Такой же

Первыми изменения заметили солдаты на утреннем построении. Строй замер, но десятки глаз, вопреки уставу, откровенно провожали фигуру, шедшую в полушаге за генералом. Раньше белое облако волос делало Шэн Юэ призраком, нездешним видением, которое боялись потрогать, чтобы не спугнуть. Теперь короткие, мягко очерчивающие скулы пряди открыли лицо, сделав его черты чётче, аристократичнее и беззащитнее. Они подчеркнули линию челюсти и ту самую, вызывающую странное, тугое сжатие где-то внутри у Лу Сяня, шею. Шэн Юэ выглядел не просто иначе — он выглядел оголенным проводом, обнажившим хрупкую и опасную суть, притягивающую взгляды, как магнит, даже не понимая этого. — Ну надо же, Шэн Юэ решил сменить имидж? — раскатисто, на весь плац, приветствовал их сержант Хван Тэ. Он подошёл ближе, с одобрением оглядывая стрижку, и свистнул. — Смотри-ка, совсем другой человек! Теперь в строю не затеряешься. Шэн Юэ в ответ лишь молча кивнул, его пальцы сами потянулись к укороченным прядям у виска, будто проверяя их наличие. Но это был автоматический жест. Весь его фокус, все его существо было направлено на Лу Сяня. Его ясные серые глаза, словно запрограммированные, тут же нашли генерала и устремились на него, выискивая малейшую реакцию — кивок, одобрительный взгляд, любое подтверждение, что это изменение было правильным. Что он понравился. Лу Сянь почувствовал на себе этот взгляд, как физическое прикосновение. Он заставил себя не оборачиваться, уткнувшись в планшет с рапортом сержанта. Слова Хван Тэ «совсем другой человек» и «в строю не затеряешься» отозвались в нем глухим раздражением. «Именно, что не затеряешься», — промелькнула у него в голове едкая мысль. Генерал прекрасно видел, как глаза солдат скользят по теперь уже открытой линии лица Шэн Юэ, по его затылку, по новому, чистому контуру. Раньше он был его тайной, его странной, личной загадкой, которую он прятал в своих апартаментах. Теперь эта загадка была выставлена напоказ, и каждый мог рассматривать ее, оценивать. — Сержант, доложите обстановку на западном периметре, — его собственный голос прозвучал резче и суше, чем он планировал, грубо обрывая завязавшееся было общение. Хван Тэ, почуяв смену тона, мгновенно выпрямился и перешел на официальный язык. Но Лу Сянь уже почти не слушал. Он чувствовал, как солнце из высокого амбразура в стене падает прямо на затылок Шэн Юэ, выхватывая из теней нежную линию, где под тонкой, почти прозрачной кожей пульсировала жизнь. Ему с внезапной, почти животной яростью захотелось встать между ним и этим лучом, между ним и всеми этими глазами. Заслонить его. Вернуть его обратно в тень, где только он один мог его видеть. Он сглотнул комок в горле, сжав планшет так, что костяшки пальцев побелели. Эта новая, незнакомая ему ревность была иррациональной, опасной и унизительной. Генерал не должен был так себя вести. Он не должен был этого чувствовать. Но он чувствовал. И от этого ему хотелось поскорее увести Шэн Юэ с этого плаца, подальше от любопытных взглядов, назад, в тишину их общих комнат, где тот снова станет только его. Его учеником. Его ответственностью. Его... странным, светящимся существом, которое смотрело на него так, словно он был центром вселенной. Следующие несколько дней прошли в интенсивных, почти затворнических тренировках. Лу Сянь будто наверстывал упущенное, стремясь вернуть их общение в безопасные, контролируемые им рамки «наставник-ученик». Они отрабатывали тактику перемещения в зданиях, разборку и сборку оружия с завязанными глазами, чтение карт. Шэн Юэ впитывал всё с той же нечеловеческой скоростью, и его безмолвный, полный обожания взгляд всё чаще заставлял сердце Лу Сяня биться с непривычной перегрузкой. Однажды вечером, когда солнце уже превратилось в багровую полосу за бронированными стеклами Цитадели, они оказались в пустом тренировочном зале. Воздух был неподвижен и густ от запахов металла и старой пыли. В углу, под трепещущими люминесцентными лампами, Шэн Юэ отрабатывал приемы на тяжелом кожаном манекене. Это было не просто упражнение. Это был танец разрушения. Его тело, обычно такое тихое и плавное, взрывалось сжатой, смертоносной энергией. Он не наносил удары — он выпускал их, точно выверенные молнии. Пятка, обрушивающаяся на «голову» манекена с сухим, хлестким ударом. Локоть, вгрызающийся в «грудную клетку». Колено, бьющее в «пах». Каждое движение было лишено даже тени аффектации, лишь чистая, безжалостная эффективность. Шэн Юэ избивал бездушную куклу с такой легкостью, словно ломал сухие ветки, и от этого зрелища по спине Лу Сяня иногда пробегал холодок. Он стоял в тени, прислонившись к стене, и наблюдал. Руки были скрещены на груди, но пальцы непроизвольно сжимали бицепсы. В движениях Шэн Юэ не было ни грамма злобы или ярости — лишь работа высокоточного механизма. И этот контраст между хрупкой внешностью и этой сокрушительной силой был гипнотизирующим. Внезапно Шэн Юэ замер, его грудная клетка ровно и глубоко вздымалась, вбирая воздух. Он повернулся, его серые глаза, яркие от физической нагрузки, нашли Лу Сяня в полумраке. — С тобой, — тихо, но отчетливо произнес он. Не просьба. Констатация желания. — Я хочу спарринг. Как с сержантом Хван Тэ. Лу Сянь почувствовал, как что-то сжимается у него в груди. Старый инстинкт командира кричал «нет», рисуя картины случайных синяков, неловких прикосновений, потери контроля. Но другой, более глубокий и тревожный голос, нашептывал, что именно этого он и хочет. Увидеть эту силу, направленную на себя. Прочувствовать ее. Подчинить. Лу Сянь медленно выпрямился и сбросил китель, оставшись в темной майке. — Хорошо, — его голос прозвучал глуховато. — Покажи, что запомнил. Без жалости. Они сошлись в центре зала, под холодным светом ламп. И Шэн Юэ показал, как его и просили. Его атаки были теми же молниями — быстрыми, точными, технически безупречными. Но теперь Лу Сянь чувствовал их на себе. Воздух, рассекаемый рукой Шэн Юэ у самого виска. Энергию удара, которую он парировал предплечьем, чувствуя отдачу в кости. И все же генерал заметил проблему. Лу Сянь видел брешь, тело Шэн Юэ уже было настроено на решающее движение, но в последний миг он останавливался, отводил руку, замирал. В его глазах читалась не неуверенность, а... что-то иное. Нежелание причинить вред? — Зачем ты сдерживаешься? — Сквозь зубы проговорил Лу Сянь, ловя его запястье в жесткий блок. Дыхание сперло от близости и усилия. — В бою так не выжить. Если сомневаешься — лучше не атаковать вообще. В ответ Шэн Юэ попытался провести один из показанных приёмов — освобождение от захвата с разворотом. Но Лу Сянь был готов. Он предугадал движение и, используя инерцию Шэн Юэ, резко провернул его, прижав спиной к своей груди. Одна его рука держала тонкое запястье, которое, казалось, сломается от любого неверного движения, другая плотно обхватила торс юноши, ладонь легла на плоский, напряженный живот, чувствуя под тонкой тканью рубашки каждый мускул. И время остановилось. Лу Сянь внезапно почувствовал каждую деталь. Тонкий запах мыла и чего-то холодного, чистого, как горный воздух, исходящий от Шэн Юэ. Тепло его спины, проникающее сквозь два слоя ткани. Частоту его дыхания, совпавшую с его собственной. Его собственная рука, лежащая на животе Шэн Юэ, казалась ему вдруг грубой, неуместной и... каменной. Невозможно убрать. Мысли спутались, превратившись в белый шум. Он чувствовал каждый позвонок, каждую прожилку на своем предплечье, прижатом к груди Шэн Юэ. Собственное сердце заколотилось с такой силой, что, казалось, его отголоски должны были звучать в тишине зала. Шэн Юэ же в его захвате замер, но не от страха или сопротивления. Он был спокоен, его затылок мягко упирался в плечо Лу Сяня. Он просто ждал следующей команды, следующего движения, полностью доверяя тому, кто держал его в столь интимном положении. Романтический подтекст был для него все ещё недоступен, как высшая математика для младенца, несмотря на множество прочитанных книг. Лишь в единицах описывались теплые чувства, и то завуалированно. Шэн Юэ лишь зафиксировал, что ритм сердца Лу Сяня резко ускорился, и его собственный организм, подражая, ответил той же странной, трепещущей вибрацией в груди. Это было... интересно. Лу Сянь резко, почти оттолкнув, отпустил его, сделав шаг назад, будто обжегшись. — Достаточно, — его голос прозвучал хрипло и сдавленно. — На сегодня хватит. Генерал отвернулся, делая вид, что поправляет манжет, лишь бы не встречаться с этим ясным, ничего не понимающим, пронизывающим взглядом. Ему отчаянно нужно было пространство. Воздух. Дистанция от этого невыносимого, светящегося притяжения, которое грозило сжечь все его защитные редуты дотла. Спустя пару недель, когда они проверяли укрепления на восточных воротах, тишину прорезал тревожный сигнал сирены, сопровождаемый далёкой, едва слышимой очередью выстрелов. Адреналин, холодный и знакомый, вытеснил все посторонние мысли, включая ревность и сомнения. В ушах звенело, но разум прочистился до кристальной ясности. — Говорите яснее! Сектор Гамма, что за проникновение? — Лу Сянь уже бежал к ближайшему бронетранспортеру, его голос по рации был ровным и жёстким, как сталь. — Не проникновение, командир!... Штурм! — голос в динамике сорвался на крик. — Их десятки! Прорвали заграждения на восточном фланге! Мы не держим! Ледяная волна прокатилась по спине Лу Сяня. Десятки. Это не случайность. Это скоординированная атака. — Поднять по тревоге первый и второй взвод! Бронегруппе выдвигаться к сектору Гамма! Огневая поддержка с центрального бастиона! Все, кто может держать оружие, на стену! — Он вскочил в машину, его взгляд метнулся к Шэн Юэ, который уже был рядом. — Ты со мной. Смотри и учись. Бронетранспортёр с рёвом вынесся за ворота внутреннего периметра. Картина, открывшаяся им, была адской. В сотне метров от главной стены, там, где колючая проволока и минные поля сходились в узком коридоре, кипела мясорубка. Десятки «Пустышек», словно живые снаряды, волнами накатывали на позиции солдат. В воздухе стоял непрерывный треск автоматических очередей, перемежаемый взрывами гранат и... человеческими криками. — Вторая «пустышка» слева! Прикрой! Прикрой!.. Рация на мгновение захлебнулась предсмертным хрипом, затем умолкла. Лу Сянь выпрыгнул из машины, его пистолет-пулемёт уже в руках. — Первый взвод — за мной, на фланг! Второй — прижать их огнём! Не дать обойти! — Его команды резали воздух, заставляя дрогнувшие было порядки снова обретать форму. Он видел, как один из молодых бойцов, не более двадцати лет, слишком далеко высунулся из-за укрытия. Тень «Пустышки» мелькнула в дыму, и через секунду его крик был грубо оборван. Лу Сянь почувствовал знакомое, горькое жжение в груди — чувство вины командира, теряющего своих людей. И сквозь этот хаос он видел Шэн Юэ. Тот не стоял на месте, но и не действовал бездумно. Шэн Юэ двигался короткими, стремительными перебежками, его тело, казалось, предугадывало траектории движения тварей. Парень не искал укрытия — он сам становился частью ландшафта, используя каждую воронку, каждую груду обломков. — Пулемёт на возвышенности молчит! — крикнул кто-то. Лу Сянь увидел проблему: три «Пустышки» скоординированно атаковали позицию пулемётного расчёта, отрезая его от основных сил. — Группа прикрытия, ко мне! Нужно прорваться к... Он не договорил. Шэн Юэ был уже там. Он не пошёл в лобовую атаку. Он, словно тень, проскользнул по низине, оказавшись сбоку от атакующих тварей. Шэн Юэ не стал применять оружие. Вместо этого он поднял камень и метнул его с нечеловеческой точностью в стену в тридцати метрах от «Пустышек». Громкий стук отвлёк их на долю секунды — но этого было достаточно. Пулемётчик воспользовался заминкой и всадил в ближайшую тварь длинную очередь. Вторая «Пустышка», заметила новую угрозу, развернулась, как казалось, к Шэн Юэ. Лу Сянь замер, палец на спусковом крючке, готовый стрелять, сердце колотилось где-то в горле. Но Шэн Юэ не отступал. Он встретил атаку. Его движения были не грубой силой, а жуткой, выверенной эффективностью. Он не блокировал когтистую лапу — он ушёл от удара с минимальным смещением, и его собственная рука, сложенная в «клин», со всей силы вонзилась в шею твари. Раздался неприятный хруст. Существо замертво рухнуло на землю. В этот момент Лу Сянь понял. Переживать за него — всё равно что переживать за скальпель, который режет плоть. Это было бессмысленно. Шэн Юэ не был уязвимым юношей на поле боя. Он был оружием. Идеальным, смертоносным оружием. Последняя волна атаки захлебнулась под совместным огнём солдат и броневиков. Тишина, наступившая после боя, была оглушительной и тяжёлой, пахшей порохом, кровью и смертью. Лу Сянь, тяжело дыша, обходил позиции, отдавая тихие приказы по рации: «Санитаров сюда... Подсчитать потери... Укрепить заграждения...». Его боевая форма была в пыли и чужой крови. Он остановился перед Шэн Юэ. Тот стоял среди дыма, разрушений и трупов «Пустышек», его белоснежные волосы были испачканы сажей, на щеке алела тонкая полоска крови — не его, судя по тому, как он спокойно дышал. Шэн Юэ смотрел на свои руки, затем на тела погибших солдат, которых уже уносили с поля боя. В его глазах не было ужаса или триумфа. Был лишь глубокий, безмолвный анализ. Он изучал цену победы. А внутри него всё кружилось. Его разум, обычно ясный и стремительный, как горный поток, теперь напоминал мутную воду, в которой сталкивались льдины мыслей. Шэн Юэ анализировал: «Эффективность моих действий составила 87%. Потери среди личного состава можно было бы сократить на 12%, если бы...». Но холодные цифры тонули, натыкаясь на что-то новое, тяжёлое и тёплое. Он смотрел на свои руки — те самые, что только что с нечеловеческой точностью ломали кости. Они не дрожали. Но в них оставалось ощущение — не отдача удара, а нечто иное. Память о том, как его локоть встретился с телом «Пустышки». Не просто удар. Прекращение. Прекращение движения, звука, чего-то, что он теперь, глядя на уносимые тела, начинал смутно опознавать как «жизнь». Он видел лицо того молодого солдата, который кричал «прикрой!». Теперь это лицо было бледным и безмолвным. «Биологическое прекращение функций, — констатировал внутренний голос. — Необратимое.». Вместе с этим пришло другое знание, не из памяти, а откуда-то изнутри. Это — «смерть». И она пахнет железом и пустотой. И он смотрел на Лу Сяня, который шёл к нему сквозь дым. И его разум, вместо тактических схем, выдавал ему вспышку. И все эти обрывки — прекращение, смерть, доверие, тепло — сплетались в один узел. Шэн Юэ не чувствовал ни победы, ни поражения. Он чувствовал тяжесть. Тяжесть, которую он видел в плечах Лу Сяня. Тяжесть, которую теперь, капелька за капелькой, начинал ощущать в своей собственной, ещё не до конца человеческой, душе. Это не было вычислением. Это было пониманием. Цена была не в процентах. Цена была в этом тихом грузе, который они теперь несли вместе. Лу Сянь подошёл ближе. Он не видел сейчас хрупкой шеи или испачканного лица. Он видел того, кто спас пулемётный расчёт. Того, кто стоял насмерть, когда падали другие. — Молодец, — хрипло выдохнул Лу Сянь. И это было не «положительное подкрепление». Это было признание. Признание солдата — солдату. Признание человека, тому, кто только что переступил ещё один рубеж на пути к чему-то большему, чем просто человеку. Шэн Юэ встретил его взгляд, и в его серых глазах что-то дрогнуло. Не улыбка, не радость. Нечто более сложное. Шэн Юэ медленно кивнул, принимая эту тяжелую похвалу, эту частичку общей боли и общей победы. Этот инцидент стал последней каплей для Совета. Вечером того же дня Лу Сянь стоял перед ними в душном, пропитанном запахом старой пыли и страха зале заседаний. Герб Цитадели — башня в кольце розового куста — мрачно темнел на стене за спинами четырёх самых влиятельных людей убежища. — Шэн Юэ продемонстрировал исключительную эффективность в полевых условиях, — начал Лу Сянь, его голос был отточенным клинком, вонзающимся в тяжёлую тишину. — Он не просто сражался. Его способность предугадывать действия противника спасла позицию пулемётного расчёта и, вероятно, жизни ещё десятков бойцов. Его способности — не угроза. Они наш единственный шанс не просто выживать, а начать побеждать. Первой нарушила паузу доктор Чжоу Мэйлин, главный научный советник. Её тонкие пальцы сложились домиком, а взгляд из-под очков был холодным и аналитичным. — «Шанс», генерал? Или самая изощрённая ловушка «Роя»? Мы наблюдаем аномалию, которая опровергает все известные нам законы биологии и поведения угроз. Он сражался сегодня. А завтра? Когда «Шепчущие» начнут говорить с ним? Нет. Его нужно немедленно изолировать в лабораторных условиях максимального уровня. Каждая клетка его тела, каждый нейронный импульс должны быть изучены. Только так мы поймём, с чем имеем дело. Следом за ней, не меняя ледяного выражения, заговорила полковник Ли Шэнь, глава Внутренней Безопасности. Её лицо напоминало высеченную из гранита маску. — Доктор Чжоу права в главном: это непредсказуемый фактор. Но её методы слишком медленны. Почему он до сих пор не был отправлен в Мёртвый Город? Или на разведку к другим городам? Он может принести данные, схемы расположения противника, образцы технологий — то, что спасёт тысячи жизней наших солдат. Каждый день, что он проводит здесь, в тепличных условиях, мы платим кровью на периметре. Лу Сянь чувствовал, как стальные тиски логики смыкаются вокруг него. Их доводы были ужасно, неоспоримо правильными. Месяц назад он сам подписал бы приказ о таком назначении, не моргнув глазом. Но сейчас... Все кардинально изменилось. — Он... — голос Лу Сяня дрогнул, и он тут же взял себя в руки, но крошечная пауза не ускользнула от присутствующих. — Он ещё не готов. Его физическая подготовка на уровне, но тактическое мышление, понимание долгосрочных задач... — О чём вы вообще говорите, генерал Лу? — грубо перебил генерал-майор Вэй Цзинь, начальник штаба обороны, тяжело опираясь на стол. Его лицо было красным от подавленного гнева. — Мы потеряли девятнадцать опытных бойцов! Девятнадцать! А этот... этот феномен даже не поцарапан! Вы предлагаете держать это супер-оружие у себя в квартире, как домашнего питомца, пока наши люди гибнут? Его место — на передовой, под жёстким контролем! Или в клетке, как предлагает Чжоу! В этот момент раздался спокойный, чуть усталый голос Янь Цзэ. Он до сих пор молчал, откинувшись на спинку стула. — Клетка, — произнёс он, и все взгляды обратились к нему. — Прекрасная идея. Мы посадим в неё единственное существо, которое способно слышать «Рой», и будем тыкать в него палками, пока оно не проявит свою «истинную сущность». Или отправим его одного в логово зверя в надежде, что он принесёт нам подарочек. Вы предлагаете лечить рак, стреляя в пациента из пушки. Вы не изучаете актив — вы безрассудно растрачиваете его. — Ты слишком мягок, доктор, — фыркнула Ли Шэнь. — И слишком привязан к своему пациенту. — А вы, полковник, слишком путаете осторожность с мягкостью, — парировал Янь Цзэ. — И Шэн Юэ — не просто пациент. Он — загадка. И загадки не разгадывают, ломая их молотком. — Его подготовка — моя ответственность. — голос Лу Сяня прозвучал резко, перекрывая начинающийся спор. В его тоне прозвучала не только власть, а и нечто новое — личная, почти собственническая нота. — И я, как командующий Цитаделью, несу полную ответственность за его действия. Я решу, когда он готов к полевым миссиям. И этот момент ещё не настал. Он отступил от стола, его взгляд скользнул по лицам членов Совета: по побагровевшему Вэй Цзиню, по каменному Ли Шэнь, по холодной Чжоу Мэйлин, и наконец, по понимающему взгляду Янь Цзэ. — Заседание окончено. Лу Сянь развернулся и вышел из зала, оставив за спиной гул возмущённого молчания. Тяжесть только что принятого решения — решения, продиктованного не холодным расчётом, а чем-то иным, тёплым и пугающим, — давила на его плечи с такой силой, словно на него надели бронежилет из свинца. Он вступил в открытую конфронтацию с Советом. И всё из-за одного хрупкого юноши с глазами цвета пепла. Вернувшись домой, Лу Сянь застал свет приглушённым. Воздух был неподвижен, пахло чистотой и едва уловимыми нотами чего-то холодного и чистого — уникальным запахом Шэн Юэ. Тот сидел в его, Лу Сяня, кресле, поджав под себя босые ноги. Шэн Юэ не спал. Его глаза, широко открытые и невидящие, были прикованы к большому экрану, на котором монотонно, как заведённые, сменялись тактические схемы обороны Цитадели. Но он не смотрел на них по-настоящему. Всё его существо было настроено на ожидание одного конкретного человека. Шэн Юэ провёл пальцами по грубой ткани кресла, запоминая её фактуру, мысленно сверяя расположение каждого предмета в комнате с идеальной картой в своей памяти. Он ощутил напряжение Лу Сяня ещё за долго до того, как дверь открылась. Не звуком шагов, а сбитым, тяжёлым ритмом, который отзывался в нём самом глухой вибрацией, как настройка неверного камертона. Лу Сянь вошёл, и тишина комнаты сгустилась, наполнившись невысказанным. Генерал остановился посреди комнаты, его плечи под тяжёлым кителем были неестественно прямыми. Он сбросил его на спинку стула, и в этом движении была смертельная усталость. — Диссонанс, — тихо констатировал Шэн Юэ, всё ещё не глядя на него, его голос был безоценочным, как голос прибора. — Твой сердечный ритм сбит. Дыхание поверхностное. Это из-за Совета. Из-за меня. Лу Сянь вздохнул, и в этом звуке была вся горечь мира. — Они хотят запереть тебя. В лаборатории. Или отправить на верную смерть, в самое пекло, — он выдохнул, отбросив последние попытки скрыть это. Шэн Юэ медленно повернул голову. Его взгляд, чистый и ясный, как горное озеро, нашёл лицо Лу Сяня в полумраке. В его глазах не было ни капли сомнения, ни тени страха. — Но ты ведь не позволишь. Это не был вопрос. Это была констатация факта, произнесённая с абсолютной, слепой верой. И в этот миг что-то в Лу Сяне надломилось. Все барьеры, все доводы рассудка, вся стальная броня прагматизма рухнула под сокрушительной тяжестью этой веры. Он не думал больше о долге, о стратегии. Он думал только о том, что не хочет и не может предать это доверие. Генерал медленно, почти не дыша, подошёл. Его тень накрыла сидящую фигуру, поглощая её. Лу Сянь поднял руку — руку, которая держала оружие, которая подписывала смертные ордера. Она дрожала. Он, замирая, прикоснулся к коротким, невероятно мягким волосам на затылке Шэн Юэ. Пряди были прохладными и шелковистыми, как лепестки. Шэн Юэ замер. Его глаза мгновенно закрылись, длинные белые ресницы словно легли на бледные щёки. Он не улыбнулся, но всё его существо выразило такое глубокое, безоговорочное доверие, что у Лу Сяня перехватило дыхание. Это была капитуляция, полная и прекрасная. Пальцы Лу Сяня скользнули ниже, обхватив основание шеи. Кожа там была самой нежной, какой он когда-либо касался. Под подушечками пальцев он чувствовал ровный, спокойный пульс — стук жизни, которую он хотел защитить. Лу Сянь чувствовал хрупкость костей, тепло, исходящее от него, и абсолютное отсутствие страха. Шэн Юэ откинул голову назад, совсем чуть-чуть, усиливая давление этой руки, этого прикосновения, и безмолвный вздох облегчения вырвался из его груди. — Нет, — тихо, но с железной отчётливостью, проговорил Лу Сянь, глядя в его закрытые глаза. — Не позволю. Он не знал, что страшнее: Рой за стенами, неумолимый и бесконечный, или эта обжигающая, всепоглощающая нежность внутри, которая делала его уязвимым до слёз и сильным до безумия одновременно. Но выбор был сделан. И в тишине комнаты, под прикрытием ночи, генерал Цитадели склонил голову, прижав губы к тёплой коже на виске Шэн Юэ, впервые в жизни по-настоящему понимая, за что он готов сражаться до конца.