Перемены

*** — Сатурн, поединок этот засунешь себе в свою неугомонную задницу, поняла меня? Чтобы сегодня же пошла к Луниным и вымолила прощение у отца Сивела? Ты меня поняла? — Аглая Фёдоровна смотрела на меня своими голубыми глазами, и в целом она была настолько прекрасна, если бы, конечно, не факт того, что она сегодня мне мозг с самого утра высосала, успев при этом кинуть в меня справочником по анатомии, который весил, как чугунная сковородка. — Мам, ты такая красивая, — тянула я слова, заглядывая ей в глаза. — Сатурн, я тебя такому не учила! И в училище, я так думаю, такому не учат! Прекращай давай паясничать и во-о-о-он то пирожное, иди и принеси мне. Лидочка, что ты будешь? — Лидочка сидела с нами за одним столиком, наказание у бабы Светы подошло к концу, и теперь размеры Лидочки стали угрожающе пугающими. — Мам, Лидочка скоро превратится в воздушный шар, хватит ей пирожные уминать, — я кисло посмотрела на свою толстую сестру, которая на меня смотрела не менее кисло. — А это не твоя головная боль, чтобы следить за размерами Лидочки, — но мама всё же обратила внимание на третий подбородок нежного прыщавого цветка и сказала: — Лидочке принеси вон тот зелёный смузи. На что Лидочка помрачнела и смотрела волком то на маму, то на меня. Но наученная суровой деревенской жизнью в Твери, решила рот пока что не открывать. Я тяжко вздохнула, чётко осознавая свою второстепенную роль падчерицы, и поплелась за смузи и малиновыми пирожными. *** После того прекрасного раза в доме у Сивела, увы, больше нам не удалось понаслаждаться друг другом, так как буквально на следующий день приехала тётя Сивела – Маргарита Николаевна Лунина. Словно родители Сивела почувствовали, что на их драгоценного омегу позарилась я. Маргарита Николаевна была бетой. Высокая, с чёрными волосами и карими глазами, она моментами напоминала Сивела. Но всё же была более грубой и какой-то сухой. Небольшая дымка от очаровательного образа домомучительницы Фрекен Бок покрывала эту большую и грузную даму. Также тётя Рита любила носить перчатки, представляя себя Рембрандтовской дамой с картины «Женщина в перчатках». Когда послышался звонок в дверь, я уже лезла в очередной раз со своими поцелуями на Сивела, как мы замерли и уставились друг на друга: — Ты кого-то ждёшь? — шёпотом спросила я, хотя входная дверь была очень далеко и вряд ли визитёр смог бы нас услышать. — Нет, — испуганно проговорил он. — Пойдём проверим, что ли? — предложила я, и мы, встав, стали красться к двери. — Сивел, моя маленькая прелесть, тыковка моя, открывай, это тётя Рита, — кричал голос за дверью. И как она поняла, что мы стоим за дверью? — Ужас! — руки Сивела потянулись ко рту, и он изобразил ужас на своём лице, — Это моя тётя Маргарита Николаевна, она самая ужасная у нас в семье, она считает, что я какое-то мучное изделие из кондитерской, и постоянно лезет меня потрогать и поцеловать, фу. В целом я могла понять тётю Риту – Сивел был реально как сладкая конфета, которую хотелось трогать и лизать. Только вот, наверное, у тёти Риты были немного иного характера действия в адрес маленького омеги. В итоге мы открыли дверь. Тётя Рита с изумлением уставилась на меня, и тут же пробасила: — Вы кем будете Сивелу? — перешагнув через порог двери, она тут же полезла со своими объятиями на недовольно скорчившегося Сивела. — Я – почётный кавалер, приставленный к нежному сердцу Сивела! — представилась я, поклонившись и протягивая руку. — Ох, — кто бы мог подумать, что сердце тёти Риты окажется столь слабым на такие методы и вот уже она зарделась аки маков цветок, довольно расплывшись в улыбке, — Сивел, моя розочка сахарная, какая у тебя приятная почитательница! Ах, ну что мы тут стоим в дверях. Как вас звать? — Я Сатурн, а вы Маргарита Николаевна, верно же? Сивел много про вас рассказывал, говорил, что вы самая любимая его тётя, очень хвалил ваше умение подбирать милые прозвища, что я и заметила буквально сейчас, — Сивел только с изумлением рот свой открыл, а Маргарита Николаевна была сражена моим подкатом, и вот уже взяв меня под руку, тянет на кухню. — Сивел, мой сладкий пряничек, я так и знала, что ты любишь свою тётю, Сатурн, могу ли я к вам обращаться на «ты»? — Приму за честь такое ваше обращение, — я обернулась, хитро подмигнула Сивелу, который по-прежнему стоял с изумлённым видом, и направилась на кухню вместе с тётей Ритой. И вот в течение месяца я, Сивел и тётя Рита посетили все музеи, выставки, кладбища и ночные клубы Питера. Тётя Рита чем-то мне напоминала бабу Свету, но всё же она была более интеллигентной и могла отличить стиль барокко от рококо. Сивел сидел недовольный в гостиной, которую оккупировала тётя Рита по приезде. — Сатурн, ты, как я погляжу, прям втрескалась в тётю Риту, и так ей подлижешь, и сяк, — недовольно зыркнул на меня Сивел, сев на кресло и притянув к себе свои ножки. — А что, мой господин, хочет, чтобы его раба ему вылизала что-нибудь? — я слезла с дивана и стала ползти к креслу Сивела. — Тише ты! — тут же зашипел на меня слегка порозовевший Сивел, — тётя Рита же здесь! Я села рядом с креслом, положила голову ему на ноги. — Сивел, пошли завтра ко мне? Мама хочет с тобой познакомиться, — говоря это, я стала стягивать с него белые носочки. — Руки свои убрала, — тут же прошипел Сивел, когда моя рука стала проводить пальцами по его порозовевшей ступне, — Мама твоя? Не пойду! Она у тебя очень злобная! — Сивел хотел уже взбрыкнуть своей очаровательной конечностью и шарахнуть мне по башке, но я схватила его непослушные ножки, отчего грудь Сивела стала вздыматься учащённее, а лицо вспыхнуло румянцем, — Сатурн, немедленно прекращай! — просипел он, как вдруг послышался громкий храп, который издавался с другой части комнаты. Тётя Рита уснула, сидя в кресле перед телевизором, смотря передачу «Житиё-бытиё – пять смертей, про которые вы никогда бы не узнали, живя свою скучную жизнь, если бы не мы». Да уж, и Лидочка тоже смотрела этот мракобесный контент, где рассказывали про самые нелепые смерти. — Сивел, пошли к тебе в комнату? — я встала и не стала дожидаться ответа, схватила Сивела и перекинула себе через плечо, он только удивлённо охнуть успел. — А ну, отпусти меня, ты чёртова годзилла!!! — зашипел он, задрав мне рубашку и начав щипаться. — Не-а, и не подумаю, — я довольная выползла из гостиной со своей брыкающейся ношей, и уверенным шагом решила пойти в ту дальнюю ванную, в которой я первый раз мылась. — Ты что удумала?! — продолжал возмущённо прикрикивать Сивел. — Вылизать своего господина, как он того желал, — прочеканила я свой ответ, на мгновение Сивел перестал вертеться и замолк, но буквально секунда и он уже с удвоенной силой пытается вырваться. — Отпусти, отпусти, отпусти!!! — но голос его всё равно не превышал громкий децибел, а только слегка залез за шкалу «шипящих и недовольных». Такой он был милый, когда так себя вёл, так что о каких таких «отпусканиях» он там верещал? Когда мы дошли до ванной, то зайдя внутрь, я закрыла дверь на замок, и всё ещё держа Сивела на руках, подошла к ванной. Опустив Сивела, который выглядел разгорячённым и злым, я протянула руку к его лицу, хотя дотронуться до нежной кожи, как он резким движением сбивает мою руку и подняв свою голову, смотрит на меня взглядом, полным праведного огня. Он почти разворачивается, но я перехватываю, обнимаю сзади и прижимаю к себе. — Не отпущу, — утыкаюсь в его макушку, вдыхая аромат его шампуня. — Сатурн! Немедленно отпусти меня, иначе я закричу! «Вот это угроза!» — немного удивляюсь его словам, но продолжаю держать его крепко. — И что же ты не кричишь, мой маленький господин? — шепчу ему в волосы вопрос и снова чувствую, как заёрзал Сивел, пытаясь освободиться. — А ты почему себя так ведёшь? Ты должна выполнять мои приказы! — Сивел упирается своими руками в мои, пытаясь расцепить, чем вызывает волну дрожи в ногах: нельзя так со мной, ой, нельзя, слишком это меня возбуждает. — Чем больше ты сопротивляешься, тем больше я хочу тебя держать, — мой голос немного охрип и прозвучал над самым ухом Сивела, и я чувствую, как он стал дрожать. — Тётя Рита же дома, а вдруг она проснётся и… — окончание фразы я не даю закончить Сивелу и целую его. Он удивлённо дёрнулся, но не отстранился, а только приоткрыл свой рот, давая мне зелёный свет. А мне долго не надо, и вот Сивел уже стоит ко мне лицом и я нежно провожу по его щеке, трогаю его острый подбородок, спускаюсь ниже, ощущая кончиками подушечек пальцев, как бьётся истерично тонкая венка на его шеи, как он поддаётся сильнее, и я с лёгкой улыбкой подхватываю его на руки и несу к раковине. От его сопротивления не осталось и следа, и теперь его руки уже лезут ко мне под рубашку. Его горячие прикосновения обжигают мою кожу, он ещё ни разу не был столь инициативен, что даёт мне надежду, что ни я одна весь этот месяц желала прикосновений. — Сатурн, — голос Сивела звучит глухо и немного дрожит. — Да, вот здесь тихонько сожми головку пальцами, — шепчу я ему на ухо, когда рука Сивела сначала неуверенно шарила по моему животу, но дойдя до резинки, остановилась на мгновение и проникла в жаркую тесноту ткани. Его рука такая нежная, успеваю подумать об этом, когда Сивел проводит своими пальцами вдоль моего ствола. Из моего рта вырывается глухой стон и Сивел замирает. Я поднимаю на него глаза и вижу, как зрачки в его глазах расширились, румянец зарделся на его красивом личике, а губы соблазнительно приоткрылись, показывая зубы. Но. Закончить нам было не суждено. — Сивел, сахарный мой бублик, ты в ванной? — раздался за дверью голос тёти Риты. — Твою мать, — прохрипела я, утыкаясь в плечо Сивела, — Вот чего ей не спалось? — Ах, — глаза Сивела расширились от ужаса, — Ужас! Что делать? — в панике зашептал Сивел, высвобождаясь из-под меня. — Скажи, что моешься, — притягиваю снова его к себе, но он нервно пытается освободиться от моих рук. — Тётя Рита, я в ванной, что случилось? — кричит Сивел, окончательно бросив меня на произвол судьбы с холодным кафелем этой шикарной ванны. — Кексик, а где Сатурн? — что-то голос тёти Риты стал какой-то подозрительный, хотя мне могло и показаться. — А она, она уже ушла! — я смотрю на Сивела, который выглядел таким же белым, как кафель, и снова тяну свои руки к нему, на что получаю болючий тычок по лицу. Корчу физию в адовых муках, на что получаю ещё один тычок. — Сладкий мой, а обувь почему её у входа? — лицо Сивело выражало весь ужас того, кого сейчас спалят за шаловливыми непотребствами, смотреть на это у меня нет сил, и я, наклонившись, шепчу ему на ухо: — Скажи ей, что я ушла в других кроссовках, так как у меня треня, — и Сивел тут же орёт: — А у неё тренировка сегодня, поэтому она в других пошла, а эти оставила, — Сивел замер, в ожидании — прокатит или не прокатит. Но сколько раз я врала, чтобы не получить люлей, так что точно знала, что тётя Рита купится. — Ах вот оно как! Ну хорошо, Сивел, ты, как помоешься, приходи ко мне, чай будем пить с «наполеоном», — и за дверью послышались удаляющиеся шаги. — Я же тебе говорил! — сразу же набросился на меня Сивел, — А ты не слушала и всё лезла и лезла!!! Из-за тебя нас почти что спалили!!! — Сивел, когда гневался, был таким красивым, что я залюбовалась, за что и получила ещё один тычок, который привёл меня в вид серьёзный и благоразумный, что и требовал от меня Сивел. — Ну всё-всё, Сивел, всё же хорошо кончилось, — примирительно говорю я и не подхожу больше к нему, хотя очень хочется. — Ах, это по-твоему хорошо?! Всё! На тебя налагается штраф — не смей меня больше трогать и прикасаться, пока я сам не отменю наказание! — мои глаза стали округляться, а рот хотел выдать сто пятьдесят аргументов против, но Сивел мне не дал: — Даже не думай что-либо сказать! Я знаю, как ловко ты манипулируешь! Тебе не удастся провернуть в этот раз ничего из этих своих приёмчиков, поняла меня?! — Сивел всё так же выглядел прекрасно, даже даря мне такое страшное наказание, и я покорно кивнула, надеясь, что на утро он немного остынет и забудет об этой страшной каре. — Что, даже пальчики твои не могу потрогать? — всё же я решила спросить позволения трогать господские пальчики, на что снова получила звонкий шлёп по рукам. Эх, суровый у меня был омега. — Всё! А теперь давай по-тихому уходи, — и мы крадучись стали выходить из ванной. У порога, когда я стала открывать дверь, Сивел удивлённо посмотрел на меня: — А ты что хочешь, чтобы тётя Рита тебя пытала? — посмотрела я на свои необутые ноги, — Ничего страшного, босиком дойду. «Не первый раз, в конце концов», — подумала я, но вслух сказала: — Пока, мой беспощадный господин, — и послав ему воздушный поцелуй, я вышла из дверей квартиры своего пугливого омеги. Увы, но тётя Рита всё же что-то почуяла, хотя виду не подавала, и когда, наконец, вернулись родители Сивела из Франции, пришёл час икс знакомства. Сивел так и не соизволил прийти на чай к Аглае Фёдоровне, так что первое знакомство с родителями произошло у меня. — Сатурн, веди себя хорошо только, не хами, не груби и не будь шутом, поняла меня? — Сивел наставлял меня не хуже, чем моя мамаша, но ему можно было. — Всё будет сделано в высшей степени великолепно, так что ты второй раз в меня влюбишься, — на что Сивел бросил на меня недовольный взгляд. Увы, но признаваться в своих чувствах Сивел не спешил, так что «я тебя люблю» звучало только в адрес последнего. Знакомство было запланировано на двадцать девятое августа. Утром Аглая Фёдоровна причёсывала меня, пытаясь как-то справиться с моими непослушными кудрями. — Да что же это такое! — чуть ли не вырывая клок моих волос, тянула расчёску так себе парикмахерша Аглая Фёдоровна, — Такие же непослушные, как и хозяйка! — Ай-ай-ай, мама! Больно же! Я тебе, что ковёр, что ли? — я отодвинулась от неё, вставая в стойку и не желая больше получать ласковые прикосновения данного стилиста. — А ну, села! Ты знакомиться идёшь! Должна выглядеть прилично! — мама стала ко мне подходить, угрожающе выпрямляя свою руку со своим оружием в виде расчёски. — Я так лысой приду с твоими навыками парикмахерскими, — ныла я, снова садясь перед зеркалом. — Не станешь, — и мама снова стала драть мои несчастные волосы. Спустя полчаса всё же мои волосы стали выглядеть очень даже неплохо, мама напялила на меня белую рубашку и надела широченные чёрные штаны. — Мама, это что за паруса? — недовольно смотря на себя в зеркало, поинтересовалась я, — Ты их из своего 1860 года притащила, под стать твоему возрасту, — зудела я. — Мать твоя молода и прекрасна, а дочь её скоро расстанется со своим колючим языком, если не перестанет нести свою мудрость, — мама критически на меня смотрела, но всё же осталась довольна моим видом человека из XIX века. — Мать моя, может, и молода, и прекрасна, чего вот не скажешь об Аглае Фёдоровне, — и да, мама тут же треснула мне по голове, — А чего ты мне постоянно по башке даёшь? У меня, между прочим, там ещё травмы мои детские сидят, хочешь чтобы я гадить стала по углам? — теря место, куда мама ударила, предъявила я ей. — Травмы свои будешь обсуждать у Семён Палыча, а у меня ты будешь помалкивать, тебе ещё год до отмены крепостного права, холопка, — но всё же мамины глаза погрустнели. — Воистину, матушка-государыня, озарила мя строгим твоим взором, и поелику дерзновения во мне нет, тако и молвлю, — заметив этот её взгляд, я решила продолжить играть свою дурацкую комедию, — Повели же, боярыня, разжали десницы твоя и даруй холую твоему волюшку вольную. Клянуся ж пред небесами и пред домом твоим знатным, яко Сатурн Батькович, раб преданный, не осрамлю тебя, но стану честь твою господскую блюсти и оборонять аки воин Пугачёв, за правду крестьянскую восставший, — закончила я свой старорусский спич. — Ох, Сатурн, какая же ты дурнина, — но глаза Аглаи Фёдоровны больше не были такими печальными, а значит, дурнина справилась со своей задачей, — На дуэль только, ради бога, не приглашай никого, а то с тебя будет. И как в воду глядела моя матушка, что тут сказать, знала она свою баламутную дочь. Как выяснилось, тот прекрасный статный человек, свидетелем которым он был, когда я вымаливала у Паторна Михайловича себе в пару Сивела, оказался папой-омегой Сивела. И чего это я сразу не догадалась? Ведь Сивел говорил, что его папу зовут Себастьян. Могла сложить эту несложную схему, но мозг, видать, у меня не работал, когда я была рядом с Сивелом. Фотки в квартире у Луниных не было, только куча картин и ещё раз куча картин. А вот папа-альфа у Сивела оказался по канону жанра: тот самый батя, который души не чаял в своём обожаемом сыне-омеги, готовый впиться в глотку любому, кто хоть как-то криво посмотрит на его зайку. Чем меня, впрочем, сразу и покорил. Мне понравилось, что у Сивела такие заботливые и милые родаки. Тётя Рита была на этом семейном ужине, что, конечно, прибавило мне очки любви в мою сторону. — О, Себастьян Николаевич, так вы папа Сивела? — удивлённо пропела я, теребя его тонкую руку в своей, — А оно и понятно, что у Сивела не мог быть другой папа, слишком вы хороши, — что уж тут говорить, я не врала. Себастьян Николаевич был воистину нежным и красивым омегой. Ему было уже где-то за сорок, но выглядел он молодо и юно. Себастьян Николаевич улыбнулся во весь рот, показывая свои ямочки, и сказал: — Сатурн, я и не сомневался, что ты сумеешь покорить сердце нашего неприступного Сивела, — произнёс он с улыбкой. В ответ же удостоился убийственного взгляда от самого Сивела. Себастьян Николаевич лишь с лёгкой насмешкой потрепал его по голове и жестом пригласил нас проследовать в гостиную. А вот Роман Маевич не оценил моего комплимента и смотрел на меня тяжёлым взглядом. Но где наша не пропадала, как говорится. Спустя час поедания яств, которые я сметала, как пылесос, я решила всё же вставить комплимент насчёт блюд: — Себастьян Николаевич, сие ваше искусство кулинарное превзошло всякое воображение, — сказала я с искренним восхищением, что-то никак не отпуская своего внутреннего Пушкина, — готовите вы, яко сам бог! — Ах-ха-ха, — засмеялся хрустальным смехом Себастьян Николаевич, и тут слово вставил Сивел: — Готовит, яки сам бог, у нас папа Рома, — передразнивая меня, произнёс Сивел, кося взгляд на папу Рому. — Так и я о том же, — моментально переобувшись, начала я, — Сразу чувствуется рука мастера во всём её искусстве: режет, словно самурайский клинок, и дарует наслажденье, подобно тихому вечеру у ног прекрасной гейши, — Себастьян Николаевич снова засмеялся, и тут на арену выходит тётя Рита: — Вот-вот, Рома, — «Рома» она произнесла скривившись, словно проглотила таракана, — Попрошу заметить, что за сегодняшний вечер, наша поэтичная Сатурн успела семь раз рассмешить Сябу и больше десяти — Сивела. А вот ты, Рома, как обычно, сидишь с этим своим мрачным лицом, только аппетит всем портишь. И что ты в нём нашёл, Сяба? — здесь уже тётя Рита обратилась к своему младшему брату. Я и подумать не могла, что тётя Рита так скрупулёзно будет подсчитывать, сколько раз за вечер засмеётся Сивел и папа Сяба. Знала бы, что так надо, уже давно бы закатила концерт с именем «Рассмеши самых красивых омег Луниных», эх, какая потеря! Но тем временем папа Рома не оценил сей пассаж в свой альфский адрес и, хмуря брови, огласил: — Тебя забыли спросить, Рита, почему и за что Сябя выбрал меня, чего тебе не сиделось в этой своей Адыгеи? — ух ты, пошла пьянка. Я немного расслабилась, так как за вечер папа Рома не произнёс ни слова, только зыркал на меня, как на того, кого надо запереть в подвале и заковать в кандалы, а тут тётя Рита так удачно решила взять весь удар на себя. Но, судя по всему, это их какая-то давняя традиция задаваться извечным вопросом о любви и выборе. Но радость моя была преждевременна: едва тётя Рита успела рот открыть, дабы поделиться своими адыгейскими доводами, как он обратил своё око на меня: — Ты, значит, Сатурн? — да уж, вопрос так себе, я решила никак не отвечать, а подождать, что там папа Рома задумал, папа Сяба и Сивел как-то сразу напряглись, а тётя Рита хотела снова что-то вставить, но он ей не дал: — Сатурн, да? — я всё же решила кивнуть, ибо стала ощущаться какая-то тяжесть в воздухе, — Я провёл небольшое расследование насчёт того, с кем встречается мой сын, — да, блядь, а он оказался тем ещё шпиёном, — Ты, оказывается, Сатурн приёмная, да ещё в семье Воронцовых, — Сивел удивлённо завертел головой, смотря то на меня, то на папу Рому. Ну да, про своё преёмство я не рассказывала Сивелу, как-то случая не было, да и в целом мне не сильно хотелось пока про это говорить, но, как говорится, мы предполагаем, а бог располагает и я решила расслабиться и отдаться течению. — Ага, папа Рома, именно так, знала бы, что вы такой любопытный, попросила бы вас ещё нарыть инфы о моём бате, — та-дам! Стало тихо. Очень тихо. Звеняще тихо. Но я нормально относилась к тишине, и поэтому спокойно полезла за салатом, который стоял рядом с тётей Ритой: — Да, пап Ром, всё-таки готовите вы отпадно, мы с Сивелом, как поженимся, попросим у вас рецептик. Надеюсь, вы не откажите вашей снохе? — и тишина всё же дала трещину. Папа Сяба замер, замер и Сивел, одна только тётя Рита выглядела довольной. — Сивел! Я не думаю, что данная девушка для тебя является подходящей парой! — холодно произнёс он, вставая из-за стола. — А вам и не надо думать, уважаемый отец, ибо Сивел — не ваша нога или рука, у него есть своя голова на плечах, — совершенно спокойно произнесла я, но внутри у меня всё клокотало. Сивел сидел ни жив ни мёртв, а вот папа Сяба стал покрываться красными пятнами. И что-то мне подсказывало, что это были пятна не из-за смущения. — Рома! — рявкнул папа Сяба, из-за чего мы все вздрогнули. — Себастьян, не лезь! — ёпта, вот это Санта-Барбара сейчас начнётся, думала я, готовясь костьми лечь, но отстоять своё право на отношения с Сивелом. — Право слово, Сатурн, ты высказываешь довольно решительно для такой юной особы, — в голосе папы Ромы послышались стальные нотки, — Что, конечно, даёт мне право сделать вывод, что это влияние твоего беспризорного прошлого и твоего настоящего в семье Воронцовых, — о как, однако, папа Рома был знатоком чужого воспитания. — Рома, немедленно прекрати! Сатурн, не слушай его! — папа Сяба уже подходил к папе Роме, пытаясь его сдвинуть с места, но папа Рома был как шкаф, а папа Сяба, как напольная вешалка. — Папа! — голос Сивела зазвенел, и он тоже подскочил со своего места. — Могу ли я поинтересоваться у вас, папа Рома, что же вас так смутило в моём настоящем воспитании в семье Воронцовых, — и чем это ему Аглая Фёдоровна-то не зашла? Понимаю моя маманька, которая повесилась, но Аглая Фёдоровна была ж другой. — Я с радостью тебе поведаю, почему мой сын не будет встречаться с беспризорницей, которую приютили эти бандиты Воронцовы. Только не делай вид, что не знаешь о том, чем промышляют эти люди. Они, видимо, и поэтому решили удочерить такого непутёвого ребёнка. Мать твоя не вызывает никакого уважения и доверия к своей персоне, — всё, папа Сяба озверел и почти что напрыгнул на папу Рому, этим же самым стал заниматься Сивел, но силы были слишком неравны. Одна только тётя Рита была спокойна как танк. — Что ж, уважаемый папа Сивела, я готова простить вам ваши слова в мой адрес, но слова, сказанные в адрес моей матушки, увы, простить я не могу. Вы оскорбили мою мать, как только это было возможно, тем самым мне не остаётся ничего иного, кроме, как вызвать вас на сатисфакцию. Тётя Рита, позвольте одолжить у вас перчатку? — на этих словах я поворачиваюсь к тёте Рите, которая смотрит на меня с восхищением, и беру у неё из рук артефакт своего предстоящего дуэлянтства. — Что?! — в этот самый момент и папа Сяба, и папа Рома открывают свои рты, а Сивел смотрит на меня с испугом и в то же время с таким же восхищением, какое я заметила в глазах тёти Риты. — Да-да, а вы что хотели? Оскорбили и всё? Не-а, так дело не пойдёт. Или вы думаете, что вы тут один такой герой? Если так, то у меня для вас плохие новости. Я тот самый герой с чужих страниц, который, однако, также имеет свои принципы, как и вы, папа Рома. Бросать в ваш фейс перчаткой я всё же не буду, ибо помню, как хороши были ваши салаты, за что вам, конечно, большой поклон, но драться мы с вами будем! — и держа перчатку в руках, я уставилась в разъярённые глаза папы Ромы. — Всё! Мелюзга чёртова! Будешь мне тут ещё указывать! Не доросла, чтобы такое говорить! — побагровев в лице, папа Рома пошёл в наступление. — А ну, стоять! — голос папы Сябы прозвучал, как взрыв гранаты. И папа Рома тут же замер на месте, — Вышел вон из комнаты! — рявкнул этот такой хрупкий мужчина. Но папа Рома при всей своей покорности и боготворении своего любимого мужа, также сильно любил и обожал своего драгоценного сына, и посему у отца семейства случился когнитивный диссонанс и система альфы вышла из строя. Он замер на месте, не подавая никаких признаков жизни. — Вот, Сяба, вот кого я хотела бы, чтобы ты повстречал тогда, а не этого дебила Рому, — театрально вздыхая, произнесла тётя Рита, но словила злой взгляд своего младшего брата, решила не продолжать своё негодование по папе Роме. — Сатурн, боже мой, пожалуйста, прости нас за весь этот ужас. Мне невероятно жаль! Я поговорю с Ромой, уверяю тебя, он принесёт извинения. И прошу тебя, не злись! — какой же всё-таки был Себастьян Николаевич душка, не то что некоторые папы Ромы. Сивел подскочил ко мне и потянул за руку, таща к выходу. Когда мы уже были почти у самых дверей, то нас остановил голос папы Ромы: — Я принимаю твой вызов! — ого, крута-та, подумала я, но Сивел побледнел, а сзади папы Ромы тут же образовался папа Сяба, шипя на него змеёй: — Ты сдурел совсем, Рома, башка твоя дубовая! — Нет, Сяба, тут дело чести, я не могу не принять вызов этой соплячки! На чём будем драться? Рядом с папой Сябой материализовалась фигура тёти Риты, которая и предложила нам орудие: — Соревнование в плавание. Кто первый приплывёт, тот и победитель. Побеждённый принесёт свои извинения, а так же выполнит просьбу со стороны победителя. Пока этот месяц мы тусили с тётей Ритой, я ей поведала о своих годах, проведённых в лагере «Орлёнок» и хвасталась своими победами в плавание. Отличное предложение, — подумала я, с одобрением смотря на тётю Риту, но энтузиазм мой немного угас, когда папа Рома сказал: — Да уж, Рита, не ожидал от тебя, что ты предложишь такой вариант, но спасибо тебе, — и вдруг мне в ухо зашептал Сивел: Сатурн, мой папа — двукратный олимпийский чемпион по плаванию. Вот это поворот! И я уже не смотрела на тётю Риту с одобрением, а подумала, что есть в ней какое-то коварство, как у Лидочки. Папа Рома довольно ухмылялся, но я не стала сгибаться под этим ударом судьбы: — Я пришлю вам своего секунданта! — и, развернувшись, я выхожу, гордо подняв свою голову. Сивел хотел пойти за мной, но был схвачен здоровенной ручищей своего папы Ромы и был утащен обратно в квартиру вопя: — Сатурн, я тебе позвоню!