Там, где рождается вечность

Дом утонул в тишине, нарушаемой лишь стонами и прерывистым дыханием Эмилии. За окном мерцали лампочки на дворе, но внутри всё внимание было сосредоточено только на ней и на тех троих, кто собирался появиться на свет. Эмилия заранее решила — никакой больницы. Только дом, только ферма, только те стены, в которых она чувствовала себя защищённой. Они с Даниэлем готовились к этому долго и серьёзно: дыхательные практики, тёплые ванны, массаж, даже свечи с травами, которые она сама выбирала. Теперь всё это оживало. Эмилия сидела на низком табурете, наклонившись вперёд, держась за крепкую руку Даниэля. Схватки накатывали волнами, и она проживала каждую осознанно: вдыхала глубоко, выдыхала, шептала себе — это путь, это сила, это мои дети идут ко мне. — Ты умница… моя сильная, моя прекрасная, — шептал Даниэль на ухо, его ладонь была надёжной опорой. Он сам стонал вместе с ней, словно разделял боль. — Дыши… вот так… ещё немного, моя маленькая женушка, мы справимся. Он поддерживал её спину, массировал поясницу, приносил воду, снова и снова вытирал пот со лба. Когда Эмилия вскрикивала, сжимая его пальцы до белизны, он не отдёргивал руки, наоборот — прижимался ближе, позволяя ей выплеснуть всё напряжение на него. Каждую паузу между схватками он заполнял словами любви: — Я горжусь тобой. Ты сильнее, чем весь мир. Ты даришь нам жизнь. Я рядом. Я никуда не уйду. И в эти мгновения Эмилия чувствовала: она не одна. Их сила была общей. Первая девочка родилась тихо, с хриплым криком и маленькими сжатыми кулачками. Даниэль сам принял её на руки, и когда положил ребёнка на грудь Эмилии, глаза его сияли слезами. — Вот она… наша звёздочка. Наша Аврора. Через полчаса появился мальчик — громогласный, требовательный. Даниэль засмеялся сквозь слёзы, прижимая его к себе, пока Эмилия восстанавливала дыхание. — Наш защитник. Наш сильный Леонардо. Слышишь, как он заявляет о себе? А потом родилась вторая девочка — самая тихая, но с широко раскрытыми глазами, словно сразу смотрела прямо в сердце. Эмилия всхлипнула, когда её положили к ней. — Моя тихая красавица… моя Селеста. Даниэль обнял их всех, накрыв своим телом, и его голос дрожал, когда он шептал: — Спасибо, маленькая женушка… ты подарила мне всё. Теперь я буду жить только ради вас. Эмилия, измученная, но счастливая, прижала к груди троих новорождённых и впервые ясно ощутила: её борьба, её страхи, её слёзы — всё стоило этого мгновения. Дом наполнился новым звуком — звонким, хрупким, иногда требовательным плачем трёх малышей. Каждое утро и каждый вечер жизнь Эмилии и Даниэля крутилась вокруг кормлений, пелёнок, укачивания и тихих колыбельных. Но неожиданно самыми надёжными помощниками оказались вовсе не матери и не сёстра — а Артур и Эдмунд. Артур, обычно мрачный и резкий, словно растаял рядом с племянниками. Он был первым, кто по ночам вставал на их плач, чтобы взять на руки и успокоить. В его руках дети удивительно быстро затихали — и Эмилия не раз ловила себя на мысли, что видит в своём брате ту заботу, которую он редко показывал людям. — Спи, Эми, — шептал он, когда видел, как она пытается подняться с постели. — У тебя и так хватает забот. Эти малыши в надёжных руках. Эдмунд же, казалось, нашёл новое призвание. Он ухитрялся одновременно держать ребёнка и читать отчёты со своей фирмы, а потом с абсолютно серьёзным видом спорил с Даниэлем о том, какой режим сна правильнее. Иногда он даже хвастался: — Видишь? Она уснула на моей груди за три минуты. Даниэль, учись у старшего брата. Даниэль хмурился, но сердце его переполняла благодарность. Вечерами вся семья собиралась в гостиной. Эмилия отдыхала в кресле, а рядом Артур и Эдмунд поочерёдно укачивали малышей, будто соревнуясь, кто лучше справится. Даниэль сидел у ног жены, держа её за руку, и смотрел на эту картину с сияющими глазами. — Маленькая женушка, — шептал он Эмилии, — посмотри… мы не одни. У наших детей сразу два защитника, кроме нас. Эмилия впервые позволила себе расслабиться полностью. Она знала: даже если они оба с Даниэлем вымотаны, есть те, кто подхватит и поддержит. И это было настоящее семейное счастье — когда трое малышей смеялись во сне, а вокруг них стояли плечом к плечу самые близкие люди. Вечер выдался шумным. Трое малышей, словно сговорившись, плакали все вместе — их тоненькие голоса сливались в один хор. Эмилия устало прижимала к себе младшую дочку, тихо покачивая, и вдруг заметила, что её руки словно источают тепло, которое дети чувствуют. Девочка сразу стихла, уткнулась носом в материнскую грудь и затихла. — Видишь? — с улыбкой сказала Эмилия, глядя на мужчин, суетившихся вокруг. — Им нужен запах мамы. Они всегда это чувствуют. Но Артур и Эдмунд были слишком заняты спором. У ванночки для купания они почти сцепились: — Я буду их купать! — гремел Артур, закатывая рукава. — Я сильнее и увереннее держу, у меня не выскользнут. — Ага, — язвительно усмехнулся Эдмунд, — держишь ты уверенно… как топор. Детям нужна аккуратность, а это моё качество. Я их лучше уложу в воду. Они стояли нос к носу, сверкая глазами и давя друг на друга феромонами, так что малыши усилили плач. Эмилия уже хотела их одёрнуть, но тут её муж тихо сказал: — Дайте сюда. Даниэль стоял в углу с их сыном на руках. Его лицо было бледным от усталости, но глаза сияли. Он прижал мальчика ближе, и вдруг — сам заметил неладное. Рубашка на груди намокла. Сначала он подумал, что это слёзы ребёнка, но когда опустил взгляд, дыхание перехватило: на ткани проступили влажные пятна. — Эмилия… — выдохнул он с потрясением. Она подняла голову и сразу поняла. — Даниэль… у тебя… молоко? Он смотрел на неё ошеломлённо, потом снова на малыша, который, уловив перемену, жадно тянулся губами к груди. Даниэль дрожал — от удивления, от волнения, от переполняющих инстинктов. — Я… я могу их кормить, — прошептал он, и в голосе было и счастье, и страх. — Они чувствуют, что я рядом… что я должен их держать всегда. Он присел в кресло, прижал ребёнка к себе, и мальчик тут же замолчал, прижавшись к отцу, словно знал: это его вторая защита, его вторая грудь. Артур и Эдмунд прекратили спор, переглянулись и замолчали. Эмилия встала, подошла ближе и, склонившись, поцеловала мужа в макушку. — Ты не просто отец, Даниэль, — сказала она тихо. — Ты их вторая мама. Их всё. Он заплакал, прижимая сына к груди, и не отпускал его, пока тот не уснул, сжав крошечный кулачок у его сердца. Ночь выдалась долгой. Эмилия сидела у кровати, на руках по очереди кормя каждого из троих малышей. Она выглядела вымотанной, но её глаза оставались мягкими и сосредоточенными. Рядом всё время был Даниэль: держал подушку, протягивал полотенце, массировал ей плечо, а когда младшая дочка снова заплакала, он прижал её к своей груди. Молока у него было совсем мало — лишь несколько капель, которых едва хватало, но он упорно пытался, гладил малышку по спинке, напевал вполголоса. — Я тоже хочу помочь, — сказал он, устало, но с решимостью. — Даже если совсем чуть-чуть. Пусть они знают: папа рядом. Наконец, трое крошек насытились, и Эмилия вместе с Даниэлем уложила их в кроватку. Они стояли рядом, плечо к плечу, едва держась на ногах от усталости. В комнате было тихо. Трое малышей спали, сопели и постанывали во сне, прижимая крошечные кулачки к щёчкам. Лунный свет падал через окно, высвечивая их лица. Эмилия не отрывала взгляда от детей и вдруг с улыбкой прошептала: — Посмотри на них… они все такие похожие на тебя. Даниэль вздрогнул, повернул голову к ней. — На меня? — он почти не поверил. — Конечно, — её голос дрожал от восторга. — Те же серые глаза, та же линия губ… даже эти смешные нахмуренные брови. Они твои маленькие копии. Даниэль прикрыл лицо ладонью, но не смог сдержать улыбку. Слёзы выступили на ресницах, он прижал Эмилию ближе к себе. — Спасибо, маленькая женушка… ты даже не представляешь, что для меня значат твои слова. Они… они всё моё. Ты — моё. Они стояли, обнявшись, глядя на троих спящих малышей, и мир вокруг исчезал. Оставались только они пятеро — семья, за которую стоило прожить каждую боль, каждую схватку, каждую бессонную ночь. Дом ещё только просыпался, но трое малышей уже устроили настоящий хор. Их крики эхом отдавались по всей комнате, и Эмилия, несмотря на усталость, действовала быстро и чётко. Она подняла одного, потом второго, прижимала к груди, покачивала. Но этого оказалось мало — дети продолжали плакать, сбивая друг друга с ритма. Тогда Эмилия глубоко вдохнула и выпустила феромоны. Не властно, как привыкла делать с Даниэлем во время близости, а мягко, обволакивающе, словно тёплый плед. Запах заполнил комнату — нежный, спокойный, материнский. И чудо свершилось: трое малышей один за другим стихли. Ещё всхлипывали, ещё дергали кулачками, но их крики превратились в тихое сопение. — Вот так… — шептала Эмилия, сама поражённая силой собственного инстинкта. — Тише, мои хорошие. Мама рядом. В этот момент к ней подошёл Даниэль. Он держал на руках одеяло, но остановился, вдохнув воздух. Его глаза мгновенно потемнели, щеки запылали. Феромоны Эмилии действовали и на него. Он осторожно поставил одеяло на стул, обнял её сзади, прижимаясь всем телом, и тихо простонал у уха: — Маленькая женушка… ты сводишь меня с ума этим запахом. Его руки скользнули по её животу, где ещё недавно жили дети, а теперь крошечные существа мирно спали в кроватке. Он тёрся носом о её шею, словно сам один из малышей, требующий ласки. — Они твои так же, как и мои, — ответила она мягко, отпуская ещё немного феромонов, и улыбнулась, когда почувствовала, как он буквально «тает» за её спиной. Даниэль заурчал низко, прижимаясь ближе, и в этот момент Эмилия поняла: их инстинкты связаны неразрывно. Она — источник спокойствия для детей, он — источник тепла и защиты для всех. И именно вместе они становились идеальной парой родителей. Ночь выдалась беспокойной. Дети спали в кроватке, тихо посапывая, но Даниэль словно потерял покой. Он метался по комнате, перекладывал подушки и одеяла, то поднимал, то опускал колыбель, укрывал малышей снова и снова, хотя те даже не шевелились. Эмилия наблюдала за ним из постели: глаза его блестели, движения были резкими, дыхание — слишком частым. Он тяжело вздыхал, хватался за голову и снова начинал переставлять вещи. Это был не её уверенный, спокойный муж, а настоящий омега в тревожном гнездовом инстинкте. — Даниэль, — мягко позвала она, но он будто не слышал. Снова подложил подушку под, затем убрал её, а потом зажмурился, прижав ладони к лицу. Она поднялась, подошла ближе и обняла его сзади, прижавшись грудью к его спине. Глубоко вдохнула — и выпустила феромоны. Не сильные, не властные, а обволакивающие, тёплые, словно обещание: я рядом, всё хорошо. Даниэль сразу вздрогнул. Его плечи расслабились, дыхание стало медленнее. Он тихо заурчал, почти как ребёнок, уткнулся носом ей в ладонь и прошептал: — Маленькая женушка… твой запах… я не могу… без него. Она погладила его волосы, ещё больше усиливая поток феромонов. — Тише. Всё в порядке. Дети спят. Мы вместе. Ты сделал идеальное гнездо. Тебе не нужно больше тревожиться. Он обернулся, обнял её крепко, прижимаясь носом к её шее, вдыхая аромат. Его дрожь постепенно утихала, вместо неё приходила тихая, благодарная нежность. — Ты моя сила, Эмилия, — шептал он, закрывая глаза. — Без тебя я бы потерялся. Она гладила его спину, ощущая, как он становится мягче и спокойнее у неё в руках. И в этот момент Эмилия осознала: она может не только быть матерью для своих детей, но и стать опорой для мужа, когда его омежья часть брала верх. И в этом тоже заключалась их семья — взаимность, где оба поддерживают друг друга. Аврора — рассвет, свет, начало новой жизни. Леонардо — сильный лев, защитник семьи. Селеста — небесная, ангельская, воплощение тишины и света.