Ее жестокая империя

Робин

      Я стираю блестки с носа Эмми влажным бумажным полотенцем, стараясь не рассмеяться, когда она морщит личико, как недовольный котенок.       — «Мисс Робин, это щекотно!» — хихикает она, подпрыгивая на своих крошечных кроссовках.       — «Стой спокойно, блестящий монстр», — беззлобно поддеваю я, вытирая последний неподатливый кусочек серебряных блесток. Классная комната детского сада вокруг нас гудит от контролируемого хаоса — пятилетки орудуют безопасными ножницами и цветной бумагой с сосредоточенностью хирургов. Воздух наполнен запахом клея «Элмер» и коробочек с яблочным соком, смешивающимся со звуками детских голосов, болтающих о своих приключениях на выходных.       Я стараюсь запомнить все это. Запечатлеть в сердце. Буду так скучать, по всему этому.       — «Мисс Робин!» — выкрикивает Томми и размахивает в воздухе своей изогнутой бумажной короной, фиолетовая поверхность которой уже поистрепалась. — «Смотрите! Я король динозавров!»       — «Потрясающе, Томми». — Опускаюсь на корточки, чтобы быть на уровне его глаз, и поправляю корону, чтобы она правильно сидела на его темных кудрях. — «Но помни, даже королям динозавров нужно прислушиваться к своему внутреннему голосу».       Он торжественно кивает, а затем немедленно рычит на своего лучшего друга.       Миссис Хендерсон, старшая воспитательница детского сада, подходит с той усталой улыбкой, которую я так хорошо знаю. На ее кардигане подозрительное оранжевое пятно, которое может быть от краски или крекеров в виде золотой рыбки. Но я определенно уверена, что у меня найдутся блестки в таких местах, которые обнаружу только после душа.       — «Робин, дорогая, не могла бы ты посмотреть, почему София забилась в тихий уголок? Думаю, это как-то связано с…» — Она произносит это слово одними губами — разлукой. Мама девочки упомянула об этом сегодня утром, когда привезла ее.       Как и следовало ожидать, София сидит, скрестив ножки, в тихом уголке, прижимая к груди скомканный листок бумаги. Ее темные глазки остекленели от непролитых слез, и у меня сжимается сердце. Я знаю этот взгляд.       Сама так выглядела.       — «Конечно». — Подхожу, и устраиваюсь рядом с ней на цветастом коврике с алфавитом. — «Привет, солнышко. Не хочешь рассказать мне, что тебя расстраивает?»       Она шмыгает носом, поднимая лист бумаги, на котором нарисовала себя, своего брата и маму.       — «Я не знаю, стоит ли мне рисовать папу. Он больше не живет с нами».       Убираю ее темные волосики с лица.       — «Иногда папы живут где-то в другом месте, однако это не мешает им быть частью нашего семейного древа. Ты можешь добавить его сюда, прямо над собой и своим братом». — Указываю на место над тем, где она уже написала свои имя и имя брата. — «А мама тогда вот сюда».       Ее личико проясняется.       — «Можно я добавлю еще и мою собаку? ‘Блюбелл’ спит со мной в кроватке каждую ночь».       — «Конечно. Собаки — это определенно семья».       Когда София возвращается к своему занятию, миссис Хендерсон отводит меня в сторону. Ее выражение лица становится серьезным.       — «Робин». — Голос тихий, осторожный. — «Мне так жаль, что сегодня твой последний день. Жаль больше, чем могу выразить словами».       — «Я знаю». — Слова вырываются с трудом. — «Мне тоже».       Округ сократил финансирование помощников учителей во всех дошкольных заведениях. Ограничения бюджета, как они это назвали. Необходимые корректировки. И с десяток других фраз, означающих одно и то же: денег на таких, как я, нет.       — «Эти детки обожают тебя», — продолжает она, оглядывая класс, где несколько детей соперничают за мое внимание даже с другого конца комнаты, показывая рисунки или сломанные игрушки, которые нужно починить. — «Ты прирожденный учитель, Робин. Они расцветают, когда видят тебя».       — «Я знаю, что вы собираетесь сказать», — начинаю, но она поднимает руку.       — «Тогда позволь мне закончить. Вот уже два года ты говоришь, что хочешь поступить в колледж и стать учителем. Что ж, теперь у тебя нет оправданий, чтобы этого не сделать, и я поддержу любую твою заявку на финансовую помощь или стипендию».       Голос женщины тверд, тот же тон, который она использует, когда Томми пытается убедить ее, что он точно положил свою рабочую тетрадь в рюкзак, и я ловлю себя на том, что улыбаюсь.       — «И, Робин… есть кое-что еще», — продолжает она тихо, а у меня внутри аж все переворачивается. — «Насчет страховки. Руководство согласилось отложить подачу заявления о твоем окончательном увольнении на тридцать дней. Это сохранит твои льготы активными до следующего месяца. Но после этого…»       — «После этого мы сами по себе». — Заканчиваю предложение, которое она не может произнести до конца. Я уже знала это, хоть и надеялась, что как-нибудь да найду другую работу до того, как мое пребывание здесь закончится.       Теперь у меня есть ровно месяц, чтобы придумать, как оформить медицинскую страховку для пяти человек, когда наш ежемесячный доход едва покрывает аренду и продукты. Тридцать дней, чтобы найти способ оплатить лекарства Мэйси без частичного покрытия, на которое мы рассчитывали.       Тридцать дней на финансовое чудо.       — «Мне так жаль», — добавляет миссис Хендерсон, и я понимаю, что она говорит искренне. — «Жаль, что я не могу сделать больше».       — «Вы делаете все, что в ваших силах. Более чем достаточно». — Выдавливаю улыбку, от которой, кажется, у меня вот-вот треснет лицо. — «Спасибо. За страховку, я имею в виду. Эти тридцать дней могут все изменить».       — «Робин Риверс», — миссис Хендерсон смотрит на меня тем взглядом, который заставлял десятилетиями пятилетних детей признаваться в ‘преступлениях’, связанных с карандашами. — «Пообещай мне кое-что». — Женщина протягивает руку и сжимает мое плечо. — «Пообещай, что ты не откажешься от своих мечтаний полностью. Я знаю, у тебя есть обязанности дома. Но не позволяй этим обязанностям стать поводом перестать верить в себя».       Я обещаю ей, и мой голос звучит убедительно даже для меня самой. Но мечты — для тех, кто может себе их позволить. А в данный момент мне нужно сосредоточиться на том, чтобы моя семья выжила.Остаток дня проходит как в тумане: раздача курточек и шапок. Контролируемый хаос перед уходом. Я помогаю застегивать одежду, завязывать шнурки на ботинках и проверяю, чтобы у всех были их рюкзачки.       — «До понедельника, мисс Робин!» — пропела София, и мое сердце пропустило еще пару ударов. Мы не придавали большого значения моему уходу, потому что согласились, что так будет лучше для детей. София, похоже, забыла.       — «Нет, милая. Помнишь, я уезжаю, чтобы попытать себя в кое-чем новом. Миссис Хендерсон будет очень хорошо о тебе заботиться».       — «Но вы мне нравитесь больше», — заявляет она с потрясающей честностью пятилетнего ребенка.       — «Ты мне тоже нравишься. Очень-очень».       Классная комната пустеет, оставляя после себя «поле битвы» любого хорошего дня с детсадовцами — разбросанные карандаши, забытые свитера и стойкий запах детства. Я помогаю миссис Хендерсон прибраться, протирая столы и складывая стулья.Затем хватаю свою сумочку — потертую кожаную вещицу, которую нашла в секонд-хенде три года назад — и выхожу под безжалостное лас-вегасское послеобеденное солнце. Такой контраст всегда вызывает у меня раздражение. Внутри школы я окружена детскими рисунками и невинным хаосом детства. Здесь же ждет реальный мир со всеми его «острыми углами» и сложностями. Отпираю свою старенькую Хонду Цивик, молясь, чтобы она завелась с первой попытки. Двигатель с неохотным хрипом заводится, и я выезжаю со школьной парковки, лавируя в пробке по направлению к жилому комплексу, который называю домом.       Все сверкающие казино располагаются в нескольких милях от нашего жилого комплекса, который находится в центре района, знававшего лучшие десятилетия. На парковке больше выбоин, чем асфальта, а из квартиры на первом этаже доносится грохот чьей-то музыки. Я поднимаюсь по внутренней лестнице на второй этаж, выуживая ключи из сумочки.       Еще до того, как открыла дверь, до меня донесся запах запеканки с тунцом, и у меня заурчало в животе, когда я вошла. Сегодня я пропустила обед, чтобы детям хватило. К холодильнику прикреплена записка, написанная каракулями Эдриана:        «Ужин в холодильнике». У Мэйси был хороший день».       Эдриану сейчас восемнадцать, он технически взрослый, однако ему никогда не довелось быть ребенком. Никому из них, по правде говоря. Я пыталась дать им это, хотя иногда мне кажется, что я всех подвожу.       Включая себя.       Ставлю сумочку на кухонную стойку и кричу:       — «Я дома!»       — «Робин!» — тоненький голосок Мэйси доносится из-за спинки дивана, слабее, чем мне хотелось бы, но все равно звонкий. Я нахожу ее, завернутой в выцветшее синее одеяло. Она бледна, с усталыми глазками, однако улыбается, увидев меня.       — «Приветик, малышка». — Сажусь рядом с ней, нежно обнимая. — «Как себя чувствуешь?»       — «Лучше», — лжет она. — «Эдриан приготовил мне сыр на гриле на обед, и я съела его целиком».       — «Это замечательно». — Всматриваюсь в ее лицо, ища признаки цианоза, и, не обнаружив их, беззвучно вздыхаю с облегчением. — «Что мы смотрим?»       — «Какой-то мультик. Новый, кажется».       Устраиваюсь рядом с ней, позволяя бессмысленной болтовне анимированных персонажей окутать меня. Эти тихие моменты с Мэйси драгоценны и пугают в одно и тоже время. Ей становится хуже, и мы все это знаем. Мэйси родилась с пороком сердца, который был частично исправлен операцией, когда она была еще младенцем. Теперь, в 11 лет, ей требуется еще одна операция. И она нужна ей как можно скорее.       Страховая компания уже несколько месяцев отказывается ее оплачивать.       Входная дверь открывается, и вваливается Алисия. Ее рюкзак волочится за ней, как якорь.       — «Как дела в школе, милая?»       — «Ужасно». — Она плюхается в кресло напротив нас, и ее светлые волосы падают на глаза. — «Миссис Петерсон задала еще одно эссе, а я даже не знаю, с чего начать. Я прочитала книгу, Робин. Впрочем, в этом не было никакого смысла».       — «Мы что-нибудь придумаем. Может, Дэйн сможет помочь».       — «Он уже помогает мне с математикой». — Ее голос слегка дрожит. — «Я такая глупая, Робин».       — «Эй», — наклоняюсь вперед, ловя ее взгляд. — «Ты не глупая. Твой мозг просто работает иначе, и в этом нет ничего плохого. Многие из самых блестящих людей в мире испытывали трудности в школе».       Она не выглядит убежденной, хотя все же кивает.       Пятнадцатилетний Дэйн выходит из своей спальни и держится так, словно весь мир лежит на его растущих плечах. Его светлые волосы нуждаются в стрижке, а упрямая линия подбородка говорит о том, что он собирается о чем-то со мной поспорить.       — «Я мог бы работать прямо сейчас», — заявляет он без предисловий. — «Отец моего друга сказал, что возьмет меня в гараж. Я мог бы зарабатывать реальные деньги вместо того, чтобы сидеть на дурацких уроках алгебры, изучая синусы и косинусы, как будто это имеет значение».       — «Это имеет значение», — Устремляю на него взгляд, который, как я могу только надеяться, обладает хотя бы половиной «силы» миссис Хендерсон. — «Образование — единственный выход из этого, Дэйн. Ты не бросишь учебу».       — «Из чего? Из этого?» — Он жестом обводит тесную квартиру. — «По крайней мере, если бы я работал, то мог бы помочь платить за всякую ерунду, вместо того чтобы быть бесполезным».       — «Ты не бесполезный. Ты обычный пятнадцатилетний парень. Тебе положено беспокоиться об уроках, девочках и о том, попадешь ли ты в основную команду в следующем году. И следи за своим языком», — поспешно добавляю я, видя, как глаза Мэйси расширились от его использования слова на букву «б».       — «Очнись, Робин!» — огрызается Дэйн. — «У нормальных пятнадцатилетних есть родители».       Тишина заполняет маленькую комнату после его вспышки. Глаза Мэйси наполняются слезами, а Алисия выглядит так, будто хочет раствориться в мебели.       — «Дэйн», — мой голос тих и, тем не менее, он слышит в нем предупреждение. — «Иди и помоги Алисии с уроками. Пожалуйста».       Мгновение он смотрит на меня, ‘играя’ желваками, словно хочет сказать что-то еще. Затем его плечи опускаются, и он выглядит как испуганный ребенок, которым он является под всей этой злостью.       — «Прости», — бормочет он. — «Я просто…»       — «Я знаю». — Я понимаю разочарование, беспомощность, гнев на мир, который, кажется, полон решимости ударить тебя, когда ты и так лежишь. — «Но мы — семья. Мы держимся вместе».       Он кивает и садится рядом с Алисией за обеденный стол. Она торопливо достает учебник.       — «Так-с, о чем это эссе?»       Я удаляюсь на кухню, якобы для того, чтобы начать разогревать ужин, однако на самом деле, чтобы дать себе передышку. Достаю из холодильника форму с запеканкой и чесночный хлеб, потому что мы все его любим. Это не шик, но это вкусная еда, и она приготовлена с любовью. Ставлю запеканку в духовку на слабый огонь и устанавливаю таймер.       Квартира настолько маленькая, что я слышу все: от Дэйна, терпеливо объясняющего Алисии основные тезисы, до плача ребенка соседей сверху. Это хаотично, напряженно и иногда невыносимо, но у нас есть крыша над головой.       Достаю телефон и проверяю время. Эдриан скоро должен вернуться с работы в продуктовом магазине, и у нас будет ранний ужин. Потом мне нужно будет собираться на смену в бар «Мерфи». От этой мысли у меня сжимается желудок. Я ненавижу эту работу — ненавижу, как на меня смотрят некоторые клиенты, ненавижу одежду, которую мне приходится надевать, чтобы получать приличные чаевые, ненавижу, что мне приходится притворяться натуралкой перед пускающими слюни мужчинами. Больше всего ненавижу то, что у меня это хорошо получается, потому что отчаяние сделало меня экспертом по подавлению своей гордости.       При всем при этом чаевые, которые я получу сегодня вечером, позволят мне оплатить лекарства для Мэйси и продукты на неделю, и, возможно, если мне действительно повезет, сохранить свет еще на месяц.       Таймер духовки срабатывает как раз в тот момент, когда Эдриан входит в дверь. В свои восемнадцать он высокий и стройный, с такими же, как у меня, светлыми волосами. Он работает во вторую смену в «SaveMart», пополняя полки и собирая тележки для покупок, и ни разу не пожаловался на то, что ему пришлось повзрослеть раньше времени.       — «Привет». — Он бросает свой рюкзак у двери и тихо спрашивает: «Как наша девочка?»       — «Устала, но в порядке», — сообщаю я, вынимая горячую запеканку из духовки. — «Она съела обед, который ты ей приготовил».       — «Хорошо». — Он садится на диван рядом с ней, и она прижимается к нему. За столом у Алисии, наконец, наметился прогресс в написании эссе, а Дэйн закончил контрольную по математике.       Мы справимся. Каким-то образом, если мы все будем держаться вместе, мы справимся.       Ужин за столом — семейное мероприятие. Разговоры текут о школьных заданиях, планах на выходные и предстоящем школьном проекте Алисии. В течение сорока пяти минут мы просто обычная семья, разделяющая трапезу, и это мое любимое времяпровождение. Только когда я начинаю убирать посуду, реальность снова вторгается в мою жизнь.       — «Мне пора собираться». — Я ополаскиваю тарелки в раковине, не глядя ни на одну из них. — «Эдриан, ты сможешь уложить детей спать?»       — «Само собой». — Он уже проверяет домашние задания и подталкивает всех к дивану смотреть телевизор. — «Мэйси уже приняла лекарства, и я прослежу, чтобы к десяти все уснули».       Иду к себе в спальню, где в шкафу висит моя рабочая одежда, как костюм для роли, которую я ненавижу играть. Блестящие черные брюки слишком заужены, розовая блузка слишком откровенная. Впрочем, это то, что мой босс ожидает от своих сотрудниц. Секс продается, особенно в забегаловке на окраине Вегаса.       Быстро переодеваюсь, избегая своего отражения в зеркале. По опыту знаю, что женщина, смотрящая на меня из зеркала, будет выглядеть старше двадцати шести. Закалываю свои русые волосы, наношу макияж, который делает мои глаза выразительнее и голубее, а губы — манящими, и пытаюсь превратиться в кого-то, кто легко улыбается и не возражает, когда пьяницы называют ее «дорогуша».       И все же эта трансформация никогда не становится проще.       — «Ты прекрасно выглядишь, Робин». — Голосок Мэйси заставляет меня обернуться. Она стоит в дверном проеме, завернутая в одеяло, словно крошечное привидение.       — «Спасибо, малышка. Кстати, тебе пора отдыхать».       — «Знаю. Просто хотела пожелать тебе спокойной ночи». — Она осторожно обнимает меня, и я вдыхаю аромат ее волосиков, клубничного шампуня, который мы все используем просто потому, что это любимый шампунь Мэйси, и мы не можем позволить себе больше одного флакона. — «Я люблю тебя».       — «Я тоже тебя люблю. Больше всех звезд на небе».       Это наш обычный ритуал, то, что я говорила каждому из них с тех пор, как они были маленькими. Она улыбается и шаркает обратно в свою комнату, а я заканчиваю собираться, чувствуя, как слезы подступают к уголкам глаз.       Аккуратно смахиваю их, стараясь не испортить тушь. Оплата за квартиру намечается через пять дней, а мы уже опаздываем с этим на три недели. Так что мне лучше провести сегодняшний вечер как следует, если я хочу сохранить свою семью вместе.       

* * *

      Бар «Мерфи» расположен между ломбардом и пунктом обналичивания чеков. Его неоновая вывеска беспорядочно мигает в ночи. Парковка забита пикапами и потрепанными седанами, и я делаю глубокий вдох, прежде чем толкнуть тяжелую деревянную дверь.       Внутри бар был именно таким, каким и следовало ожидать: тусклое освещение, липкие полы и атмосфера, создающая ощущение легкого отчаяния. Музыкальный автомат играет классический рок на такой громкости, что разговоры становятся бессмысленными, а воздух насыщен дымом, несмотря на предполагаемый запрет.       — «Ширли!» — Логан помахал мне из-за стойки, и его знакомая улыбка немного успокоила меня. Двадцатичетырехлетний и открытый гей, Логан был мне ближе всего как лучший друг. У него ярко-синие волосы, на их укладку он тратит больше средств, чем я использую за месяц, и острый язычок, который он пускает в ход, чтобы не допустить ничего, что могло бы причинить боль. Он всегда присматривал за мной, подзывая вышибалу, если кто-то из наших клиентов становился слишком навязчивым.       Он называет меня «Ширли», потому что, по его словам, я такая же невинная, как Ширли Темпл. Он не совсем неправ — он гораздо более сообразителен, чем я, хоть я и многому научилась за короткое время работы в «Мерфи». И все-таки бывают дни, как сегодня, когда я чувствую, что уже прожила сотню жизней, пытаясь быть всем для всех.       — «Привет, красавчик». — Убираю сумочку за стойку. — «Напряженная ночка?»       — «Как обычно — завсегдатаи-придурки». — Он бросил взгляд на бильярдный стол, где группа строителей спорила из-за партии. — «Плюс несколько новых лиц».       Он едва заметно кивнул, и я взглянула в сторону углового дивана, тут же пожалев об этом. Мужчина, сидевший там один, был, вероятно, лет пятидесяти, с таким хищным взглядом, от которого у меня мурашки пробежали по коже. Он поднял бутылку пива в шутливом тосте, когда поймал мой взгляд.       — «М-да уж, отлично». — Я натянула свою улыбку для обслуживания клиентов. — «Еще один ‘обаяшка’. Надеюсь, он оставит хорошие чаевые».       Пора приступать к работе. Я немного одернула топ, чтобы мои сиськи предстали в лучшем свете, и напомнила себе, зачем это делаю.       Ради Эдриана. Ради Алисии. Ради Дэйна и Мэйси.       Ради моей семьи. Они важнее всего на свете.       Даже моего достоинства.