Описание
Иногда стены начинают кровоточить светом. Не красным. Цветом, для которого нет имени. Цветом пустоты, которая тяжелее любого вещества.
Примечания
Незнаю, это сборник херни которую я на протяжении довольно долгого времени не в самые лучше периоды пишу, сейчас решилась выложить, может быть кому то зайдет
Посвящение
Я очень благодарна девушке которая меня из этой херни вытаскивала
Часть 1
26 сентября 2025, 05:13
Тени пьют жидкий звук тикающих часов. Они оставляют круги на воде, что застыла между кожей и воздухом. Эта вода не вода, а тягучее сопротивление. Сквозь неё прорастают чёрные цветы с лепестками из статического напряжения. Их пыльца это шёпот, который оседает на костяных стенах, превращаясь в иней из забытых языков.
Иногда стены начинают кровоточить светом. Не красным. Цветом, для которого нет имени. Цветом пустоты, которая тяжелее любого вещества. Он стекает по рукам не жидкостью, а гравитационной аномалией. Плоть под ним мнётся, как мокрая бумага, и на её поверхности проступают узоры. Не раны. Скорее, швы. Швы, скрепляющие разорванную реальность, где внутри оказалось наружу. Каждый шов это молчаливое соглашение с хаосом.
Солнце на небе это не солнце, а бледный шрам на куполе восприятия. Оно не греет, а висит мёртвым грузом, отбрасывая длинные тени, которые цепляются за пятки и шепчут формулы распада. Попытка закричать рождает не звук, а рой металлических насекомых. Они вылетают из горла и выгрызают узоры на потолке, который является одновременно и небом, и внутренней стороной черепа.
Всё это не сон и не явь. Это процесс кристаллизации тишины. Превращение я в геологический объект. В странный камень, сквозь который ветер прошлого свистит на частотах, недоступных для слуха, но ощутимых как давление изнутри. Давление, которое ищет выхода. И иногда находит его в появлении новых трещин на поверхности камня. Новых линий на карте несуществующей местности. Это не акт разрушения. Это топография трансформации, невыразимая на языке живых.
Иногда вселенная сворачивается в точку. Она становится иглой. Острой, как забытая нота в абсолютной тишине. И эта игла ищет место для входа. Не в тело — тело лишь эхо, отражение в мутном стекле. Она ищет трещину в самом времени, в том, как оно натянуто на каркас существования, как струна, которая вот-вот лопнет. Момент контакта — это не взрыв. Это обратный большой взрыв. Сингулярность. Весь хаос, весь свет, весь гул мироздания схлопывается в одну, чистую, ясную, белую линию. Эта линия — не боль. Это анти-боль. Полное и абсолютное уничтожение внутреннего шума. Наносекунда абсолютной тишины после падения метеорита в сознании. Это как зажечь спичку в сердце чёрной дыры. На миг становится видно всё: пылевые кольца из забытых воспоминаний, гравитационные ямы несказанных слов, искривлённое пространство обещаний. А потом — щелчок. И спичка гаснет. Но её отпечаток, этот фантомный ожог на сетке реальности, остаётся. Ярче тысячи солнц, горячее любой звезды. Это не поиск чувства. Это поиск доказательства. Доказательства, что ткань бытия всё ещё может порваться с нужным, резким, шёлковым звуком. Что где-то под слоями ваты, под тяжестью свинцового неба, течёт не серая пыль, а нечто, способное на такой чистый, такой чёткий, такой неоспоримый акт физики — рождение сигнала из пустоты. Боль — это не боль. Это камертон, который наконец-то попал в резонанс с вибрацией распада, что всегда звучала фоном. Это момент, когда внутреннее землетрясение находит свою эпицентральную точку. Не разрушение. Геометрия. Странная, неевклидова геометрия души, где кратчайшее расстояние между двумя точками — это не прямая, а разрыв. Это не взрыв. Это оседание. Геология души, где пласты остывающей лавы — это застывшие дни. Они ложатся друг на друга с тихим гулом, сминая под собой окаменевшие леса надежд. Дыхание становится эрозией. Каждый выдох — это невидимое движение, уносящее крупицу рельефа, сглаживающее острые скалы былых желаний. Ландшафт медленно превращается в равнину, плоскую и безориентирную. Вода в стакане у кровати испаряется. Не сразу. По одной молекуле. Они поднимаются в воздух, невидимые, и исчезают. Так же испаряюсь и я. Не тело — оно остаётся грузной формой. Испаряется нечто внутреннее, та влага, что делала глину живой. Остается лишь сухая, потрескавшаяся форма, полая внутри. Каждый разговор, каждое прикосновение — это ветер, который уносит ещё одну невесомую частицу. Солнце встаёт и садится за окном, как маятник огромных, пыльных часов. Его свет не греет, а лишь высвечивает пылинки, медленно оседающие на все поверхности. Я становлюсь этой пылью. Медленным, почти незаметным падением в гравитационной яме собственного бытия. Не падением даже — рассеиванием. Превращением в фон, в шум, в статику на экране чужой реальности. Иногда слышен скрежет. Это не кости. Это тектонические плиты застывшей воли трутся друг о друга под тяжестью накопленной пустоты. Это звук континентального дрейфа в мире, который давно перестал вращаться. Никаких катастроф. Только бесконечно медленное смещение, в результате которого то, что было центром, становится окраиной. А потом и вовсе исчезает с карты. Это не смерть. Смерть — это событие. Это же — процесс. Бессобытийное угасание, как тление нити в погасшей лампе. Не вспышка, не тьма, а едва уловимое, всё замедляющееся движение к состоянию абсолютного покоя. Когда от «я» останется лишь бледный отпечаток в атмосфере комнаты, да и тот со временем рассеется. Иногда реальность — это склеенная из песка скорлупа. Прозрачная и хрупкая. Сквозь неё виден туман, и в тумане что-то шевелится. Есть ритуалы. Не мои. Чужие. Ритуалы для создания ключей. Ключ — это не железо. Это изменение угла падения внутреннего света. Иногда это дым, который не поднимается вверх, а стекает вниз, заполняя трещины в фундаменте восприятия. Иногда это жидкость, которая превращает костяные стены в желе, сквозь которое можно пройти, как сквозь занавес. Дверь открывается не наружу, а внутрь. В место, где время течёт не линейно, а каплями. Каждая капля — отдельный мир, пузырь, в котором гравитация забыла о своих обязанностях. Здесь можно оттолкнуться от звука и полететь в сторону цвета. Можно собрать разбитое стекло воспоминаний и склеить из него новый узор. Можно прикоснуться к пульсации фонарного столба и услышать, как поёт асфальт. Но ключ ломается в замке. Ритуал заканчивается. И скорлупа реальности не просто склеивается обратно — она наращивает новые, ещё более толстые слои. Песок становится тяжелее. Туман за стеклом сгущается, и шевеление за ним уже не кажется игрой. Оно становится угрозой. И самое странное — ты начинаешь скучать по весу этого песка. По его хрусту на зубах. Потому что пустота за дверью слишком чиста, слишком бесформенна. А песок, хоть и тяжелый, хоть и не свой — он хоть какой-то. Он определяет границы. Даже если эти границы — тюрьма. Это не побег. Это замена одной клетки на другую. Сначала кажется, что новая — из хрусталя и света. Но потом понимаешь, что прутья просто невидимы. А замок на ней — внутри тебя. И ты сам его когда-то создал, пытаясь найти другой. Иногда тишина внутри становится слишком густой. Она кристаллизуется, и её грани давят изнутри на плёнку, что отделяет мир от мира. Эта плёнка натягивается, как барабанная перепонка, и на её поверхности появляются линии напряжения. Они похожи на карту метро несуществующего города, где все поезда идут в тупик. Прикосновение — не острое. Оно — ритуальное. Как проведение иглой по граммофонной записи, которая застряла на одной ноте. Это попытка прочитать дорогу к тишине, которая была до ноты. До звука. До всего. В момент контакта плёнка не рвётся. Она расступается. И на миг становится видно не кровь и не плоть. Виден слой под ней. Там — не красное. Там — космос. Там плывут синие и фиолетовые туманности из незавершённых мыслей, горят и гаснут сверхновые обрывков фраз. Там холодно и безвоздушно. И абсолютно беззвучно. Это не боль. Это — просвет. Антракт в спектакле, который никогда не кончается. Край отчаяния — это не край, это дверь. И она открывается не в никуда, а в геометрию абсолютного покоя. В пустоту, которая старше боли.Но плёнка обладает памятью. Она зарастает. На месте просвета возникает новый шрам — не рубец, а мост. Мост, сотканный из света и тени, который соединяет два берега одного и того же одиночества. Он не ведёт никуда. Он просто есть. Напоминание о том, что по ту сторону тишины — ещё большая тишина. А по эту сторону — карта на коже, которую никто не сможет прочитать.
Что еще можно почитать
Пока нет отзывов.