В памят(и/ь) фидейи

XXI Паря в невесомости, отчетливо видела, как вся моя жизнь разлетелась осколками разбитого витража. Через боль и звон в ушах я неслась в пропасть, пустота поглощала, пока не выплюнула на сырой холодный пол. В носу встала либо гарь, либо вода: что-то разъедало череп между переносицей и глазами, провоцируя слезы, вынуждая кашлять. Мышцы ныли, как после изнурительной тренировки. Из приятного: голова вновь опустела, разноголосица покинула меня, оставив за собой осязаемую тишину. Я сдавленно выдохнула, хотя, вернее сказать — крякнула, оперлась о ближайший предмет, который находился рядом (кажется, то была колонна), и огляделась по сторонам: помещение с черными стенами и колоннадами, освещаемое сотней перевернутых свечей в изящных золотых канделябрах. Воск капал в обратную сторону, он возвращался из воздуха на свечи, и даже огонь горел вниз. Асли сидела поодаль и терла глаза, сдавливала виски. Ощутила, что все делаю правильно. Будто видения, мое искалеченное сознание, вели меня именно туда, я достигла финальной точки. Я ошиблась, но тогда еще и не подозревала об этом, жаждала знаний и ответов, но не исцеления. — Асли, — подползла к ней, протянула к ней руку, но так и не рискнула коснуться. В ее глазах по-прежнему отсутствовали зрачки — сплошные бельма. — Ты как? — Будто в сердце кто-то влез и заставил его биться в новом ритме, — призналась Асли. — В каком смысле? — я села рядом. — Будто кто-то квинтэссенцию потрогал. — Что ж… — Не знаю, что, по мнению Асли, произошло и почему она вдруг заговорила со мной так, будто мы уже тысячи раз обсуждали нечто подобное, но я не понимала совсем ничего. — Это Тель-Ревир, — запоздало сообразила я, вновь окинув взглядом гостиную. — Как ты это сделала? — Не знаю. Просто я захотела… Подумала, нам обеим нужно. — Обеим? Я встала, отряхнула руки, хотя пыли в Тель-Ревире не существовало как явления, и поплелась к парчовым диванам, расставленным полукругом напротив камина. Увидев его, я замерла. Огонь всегда выглядел невероятно притягательно, но тот был совершенно иной, ворожащий своей дикостью. Он лип к верхней части камина, а пламя горело вниз. Бревна лежали там, где им и полагалось, но каким-то образом подпитывали огонь, опалялись, даже треск был самым настоящим. Но примечательнее всего в нем — искры летели из язычков пламени и возвращались в обугленные трещины в дровах. — Тут все по-прежнему… — задумалась я. Асли пожала плечами и протянула мне руку, я ответила тем же и помогла ей встать. — Не пойму, почему полезли перья. — Давай проясним, — оперлась я о спинку кресла, нервно жестикулируя руками и выписывая пальцами в воздухе замысловатые фигуры. — Ты фидейя. — Она кивнула. — Как и я. — Получается так. — Ясно, — я почесала лоб у самой линии роста волос, сжала переносицу и тихо захныкала: — Как-то все усложнилось. — Что не так? — Я знаю, что должна многое помнить. Знаю, что так работает фидэ, но беда лишь в том, что я не знаю, что нужно вспоминать… Как ежик в тумане. Все напоминало сладкий сон, такое головокружительное чувство наступает, когда не можешь осознать в полной мере происходящее: и радостно, и горестно одновременно. Наверное, именно это я испытала тогда: теплая ностальгия с забытым вкусом чего-то, смутно напоминающего радость. Я всегда любила истории про ведьм, фей и прочих волшебных созданий. Никогда не углублялась в мифологию, не искала тайные смыслы, но книги и фильмы, наполненные волшебством, обожала всей душой. В детстве часто воображала себя магическим созданием, колдуньей, которой подвластно то, что неподвластно другим, что управляю ветром, в иной раз приписывала себе дар ясновидения, эмпатию. Возможно, именно это и помогло мне не сойти с ума — моя вечная тяга к колдовству, к мистике. — Асли? На ее щеках и плечах продолжали проступать золотые перья, они переливались в свете свечей, мерцали роскошью, настоящим искусством — порождением чего-то омерзительно притягательного. Асли была бесподобна, на нее хотелось смотреть, не отрывая взгляда, а вместе с тем что-то в переменах ее облике кричало об угрозе, но я точно знала, Асли не причинит мне вреда. — Что это такое? — спросила я. — Моя квинтэссенция. Я пою, обрастаю перьями, точно сирена какая-то, — грустно улыбнулась она. — Разве сирены не русалки? — нервно усмехнулась я. Асли покачала головой: — Смотря в какой мифологии. — Стой, хочешь сказать, ты и впрямь сирена? — Нет, конечно. Это мифы, а тут реальный мир… — запнулась она. — Почти. Ну или, знаешь, тут ведь сложно судить. Названия мифических существ это не имя вида, а собирательный образ. Тель-Ревир был так же понятен, как всякому ребенку известно дыхание, как взрослому известно о родном, покинутом доме, об ожидающих впереди свершениях. Тель-Ревир был обителью каждой предшествующей фидейи, убежищем. Тогда я еще не знала, что он станет моей гробницей, но, быть может, ощущала? Предвидела? Потому и обязывала себя оставаться настороже, вместо того чтобы поддаться такому мягкому, влекущему уюту, умиротворению. На меня накатило ощущение, будто я стою горизонтально, но, естественно, то было совсем не так. Голова шла кругом, и я присела, ощущая, как земля уходит из-под ног. Под этим парящим чувством даже не заметила, как к стопе приблизилась ползучая тварь. Ее прохладная чешуя оставила влажную дорожку, пока та поднималась по щиколотке, к икре, минуя колено, опасно приблизилась к внутренней стороне бедра. Только тогда я подпрыгнула и завопила. Настоящий страх — лишь тогда он настиг меня в полной мере волной леденящего заряженного ужаса. — Тише! — послышалось со стороны лестницы и разнеслось по всей гостиной. — Не надо так паниковать. Не провоцируй их. Я резко обернулась и столкнулась с хитрым взглядом изучающих глаз. Девушка с короткими светлыми волосами, на чьих щеках переливалась от зеленого до золотого поталь. Ее обвивали невообразимые змеи, но девушка оставалась спокойна, будто не она была заложником ползучих гадин. — Не очень вежливо начинать знакомство так, Джилл, — отчитала ее Асли. — Ты ведь Элисон? Я Джилл Морроу, — игнорируя Асли, представилась Повелительница змей. — Привет… — единственное, что удалось сформулировать. Представляю, с каким глупым лицом я пялилась на нее. В средней школе читала много романов о том, как девушки попадали в гущу событий, сопряженных с чем-то сверхъестественным. Все фантазировала, какой бы смелой была я на их месте, критиковала поступки, хотя теперь сама умом не блистала. Так или иначе, настоящую историю не перепишешь, приходится лишь смириться со своим прошлым. — Привет, — она вскинула бровь, и изогнула губы в подобие улыбки, и двинулась вниз по лестнице. Змея, которая свалилась из моей штанины, как только я начала бешено прыгать, отползла назад к хозяйке. — Так вот, ты какая. Черное платье Джилл — легкое, атласное — развевалось на каждом движении ног, облаченных в изящные золотые туфли на высоком каблуке, отбивающие четкий ритм. Ритм хищника, настигающего жертву. Во мне боролись принятие истины и страх, что правда окажется воспаленной выдумкой, больным бредом. В том или ином случае все, что я знала о нашем мире, о действительности, пошатнулось. Как теперь полагаться на законы, на то, что зовут наукой, то, что мы считаем истиной? Как верить самой себе? Ведь вот она я — могу коснуться себя, ощутить тепло тела под ладонью. Но кто докажет, что я не заперта в собственной голове? Что не бьюсь сейчас в предсмертной судороге в окружении родных? Есть ли у меня вообще родные? Есть ли я? Быть может, я боялась, что как только приму происходящее за правду, то автоматически распишусь в билете до психиатрической лечебницы, а возможно, боялась ответственности, которая последует за принятием. — Должно быть, ты смущена, — подойдя вплотную, Джилл ласково провела рукой по моей щеке. — Хочешь чаю? Зеленое золото на ее лице растаяло, вид стал совершенно человеческий. Поняла, что ее глаза были совсем необычные только в тот момент, когда зрачки из змеиных полос превратились в круглые. Даже змеи сползли с нее и попрятались по темным углам. Я же старалась не думать о том, что на меня в любой момент могла напасть ядовитая рептилия. — Какой чай ты предпочитаешь? — Тут уже чай не поможет... — пробормотала я, разглядывая гостиную. — Там ведь есть, что покрепче? — кивнула в сторону кухни. Джилл взяла меня под локоть и повела к двери слева от камина, Асли засеменила за нами, не излагая никаких возражений. Кухня оказалась грандиознее, чем мне помнилось: алебастровые потолки, стены и пол, на их фоне обсидиановые столы и кухонный остров выглядели парящими в воздухе. Притом все казалось выполненным не из обычного камня, а того, который отдавал сиянием, легкостью и застывшим восторгом. — Понимаю. Тут есть немного древнего вина, на вкус кислятина. А покрепче... — Джилл потянулась к верхним полкам и тут же хмыкнула: — Ничего не осталось, прости. — Вино тоже сойдет... — Итак, Элисон, в чем дело? Обычно все, кто приходит в Тель-Ревир, не выглядят настолько растерянно. Ну, знаешь, мы вроде как все в курсе, что происходит, поэтому, — она молча откупорила бутылку, — Вельва говорила что-то о заблудшей, но ты же их знаешь, они не умеют изъясняться прямо. Все говорят загадками, а ты думай, что она имела в виду... — Вельва? — тупо переспросила я. Никогда не считала себя глупой, отличные оценки в университете и школе все же углубили мою уверенность в собственном уме, но тогда было сложно собрать по кусочкам несчастные мысли. Они все бились друг о друга, метались, как загнанные зверьки. — А можно чуть подробнее? Речь все же обо мне шла… — прокашлялась я. — Конечно, ее не так зовут, — ответила Асли. — Она так представилась. — А как узнать правду, когда она единственная прорицательница, да? — Джилл хохотнула и налила темно-багровое вино, от которого разносились почти мускусные ароматы, не внушающие доверия, и выпила все сама. — Прости, знаю, тебе нужнее. Гадость какая. На вот, — она вновь налила в тот же бокал и, скрипя ножкой о каменную столешницу, пододвинула ко мне. Потом налила еще для Асли и, наконец, наполнила до краев бокал для себя. Я глубоко гортанно вздохнула и схватилась за голову. Слов не осталось, мысли метались, никак не собрать воедино. — Тяжелый случай, — отметила Джилл, потягивая вино, разлив притом несколько капель на стол. — Каков он — твой эфир? — сквозь кислую мину спросила она, морщась от вина. — Не знаю. — устало уставилась на нее. Джилл продолжала закидывать меня несуразицей, в какой-то момент я просто перестала ее слушать. Накатило такое отчаяние, как если бы я оказалась на Луне без скафандра и всякого шанса выбраться оттуда. Сравнение вполне точное: Тель-Ревир располагается в эфирном пространстве, которое не подчинено ни времени, ни логике, ни законам физики — вВерхнем мире. Невозможно сказать, где он именно находится: в материальной реальности его не существует, он не расположен нигде, но в то же время есть везде и всегда. Пожалуй, последний факт в моем маленьком человеческом мозгу осваивался слишком долго. Даже сейчас я не могу в полной мере вообразить, как это — быть всегда и везде, но нигде и никогда одновременно. Это как пытаться представить бесконечность: для одних — это нескончаемая дорога, для других — пустота, но сама бесконечность до того грандиозна, что нашему слабому сознанию попросту невозможно воспроизвести этот образ, вообразить что-то более величественное и великое, нежели то, куда может дотянуться наша рука. — Что-то вроде явится под знаменем бури, столкнутся в кровопролитии равном хранящая птица право на жизнь и смерти верный предвестник… А дальше о том, что останется только один и у него будет важная миссия. — Но в этом мало смысла, — отвечала ей Асли, но и ее я слушала отдаленно. — Мне она сказала, что вмиг предначертанный я должна встать между мужчиной с багряными цепями и мужчиной, с перьями златом запятнанными, — закатила глаза Асли. — Ага. А за мной явится падший, чтобы сотворить божественное начало. Уже не помню, о чем я тогда так крепко задумалась, что пропустила целую лекцию от Джилл. Вероятно, снова пыталась вытеснить из головы нечто чужеродное. Чужеродное? Пожалуй, так фидэ и ощущалась. Нечто, поселившееся во мне, что должно было слиться с моей сущностью, но по какой-то причине не сумевшее. Джилл и Асли вели себя так, будто всю жизнь знали о фидейях, о своих способностях и о памяти. Позже я выяснила, что так происходило со всеми. Фидэ настигла их и срасталась с самим первоначалом каждой фидейи. Как приживается новое сердце после пересадки, как оно начинает циркулировать кровь, как поддерживает жизнь. Как становится неотъемлемой частью человека, такой, без которой его существование делается невозможным. — ...так вот, были еще сведения, как, например, некий англичанин Сомерсет, — все вещала Джилл. Я вздохнула, выставила перед ней ладонь, призывая помолчать. К счастью, она поняла меня без лишних слов. Я безмолвно потянулась к бутылке, игнорируя стоявший передо мной бокал, и тут же присосалась к горлу, отпивая глоток за глотком, стараясь не морщиться от кислоты и горечи старинного вина. — Я знаю, ты меня не послушаешь, но должна сказать, что так нельзя, — спокойно, даже скучающе заявила Джилл. Не отрываясь от бутылки, я кивнула. До конца оставалось пара глотков, но в меня уже не лезло. Отлипнув от вина, я вытерла рот тыльной стороной ладони и, глубоко дыша, вышла в гостиную, плюхнулась на диван, оперев руки о колени, и зарыла пятерни в волосах, до боли сжимая у самых корней. Вдох. Фидейя. Выдох. Тель-Ревир. Вдох. Асли — фидейя. Выдох. Джилл Морроу. Вдох. Кто такая Джилл? Выдох. Что есть я? Вдох. Вдох. Итейе. Итейе. Вот тогда-то я и отчетливо вспомнила. Итейе — древнейший клан охотников на нечисть, на наделенных квинтэссенцией. На нас, если быть точнее. Когда-то фидейи и итейе жили в том месте, где сейчас стоит Гриндельвальд: фидейи помогали людям, те им за это приносили подношения. Несколько семей по каким-то причинам объединились против них. Вероятно, испугались, а, быть может, завидовали, никто не знает, что там произошло. В общем, люди убили фидей во сне. Наша мать — Безымянная богиня — наказала их и всех их потомков проклятием. Они обращаются в ворон каждый раз, когда счастье вытесняет всякую боль. Со временем итейе превратили проклятие в дар, который использовали против нас. Я провела ладонями по лицу, потерла застеленные хмельной поволокой глаза, когда обнаружила, что руки трясутся. — Все хорошо? — Джилл глубоко вздохнула, скрыла свою сущность за человеческим ликом и медленно присела в кресло, ближе всех стоявшее к камину. — Я убила... — одними губами пролепетала я. — Кого? — Мальчика. Итейе. — Он напал на тебя? — Я судорожно покачала головой. — Ты защищалась. Ты бы не выжила, не сделай этого. — Меня все убеждали, что это был сон. Его никто не видел. Если честно, я почти поверила в это, — щеку обожгла слеза. За ней покатилась следующая, а за ней следующая, пока ресницы не стали сырые, а на лице не образовались широкие влажные дорожки. Момент слабости, о котором вспоминать совсем не хочется. Единственное, в чем я нуждалась, — привести в порядок собственные мысли. И точно не в Тель-Ревире. XXII Томас сидел на том же месте и, примостив подбородок на переплетенных пальцах, понуро и грузно изучал что-то вдали. Стоило мне показаться на лестнице, как он лениво обернулся и поднял ставший таким привычным добрый, внимательный, вопросительный взгляд. Мне не хотелось отвечать, я пожала плечами и молча подошла к большим окнам. Я желала вернуться к чему-то более привычному: почувствовать на лице гриндельвальдское солнце, провести рукой по прохладному стеклу и велюровой обивке дивана. Асли помогла мне с переходом, а после предпочла вернуться в Тель-Ревир. Пыталась сама, но оказалось, что совершенно не понимаю, как это делается, а потому без чужой помощи не обошлось. В доме было тихо. Томас не проронил ни слова. Тогда и вспомнила, что тот самый незнакомец в баре, внимание которого я так жадно хотела получить, теперь сидел в нескольких футах от меня, наблюдая за каждым моим вздохом. Я невесело усмехнулась и посмотрела на него в упор. Томас казался сдержанным, но ощущалось исходящее от него заботливое беспокойство. Я задумалась, быть может, была права, и есть какая-то скрытая причина в проявлении той участливости к совершенно незнакомому человеку? Медленно, почти измеряя до последнего дюйма свой шаг, зачем-то пытаясь сделать его симметричнее и ровнее, я подошла к дивану, стоявшему спиной к столовой. Я прочертила рукой по мягкой поверхности, будто погладила зверька. Прикрыв глаза, я откинула голову назад и тяжело вздохнула. Все перевернулось вверх дном, мир стал шире, необъятнее и непонятнее. Раньше казалось, что почти все, что происходит, так просто и логично. Не поддавалось никаким сомнениям ни одно рациональное объяснение, предоставленное серьезными людьми, сведущими в знаниях. А что теперь? Теперь я чувствовала себя не обманутой, но брошенной. Быть может, преданной. Но кем? Совершенно детское, глупое и наивное чувство, желание инкриминировать кого-то, чтобы стало легче. Но легче не становилось, да и упрекать было некого. Тем более, винить было не в чем. То, что я тогда испытывала, сравнимо с тем, как человек возвращается домой из стерильного госпиталя либо из долгого путешествия. Все свое начинает казаться чужим, а обычное — совсем непривычным. Будто знакомые вещи резко стали другими, кто-то забрал их, оставив точные, но бездушные копии. — Элисон. — Голос Томаса, похожий на шепот гриндельвальдского ветра, сопроводился скрипом ножек стула о паркет. Я открыла глаза, обернулась к нему и устало оперлась о спинку дивана. — Что-то случилось? — спросил Томас, подходя ближе. Я отрицательно покачала головой. — Все хорошо? — Кивнула. — Будешь молчать? — он понизил голос на два тона, отчего в животе, внутри, прямо под кожей пробежались мурашки. — Нечего говорить, — в горле пересохло, и слова получились такими же сухими и сыпучими. Я перевела взгляд в окно, пристроив подбородок на плече. Ветер колыхнул деревья, со стоявшего вблизи слетела очаровательная маленькая птичка. — Как Асли? — вновь спросил он, неумолимо, но мучительно медленно надвигаясь. — В порядке. Вроде… Извини, должно быть, мы отлучились надолго. Опустив голову, принялась разглядывать свои ступни. Белые носки приобрели сероватый оттенок там, где ткань прикрывала кончики пальцев. Когда Томас почти остановился на расстоянии шага от меня, мои ноги самовольно отодвинулись к основанию дивана, чтобы дать Томасу подойти еще ближе. — Вовсе нет, — он прошуршал почти в самую макушку. — Минут десять. Так что с Асли? В такой близи Томас казался настолько большим, что я ощутила себя совсем маленькой и беззащитной. — Перенервничала. — Вот как. Что-то в университете? — Мгм. — Ясно. Я подняла голову и вновь встретилась глазами с бездонными черными зрачками. Они походили на бездну, но не холодную, мрачную и страшную, а такую, в какой можно укрыться. Они походили на сам Тель-Ревир. То ли от этого осознания, то ли от почти интимной близости парня, одно только присутствие которого меня будоражило, дыхание сбилось. Сквозь приоткрытые губы Томаса так же судорожно слетали неровные выдохи. В мягкой, такой уютной тишине мы пялились друг на друга, вероятно, оба желая большего. — Мне не понять тебя, Томас, — прошептала я, хоть и намеревалась произнести в голос, первой прервав затянувшееся молчание. Он вопросительно нахмурился и очень слабо улыбнулся одним уголком губ. — О чем ты? — тоже шепнул он. — О твоем участии. Мы ведь почти незнакомы, почему ты помогаешь? — Я прикусила щеку изнутри. — Простая вежливость. — Скажешь так еще раз, я возжажду тебя ударить. — Я уже хотела ударить, чтобы почувствовать его тело под своей ладонью. Состроила серьезное, устрашающее лицо, но скоро тихо рассмеялась. Томас рассмеялся тоже. Тогда я впервые услышала его смех, такой шуршащий, как осенние листья, теплый, как чай с бергамотом. С щемящим чувством где-то между ребер я поймала себя на том, что хочу слышать его смех больше. Как Клеменс, очарованная голосом Ричарда, я привязала свое сердце к смеху Томаса. Быть может, то были не мои чувства? Быть может… Томас помог откинуть эти мысли, когда оперся руками о диван по обе стороны от меня, нависнув в опасной, головокружительной, сводящей с ума, жаркой близости. Горло само собой пропустило глоток. — Это так необычно? Разве ты не из родины джентльменов? — слова обласкали мое лицо, прокатившись от губ к подбородку. — Джентльмены сейчас сродни феям. Что-то сказочное, о чем все знают, но никто не видел. Я ловила себя на том, что изучала его: брови, тяжелые веки, ресницы, морщинки улыбающихся глаз, ровный нос, слегка потрескавшиеся губы. Томас задержал дыхание. Я тоже. Такое притяжение не испытывала уже давно. Рядом с ним блек весь мир, исчезал, делался таким незначительным. А в тот миг не оставалось ни фидей, ни итейе, ни болезненных воспоминаний, лишь тепло его тела, манящие губы, его дыхание, которое я хотела перехватывать снова и снова. Его близость была сродни буддистскому прозрению: зрение и слух стали острее, голова ясной, но все это было лишь для него одного, ведь, кроме нас, никого не осталось. И быть может, мы оба смогли бы забыться, но Томас резко переменился. Несуетливо, но спешно отпрянул. Во взгляде — разочарование. — Прости, — только и бросил он, после чего схватил куртку и покинул дом, оставив меня тлеющую в полнейшем замешательстве. На какие-то пару мгновений он стал моим оплотом, островком, где было спокойно и безопасно. Теперь я вновь оказалась посреди бушующего океана. XXIII На протяжении следующих дней Асли забирала меня в Тель-Ревир, а после возвращала в Гриндельвальд (мне хотелось спать в том месте, которое я понимаю, в замке уснуть не получалось). Вот только в какой-то момент перестало получаться переходить даже с помощью Асли, но она нашла решение. Пришлось проглотить свои чувства, причем буквально. На кухне мы сварили зелье, имевшее отвратительнейший запах (Асли уверила меня, что не стоит знать, из чего оно состоит, я была с ней полностью согласна). Я изучала темные коридоры, притом стараясь избежать всякого столкновения с кем бы то ни было. Знакомилась с чем-то, что ворвалось в мою жизнь, пыталась сделать его понятнее. Казалось, сам замок мне благоволит, ведь из четырех моих путешествий я ни разу не столкнулась ни с Джилл, ни с ее змеями, ни с другими фидейями. Замок оказался огромным, несколько этажей, длинные коридоры, множество комнат. Все было интуитивно понятно, будто я вернулась куда-то, где раньше бывала, те же пустые черные стены, те же свечи, те же неистово светящиеся кристаллы, прорастающие прямо из обсидиановых потолков. Нашла коридор с двенадцатью дверьми, которые отличались от всех остальных в Тель-Ревире и друг от друга. На каждой резные замысловатые узоры, какие-то сюжеты. Одна из дверей манила, ворожила, но я не рискнула туда заглянуть, боясь, что там кто-то есть. Зато огромные двустворчатые двери библиотеки, такие, какими я всегда представляла врата в Ад, оказались открыты. Оттуда доносился шепот страниц, а меж стеллажами, уходящими под высоченные потолки, витала сама история. Никогда не была сентиментальной, но от увиденного глаза защипало, к горлу подкатил ком. Я знала, что там не просто книги: то были архивы дневников фидей, учебников, книг с заклинаниями. Там собран весь опыт двенадцати дочерей Безымянной. Все упоминания фидей и итейе, забытые людьми, хранились здесь. Прислушавшись, убедила себя в том, что там никого нет, и шагнула внутрь. В библиотеке менялся даже воздух, почему-то был свежее, будто я попала не в ту часть замка, которой принято покрываться драгоценной пылью, а в настоящий лес. Один лишь взгляд наверх прояснил все: стеллажи в выси обращались в вековые, дюжие деревья, что царапали кронами сами облака. Я прошла вглубь, не удержалась от того, чтобы провести рукой по корешкам. Тетради и книги выглядели так, будто их только-только кто-то разложил в постылом безупречном порядке. Архивы не постарели ни на секунду, тогда как написавших их женщин уже давно нет в живых. Не все фидейи вели записи, некоторые вовсе не умели писать и читать. Я взяла пару дневников и присела на массивном подоконнике. Это стало моей новой одержимостью. Всякий раз я брала что-то новое, выискивала потаенный смысл в каждой строчке, но они писали о том, что нам и без того известно. Эти записи нужны были для них самих, как химики записывают формулы, чтобы не забыть, или мама фиксирует рецепты. Память фидейи оказалась крайне странной штукой. Как у всякого человека, у нее есть лимит. Запоминаются, надежно откладываются лишь некоторые воспоминания, зачастую не самые важные. Эта огромная свалка ненужных фрагментов чужих жизней зовется фидэ — даром. Кто-то предполагал, что память нужна для того, чтобы, принимая фидэ, новая фидейя знала о том, какая ответственность ложится на ее плечи. Иные полагают, что такова связь поколений. Третьи писали, что фидэ — огромная батарейка, которая заряжается от каждой новой фидейи, но для чего — неизвестно. Разумеется, были и те, кто счел фидэ проклятьем. «Открыв абхиньянья, я обрела не только зрение, слух, память и сиддхи, но и нечто ранее неведомое. То, о чем не говорил ни один учитель. Мне стали подвластны силы самой природы: дожди и засухи, ветры и тишь — отныне я могу приложить к тому руку. Но пользоваться тем боязно. Дар это или проклятие? Быть может, таково мое испытание? На искушение». «Итейе настигают нас всякий раз, не знаю, как им удается. В городах ходят слухи о создании оружия, которое позволит убивать, не приближаясь к цели более (приписка сверху: «ружье»), чем на четверть мили. Охота станет для них пустяком, а для нас – сущим адом. Порою мне мыслится, что за свое греховное убиение дочерей они не прокляты, а напротив – благословлены, когда прокляты мы на вечное мучение быть добычей и помнить все тяготы борьбы за жизнь». «Сколько помню, нас всегда было двенадцать. Ни больше, ни меньше. Первые фидейи — фидейи, что привели дар на землю с благословения матери — Безымянной богини — положили начало целой эпохе фидей, вот только о них нет никаких упоминаний, кроме как в архивах Тель-Ревира. Впрочем, как и об итейе. Словно нас и не существовало вовсе. Примечательно, что итейе — проклятый род — и свое наказание несут по праву рождения, когда фидэ выбирает будущую фидейю по неведомому принципу. Все мои предшественницы имели разные дары, разные таланты (мы зовем это квинтэссенцией, сутью фидейи), все из разных концов мира. У остальных так же. Лишь Первая дочь неизменно провидица. И все же, почему мы вне общей памяти?» «Тель-Ревир стал моим спасением. Убежищем. В Пальмиру прибыли некие люди, говорят они дико, почти несуразно, а одеты совсем убого. Кто бы знал, что они пришли по магии, отнять ее у римского народа и пустить в небытие. Словно даром богов, ниспосланием самой Дианы мне пришло заклинание, оно вертелось на устах, достаточно был лишь разомкнуть их, чтобы сокрыться от итейе, не позволить им толкнуть к Оркусу». «Я прибыла в Гриндельвальд. Кэролайн — Первая дочь — отчетливо помнит, как ее самая первая предшественница вышла из этих земель. Тогда здесь располагалась маленькая деревушка с пятью домиками и десятью семьями, ныне тут развивается настоящее поселение. Кэролайн счастливится знать не только прошлое, но и будущее (и тем, и другим не считает нужным нас обременять, невзирая на уговоры, приводя нас в досадное положение). Безымянная спустилась на землю именно в этих местах, где горы уходят к небесам, такова была ее божественная лестница. Здесь же она благословила женщину выносить ее дитя, а после и привести на свет первую фидейю. Кэролайн утверждает, эти места до сих пор хранят следы ее присутствия и будут хранить еще долгие годы. В том есть правда, я ощущаю божественную силу на себе и надеюсь раскрыть свой дар». — Ты на верном пути, — шепнула Клеменс мне в ухо. Я резко обернулась в поисках источника голоса. Никого не было. — Все хорошо, Элисон, — заверила она меня. — Теперь ты преследуешь меня наяву? — грузно выдохнула я. — Только в Тель-Ревире. — Я не понимаю, почему мне так больно. Почему остальные срослись с фидэ? Они будто всю жизнь так прожили, что не так со мной? Принятие или апатия, но я все же впервые разговаривала с Клеменс спокойно. Мне нужны были ответы, но спросить могла только ее. Как минимум по той причине, что других видеть не хотела, а с Клеменс особого выбора не оставалось. — Не знаю. Кажется, у кого-то такое уже случалось, но не знаю, когда и у кого. — Чудесно… — Но знаю, что есть заклинание. Единения памяти. Называется einhidad dö moramel. — Я буду искать его вечность… — Оно в одной из больших книг заклинаний. — Спасибо, — съязвила я. — Только вряд ли она называется «Одна из больших книг заклинаний». Их тут по меньшей мере тысячи. До верхних полок при всем желании не дотянусь. Если только не подскажешь заклинание на левитацию или… Ну, не знаю… Как превратиться в фею с крыльями? — Не смешно. Ты далеко не фея, милая. Ты самая настоящая ведьма. А рыжие волосы и злой язык — это то, за что в Средние века тебя бы сожгли на костре. Спроси Ивет. Она поделится своей историей. — Я знаю Ивет… Ну то есть… Помню. — Ивет была сильнейшей. Такого мощного эфира, как у нее, не было ни у одной фидейи. В целом наши дары очень разные, но Ивет была особенной. Я думаю, в ее дневниках ты найдешь много интересного. — Что такое эфир? — Это твое потустороннее начало, что-то, что привлекло в тебе фидэ, образовало твою квинтэссенцию. Она была права. Ивет знала все: от простой языческой тарабарщины до сложных рецептов самых невероятных зелий. Она умела готовить исцеляющие снадобья, которые за одну ночь умирающего ставили на ноги; знала, как правильно обращаться к высшим силам, чтобы получить желаемое. Один за другим я стала заучивать ее дневники, чувствовала себя безбожно отстающей в какой-то гонке, неправильной фидейей. Но заклинание на единение памяти так и не нашла. В дневниках Ивет было много разных заклинаний, но большинство оказались слишком сложными для запоминания. Я должна знать язык фидей, ведь его знали все мои предшественницы, но не знала, а потому могла лишь коряво произносить нужные слова на английский манер и надеяться, что те сработают. Самыми простыми оказались на поиск пути и свет. Их я смогла попробовать сразу, хоть и получилось не с первого раза. В летописях об Итэ информации не так много, известно лишь то, что он положил начало роду итейе, наградив их силой ворона, но те сочли себя санитарами земли, а потому открыли охоту на всех существ, до которых только могли дотянуться. И все же мне всегда казалось, что его роль в этой истории куда значительнее, чем предстает на первый взгляд. Уверена, об Итэ мне полагалось знать едва ли не больше всех. Его знала далеко не одна моя предшественница, хотя сложно судить, со сколькими он также успел поиграться. До боли обидно оттого, что он сделал с Ивет. Та роковая встреча с каждым новым упоминанием его имени рвется наружу, история просит быть рассказанной, да только слушателя, кроме меня самой, не найти. В записях Ивет я нашла еще и любопытные схемы, разве что не уверена, насколько те правильные. То есть, ведь когда-то верили, что Земля плоская, поэтому и Ивет вполне могла ошибаться. Если я верно трактовала, то потенциальную фидейю от обычного человека отличает наличие эфира (так и не узнала толком, что это такое), он рождается вместе с человеком, а затем мешается с личностью и формируется квинтэссенция (тоже совсем неясно, что она из себя представляет). Тем не менее вопросов осталось еще много, но ответы оказались разрознены, тяжело свести воедино. Поэтому я обратилась к памяти Ивет, но нашла в них нечто иное, возможно, более ценное, хотя тогда мне так не казалось. Наконец кажется, что я близка к разгадке. XXIV Все могло складываться значительно лучше, не думай я о Томасе в самые неподходящие моменты. То чувство не смахивало на влюбленную одержимость, я не раздевала его в мыслях, не планировала свадьбу, даже не желала, чтобы он внезапно оказался рядом. Хотя нет, хотела… Наверное, я действительно тосковала по нему, как по тому, кто проявил участливость и заботу, быть может, испытывала легкое чувство вины за то, что не отплатила за его доброту в полной мере, а вместе с тем не могла унять горящий стыд от одной только мысли подступиться первой. Мне хотелось, чтобы это сделал он. Вместе с тем не переставала думать о том, с кем его видела тогда — в Хижине Бергли. В некотором смысле фидэ была благодатью, ведь не давала мне совсем утонуть в мыслях о том, с кем мне не стоило, да и, вероятно, не суждено, быть вместе. Все больше и больше мне казалось странным, что все вели себя так, будто фидэ — это не меньше, чем ниспосланное Богом благословение, которое мы принимаем как чудесный нектар, а он открывает наш разум высшему. На деле же я помнила лишь странные, несвязные обрывки. Никаких знаний, совсем ничего. Уставшая от нескончаемой пыльной тиши, я покинула библиотеку и вновь двинулась по коридорам. От массивных дверей прямо, минуя длинный пролет, затем налево, по лестнице вниз и в единственный коридор, завершающийся очередными громоздкими дверьми. Выйдя из них, попала в подобие того самого места в доме, где принято снимать обувь и верхнюю одежду, никак не могу вспомнить название. Пара зеленых диванов у бежевых стен, над ними длинные прямоугольные зеркала. В приглушенном свете нескольких свеч я взглянула на свое отражение. Там была я и не я одновременно: тело едва скрывала тонкая шифоновая белая сорочка до самых щиколоток, поверх головы накинута такая же вуаль. Под одеждой виднелось все: и изящные изгибы талии, и бедер, и небольшие груди. Рыжие волосы выбивались на фоне молочной кожи. Та, что взирала на меня с той стороны зеркала, завораживала, ее взгляд выразительных зеленых глаз пленял, звал за собой. Я чувствовала себя ее рабыней, готовой на все, лишь бы дотронуться до алых губ. Я уже тянулась к прохладной стеклянной поверхности, представляла обжигающий холод прикосновения к истинной красоте. — Суть, — подсказала Клеменс. — Что это значит? — Здесь ты видишь свой эфир, — пояснила она. — Моя суть в том, что я девушка в белом маркизете? — Смотри глубже. Это зеркало специфично, у него есть характер, но, судя по всему, ты ему нравишься. — Откуда оно тут? — Я создала. Наверное, поэтому оно ходит по Тель-Ревиру за тобой по пятам. — Ходит? — Ты совершенно невнимательна! — раздосадовано воскликнула Клеменс, но в тот же миг дверь распахнулась, и все рухнуло. Снова стало совершенно обычным. — Так и знала, что ты здесь! — воскликнула Джилл, когда за ее спиной послышался взрыв смеха. Взглянув на двери, противоположные тем, из которых вошла я, увидела компанию из двух девушек. Джилл взяла меня под руку и потащила в сторону гостиной с тем самым странным камином. Брошенный прощальный взор на зеркало остался без ответа — там уже было пусто, в отражении только инверсивный вид той же комнаты. — Эли! — Джилл присела на мягком кресле. Рядом с ней сверкали любопытными взглядами еще две незнакомые мне девушки. — Это Минсо, — она указала на миниатюрную азиатку с длинными черными волосами в черном брючном костюме. — Дэрия. — Дарья, — холодно поправила девушка с каштановыми волосами, собранными в легкий хвост, с небрежной челкой и грузным взглядом ясных, голубых глаз в атласном перламутровом платье с черно-золотыми отливами. — Она русская, — растолковала Джилл. — Она тебя отлично понимает, — парировала Дарья, когда я поняла, что все мы говорим не на человеческих языках. Даже мне подчиняется язык фидей. — Рада знакомству, — улыбнулась я почти искренне. Почему-то среди них в обычных джинсах и рубашке я чувствовала себя совсем не к месту, будто пришла на костюмированное мероприятие в слишком будничной одежде. — Ну как погуляла по замку? — Минсо мило, но клыкасто улыбнулась. — В смысле? — стушевалась я. — Минсо чувствует эмоции. Она сказала, что по Тель-Ревиру шастает одна заблудшая душа, она смущена и жаждет ответов. Щеки тут же вспыхнули. Я была уверена, что никто не подозревает о моих маленьких вылазках. По большей части, вероятно, я была не столько смущена разоблачением, сколько вновь разбита собственной наивностью. Глупо было полагать, что в замке ведьм никто, кроме, Асли не в курсе, что по коридорам, подобно крысе, бегает маленькая бестолковая фидейя. — Кицунэ, Джилл. Называй вещи своими именами, — злобно сверкнула Минсо глазами. — Моя семья — древнейший род, а ты все стесняешься произнести это вслух. — Ладно, кицунэ. Что бы это ни значило. Довольна? — Не переживай. Все мы проходили почти то же самое. Только вот знаешь, я очень хотела с тобой познакомиться. Увидеть собственными глазами, — Минсо особенно демонстративно проигнорировала Джилл, вздернув очаровательный маленький подбородок и сверкнув большими черными глазами. — Почему? — Твои чувства отличаются, — она бережно провела рукой по волосам, свисающим справа, и перекинула их назад. — Наверняка Первая — тоже лакомый кусочек, но пока из всех фидей, с которыми мне довелось познакомиться, ты единственная, в ком есть что-то не просто сверхъестественное, скорее, потустороннее. Не буду спрашивать о квинтэссенции, ты и так смущена. — А вы… Вы какие? — Сложно сказать. Первая провидица. Остальные в придаток, — пожала плечами Минсо. — Вообще-то, я… хотела бы узнать больше. Мне непонятно, почему вы все так легко приняли фидэ, сказать честно, кажетесь мне немного нездоровыми на голову, и, не будь я в волшебном замке, была бы в том уверена. — Что ты хочешь знать? — впервые с начала беседы встряла Дарья. — Что такое эфир, квинтэссенция или все это? Все никак не могу выудить из головы. Отвратительное ощущение: я знаю, что знаю, а дотянуться не могу… — Видишь ли, фидэ — очень необычная колдовская сила. — Она взяла со столика чашку чая и отпила так элегантно, будто находилась на приеме у самого короля, не иначе. — Не знаю, какие у нее границы. С фидэ мы получаем воспоминания каждой предшественницы, а вместе с тем что-то особое, чего нет ни у кого другого. По сути, фидэ неизменна и вечна, она лишь меняет носительниц. Всего фидэ двенадцать, как дочерей Безымянной. В одно время могут жить не более двенадцати фидей. На одну фидэ не может быть двух фидей, так же как не могут жить два человека от одного сердца. — То есть вы не помните тех женщин, которых помню я? — Как и ты не помнишь тех, кого помним мы, — ласково улыбнулась Дарья. — Как вы сюда приходите? — спросила я то, что больше всего беспокоило меня в последние дни. — А как ты дышишь? Как видишь? Как слышишь? Как ты ешь? — закидывала вопросами Минсо. — Посыл ясен, — прервала я ее. — Почему я так не могу? — Вопрос интересный. Едва ли кто-то даст точный ответ, — Дарья размяла шею. — И как исправить тоже неясно? — нахмурилась я. — Едва ли… — протянула Минсо. — Вообще-то, — задумчиво проговорила Джилл. — У итейе водится вещь… Как же она называется? — Я понятия не имею, о чем ты говоришь, — Минсо скрестила руки на груди. — У него нет названия, — неожиданно для самой себя выдала я. — Просто ключ. Ивет была причастна к сотворению оружия против фидей, притом того в полной мере не осознавала. Вновь прослеживается нить, ведущая к Итэ, однако ответ по-прежнему оказывается скрыт за пеленой, будто хожу вокруг него и не вижу в упор, но точно знаю — он там есть. Это жутко злило. — Вероятно, так. Известно, что благодаря ей Рэймонд скосил всех предыдущих разом, — продолжила Дарья. — Нам это мало чем поможет, — грустно выдохнула я. — Поможет, — глаза Джилл заискрились озорным азартом. — Как? — Элисон, ты производила впечатление умного человека. Если у тебя будет такая штука, ты сможешь сама беспрепятственно приходить сюда. — Украсть предлагаешь? — пискнула я. — Забрать свое, — поправила меня Джилл. — Украсть. — Забрать то, что должно оставаться у фидей, — не отступала она. — Это все еще воровство. — Элисон… — Что? — Да или нет?! — Да… XXV Поутру единственное, чего мне хотелось – смыть с себя пот и болезненные ощущения долгого сна, а потому, быстро раздевшись, залезла под душ. Под очень горячий душ, который отлично компенсировал отсутствие тактильных контактов с людьми. Но ничуть не компенсировал отсутствие Томаса в моей жизни. Казалось совершенно нечестным, что он ворвался вихрем, заполонил все пространство, не оставив возможности дышать чем-то иным, нежели им. Только им одним. Я коснулась кончиками пальцев шеи, воображая, что это его теплые касания. Представила его дыхание на губах, испустив неровный выдох, скользнула рукой ниже, провела по животу, двинулась книзу и остановилась там, где кожа чуть менялась, становясь мягче и нежнее. Тогда не то от жара воды, не то от томящего желания на щеках вспыхнул пожар, он перекидывался к вискам, застилал взор туманом, опустошал мысли от всего, кроме того, что их будоражило. Простояв около получаса под струей почти кипящей воды, я быстро помылась любимым гелем с кокосовой отдушкой и вышла из ванной нагишом, лишь обернув полотенце вокруг головы. Не упустив момента покрасоваться, повертелась у зеркала. Я выглядела действительно хорошо, но лишь если смотреть издали. Никогда не могла понять, нравлюсь ли я себе: в одни дни готова была переспать с собственным отражением, в другие плакала над отвратительными фотографиями. Натянув хлопковое нижнее белье и черную льняную сорочку, нанесла на волосы увлажняющие средства, расчесала их и покрутила, как лопасть вертолета, чтобы стряхнуть лишнюю влагу. Попутно забрызгала зеркало, недавно отмытое в приступе особой ночной чистоплотности. Потом, недолго поразмыслив, приготовила утреннюю порцию черного чая, вышла на крыльцо, присела на ступеньку лестницы у двери и решила дождаться момента, когда солнце поднимется. Обычно это происходило быстро. Вспомнилось, как в школьные годы во время каникул я любила залезать по ночам на крышу дома, оттуда встречать рассвет. В те моменты все выглядело таким, будто наложили правильную цветокоррекцию, даже воздух казался другим. Все еще влажный, но не удушающий своей тяжестью. Когда я вернулась в дом, Асли по странному обыкновению, как ни в чем не бывало готовила нам завтрак. Я молча присела за стол, ждала, что она заговорит первая. — Сегодня не просто глазунья, будет мэнэмэн. Уверена, ты еще не пробовала. — Скоро мне нужно будет вернуться в Лондон. Надо подготовиться к учебе. Давай сходим куда-нибудь, отдохнем? — Элисон, ты фидейя. Мы можем являться сюда в любой момент, когда захотим. — И все же. — Хорошо. — Она поставила на стол сковороду, чайник и чашки, разложила тарелки и столовые приборы. — Куда ты хочешь? — Туда, куда ты поведешь, — в ответ улыбнулась я, стараясь делать вид, что между нами действительно ничего не произошло. Но ведь и правда ничего не произошло. — Ты говорила, что убьешь за СПА, — она отпила чай. — Вот туда и сходим. И действительно пошли. Процедуры прошли фантастически, хотелось бы заявить, что незабвенно, но, как оказалось, очень даже забываемо. После мы отправились по магазинам, вместе с тем я надеялась, что внезапный гомон голосов в голове вновь не испортит мой день, кричать на людную улицу совсем не хотелось. Накупив местных деликатесов, сувениров, одежды и прочей ерунды, зашли пообедать в «C und M». Погода стояла отличная, было на редкость тепло, а потому мы решили присесть на террасе. Я заказала равиоли из рикотты со сливочным маслом и Грана Падано, Асли выбрала равиоли с помидорами и моцареллой, с базиликом и соусом песто. Обе взяли черный чай с местными травами. Тот обед был особенный. Я запомнила и сливочно-сырный вкус блюда, и аромат чая, и то, как солнце слепило глаза, и дуновение совсем невесомого ветерка. Это был миг, когда все замедлилось. Вернулось в привычное русло, будто никогда ничего не происходило. Мы шутили, от души смеялись, не было никакого напряжения, быть может, обе понимали, что в скором времени предстоит непростой разговор, а потому отдавались моменту без остатка, делая вид, что по-прежнему можем жить совершенно обычной, привычной жизнью. — Интересно, местных не тошнит от гор? Ну то есть… Они ведь здесь повсюду. Мне кажется, это надоедает, — интересовалась я, покончив с равиоли и просто попивая чая, любуясь вершинами, теряющимися в сизой вате облаков. Асли намеревалась ответить, даже открыла рот, но, заметив что-то за моей спиной, быстро прикусила язык. Я обернулась посмотреть, что ее так озадачило. Уверенным шагом к нам приближался Доминик. — Доброго дня, — улыбнулся он. — Привет, — я пыталась быть максимально дружелюбной ради подруги, когда сама она лишь натянуто улыбнулась и едва слышно поздоровалась. Обстановка резко переменилась, спокойствие стало тревогой, мне стало невыносимо, будто оказалась под перекрестным огнем. — Ник, — подступилась я, чтобы разрядить обстановку. — Ты ведь местный? — Родился и вырос в Гриндельвальде, — не без гордости ответствовал он. — Горы тебя не смущают? Они ведь везде — куда ни глянь. Он сахарно улыбнулся. — А вам не надоели небоскребы? Они ведь тоже везде. — Вопрос исчерпан. Я переводила взгляд от Доминика на Асли и обратно, ожидая, что она освободит меня от необходимости общаться с ним, но Асли не спешила присоединиться к беседе. Откровенно, выглядела она очень странно: была дерганой, трусила ногой под столом и таращила глаза куда угодно, только бы не ловить взгляд Доминика. А когда посмотрела мне в глаза, я поняла, что подруга в ужасе. — Асли… Мне нужно в уборную. И нужна будет помощь, — поджав губы, я неловко кинула взор на нее, а после и на Доминика. — Конечно, идем. Ник, ты ведь присмотришь за вещами? — как-то особенно холодно бросила Асли. — Непременно! Стоило нам зайти внутрь ресторана, как она схватила меня за руку: ее кисть дрожала и была страшно обледеневшей. — Что случилось? — шепнула я. — Идем, — проскрипела она сквозь сжатые зубы. Мы закрылись в одной кабинке. Асли сделала несколько судорожных вздохов. — Эли, он ведь итейе… — прохрипела она, тогда я поняла, что на ее глазах навернулись слезы, а мой затылок сжали тиски мурашек. И все же странно, что почувствовала это Асли только тогда. Где-то глубоко внутри сидит четкое ощущение, что этому были предшествующие события, но все никак не могу припомнить, какие именно. — Как ты это поняла? — спросила я и тут же ощутила, как тревога чем-то тяжелым опустилась в желудок и натянула его в струну. — Да от него же за милю несет мокрым цыпленком! — возвращая самообладание, Асли тревожно хихикнула, а я в ответ невесело улыбнулась. — Я ничего не почувствовала. Ну ладно. То есть ты действительно это поняла по запаху? — Нет, конечно! Просто осознала. — Отличное объяснение! Допустим, хорошо. Так что будем делать? — Странно будет просто взять и исчезнуть. Надо возвращаться домой. Дура, как я сразу не поняла... Наверняка в Гриндельвальде каждый второй итейе или еще какая-нибудь дрянь, которая обязательно захочет нас убить. — Асли, я тебя совсем не узнаю… — Прости. Это очень тяжело. Ты понимаешь, будто я вдруг прозрела. Будто мне внезапно открылось совершенно все. Все стало понятным. — Нет, не знаю. Мне сделалось только сложнее, я никак не могу привести в порядок собственные мысли, не говоря уже о… — почему-то произнести то слово оказалось очень сложно. — Фидэ. — Мы обязательно что-нибудь придумаем, — она погладила меня по плечу и ласково улыбнулась. — Жаль, ты не можешь переноситься в Тель-Ревир без моей помощи… — Может, скоро смогу. — Ты поняла, как это делается? — Не совсем. — От разбушевавшихся нервов я больно дернула заусенец и тут же приложила палец к губам. — Не говори загадками… — Мы собираемся кое-что украсть, — пробубнила я едва слышно. — Что? — На самом деле, страшнее всего не что, а у кого… — Элисон, ты меня с ума сведешь! — всплеснула руками Асли. — У итейе. — Как нашкодивший ребенок я глядела на Асли исподлобья, ожидая лавину негодования. — С ума сошла? И меня за собой тащишь. Мы это еще обсудим. — Нечего обсуждать, — шепнула я, покидая кабинку. Асли неодобрительно на меня зыркнула. Асли помыла руки, привела себя в чувство, вернула самообладание, глубоко выдохнула, и мы прошли к столу. — Я думаю, нам пора, — очаровательно улыбнулась она. — Боюсь, еще немного, и продукты можно будет не везти домой. — Вас подбросить? — предложил Доминик. — Не стоит утруждаться. Мы уже вызвали такси, — почти слащаво пропела Асли. — В таком случае позвольте хотя бы взять счет на себя. Мне очень неловко, что я прервал беседу, вы выглядели очень веселыми, пока я не присоединился. — Нет-нет, мы сами! — возмутилась она, продолжая мило улыбаться. — Я настаиваю. Пожалуйста, — Доминик кинул едва ли не умоляющий взгляд исподлобья. — Хорошо. В таком случае… Спасибо за обед. Мы пойдем. Схватив вещи, мы быстро покинули «C und M», я на ходу позвонила в службу такси, и уже через пятнадцать минут машина подъехала. Всю дорогу провели в молчании и, прибыв домой, плотнее закрыли двери, задернули занавески. Едва ли то могло спасти нас, если в дом нагрянут итейе, потому почти сразу вернулись в Тель-Ревир. Несмотря на безопасность, что-то в самой концепции такого убежища не давало мне покоя, отчего-то тяготило, казалось, что я что-то упускаю.