Спиритический сеанс

Долго ждать вечера жителям города Т не приходилось — осень делала своё дело. Дни становились всё короче, а листва на деревьях беспрестанно осыпалась, укрывая асфальт и землю жёлто-красным ковром. Улыбалось в последние не морозные деньки солнце и дарило всем без разбору свой свет. В те дни осень украшала город, придавая ему красочность, присущую только паркам в день, когда листья уже окрасились, но не все опали с деревьев. И дома-пятиэтажки, и гиганты-новостройки выглядели немного уныло на фоне осенней природы. Город Т готовился к тому, что уже через месяц падёт на землю пушистый белый снежок и вступит в свои права зима. Чернецкий осень не любил. Его раздражали листья, шуршащие под ногами, раздражали постоянные перепады температуры. По сути своей он был любителем зимних дней, снег ему нравился больше, чем ковёр из красно-жёлтых листьев. Сейчас город переживал холодные дни, когда температура опускалась уже почти ниже нуля, так что людям приходилось переодеваться в теплое. Чернецкий на этот случай всегда был готов: его одежда хоть и выглядела слегка ветхой, но была тепла. Путь его лежал к старой пятиэтажке, давно уже стоявшей в одном из тихих районов городка. Чернецкого привлекала одна из квартир этого дома. Находилась она на четвертом этаже и очень выделялась на фоне других высовывающихся окнами квартир. В ней пару месяцев назад произошел пожар. Обгорело всё — от гардин, до мебели и половины ламината. Невозможно было и представить, что такую квартиру через какие-то два месяца снимут на ночь. Чернецкому много было не нужно: он попросил лишь поставить круглый стол посередине и дать ему сверло,чтоб просверлить тридцать три отверстия. Наверное, читатель уже давно догадался, что именно в этой квартире Вадим Павлович и хотел провести спиритический сеанс. Общение с духами было для него не в новинку: в школе его пару раз приглашали на такие мероприятия, но он лишь потешался над пригласившими его. Сейчас его почему-то сильно увлекла эта тема, Чернецкий сам не знал почему. Спиритический сеанс подразумевал общение с духом, которого вызывают при помощи медиума — человека, имеющего близкую связь с потусторонним миром. На дырочки на столе Чернецкий положил крышечки от бутылок, в которых он заранее, также как в столе, вырезал отверстия и продел в них нитки, а на крышечках обозначил буквы, чтобы при помощи них дух через медиума мог общаться с людьми. Наконец, когда все крышечки с буквами в правильном порядке были расставлены, Вадим Павлович расстелил черную скатерть с такими же отверстиями, как на столе, так, чтобы она свисала с краёв. Получилось очень любопытно: черный стол, украшенный свечами и искусственным черепом, на нём крышечки от бутылок с буквами и отдельное место с красным крестом для медиума. Потирая руки, Вадим Павлович стал дожидаться своих дорогих гостей, которым заведомо раздал адрес этого места. Должно быть, пока мужчина ходил весь день и приготавливался к сеансу, он очень утомился, ведь его очень клонило в сон. Он закрыл глаза, но тут же увидел какое-то неясное очертание: то ли сон, то ли реальность… Перед ним стоял какой-то странный человек, одетый в черную одежду и имевший прическу с дурацкими прядями, выступавшими, как рога. В этом очертании он разглядел себя самого! Вдруг оно стало пропадать и расплываться, словно большое чернильное пятно, растекающееся и излишне пачкающее бумагу при особо неаккуратном письме пером, и вместо него сначала показалось очень знакомое лицо, затем шея, окутанная черным шарфом, и вскоре уже узнаваемый человек стоял перед ним — это был Букашкин. — Ты уснул что ли? — спросил друг детства, поднимая с дивана Чернецкого. Оказалось, что темень вечера окутала город уже полтора часа назад и в темных домах-девятиэтажках уже давно горели огни, просвечивая сквозь тюлевые занавески. Вадим Павлович встал и, недолго думая, направился к столу, сооруженному им. Букашкин все ещё вопросительно глядел на него, то и дело прищуриваясь и складывая руки. — Всего лишь прикрыл глаза. — отвечал Чернецкий и стал поправлять сползающую скатерть. — Слушай, а ведь не говорил мне, что ты этот… как его… — удивленно заметил Сергей, запинаясь. — Кто? — Ну… который с мертвым разговаривает на сеансах этих ваших магических… — Медиум? — улыбнулся Вадим Павлович, вновь зажигая потухшие свечи. — Да, он! И ты веришь всему этому? — тихо продолжил расспрашивать Букашкин, все большее количество раз обходя стол. Судя по всему, даже зайдя в квартиру, дверь которой была открыта, он все еще чувствовал некую вину за вторжение в личное пространство. Да и окружение в виде пустующих без картин стен, треснувших полов и тараканов в некоторых определенных местах на кухне и в санузле внушало некую боязнь за себя. — Моя бабушка часто говорила, что слышит голоса предков. Вот мы и попробуем вызвать ваших предков, послушаем, что они скажут. При этом Чернецкий упоённо улыбался, будто говорить о мертвых и их вызове в наш мир доставляло ему необычайно удовольствие. Сергей поёжился: — Ну, я верю тебе, конечно же, но это странно. С чего бы предки придут из своего… не знаю… небытия? — Придут, как миленькие придут. — усмехнулся Вадим уже слегка злобно и, мягко улыбаясь, протянул Букашкину колоду карт, вытащенную из кармана. — Погадаем? — А я и не умею. — Ничего, ничего! Просто вытяни карту, узнаем, что да как. — убедил его Чернецкий. — Но это ж ничего не значит? Просто так? — спросил мужчина с некой опаской. Почему-то ему казалось всё это странным и неясным. — Да-да, конечно. Тяни. — ответил Чернецкий. Ему и самому было интересно. Рука Букашкина несмело потянулась к колоде, она стала вытягивать карту. Как только уголок карты стал выглядывать из колоды, в дверь раздался требовательный звонок. — Извини… Я открою! — сказал Вадим Павлович и, бросив карты, побежал открывать. На краю стола валялась вытянутая Букашкиным пиковая девятка •1) … — Милости просим! — заулыбался Чернецкий, приглашая дорогого гостя, которым оказался Кирилл Кириллович Случайный, одетый в роскошное пальто и темные очки по моде. — Простите, что так грязно! Не было у меня такого времени, чтоб убраться окончательно. — Ничего страшного, главное, чтоб из санузла не смердело! — засмеялся гость заливисто и громко, что тут же подхватил Чернецкий. У него, правда, получилось чуть тише, но тоже звонко и мягко. Вообще, его смех отличался такой же наигранностью, как и улыбка. — Послушайте, я вам сразу говорю, что мы здесь чисто ради интереса. Никто всерьёз и не верит в черную магию. Я с детства наслышан, как проводить разные ритуалы и что можно вообще сделать с человеком, якобы посредством черной магии; это просто ужас! Заставить пить, влюбиться, потерять память… Я много чего могу рассказать. — болтал Чернецкий, провожая вежливо гостя в комнату и усаживая на засаленный диван. Как назло, Случайный стал последним грузом, который смог выдержать этот предмет антиквариата, и потому с громким скрежетом и треском из него полезли пружины. Кирилл Кириллович даже не шелохнулся. Ни одна из пружин не воткнулась в руку или ногу мужчины. Букашкин лишь вздрогнул, а Чернецкий пробормотал про себя: «Случайник..» — Ох, батюшки! Да у нас тут диванный форс-мажор! — захохотал Кирилл Кириллович. Не то чтобы Вадим Павлович хотел, чтоб его ткнуло железной пружиной, но многократно убеждался, что эта удача уже перестает ему нравиться. — Примите глубочайшие извинения! Я правда не имел и понятия… — Ой, да это ерунда! Я ещё когда садился на этот хлам, просто считал секунды, за которые я сломаю его. Невозможно же жить в такой тесноте и рухляди! — сказал Случайный с усмешкой. Он встал и стал оглядывать квартиру с таким видом, будто судил одежду человека. Дыры в полу и небольшая отколотая часть от дверцы холодильника привлекли его внимание больше всего. Чернецкий смотрел на это с большой улыбкой, но внутренний Чернецкий скорее бесился и злился на дурацкое желание осмотреться и раскритиковать по-своему всё, изъявленное Кириллом Кирилловичем. Всё же снятие квартиры стоило Чернецкому денег. — Что ж, когда приступим к сеансу? — спросил он, так как интересные побрякушки в квартире закончились и ему стало вновь скучно. Чернецкий заверил его, что, когда все придут, они начнут сеанс. Но никто не приходил. Ходики на стене, которые не вынесли предыдущие жильцы, пробили восемь часов вечера, хотя уже было восемь тридцать, если судить по телефону Вадима Павловича. Кирилл Кириллович поглядывал на всякие деловые сообщения в своем дорогом смартфоне, при этом то и дело проверяя время. Закат уже был совсем близок к своему завершению, как в дверь позвонили. Противный звук раздался в тишине громко, как крик сойки, что переполошило собравшихся. Когда Вадим Павлович открыл дверь, то увидел на пороге Ясеньскую, странно одетую — она была в легком жёлто-зелёном пальто, надетом на платье чернильно-синего цвета, в ярко-красных туфлях на каблуках совсем ей не по размеру. — Фух! — выдохнула женщина, увидев Вадима Павловича. — Значит, успела! Чернецкий в ответ лишь улыбнулся и жестом пригласил в дом. Внутри же он чувствовал некую уверенность и нетерпение: когда же явится последний? Ксения проследовала в гостиную и удивленно стала общаться с остальными одноклассниками. С Букашкиным она перекинулась лишь парой слов, а вот с почти незнакомым для неё Кириллом Кирилловичем разговорилась. Болтали они скорее о жизни, чем о школе, при этом похвастаться каждому было чем (при этом соврав раз десять). Вадима Павловича же охватывало уже недоумение и нетерпение. Он ходил взад-вперед по коридору, обмениваясь фразами с теми, кто находился в комнате, когда те в порыве ностальгии спрашивали его: «Вадик, а помнишь…?», и никак не мог успокоиться. Давняя мечта не может так долго ждать Пузырёва! Где же, где он? Последнее предложение засело в голове как мантра и трубило на всю черепную коробку. Через пару минут после того, как Вадим увидел восемь тридцать пять на ходиках, он услышал сильный стук за дверью. Открыв, Чернецкий обнаружил Пузырёва, пытавшегося всеми силами попасть в квартиру напротив. — Открывай, Чернюга! Я пришел! — объявил Иван Мафусаилович, немного отойдя от двери соседа, но лишь для того, чтобы пнуть её со всей силы своим огромным резиновым сапогом. После небольшой паузы, которая длилась около секунды, а Чернецкому показалась небольшой вечностью, Иван повернулся и без лишних слов направился к нему в квартиру. Пройдя порог, он взял хозяина за руку и проговорил ему в ухо: — Я тебя в школе тузил, а ты меня пригласил в гости. Дорогого стоит, Чернослив. Дорогого стоит. Ох… Потом Пузырёв, то ли икнув, то ли зевнув, присоединился к сидящим за столом одноклассникам. Вадим ещё секунд пять стоял как вкопанный, немного в шоке от пьяного мужчины. Единственным, кто его узнал, оказался Кирилл Кириллович: — Ох, какими судьбами, Иван Мафусаилович! Рады видеть. — Прости, Кирюша, а ты там слово какое-то сказал непонятное… Что это было? — спросила Ясеньская, наклоняясь к уху товарища, чтоб ее никто не услышал. — Отчество, милочка. У нашего друга очень интересные предки. — сказал ей Случайный, а Коньяков-Пузырёв приосанился: — Интереснейшие! Не знаю, кто они, но крайне интересные… Вадиму Павловичу наскучил этот бесконечный и бессмысленный разговор. Он сел и, нарочито заговорив таинственно, пригласил остальных присаживаться: — Прошу за стол, господа и дамы. Он одним глазом посмотрел на Ясеньскую и просунул руки под стол: — Сеанс начинается. Совместно обсудите, чей дух вы хотите вызвать. — попросил Чернецкий тем же голосом. Все задумались: кого же вызвать? Кирилл Кириллович очнулся первым и приторно сладким голосом попросил: — Призраки очень любопытные создания! Знаете, я бы хотел посмотреть на покойного отца нашего Ивана Мафусаиловича. Да и послушать, что он скажет, тоже не прочь. Вы не против, дорогой мой? — Раз плюнуть! Сейчас мы тут вызовем! Да вообще — хошь отца, хошь деда, — крикнул Пузырёв и глотнул из бутыля, который заблаговременно взял из дома. — Хошь ещё кого! Все глянули на него странным взглядом, и Чернецкий проговорил: — Разумеется. Возьмитесь за руки. Дух Мафусы Петровича появится и постучит по крышечкам. При вас кладу руки на колени, дабы вы узрели правдивость сеанса. Руки были видны, лишь пальцы проскальзывали под скатерть. Участники сеанса в этот момент испытывали довольно смешанные чувства: Ясеньская слепо верила, что сеанс настоящий; Кирилл Кириллович тоже в своем роде верил, по крайней мере ему было интересно; Коньяков-Пузырёв был не в том состоянии, чтоб во что-то верить или не верить, но факт того, что он в гостях у Чернецкого, заставлял его остаться, ведь совесть в малых количествах у него всё же была; Букашкин до последнего не хотел верить, но ради друга старался включить фантазию. Руки Чернецкого задрожали, и он опустил голову низко вниз — уходил в транс. — Ребята, а вы уверены… — уточнил Сергей, но тут же замолк, ведь крышечка с буквой Д на столе задрожала сама собой. Руки Чернецкого были на месте. Глаза присутствующих обратились на стол. Даже Пузырёв ущипнул себя: мало ли, вдруг заснул? Но нет, Д все ещё дребезжала. — Д… Кто-нибудь, записывайте, прошу, записывайте! — взмолилась Ксения, и Кирилл Кириллович мгновенно достал записную книжку в красивом кожаном переплёте и записал первую букву фразы. Второй буквой была О. Сначала крышечки дрожали секунд десять, чтобы присутствующие привыкали к темпу речи призрака, но после первой фразы стали подрагивать лишь две секунды. Наконец первая реплика выстроилась, и Кирилл Кириллович, перебив призрака, зачитал: — Добрый вечер, господа! Рад видеть здесь всех, кроме сына… Все мгновенно обратили взгляд на Пузырёва, который смотрел на стол и не понимал ничего. Как так-то? Почему? Почему не рад видеть? — Бать… Ты чего? Почему не рад? — растерялся Иван Мафусаилович, всё ещё смотря на пустоту стола. Кирилл и Ксения хотели пояснить, что с духом нужно вежливо общаться, но крышечки вновь задрожали. Случайный вновь записал следующие слова и удивленно прочёл: — Не хочу разговаривать с жалким пьяницей и наркоманом. Мать вкладывала в тебя столько добра, да и я тоже хотел дать тебе достойное образование. Ты же всё пропил, ей богу, пропил! Ни образования, ни в армии не служил! Никуда ты не годишься такой. Даже с того света не хочется ничего тебе сказать. Кирилл Кириллович замолчал, будто чувствуя вину за сказанное. Иван Мафусаилович хотел было возмутиться… Но промолчал. Хмель выветрился сам собой. — Я… Что ж, бать, справедливо. Ещё как справедливо. Ты… Прости — оплошал я. Всю жизнь, что была, думал: «Всё с рук сходит, вот и могу всё». Не прав был. — сделал вывод вслух Пузырёв. В то время Чернецкий снова открыл глаза. — Иван Мафусаилович, призрак уж ушел. Вы не переживайте так. Я всё устроил, чтоб вы понимали, только по ритуалам моей бабушки. Она, да и я, к слову, не виноваты в этих словах. — Да к тебе какие вопросы? Ты, наоборот… Открыл глаза. Правду через отца мне выдал. — заключил Иван Мафусаилович. После некоторых высказанных слов сочувствия Кирилл Кириллович решился на то, чтоб предложить: — Может тогда и мою тётку спросим, что же она обо мне думает? В голосе его прозвучала нотка тревоги, которая придала Букашкину ещё больше неуверенности в том, что затея Чернецкого и правда мистическое явление, а не подстроенное мероприятие. — Что ж. Как вам будет угодно. — тихо сказал Вадим Павлович и снова опустил голову. Ожидание томило Кирилла Кирилловича, никак по-другому он реагировать не мог. А вдруг это всё правда? Наконец, крышечки снова задрожали. На сей раз Случайный и Ксения завороженно смотрели на буквы и выстраивали в голове предложения… — Дорогой племянник обратился ко мне? Я бы и рада ответить, но, боюсь, ты и сам знаешь ответ на свой вопрос. Потому что ни разу ты не послушал совета, не навестил старую тетушку за несколько дней до кончины, не любил ходить к ней домой. Родная мать даже глазом не повела, да и её ты не очень вспоминаешь. А когда тебе не везло? Всегда везёт, вот и живешь в шоколаде, зная, что про предков своих забывать нельзя! Всё ведь знаешь, подлец… Тут вдруг Букашкин взялся за скатерть и что есть силы дёрнул; вниз полетели свечки, череп и главное — ниточки, за которые крышечки перемещал Вадим Павлович! Также оказалось, что в самых кончиках пальцев Чернецкий держал две палочки, которыми и дёргал ниточки. Все застыли в изумлении, не совсем осознавая, что случилось. Электрический свет зажгли заместо потушенных свечей уже немного позже. В темноте лицо Чернецкого выражало одну эмоцию — ненависть. — Что всё это, извините, значит?! — потребовал Кирилл Кириллович, обращаясь то к Вадиму, то к Сергею. — Я сейчас же требую объяснений. Мне не нужны оправдания, прошу лишь только объяснить весь этот цирк!! — А оправданий не будет. — сказал медиум, улыбнувшись ему на этот раз зло и нагло. — Я всегда думал, что говорить правду правильнее, чем лгать. Но… не обманешь — не проживешь. Так гласит девиз любого из здешней компании. Вспомните школу: придурок-пьяница, гуляющий с бутылкой и сигаретной пачкой в обнимку, Случайник, зависящий только от своей удачи, не добившийся успеха и личного счастья, потому что решил, что ему всё дозволено, и, разумеется, дура, решившая, что мальчик, в которого она по случайности влюбилась, будет к ней взаимен. А насчёт Ксении так вообще,просто смешно! Я презираю тот факт,что она влюбилась в меня так сильно,что даже мужа своего бывшего забыла. Знаете, господа, мне очень хотелось высказать всё вам, ведь эта злоба на глупых, удачливых, сильных копилась во мне крайне долго. И вот чего я не ожидал во время своей мести, так это ножа в спину от друга. Зачем дёрнул скатерть? Ты мог веселиться и глумиться над теми, кто бесит тебя точно так же, как и меня!!! Что же ты? Что же ты так? Тебе не доставляло удовольствия смотреть на то, как эти простофили, вытаращив глаза и открыв рты, слушали, как их оскорбляют их же почившие давно родственники? На этом монолог Чернецкого прервался, при этом все слова он либо выкрикивал, либо произносил с предельной громкостью. Букашкин, ни секунды не колеблясь, ответил: — Знаешь, а я ведь почти сразу всё понял. Ещё при виде стола этого. Ты ведь скатертью его накрыл только после моего прихода. И думал, что я тебя тайно поддерживаю… Простофиля здесь ты. Ксения молча смотрела на Вадима, не говоря ни слова. В её душе разорвалась последняя надежда, лопнула гильза её всеобъемлющей любви. В конце концов, её сердце разбили дважды,ещё и так грубо. В уже существовавшей в её жизни ситуации она не смогла никак изменить свою судьбу, вот и сейчас она буквально стояла, как одинокий дуб посреди поля, не зная, зачем и почему он тут стоит один. Куда ей деваться? — Чернецкий! Хам и наглец… — стал возмущаться Случайный, но в лице Ксении поддержки не увидел. Он увидел лишь вселенскую пустоту в её взгляде. Вдруг женщина молча встала и ушла. Квартира пронеслась перед глазами мгновенно. И лишь на улице она,стоя около скамьи,убедилась, что ни одна живая душа на свете не услышит её стенаний, и горько заревела, будто бы всё в жизни было кончено… Кирилл Кириллович, крепко выругавшись, перекинулся с Чернецким парой суровых взглядов и тоже покинул квартиру. Его заметила Ксения; она повернулась к нему и спросила, привыкнув, что Кирилл Кириллович много чего знает: — Вы… не знаете, почему он так с нами? Тот в ответ лишь отрицательно покачал головой, ответив: — Откуда? Он присел рядом на скамью. Была тихая ночь. Всё вокруг было черным-черно, лишь пара окон да запоздалый крик проснувшейся от чего-то вороны нарушали тьму и тишину. Под окнами квартиры и прямо над скамьёй осыпалась прямо на головы сидящих липа. Её листья иногда отрывались от ветвей и скользили по воздуху в ночной глуши. Кирилл Кириллович сразу заметил, что Ксении холодно, и отдал ей пальто. Под ним оказался ярко-золотой свитер. — Не холодно? — спросила Ясеньская, принимая одежду. У самой не было хорошей и теплой одежды при себе. Её хилое пальтишко дурацкого цвета не грело, а позволить себе другое не могла — нужно было платить за спортивные секции сына. — Теперь всем нам холодно. Иван Мафусаилович вон выходит… Как вы? — спросил Случайный у проходящего мимо мужчины. Тот покосился на него и ответил: — Так же, как и вы. Паршиво. Фу…К ДЬЯВОЛУ эту бутылку!!! И с этими словами он зашвырнул пузырь с оставшимися там остатками алкоголя куда-то вдаль, откуда вскоре послышался звук разбивающегося стекла. — Доброй вам ночи. — напоследок пожелали Кирилл Кириллович и Ясеньская, продолжая сидеть и смотреть куда в темноту. Не хотелось куда-то идти. Хотелось лишь предаться самокопанию. — Вы… считаете его лучше вас? — вдруг спросила Ксения, сама не зная зачем. — Я никого не считаю лучше или хуже. Мне ясно лишь одно — Вадим Чернецкий очень мстительный и злой на мир человек. Но не только лишь его жажда мести привела ко всему этому. Так что все эти размышления о «лучше или хуже» бессмысленны. Как видишь…все мы в какой-то мере хуже. — изрёк Кирилл Кириллович. Он замолчал, не смотря никуда. В голове была лишь мысль о том, чтобы растоптать свои богатства, но другая мысль подсказывала, куда эти богатства можно было потратить. Всё же призрак сам ему подсказал, что мать была бы рада увидеть своего сына. — Я пойду, пожалуй. Удачи… — пожелал напоследок Кирилл Кириллович Случайный и исчез в непроглядной городской мгле. Ксения осталась абсолютно одна с мыслью, что сыну завтра надо рано в школу, а он, как всегда, проспит, если она не разбудит его утром. В квартире же Букашкин и Чернецкий были оба в гневе друг на друга. Они перестали разговаривать, переместившись на кухню. Сергей смотрел в открытое настежь окно. Ему казалось, что сзади него стоит не его давний друг, а самый злейший противник. Поступок Чернецкого возмутил его душу, и он понял многое: понял, что дружил не с тем человеком, что Вадим считал его таким же, как и он. Он понимал, друг считал это нормальным, но всё равно это было очень странно смотреть в глаза человеку,которого теперь считаешь врагом. — Ну что, может быть, ты извинишься? — спросил наконец Сергей, поворачиваясь к своему другу, стоящему в тени. Тот не ответил и двинулся на него. — И чего ты молчишь?! — испуганно вопрошал Букашкин второй раз. — Всё мне испортил, так ещё и предлагаешь извиняться? — грозно ответил ему вопросом Чернецкий. Его глаза налились кровью, и он уже хотел было подойти. Букашкин посмотрел на него и дрожащими пытался остановить. — Убьёшь друга? Вот так и закончится твоя месть? Знай тогда, — как будто и вправду готовясь к смерти, произнес он, — что я и вправду трус, но вот не опущусь до унижений. Относиться с пониманием и помогать людям в их проблемах — не одно и то же, что унижаться до оскорблений. Возможно, лишь только потому что ты несчастный человек, ты поступил так. После этих слов Вадим Павлович будто замер в позе, в которой хотел схватить друга, но с дрожащими, как у него руками. Так он пробыл недолго, и уже через секунду пронесся вихрем по квартире, пережившей второй в своей жизни пожар. Букашкин качнулся в сторону окна и с грустью в глазах посмотрел вслед Вадиму. Его голос дрогнул, и попрощаться с ним он смог только после того, как тот оказался на улице. — П-п… прощай, Вадим. Он опустил руку вниз и прошел в гостиную. Тишина проглотила его и окунула в свой неизведанный мир. Он не слышал ни стука сердца, ни своих же шагов — ничего. Лишь только темная квартира слышала их и внимала этим тихим звукам. Электрическая лампочка молчаливо улыбнулась огоньком, перед тем как Букашкин выключил её. После этого он сел на сломанный диван. Тот громко скрипнул и затих, будто уснул. Но провалился в сон здесь только Сергей. Во сне ему привиделись их с Вадимом фигуры, сидевшие в школе за одной партой. И в той тусклости и темноте, которая образовалась в квартире, было ясно видно, что он улыбнулся во сне, а по щеке его скатилась одинокая, но такая горькая слеза.