип. Мои нейроны отказываются генерировать что-либо, кроме желания съесть слона. Ана оторвалась от экрана, чувствуя, как гудят плечи и спина. Каждый миллиметр позвоночника горел от усталости, а застывшее напряжение сковало тело, превратив его в сплошной, ноющий комок боли. — Потерпи ещё немного, — попросила она его мягко, стараясь урезонить. — Нам очень важно сегодня всё закончить. Но каждое слово было маленьким предательством по отношению к её собственному телу, которое молило, кричало, умоляло только об одном — о темной, спасительной пустоте сна без сновидений. — Почему обязательно сегодня? — не унимался Даня. — Можно ведь утром докинуть эти пару картинок. — Нет, — Романова покачала головой. — Утром могут появиться новые задачи, к тому же Ева ждёт черновик у себя на почте к обеду. — Предлагаю сменить дислокацию, — внезапно предложил Алекс, — Можно поехать ко мне. Взять нормальной еды, я сварю нормальный кофе. Не могу больше пить эти дешевые помои. Предложение отправиться к Алексу домой застало её врасплох и болезненно кольнуло воспоминанием. — Нет! — выпалила Ана чересчур поспешно, даже громче, чем намеревалась, заставив и Алекса, и Даню удивлённо обернуться. — М-м-м… может, лучше ко мне? — Романова почувствовала, как вспотели ладони, но продолжила, торопливо подыскивая доводы: — У меня тоже достаточно места, и… я… кофе у меня тоже хороший. Даня, ты с нами. Последняя фраза была брошена как неоспоримое условие. Она создавала себе беспроигрышный буфер, свидетеля, превращая потенциально опасное рандеву в рабочую встречу. — А мне обязательно ехать? — осторожно уточнил Даня, явно надеясь услышать благословенное разрешение свалить. — Нет, — сказал Алекс. — Да! — выпалила Ана. Фразы прозвучали в унисон, так чётко и резко, что Даня моргнул, а в комнате повисла короткая пауза. Алекс перевёл взгляд на Романову, в уголках губ мелькнула насмешка. Ана ощутила, как внутри всё сжалось: совпадение было до неприличия явным, а его намёк — болезненно прозрачным. Он несколько секунд молча смотрел на неё, и на его лице заиграла лёгкая, понимающая улыбка. По одному взгляду было ясно: понял всё без слов. — Хорошо, поедем к тебе, — спокойно согласился он. — Отлично, — пробормотал Даня, тут же захлопывая ноутбук и натягивая куртку. — Лишь бы выбраться отсюда… Ана украдкой выдохнула. Нависшая было угроза снова оказаться в злополучной квартире отступила, и на смену тревоге пришло временное облегчение. Она благодарно взглянула на Алекса, и тот ответил ей едва заметным кивком. Работа будет доделана — а уж где, не так важно. Они быстро собрали разбросанные документы, убрали технику в сумки. Ещё через пять минут троица, захватив всё необходимое, спустились на лифте, покидая пустой, погрузившийся во тьму этаж. Ледяной февральский воздух вгрызался в кожу, пробирая до костей даже сквозь плотное пальто. Запах сырости, бензина и остывшего асфальта неприятно щекотал ноздри. Тусклые лампы дневного света подземной парковки бросали на машины безжизненные, мертвенно-холодные блики. Даня, зевая во весь рот, плёлся рядом, пока Ана направлялась в дальний угол, где её ждал «Джимни». Она уже почти дошла до своей машины, когда за спиной раздался тихий, полный неподдельного изумления смешок. — О боже. Ана остановилась и медленно обернулась. Алекс стоял в нескольких шагах от неё, засунув руки в карманы джинс, и смотрел на ее машину. Правая бровь была приподнята в насмешке, а на лице читалось такое искреннее недоумение, что ей захотелось его ударить. — Так вот, значит, чья это машина, — протянул он, медленно обходя её Suzuki Jimny по кругу, будто рассматривал самый диковинный экспонат в кунсткамере. — Я на эту кислотную лягушку смотрю уже который месяц и ломаю голову, кто в нашем офисе настолько смелый, чтобы на таком кататься. — Во-первых, он не кислотный, а цвета «кинетический желтый», — отчеканила Ана, скрестив руки на груди. — А во-вторых, в отличие от некоторых, я ценю характер, а не глянцевые понты. — Характер? — он хмыкнул, постучав костяшками пальцев по капоту. — Романова, это не машина, а собачья будка на колесах. Мы втроем там не поместимся. — А нас и не трое, — парировала она. — Даня едет с тобой. А мой маленький самурай предназначен для одного, максимум двух воинов. — Самурай? — Алекс откровенно рассмеялся, запрокинув голову. — Не смей его обижать! — она ткнула в него пальцем, даже не пытаясь скрыть в голосе нотки возмущения. — Это полноценный рамный джип! Он проедет там, где ты застрянешь со всем своим японским прагматизмом! Ана ожидала, что он начнет спорить, что его эго не позволит сесть в её маленькую, почти игрушечную машину. Но Третьяков лишь хмыкнул, поднял руки в примирительном жесте, все еще давясь смехом. — Возможно, — легко согласился он. — Но сейчас мы едем не в болото, а в твою квартиру. И нам нужно довезти три задницы и три ноутбука. Ты устала, и я бы не хотел пускать тебя за руль в такое время. Так что давай так: твой маленький, но очень гордый самурай остается здесь отдыхать, а мы все едем на моем скучном, и не таком гордом «универсале». — Он остановился у неприметного, немного пыльного Subaru Forester. Темно-серого, утилитарного, абсолютно лишенного всяких понтов. Ана замерла, в её голове что-то не сходилось. Эта машина — надежная, практичная, немного скучная — никак не вязалась с образом язвительного, татуированного провокатора с пирсингом в сосках. — Я завезу Даню домой после того, как мы закончим. Идет? Ана хотела было возразить, но понимала, что его аргументы — железобетонные. Она бросила на свой «Джимни» виноватый взгляд, словно извиняясь перед ним. — Ладно, — проворчала она. — Ладно, — улыбнулся Алекс, и в этой новой улыбке было столько тепла, что Романова поспешно отвернулась, чтобы он не заметил, как вспыхнули её щеки. — Поехали. Он открыл перед ней пассажирскую дверь своего «Форестера», включив подогрев сидений, и Ана на мгновение замерла. Простой, вежливый жест, который в её системе координат выглядел как инопланетное вторжение. Чувствуя себя до смешного неловко, она молча скользнула на сиденье. Алекс закрыл за ней дверь, но сам не сел, закуривая и прислонившись к капоту, пока грелся двигатель. Ана наблюдала за ним через лобовое стекло. В тусклом свете парковки он выглядел как герой нуарного фильма: растрепанные волосы, усталые, но сосредоточенные глаза, поднятый воротник куртки, тонкая струйка дыма, поднимающаяся в холодный воздух. Она с ненавистью к самой себе признала, что её глупая, иррациональная слабость к курящим мужчинам никуда не делась. Наоборот, сейчас она ощущалась особенно остро. Когда он наконец сел за руль, салон наполнился резким, почти осязаемым ароматом холода и табака. Мотор заурчал, разрезая тишину парковки. Алекс уверенно вырулил к выезду, и вскоре машина покатила по пустынной ночной улице. Ана украдкой взглянула на профиль Алекса, мягко освещённый приборной панелью, и почувствовала, как тёплая волна облегчения и спокойствия разливается у неё в груди. А затем внезапно о себе напомнил еще один дурацкий, неуместный кинк: на мужчин, которые умело и уверенно водят машину. То, как его длинные пальцы лежали на руле, как он спокойно и точно переключал передачи, как его взгляд был сфокусирован на дороге — все это действовало на неё, как снотворное и афродизиак одновременно. Она почувствовала, что тонет в этом молчании и опасной близости. Ей отчаянно хотелось вернуть себе самообладание и чётко обозначить свои границы. — Я просто хочу, чтобы все было ясно, — начала Ана, глядя прямо перед собой. Голос прозвучал слишком напряженно. — Мы едем работать. Ничего личного. Это просто… Она запнулась, не находя слов. — Просто что? — тихо спросил Алекс, также не отрывая взгляда от дороги. — Просто работа, — выпалила она. — В мои планы не входит прыгать или вешаться на тебя. Я не готова ничего обсуждать. Сначала — работа. — Угу, работать… — сонно пробормотал сзади Даня, устраиваясь поудобнее. Алекс молчал несколько секунд, а потом тихо рассмеялся. — Ана, ты о чем? Я что-то говорил про «не работу»? — спросил он с таким искренним, почти детским недоумением в голосе, что она на мгновение сама усомнилась в своих словах. — Какое «прыгать»? Мы едем заканчивать авральный проект, потому что у нас дедлайн. Или ты думала, я предложил поехать к тебе, чтобы соблазнить тебя под чуткий храп Дани? Он бросил на неё быстрый, лукавый взгляд, и в его глазах плясали черти. — Хотя, конечно, идея интересная. Но, как ты и сказала, — Алекс снова стал серьезным, — сначала работа. Его притворная наивность была настолько безупречна, и он так изящно выставил её параноиком, который во всем видит подвох, что Ана осталась сидеть с открытым ртом, чувствуя, как щеки заливает краской раздражения. Она проиграла. Снова. Он даже не вступил в бой, он просто обесценил саму возможность войны. — Я просто хочу, чтобы все было ясно, — процедила Романова, скрестив руки на груди и втянув голову в воротник пальто. — По-моему, все предельно ясно, — он усмехнулся, и она боковым зрением увидела эту его ленивую, самоуверенную ухмылку. — Ты пытаешься убедить себя, что можешь держать меня на расстоянии. А я просто наблюдаю, насколько тебя хватит. — Я не готова ничего обсуждать. Ни вчерашний вечер, ни… все остальное. — Да-да, я понял, — кивнул Алекс, сворачивая на её улицу. — Сначала работа.

***

Тишину в квартире нарушал только мерный, раскатистый храп Дани. Он давно сдался и теперь мирно спал на диване в гостиной, укрытый её любимым розовым пледом. Ана криво усмехнулась: его сон казался чужим, недостижимым покоем, и она бы сейчас отдала всё, чтобы так же бессовестно пускать слюни в плюшевую пряжу. Когда они вернулись, Алекс без лишних слов занялся кухней: расставил ноутбуки, разложил блокноты. Его присутствие меняло все. Ее идеально устроенный, безопасный мир, ее крепость — все это теперь было его территорией. Он прошел на кухню, уверенно открыл шкафчик, достал турку. Ана скрылась в спальне и первым делом с наслаждением стянула тесные джинсы — словно сбросила с себя ещё один рабочий день. Бюстгальтер полетел следом, и с почти слышным стоном облегчения она почувствовала, как грудь обретает долгожданную свободу. Вот оно, истинное удовольствие, и никакие закрытые вовремя дедлайны и близко не стоят с этим блаженством. Затем натянула старые пижамные штаны и майку. Взгляд упал на свое отражение в зеркале, и она мгновенно напряглась: сквозь тонкую ткань отчётливо проступали соски. Романова бросила быстрый взгляд в сторону кухни, туда, где суетился Алекс, и спешно накинула на плечи кардиган. — Чёрт, — тихо выругалась Ана спустя час работы и три чашки кофе, откидываясь на спинку стула и потирая глаза. — Проблемы? Опять переделываешь один и тот же слайд, — спокойно заметил он, не отрываясь от своего ноутбука. — Я уточняю детали, — огрызнулась она, ощущая, как нарастает раздражение. — Угу. Десять раз уточнила. И каждый раз стираешь. — Он откинулся на спинку стула и чуть наклонил голову, смерив ее изучающим взглядом. — Не могу найти правильный оттенок красного для акцентных кнопок, — пожаловалась Ана, скорее себе, чем ему. — Все, что я пробую, выглядит либо слишком вульгарно, как дешёвый лак для ногтей, либо скучно, как логотип банка. Третьяков молча поднялся со своего места, подошёл и заглянул в её монитор через плечо. Ана почувствовала, как знакомый запах сандала и табака сбивает и без того беспокойный ритм её сердца. Он протянул руку, и его пальцы накрыли её ладонь, лежавшую на мышке. Тепло его руки ласкало её кожу, Ана непроизвольно поерзала на стуле, а затем откинулась на спинку, как бы невзначай, прижимаясь к нему. Внутри она молила, чтобы он не заметил, как сильно ей хотелось быть ближе. — Попробуй вон тот, — прошептал он, направляя её руку на самый тёмный, самый глубокий оттенок в палитре. Кнопка на макете окрасилась в глубокий, почти чёрный вишнёвый цвет. — Идеально, — выдохнул он ей в ухо, прежде чем убрать руку и вернуться на своё место. — Баланс — это скучно, Романова, — его голос стал тише. — А наша с тобой история какая угодно, но только не скучная. Ана осталась сидеть, глядя на экран, чувствуя, как горит не только кнопка на макете, но и её собственная кожа. Она резко захлопнула ноутбук и прищурилась: — При чем тут…? — Она открыла рот, но нужные слова застряли на полпути. — Третьяков. Ещё одно слово — и я тебя придушу. Алекс поднял глаза. Взгляд его был тёмным и спокойным, но в уголках губ притаилась загадочная улыбка. — Обещаешь? Так и знал, что ты любишь пожёстче. Ана резко отвернулась к дивану и лишь плотнее закуталась в кардиган, будто ткань могла скрыть новую волну румянца, затопивший ее шею и грудь. — Господи, ты больной. — Не-а, — мягко возразил он. — Просто мне нравится, когда ты так злишься. Она зажала ладони между коленями, чтобы скрыть, насколько сильно и несвоевременно задрожали пальцы: — Займись лучше графикой. — Уже занимаюсь, — спокойно ответил Алекс, расчерчивая в блокноте очередной набросок. — Просто объект вдохновения слегка ворчит и отвлекает от работы. — Я не ворчу! — Еще как ворчишь и делаешь это слишком громко. Тише, или Даня проснётся. Ана стиснула зубы, пристыженая его замечанием и, подавив рвущийся вздох раздражения, снова развернула ноутбук. Потому что вместо злости внутри кипело совсем другое чувство. — Ещё раз, если ты забыл, — она заправила за ухо прядь, не глядя на него. — Я не готова ничего обсуждать. Никаких «наших» историй. Сперва работа. — Уже, — мягко. — Слайды почти подготовили, Даню уложили. Что дальше по регламенту? — Дальше ты уходишь, а я сплю. — Угу. План хороший. Но, к сожалению, нереализуемый, — Алекс снял часы, положил рядом с сахарницей. — Потому что ты всё равно не уснёшь. Будешь ходить кругами и злиться на меня. — Я злюсь на себя, — выдохнула она. — Отлично. Тогда я помогу: буду рядом до последнего, чтобы ты могла слить всю агрессию в правильное русло. — Мне нужен перерыв. Не дожидаясь его ответа, Ана поднялась и отошла от стола, делая несколько шагов по своей небольшой кухне, чтобы разогнать кровь и собраться с мыслями. Она потянулась к полке со стаканами над стиральной машиной и неловко задела локтем корзину с бельем, стоявшую сверху. Пластик с громким стуком полетел на пол. Содержимое — чистое, пахнущее порошком белье — рассыпалось по паркету разноцветным ворохом. — Черт, — пробормотала она, опускаясь на корточки, чтобы быстро собрать все обратно. Она сгребала в охапку свои джинсы, пару носков, и её пальцы наткнулись на знакомую мягкую, немного выцветшую черную ткань. Рядом с ней, как злая насмешка, лежала пара ее кружевных трусиков. Вся их неудавшаяся, интимная история была вот так просто, по-бытовому, разбросана на её полу, в паре метров от рабочего стола. — Проблемы, Романова? — раздался за спиной его тихий, с нотками усмешки, голос. Ана замерла, сжимая в руке его футболку. Она медленно подняла голову. Алекс стоял, прислонившись к дверному косяку кухни, и смотрел на нее. На нее, сидящую на корточках посреди разбросанного белья. И на вещь в её руке. Его взгляд опустился на футболку, и усмешка на его губах стала шире. — Надо же, — сказал он тихо. — Думал, ты её выбросила. Это моя футболка. — Надо же, — передразнила она его интонацию, скрестив руки на груди. — Ты наконец-то перестал отрицать, что она твоя. — И что же ты с ней делала? — уголок его губ дрогнул. — Использовала как половую тряпку, — отрезала Романова, стараясь казаться равнодушной. — В самый раз для грязной работы. — Странно, — произнёс он негромко, оценивающе рассматривая черное кружево. — С каких это пор девушки стирают половые тряпки вместе с нижним бельем? — Забирай, — фыркнула Ана, поднимаясь с пола. — Хоть сейчас. — Я не тороплюсь, — Алекс улыбнулся, и эта улыбка была до жути обезоруживающей. — Пусть ещё побудет у тебя. Она явно чувствует себя здесь как дома. Третьяков сделал шаг ближе, сокращая расстояние. Ткань всё ещё была в её руках, Романова хотела вывернуться, но вместо этого прижала футболку к груди — словно защищаясь, и одновременно выдавая себя. Алекс усмехнулся, глядя, как она краснеет. Его пальцы скользнули по ткани вниз, задержавшись на её руках. Лёгкое, почти невинное движение — но дыхание у неё сбилось. На секунду показалось, что он поцелует её прямо сейчас — так близко было его дыхание, тёплое, с привкусом кофе и ночи. Но он резко отстранился, будто нарочно оборвав момент, и вернулся к столу. — Да. Просто вещь, — легко согласился он, но его взгляд стал темнее. — И еще. Ты носишь мой крестик. Я ждал, что ты вернешь его после игры. Но я уверен, что он тоже ничего не значит. Ее рука инстинктивно взметнулась к шее, пальцы накрыли холодный металл крестика, который лежал прямо в ложбинке между ключицами. — Я… забыла. — Не нужно, — его голос прозвучал тихо, бархатно, пока взгляд его серых глаз медленно блуждал от ее лица вниз, к руке, прикрывающей грудь, и к тому месту, где под ее ладонью скрывался его крестик. Откровенный, оценивающий взгляд собственника. — Пусть будет у тебя. Мне нравится его новое местоположение. Ана отшатнулась, но уже было поздно. Алекс шагнул ближе, прижимая её к стене. — Что ты… Она хотела возмутиться, но он положил палец ей на губы — легко, без нажима. — Тщщщщ. Даня спит, — прошептал он ей в ухо, и от его дыхания по телу пробежала сладкая дрожь. — Ты так уверенно говоришь, что не хочешь ничего обсуждать, — Алекс усмехнулся, и его губы почти коснулись её щеки. — Но готов поспорить, что ждёшь диаметрально противоположного. Она вжалась в холодную стену, упрямо подняла подбородок, собирая в кулак остатки самообладания. — Это всё твоя больная фантазия. — Правда? Если ты готова к конструктивному диалогу, я с удовольствием поделюсь с тобой своими фантазиями. Всеми до одной. Ана зажмурилась, сердце забилось ещё громче. — Я не… — Не готова? — он облизнул губы нарочито медленно, скользнув взглядом по её лицу. — Или не хочешь признаться, что твои фантазии не далеко ушли от моих? — Замолчи. Просто замолчи и… Алекс приблизился ещё на сантиметр, и теперь их губы разделяла тончайшая грань. Она чувствовала на языке вкус его дыхания — ментоловая жвачка, горький табак, терпкий кофе, и что-то ещё, неуловимое, горячее, отчего у неё перехватило горло. Она слышала, как сбивается его голос, как дрожит в нём обещание, и молила, чтобы он сделал этот последний, крошечный шаг — и всё равно не целовал. — Шшш… — он шикает прямо в её губы, глядя в глаза. — Даня. Большой палец лениво обвёл сосок, и она почувствовала, как тот сразу затвердел, как будто сам тянулся к нему. Ана невольно прижалась ближе, жадно ловя каждую крошечную искру — кого она всё время обманывала, ей хотелось, чтобы он не останавливался, чтобы пошёл дальше. С дивана раздался раскатистый, протяжный храп Дани. Звук был до нелепости бытовым, и на фоне обжигающих прикосновений Алекса это прозвучало издёвкой — как напоминание, что они не одни, что реальность всё ещё здесь. Ана резко втянула воздух, будто её обдало холодом. — Перестань… — прошептала, срываясь на стон. — Я не хочу, чтобы Даня увидел… — Ты сама захотела взять его с собой! — Алекс… нам нельзя… Он вдруг резко отступил, шагнул не назад, а в сторону, взял её за руку и повел к стулу. Ана позволила ему усадить себя, слишком ошеломленная этой внезапной сменой тона. Она сидела, тяжело дыша, и наблюдала, как Алекс, не говоря ни слова, подходит к ней сзади. Как аккуратно, почти деликатно, стянул кардиган с её плеч, отбрасывая на соседний стул. Ана осталась в своей тонкой домашней майке. Затем его руки легли ей на плечи. Она вздрогнула, ожидая чего угодно — грубого сжатия, собственнического жеста. Но вместо этого его пальцы начали медленно, уверенно и невероятно нежно разминать затекшие, напряженные мышцы. — Устала, — прошептал он ей на ухо, и это слово, сказанное без единой нотки насмешки, обрушило всю её защиту. — Тебе пора спать. Я закончу всё сам. Она хотела возразить, сказать что-то злое, саркастичное, но не смогла. Его пальцы, которые всего мгновение назад так смело исследовали её тело, теперь работали иначе. Они не требовали, а отдавали, разминая узлы напряжения у основания ее шеи, проходились по лопаткам, заставляя ноющую боль отступать. Это было так несправедливо. Так больно. Что после всего, что он сделал, после всех его издевательств, он проявлял эту тихую, обезоруживающую заботу. Его пальцы поднялись выше, зарылись в её волосы у затылка и начали легко массировать кожу головы. Казалось, он нажимал именно туда, где хранилось всё её упрямство, все зажимы и бессонные ночи. По ее телу пробежала волна мурашек — но теперь уже не от страха или напряжения, а от чего-то совсем другого. Она поняла, что больше не может сопротивляться. Её голова сама собой откинулась назад, прижимаясь к его животу. Плечи обмякли. Она закрыла глаза, потому что иначе пришлось бы признать, как быстро и легко она приняла эту заботу. Больше не анализировала. Не защищалась. Просто сдалась. Она была готова на всё. Готова была позволить ему делать с ней что угодно, лишь бы он не останавливался. — Почему ты резко стал таким… — начала она, но голос ее был слабым, почти неузнаваемым. — Милым?.. — закончил он за нее, его пальцы не прекращали своего гипнотического движения. — … дурацким. Ана почти задремала, уткнувшись в его руки, когда услышала его шёпот: — Сперва работа, Романова. Всё остальное — потом. Обещаю, я дождусь.

***

Тихий виброзвонок заставил её подскочить, будто от удара током. Ана опустила взгляд на экран, и сообщение от Алекса казалось выжженным на дисплее: «Я заеду за тобой в полдень. В аэропорт успеем вовремя». Романова замерла с парой туфель в руках, перечитывая короткое, безапелляционное заявление, и в груди поднялся непрошенный стон отчаяния. Она так до конца не решила для себя, что пугало её больше: три часа в турбулентной зоне где-то над Европой или три часа в замкнутом пространстве кресел эконом-класса рядом с ним. Что ж, в борьбе с аэрофобией наметился явный прогресс. Мысль о падении самолета сейчас казалась почти спасительной альтернативой. Разбросанные по кровати вещи, чемодан, который намеревался треснуть по швам и никак не хотел закрываться — Ана лихорадочно перекладывала с места на место косметичку, пытаясь утрамбовать её так, чтобы поместился хотя бы еще один свитер. Лиза, сидя на краю кровати, сдерживалась от смеха, глядя на кислую мину подруги. — Я счастлива, что тебя забавляет мой психоз, но пожалуйста, попридержи любые комментарии, — проворчала Ана, швыряя туфли в сторону чемодана так резко, что они ударились о стенку и отскочили назад. Она снова принялась перебирать вещи, бормоча себе под нос: — Зубная щетка, паста, шампунь, расческа, аптечка, белье, пижама, тапочки, спортивный костюм, костюм для презентации, ноутбук, документы, деньги, зарядки… — Бритву взяла? — с абсолютно серьезным видом спросила Лиза, но глаза подруги блестели лукавым весельем — ровно столько, сколько нужно, чтобы довести Ану до белого каления. — Я надеюсь, что в Берлине тебе придется сверкать не только интеллектом. — Лиза! — возмущенно воскликнула Ана, запуская в неё скомканной футболкой. — Что «Лиза»? — не унималась та, ловко поймав футболку. — Не лишай свою «Матильду» шанса на культурную программу. — Никакого веселья, — проворчала Ана, но не смогла сдержать улыбки. — Я ничего не забыла? — Презервативы! — громко и радостно воскликнула Лиза, тут же получив удар подушкой в бок. — Очень смешно! Прямо оборжаться! — Прости, ты права! — сказала Лиза, мгновенно делая серьезное лицо. — Об этом должен беспокоиться Алекс. Романова мгновенно обернулась и отвесила подруге новый смачный толчок в бок, на этот раз рукой. Лиза снова залилась хохотом, и Ана поняла, что еще немного, и она прикончит подругу прямо здесь, на груде неправильно сложенных блузок, представляя, как тяжело будет оттирать пятна крови с ковра, когда экран телефона снова вспыхнул. «Я на месте». — Успокойся! И дыши носом! — сказала Лиза, приобняв её за плечи. — Всё будет хорошо. Вы справитесь. Вы хорошо поработали. Главное — презентация, а потрахаться в знак окончательного примирения вы всегда успеете. — Верно, — выдохнула Ана, стараясь успокоиться. — Главное — презентация. — Вот и всё, — улыбнулась Лиза, целуя её в щеку. — Тебе нечего бояться. И некого. Цветы я полью. Чемодан, наконец-то, поддался усилиям и благополучно закрылся. Романова схватила куртку, рюкзак, быстро перебросила через плечо ремень сумки с ноутбуком, оставила на тумбочке ключи, бросила на подругу последний обреченный взгляд и, неловко подхватив тяжелый чемодан, выкатилась за дверь. Ана спустилась вниз, стараясь сохранять на лице выражение холодной отрешенности. Она увидела темно-серый Forester, припаркованный у подъезда, и уверенно покатила за собой свой небольшой, но набитый до отказа чемодан. Алекс уже стоял рядом с машиной, прислонившись к двери, и наблюдал за ней с легкой усмешкой. «Только не споткнись, только не споткнись», — мысленно повторяла она, как мантру. Она нервно тащила за собой чемодан, колёсики которого, казалось, специально сопротивлялись. Он то и дело цеплялся за бордюры, спотыкался на стыках тротуарной плитки. Ана дёрнула его сильнее, но чемодан не поддался, колесико нашло единственную трещину в асфальте и намертво застряло. Чемодан качнулся и с глухим стуком завалился набок. — Та за что! — вырвалось у нее. Прежде чем она успела нагнуться, Алекс уже был рядом. Он без усилий поднял чемодан и, открыв багажник, закинул его внутрь. — Проблемы? — спросил он с той самой ехидной интонацией, от которой у нее сводило зубы. — Никаких, — проворчала она, забираясь в машину и с силой хлопая дверью. — Просто давай доедем до аэропорта без происшествий, ладно? — Как скажешь. Первые несколько минут они ехали в напряженном молчании. Ана упрямо смотрела в окно, считая проносящиеся мимо деревья, а Алекс — на дорогу, его пальцы ровно лежали на руле. Тишину нарушил виброзвонок ее телефона, оповестивший о новом голосовом сообщении от Лизы. Не желая прикладывать телефон к уху и отвлекаться от созерцания пейзажа, она, чисто на автомате, нажала на кнопку «воспроизвести», поздно осознав, что звук на телефоне включен на полную громкость. Салон машины наполнил веселый голос Лизы: «Я всё-таки настойчиво рекомендую задуматься о культурной программе для твоей Матильды! И да, насчет презервативов я не шутила. Надеюсь, Третьяков куда сообразительнее тебя, и обо всём позаботился. Целую, жду отчет!» Ей захотелось открыть дверь и выпрыгнуть из машины на полном ходу. Или просто раствориться. Превратиться в обивку сиденья. Что угодно, лишь бы не быть сейчас здесь. «Предательница», — мысленно сыпала проклятьями Ана. — «Иуда в юбке. Можешь бежать из страны, потому что когда я вернусь — ты труп!». Ну конечно. Почему бы и да. Мало ей было профессионального стресса, аэрофобии, неловкой поездки и нерешенного сексуального влечения к мужчине, сидящему рядом. Для полного комплекта не хватало только публичного обсуждения её гипотетической половой жизни и заботы о здоровье её «Матильды». «Спасибо, подруга. Очень помогла. Лучшая поддержка в мире». И только пережив все эти стадии, она медленно, с ужасом обреченной, которая идет на эшафот, повернула голову, чтобы встретить свою судьбу в лице озадаченного Третьякова. Алекс смотрел на дорогу, но на его лице было написано абсолютное недоумение. Он слегка нахмурил брови. — Матильда? — тихо переспросил он, словно пробуя слово на вкус. — Это твоя кошка? Ана молчала, моля всех богов, чтобы его мозг дал сбой и не сложил дважды два. Но она видела, как в его глазах медленно загорается огонек понимания. Сначала — удивление. Потом — догадка. И, наконец, на его губах появилась широкая, абсолютно дьявольская ухмылка. — А-а-а, — протянул он, и его голос был полон самого искреннего веселья. — Так вот, о ком речь. Не кошка, а киска… Берлинские каникулы Матильды, значит? А программа мероприятий планируется насыщенная? — Заткнись, — сцепив зубы, прошипела Ана, чувствуя, как ее щеки горят огнем. — Нет, я серьезно, — не унимался он, и его плечи тряслись от едва сдерживаемого смеха. — Я рад, что Лиза так заботится о безопасности… Матильды. — Третьяков! — Что? — он бросил на нее быстрый, лукавый взгляд. — Со всей возложенной на меня ответственностью заявляю, что вопрос с презервативами будет решён. Это было последней каплей. Его покровительственный тон, эта его спокойная уверенность… Она взорвалась. — Мне не нужны презервативы! — выпалила она, взбешенная его издевательствами. — Я на таблетках! И в ту же секунду, как слова сорвались с ее губ, она поняла, какую чудовищную, непоправимую ошибку совершила. Ана резко прикрыла рот ладонью, ее глаза расширились от ужаса. А потом, с тихим, сдавленным стоном, она закрыла лицо обеими руками, желая только одного — исчезнуть. «Господи, пожалуйста, пусть у него случится краткосрочная амнезия. Прямо сейчас. Или у меня. Инсульт тоже подойдет. Легкий», — лихорадочно молилась она, спрятавшись в спасительной темноте своих ладоней. — «Гениально, Романова! Просто гениально! Десять очков Гриффиндору за умение одним предложением разрушить всю свою конспирацию и выдать врагу главный стратегический секрет! Это всё предательские гормоны и его чертов парфюм. Соберись, Ана, ты просто нервничаешь из-за перелёта. Вспомни, какой умницей ты была последнюю неделю в офисе. Соберись, у тебя получится.» Она не выдержала и осторожно, почти не дыша, раздвинула пальцы, чтобы посмотреть на него одним глазком. Ухмылка исчезла с его лица. Алекс больше не смеялся, сосредоточенно смотрел на дорогу, но на его губах играла новая, тихая, абсолютно довольная улыбка. Он молча кивнул сам себе, словно только что получил подтверждение какой-то очень важной для него информации. — Не смотри так, — ледяным тоном отчеканила она. — Как? — тихо переспросил Третьяков, не поворачивая головы. — Так, будто ты только что выиграл в лотерею. Он усмехнулся. — А разве нет? Ана промолчала. Вместо ответа потянулась к сумке, достала солнцезащитные очки и резким нервным жестом надела их. Алекс бросил на нее быстрый взгляд, и его губы тронула легкая, понимающая улыбка. На улице был конец февраля, серость и туман, и ни одного намека на солнце. Её бессмысленная попытка скрыть от него свое лицо только в очередной раз позабавила его. Романова лишь плотнее сжала губы, упрямо глядя вперед через темные стекла. Он снова усмехнулся и, кажется, решил сжалиться. — Тебе станет легче, если я скажу, что получил от Глеба примерно те же инструкции, что и ты от Лизы? Ана резко повернула голову. — Какие еще инструкции? Подстричь газон и ждать у подъезда в полной боевой готовности? Алекс не смутился. Наоборот, он с трудом сдержал смех и, сделав вид, что серьезно задумался, ответил: — Про газон, кажется, речи не было… Да и, знаешь, моему… назовем его Алекс Младший… дополнительный уход за газоном не требуется. ТАМ идеальный порядок. — Алекс Младший? — Ана театрально приподняла бровь. — Ты ему льстишь. Интересно. А он откликается на Сашку? Или, может, на Сашеньку, когда у него нет настроения? Или на Шурика, если нужно быть особенно мужественным? Сашуууулечка. — Романова, прекрати. Ты его обижаешь. — То есть, «Шурик» ему не нравится? — не унималась она, в попытке перевесить баланс неловкости в его сторону. — Придумай прозвище поинтереснее, — Алекс покачал головой, поморщившись. — Боишься, что Алекс младший нас услышит и расстроится? Так и знала! Половая дисфункция вошла в чат. Он сделал паузу, а затем наклонился к ней чуть ближе, и его голос стал тихим, и полным убийственной иронии. — Не надейся… ты прекрасно знаешь, что с самооценкой и функциональностью у меня все более чем в порядке. Романова смотрела на его самодовольное, сияющее лицо, и в голове стучала только одна мысль: «Ненавижу». Она резко отвернулась к окну, чтобы он не увидел, как от бессильной ярости у нее раздуваются ноздри. — Все, — Ана села прямо, упрямо сжав губы, демонстративно игнорируя его присутствие, словно маленький ребёнок, объявивший бойкот. — Я с тобой больше не разговариваю.

***

Конец этой поездки в аэропорт наступил так же внезапно, как и начался. Аэропорт встретил её привычным хаосом — запах кофе из ближайшей кофейни, гул голосов, детский плач где-то в стороне, скрежет колёс чемоданов по плитке. Ана выскочила из машины так резко, будто воздух в салоне был отравлен. Рывком вытащила чемодан из багажника, закинула рюкзак на плечо и, не оглянувшись, зашагала к стойкам регистрации. Алекс же двигался медленно, с той самой расслабленной уверенностью, которая её так бесила. Он не торопился, не пытался её догнать, просто шел в нескольких шагах позади, словно прогуливался по парку, а не по аэропорту. Очередь тянулась медленно, но она стояла с видом человека, у которого всё под контролем: документы под рукой, спина прямая, лицо каменное. Внутри же бурлило раздражение. Ни слова, Третьяков. Ни взгляда. Это деловая поездка. И точка. Она получила посадочный талон, сдала багаж и пошла к зоне ожидания, даже не проверяя, следует ли Алекс за ней. Конечно, следует. Он всегда где-то рядом. В зале ожидания Ана опустилась в кресло, достала телефон, сделала вид, что углубилась в ленту, хотя держала его слишком крепко, будто собиралась раздавить экран. Гул объявлений над головой, запах бургеров из фастфуда и чужие чемоданы, проезжающие мимо, — всё это было фоном. — Твой план — игнорировать меня весь полёт? Она продолжала листать телефон. — Хорошо, — добавил Алекс после короткой паузы, присаживаясь на свободное кресло рядом с ней, и наклонился так близко, что тёплое дыхание коснулось её уха: — Значит, мне придётся развлечь тебя другим способом. Ана вздрогнула, но не позволила себе обернуться. Чёртов провокатор. Объявление о начале посадки прозвучало как спасение. Она первой поднялась, направилась к терминалу. Очередь к выходу, затем — коридор, запах металла и керосина, влажный февральский воздух, ворвавшийся в нос при выходе на трап. Самолёт оказался небольшим, и сердце Аны ёкнуло. Она нечасто летала, и последний перелёт превратился в бесконечную болтанку в грозовом облаке, с долгой, утомительной посадкой. От одной мысли об этом её ладони вспотели. Три часа. Надо просто продержаться три часа. Она зашла в салон с хвоста и уже мысленно готовилась к спокойному углу у окна. Но каким-то образом Алекс успел обогнать её и теперь сидел у прохода, предоставив ей место у окна с нарочитой галантностью. Ана тяжело вздохнула, ей пришлось, неуклюже подпрыгивая, закинуть рюкзак на багажную полку. Конечно, Третьякову хватило бы роста помочь ей и сделать это играючи, но он и не подумал вмешиваться. На своё кресло она бросила книгу, телефон и наушники. Осталось только пройти к нему, но его длинные ноги полностью загородили дорогу. Он сидел, довольный собой и своим преимуществом, не двигаясь, и ждал, когда же она заговорит и попросит его пропустить. Ана на секунду замерла, а потом упрямо развернулась к нему лицом. Ну уж нет, я тебя умолять не буду. Она молча скинула куртку и развернулась к нему лицом. На миг застыла в нелепо-провокационной позе недонаездницы, перекинув одну ногу через его колени. Её грудь оказалась прямо напротив его лица, руки, чтобы удержать равновесие, вцепились в подголовник его кресла. Алекс нервно сглотнул, его кадык дёрнулся. Он слегка поерзал на месте, а его глаза блеснули, губы чуть приоткрылись, словно он хотел что-то сказать, но Ана, воспользовавшись моментом, быстро перекинула вторую ножку и ловко приземлилась в своё кресло, как будто всю жизнь тренировалась для этого трюка. Спасибо маме, что в детстве отдала на гимнастику, спасибо папе за длинные ноги, — усмехнулась она про себя, надевая наушники. Ана открыла книгу на случайной странице и пристегнула ремень, удобнее устраиваясь в кресле. Она создавала вокруг себя кокон из привычных, успокаивающих действий, но украдкой поглядывала на Алекса, отмечая, как он нервно поправляет ремень безопасности. Её «невинное» движение недвусмысленно отразилось на его брюках. Чёрт, кажется, я слишком долго смотрю на его ширинку. Читать. Срочно читать книгу. Скоро взлёт. Самолёт ожил как одно большое животное. Голос стюардессы ровно и спокойно проговорил инструкцию, заглушая внутренний голос: «Пожалуйста, пристегните ремни. Выключите электронные устройства…». Она попыталась сосредоточиться на буквах, но слова расплывались перед глазами. Двигатели самолёта заурчали, и по корпусу прошла сильная вибрация, дублируя волну паники в её собственном теле. Взлёт и посадка — самое страшное. «Лучше бы я думала об Алексе младшем, а не о том, как части моего тела будут собирать по полям в случае катастрофы», — пронеслась в голове едкая, чёрная мысль. Первые толчки по рулёжной дорожке заставили сердце прыгнуть в горло. Она вдохнула, ладони стали липкими, ногти врезались в обивку подлокотника. Горло пересохло, дыхание стало прерывистым и острым. Самолет ускорялся, вибрации по корпусу нарастали, мир за иллюминатором сваливался и растягивался в серую плоскость, а в желудке возникло то самое тошнотворное ощущение падения, когда колёса отрываются от земли. В голове не осталось ни одной трезвой мысли, только животный, первобытный ужас. Ана почувствовала, как с ее уха осторожно снимают один наушник. — Эй, — мягко сказал Третьяков. — Смотри на меня. Она резко дернула головой. Его взгляд, полный серьезного, почти сурового беспокойства, встретился с её испуганным, хрупким, наполненным детского, иррационального ужаса. — Смотри на меня. Стюардесса объявила: «Набор высоты, просим оставаться на месте». Самолёт тряхнуло ещё раз. Его горячая, уверенная ладонь накрыла её руку, сжимавшую подлокотник. — Эй. Смотри на меня, Ана. Она не могла. Романова лишь зажмурилась сильнее, отрицательно мотая головой. Но он не отступал. Алекс мягко, но настойчиво отцепил её пальцы от пластика и взял её ладонь в свою. Её вторая рука тут же, инстинктивно, вцепилась в его, сжимая пальцы с отчаянной, болезненной силой. Ана подалась в его сторону, утыкаясь лбом в его плечо. Она пыталась спрятаться, исчезнуть, вжаться в него, чтобы не чувствовать этой вибрации, этого рева, этого ужаса. Она чувствовала запах его парфюма, тепло его тела, и это было единственными реальными вещами в этом разваливающемся на части мире. Его голос прозвучал тихо, почти как рокот, прямо у ее уха, перекрывая гул двигателей. — Просто дыши. Она не вслушивалась в слова. Она впитывала вибрацию его голоса, его спокойствие. — Ты же такая сильная и храбрая девочка, — продолжал Алекс, и его пальцы чуть крепче сжали её. — Не надо бояться. Не рядом со мной. Слова доносились до неё как сквозь толщу воды. Но что-то в них, какая-то первобытная, защитная сила, заставила ее чуть ослабить хватку. Ана приоткрыла глаза. Первое, что она увидела — их сцепленные руки. Ее — бледные, напряженные. Его — сильные, смуглые. И на костяшках его пальцев, прямо под ее ладонью, темнели чернильные цифры. 707. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Ана обвела большим пальцем контуры вытатуированных цифр. Семь. Ноль. Семь. Снова и снова. Шершавая от чернил кожа под ее подушечкой пальца. Это простое, монотонное движение превратилось в надёжный якорь, за который она упрямо зацепилась. Она сосредоточилась на этом ощущении. На том, как его рука не двигается, позволяя ей это делать. На тепле его кожи. На линиях цифр. Рев двигателей стал тише. Тряска прекратилась. Самолет выровнял курс. Ана все еще гладила цифры на его руке, уже не вслушиваясь в его слова, а просто ощущая его присутствие. Впервые за весь полет она смогла сделать глубокий, ровный вдох. Но так и не сказала ни слова.