Под покровом сна

      Время тянулось медленно, подобно патоке. Нора поглаживала слегка потертый подлокотник кресла, оглядываясь вокруг. Она пришла в комнату групповой терапии сильно заранее, потому что все утро провела в бессмысленных стенаниях по корпусу, а других пациентов не встретила. Одиночество само по себе ее не беспокоило. Более того, Нора всегда предпочитала собственное общество чужому. Но между добровольным уединением и внезапной изоляцией пролегала пропасть, и сейчас она оказалась по ту сторону этой границы. Безликие медсестры изредка проплывали мимо, погруженные в свои задачи, но мысль о разговоре с ними и не приходила в голову. Их присутствие лишь усиливало ощущение нереальности происходящего.       Нора тяжело вздохнула и запрокинула голову, чтобы размять затекшую шею. Идея групповой терапии не прельщала. Совсем. Нора в вопросах собственной боли перенимала стратегию кошек — уходила умирать или зализывать раны в уединенное место, где никто бы не мог стать свидетелем ее слабости. Дело было не столько в принципиальности, сколько в неизбежном чувстве стыда после опрометчиво глубокого разговора.       Дверь открылась, и в комнату зашла старая женщина. Она медленно шагала, крепко вцепившись в руку сопровождающей сиделки. Та усадила пациентку на кресло и тихо удалилась. Нора вгляделась в лицо своей сестре по несчастью и тихо втянула в себя воздух. Старость всегда вызывала у нее необъяснимый страх. Она не могла понять природу этого иррационального ужаса, но достаточно было взглянуть на морщинистое лицо, бледные глаза с желтоватыми белками, редкие седые волосы, и тело сковывала паника. От старушки исходил характерный запах — смесь застоявшегося воздуха и просроченной помады, который почему-то казался Норе предвестником собственной смертности.       — Милая, тебя как зовут?       На удивление голос женщины не был скрипучим или низким, она разговаривала довольно приветливо, поэтому Нора постаралась вежливо улыбнуться. Увидев это, старушка также расплылась в кривоватой усмешке, на секунду обнажив желтоватые зубы с явными следами кариеса.       — Нора, — произнесла женщина. — А вас как?       — Лета.       — Какое необычное имя, — задумчиво проговорила Нора.       В этом было что-то знакомое, будто она слышала это имя раньше, но никак не могла понять где и при каких обстоятельствах, память будто надежно скрыла это бесполезное воспоминание в бесчисленных архивах или же вовсе стерла за ненадобностью.       — Элеонора — тоже весьма старое, почетное, — кивнула старушка.       — Меня… Не зовут Элеонора. Просто Нора.       — Как скажешь, — пожала плечами она. — И все же я бы советовала тебе задуматься. Элеонора звучит лучше. Более статно.       — Возможно. Но родители решили назвать меня просто Норой. Не думаю, что могу повлиять на это, — с легким раздражением ответила та.       Быть может, правила приличия и банальная вежливость предписывали завести поверхностный диалог со старушкой, однако Нора совсем не горела желанием жертвовать своим комфортом. Она устало потерла глаза и оглянулась, ожидая, что кто-нибудь еще зайдет и разбавит неуютную обстановку.       Спустя несколько минут послышались тихие шаги по коридору, дверь пискнула, а внутрь зашла весьма уставшая девушка. Ее выжженные дешевой краской волосы пушились, налипая на блестящую от пота кожу, покрытую глубокими мимическими морщинами и пятнами — странное сочетание молодости и изношенности, словно время решило поэкспериментировать с хронологией.       Из-под шнуровки грубых кожаных ботинок торчал герметичный пакетик, о содержимом которого Нора не хотела знать ничего. Она с отвращением нахмурилась, однако попыталась вернуть себе самообладание. Ей редко приходилось сталкиваться с подобными людьми: бездомных в ее районе практически не было, а местные наркоманы предпочитали дорогие сорта и уединенные загородные клубы. Наверное, поэтому образ девушки казался столь необычным и привлекающим внимание. Нора не могла оторвать взгляд, впиваясь в каждую деталь, будто так могла проникнуть в мысли пациентки, узнать ее историю.       Нарочитые потертости на джинсовых шортах, аккуратно расположенные дырки со стрелками на черных капроновых колготках, торчащие нитки в плотной зелено-черной клетчатой рубашке — все это складывалось в тщательно сконструированный нарратив бунтарства, будто девушка натянула чужую кожу или своровала чужую жизнь, а теперь изо всех сил старалась соответствовать.       Этот образ принадлежал миру, который должен был остаться в подростковом прошлом, среди гормональных бурь и поиска идентичности, или же в полумраке захолустных баров, где играют малоизвестные гранж-группы за бутылку виски и скудные чаевые от случайных завсегдатаев, желающих, чтобы неудачливые музыканты поскорее заработали и ушли. Нора легко могла представить эту девушку на бетонных ступенях круглосуточной кофейни с неоновой вывеской где-нибудь в умирающем депрессивном городке Оклахомы или Техаса, но не в стерильной белизне современной клиники.       Она понимала, что мыслит стереотипами, но в то же время признавала их определенную ценность. Они ведь редко возникают в вакууме — стереотипы становятся упрощенными картами сложной социальной реальности. И сейчас, глядя на эту девушку, Нора ощущала диссонанс между ожиданиями и контекстом, между образом и местом.       Возможно, это отторжение говорило больше о ее собственных ограничениях, чем о девушке напротив. О том, насколько узким был ее мир, насколько тщательно она избегала столкновений с теми версиями человеческого опыта, которые не вписывались в ее картину нормальности. Впрочем, жизнь в «пузыре» не тяготила Нору, напротив, сейчас она стала ценить ее в разы больше.       — Барбера, паршивка! Явилась…       — Барбара, — угрюмо поправила ее девушка. — Лета, я тысячу раз уже говорила, что я БарбАра. Сколько можно? Когда-нибудь я набью тебе татуировку с моим именем, но тогда ты еще и ослепнешь, чтобы меня правильно не называть.       Нора хотела было сказать что-то в защиту старушки, однако, судя по всему, у них с этой Барбарой сложились определенные взаимоотношения, не совсем понятные посторонним.       Барбара рухнула на кресло и запрокинула голову, жмурясь от яркого солнечного света. Ей не было дела до новой пациентки, казалось, что ее вообще мало что волновало, ведь она даже не удосужилась надеть чистую и не дырявую одежду. Барбара зевнула и почесала грязные волосы, Нора разглядела под слипшимися желтыми прядями маленькие ранки на коже. Девушка поджала губы и чуть приподняла брови, в который раз убеждаясь, что за маргинальной внешностью редко скрывается приятная начинка.       Сразу после Барбары в комнату впорхнула полная ее противоположность, которую вполне можно было поместить на один из традиционных пропагандистских постеров пятидесятых годов: каштановые волосы убраны в аккуратную «мальвинку», голубые глаза подведены маленькими толстыми стрелками, а на губах глянцевая красноватая помада. Походка новоприбывшей была легкой, она словно и не касалась маленькими каблучками пола, а парила в воздухе, источая радость и спокойствие одним своим присутствием.       — Доброе утро, девочки, — прощебетала она, обводя лучезарным взглядом помещение. — О, ты новенькая, — с преувеличенным восторгом произнесла она, разглядывая Нору лишком уж пристально. — Меня зовут Элли.       — Нора.       — Господи… Можно понизить децибелы? Калит, — устало бросила Барбара, недовольно смотря на Элли. — Не понимаю, на чем ты сидишь?       — Что? — удивленно спросила та.       — Забей, — махнула Барбара.       — Ты чего девочку портишь, а? — нахмурилась Лета. — Оставь ее в покое!       — Да кто бы говорил, но не ты… Ползла бы уже к психушке и доставала местных бедолаг, им хотя бы платят за это.       — Уважение к старшим, Барбера! — прервала ее старушка, хмурясь. — Вот чего не хватает тебе и всей молодежи в наше время. Когда я была молодой, мы рот открывать не смели в сторону…       — Когда-когда? — рассмеялась девушка.       — Опять ты… — Лета в порыве праведного гнева поднялась с кресла, однако к ней тут же подбежала Элли, в панике стараясь усадить старушку обратно в кресло.       — Не обращайте на нее никакого внимания, — нравоучительно произнесла она. — Ей лишь бы зацепиться. Игнорируйте — ей скучно станет, а потом может и поймет, что…       — Вот ты тоже не начинай, а, — скривилась Барбара. — Уже достало твое лицемерие, блевать тянет, — добавила она, с наслаждением наблюдая за вытянувшимся лицом девушки.       — Садитесь-садитесь, — проворковала Элли, решая следовать своему же совету. — Давайте лучше мы с вами поговорим. У нашей новенькой может сложиться превратное впечатление о нас, — она красноречиво взглянула в сторону Норы.       — О некоторых особах оно будет вполне правильным, — пробормотала Лета, усаживаясь удобнее на своем месте. — Так и надо!       Барбара тихо посмеялась и покачала головой, совершенно теряя интерес ко всей ситуации. В чем-то Элли была права.       — Цирк, — презрительно хмыкнула она.       Нора пораженно приподняла брови и осмотрелась вокруг. Вполне очевидно, что все присутствующие были довольно неплохо знакомы, даже слишком хорошо, что определенно невозможно, если они находились в экспериментальном центре недолго. Их знакомство явно имело глубокую историю — в их взглядах, жестах, способах избегать или искать контакта читалась многослойная хроника конфликтов и примирений. За короткое время отношения едва ли могли достичь такой степени изношенности. Внутри зашевелилось странное чувство, всем естеством Нора ощущала, что что-то не так. Словно она так увлеклась рассматриванием деталей, что упустила нечто фундаментальное. Как исследователь, который изучает мозаику по фрагментам, не замечая, что само полотно — подделка.       Внутрь проскользнула еле заметная девочка, совсем юная. Ее тощее тело еще не успело оформиться, а большие водянистые глаза на бесцветном лице создавали эффект почти болезненной прозрачности. Ее осторожные движения, нелепая походка рывками напоминали Норе Голлума. Еще более странным стало то, что все внезапно смолкли и постарались отвести взгляд, стоило девочки появиться.       Она встала прямо напротив Норы и в упор начала рассматривать ее, будто судорожно ища ответ на давно мучающий вопрос.       До этого момента Нора и не подозревала, что у тоски есть запах, но в этот миг, когда девочка оказалась на расстоянии вытянутой руки, женщина ощутила это остро и отчетливо. Глубокая печаль, казалась, покрыла тонким слоем бледную кожу, сквозь которую светились голубоватые вены, она сочилась из влажных глаз и источала армат. Этот запах был весьма специфическим: сначала он отталкивал, а спустя пару мгновений манил с неистовой силой. Глаза отказывались видеть общую картину, лишь урывками выхватывали детали: засохшие красноватые корки на проплешинах меж жидких русых волос, грязь под ногтями, шелушащаяся кожа у крыльев носа. Женщина хотела отвернуться, просто спрятать взгляд и сделать вид, что этих секунд ступора не было, однако не могла пошевелиться. Снова.       — Кэрри, — предостерегающе произнесла Элли, не сумевшая скрыть волнение в дрожащем голосе. — Садись рядом со мной, хорошо? — она похлопала по креслу справа от себя, натянуто улыбаясь.       Нора не заметила, как до боли стиснула кулаки, не смея даже дышать. В этой девочки было нечто странное, нечто дикое и… поломанное. Она была отражением в старом разбитом зеркале, случайной полароидной фотографией, запечатлевшей горе и скорбь — такая же мимолетная и, одновременно с этим, запертая в одном моменте, обреченная переживать его вновь и вновь.       Фредерика, уже несколько секунд незаметно стоявшая в самом углу комнаты, наконец вошла в круг и села на обычный деревянный стул, оглядывая своих подопечных. На ее губах все еще была та самая жуткая полуулбка, теперь больше напоминавшая судорогу или нелепую маску. Врач поправила серебристый бейджик над нагрудным карманом и постучала ручкой по краю стола, призывая всех к вниманию. Тихие перешептывания постепенно стихли под требовательным взглядом женщины, а в кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем настенных часов, которые Нора до этого момента даже не замечала.       — Итак, девочки, мне кажется, пора начинать. Ребекки сегодня не будет — она сейчас находится на… процедуре. Как вы заметили, среди нас есть новенькая — Нора Бьорк. Сегодня мы все познакомимся, а каждый расскажет о себе то, что захочет. За один сеанс мы, скорее всего, не успеем, так что не волнуйтесь, продолжим наше знакомство завтра днем.       Она обвела взглядом всех присутствующих и остановилась на Норе, пребывавшей в крайне странном состоянии. Голова раскалывалась, мышцы зудели, а сердце выпрыгивало из груди. Женщина дышала часто, но насытиться никак не могла, казалось, что воздух не доходил до горящих легких. Все присутствующие медленно перевели на нее взгляд, словно Нора стала актером, в свете ослепительного прожектора отыгрывающего кульминационную сцену трагической смерти главной героини. В глазах девушек читалось равнодушие, а Нора впервые задалась вопросом.       Действительно ли она главный герой собственной жизни, своей истории?