На грани свободы

POV: Максим Я стою у камина в гостиной, держу бокал виски, кручу его в руке, пока кубики льда звякают о стекло. Стол длинный, из красного дерева, завален едой: тарелки с икрой, копченым лососем, стейками, миски с фруктами — манго, виноград, ананасы. Бутылки вина, бурбона, виски и водки стоят в ряд, рядом стеклянные бокалы и рюмки. Горничные бегают по комнате, их шаги глушит ковер, но звяканье вилок и ножей режет мои уши. В углу играет 50 Cent, тихо, но достаточно, чтобы заполнить паузы. Я был хозяином не только этого дома, но и игры, что вот-вот должна была начаться. Сегодняшний ужин был не просто встречей друзей — это был спектакль. По сути, мы будем говорить о «FLX», но заодно и проведем неплохо время. Обсуждать подобные вещи в заведениях у нас как-то не принято, да и парни любят посидеть у меня у камина. Я сказал Лизе сидеть тихо, а то где-то недели три назад она разоралась на весь дом, и мне пришлось всовывать в рот кляп, чтобы она замолчала. О ней никто не должен знать больше, чем нужно. Иван вваливается первым, его хохот разносится по холлу. Его рубашка такая мятая, как будто он спал в ней. Горничная забирает его пальто, а он уже летит ко мне, хлопает по плечу, чуть не сшибая бокал. Последний раз мы виделись, на сколько я помню, когда я убил того мужика, что задолжал нам денег. Кстати, Ване все вернул брат этого мужика. Ну а что делать, жить то хочется, да? — Макс, старик, как же я люблю твой дом! — он обвел взглядом столовую, задержавшись на столе. — И жрачка, о даа. — Садись, — бросаю я, пожимая руку и кивая на его любимый бурбон. — Наливай, пока не остыло. Ваня плюхается на стул, хватает бутылку и льет себе так, что половина чуть ли проливается. Он — как пьяный щенок, тявкает без остановки. Именно он рассказал мне о Лизе, но его язык — это мина, которая может рвануть. Николай заходит следом, лицо как камень, в сером костюме. Он молча кивает мне, пожимает руку и садится в дальний конец стола, подальше от шума. Его глаза шарят по комнате. Он знает слишком много, а говорит слишком мало. Я, конечно, плачу ему, чтобы никаких проблем со стороны полиции не возникало, но сука, правильно говорит Темыч, он скользкий. Во всяком случае косяков за ним пока нет, но, если он играет на две стороны, ухх... Сергей влетает с опозданием, как всегда. Его наглая ухмылка и дизайнерский костюм кричали о деньгах и амбициях. Он прошелся по комнате, небрежно бросив пальто горничной, и сразу направился к столу, схватив дольку манго и закинув ее в рот. Он был тем, кто скупал наркоту, и его связи в ночной жизни города делали его незаменимым, хоть и раздражающе самоуверенным. — Макс, ты превзошел себя, — сказал он, оглядывая угощения. — Но скажи честно, это все для нас или ты просто хвастаешься? — Считай, что я вас балую, — отвечаю я, подливая ему виски. Сергей — выскочка, который думает, что может меня поддеть. Его клубы жрут «FLX» тоннами, но он хочет больше, чем я готов дать. Его наглость — как нож в кармане, всегда наготове. Артем и Виталий приходят вместе, но они как день и ночь. Артем в джинсах и потертой куртке, пахнущей табаком. Его взгляд усталый, как будто он предпочел бы спать, а не тусить. Он жмет мне руку и здоровается. Виталий, наоборот, влетает с ухмылкой, как хищник. Черная кожаная куртка, глаза блестят, как у маньяка. Он плюхается на стул, хватает бокал и подмигивает горничной, которая тут же отворачивается. Этот псих живет ради своих стримов в даркнете, где он творит вещи, о которых лучше не думать. Он не просто зарабатывает, он кайфует, мучая девушек. Да-да, я тоже кайфую от этого, но я хотя бы доставляю им в какой-то мере удовольствие, а он — юзает и выбрасывает. Если бы у него не было столько бабла, он бы уже давно присел. Я поднимаю бокал, призывая к тишине. — За наш бизнес, парни. И за то, чтобы он остался нашим. Все чокаются, стекло звенит, и вечер начинается. Разговоры текут легко. Сначала треплемся про ерунду: новые клубы, слухи про конкурентов, рейды ментов. Сергей, как обычно, орет громче всех, хвастается, как его клубы загребли кучу бабла на «FLX» за месяц. — Эти мажоры в очередях стоят, — говорит он, жуя сыр, который принес Тёма. — Они готовы платить любые деньги, лишь бы словить кайф. А мы, — он подмигнул мне, — даем им то, что они хотят. — Верно, — киваю я. Иван ржет, поднимая бокал. — За бабки и кайф! — орет он, проливая вино на скатерть. Большую часть вечера Артем сидел, уставившись в свой бокал, и почти не участвовал в разговоре. Я знаю, он не в деле с «FLX», и эта тусовка ему не совсем по душе. Но как мне кажется, слушал он слишком внимательно, как для человека, не интересующимся этим. Я общаюсь с ним на сторонние темы, пока парни обсуждают что-то по работе. — Макс, давай без жлобства, — говорит Сережа, откидываясь на стул. — Я беру оптом, гони скидос, а? — Серега, не борзей, — поворачиваюсь к нему я, но он только ржет. И тут он заходит слишком далеко. Допив третий стакан водки, он лыбится и говорит: — Слушай, Макс, а что за телка у тебя в подвале? — его голос режет воздух. — Это правда, что ты там кого-то держишь? Давай, колись, мы же свои, — его глаза блестели от любопытства, а ухмылка намекала, что он знает больше, чем говорит. Все замолкают. Музыка звучит громче, как будто издевается. Я чувствую, как кровь стучит в висках, но держу лицо. — Слухи, Сережа, они как вирус — распространяются быстро, а толку от них мало, — говорю я, отпивая виски. — У меня дел по горло, какие там девушки. Он ржет, но глаза цепкие, как у собаки. — Да ладно, Макс, не темни, — говорит он, наклоняясь ближе. — Это точно слухи? Я сжимаю бокал. Совсем не кстати здесь и сейчас обсуждать Лизу. Этот гад хочет меня вывести, но я не дам. Ваня, не уловив напряжения, вдруг оживился. — Да ладно тебе, Макс, не скромничай! — Он достал телефон и начал листать галерею. — Вот же она, Лиза, да? Красотка, ничего не скажешь. — Он повернул экран к остальным, показывая фото Лизы. Какой еблааан, я в ахуе, я не знаю, как это комментировать. Фотки из инсты, она там счастливая в черном облегающем платье с подружкой, волосы рассыпаны, глаза горят. — Макс, ты хорош! Гости засмеялись, разглядывая фотки, когда Ваня пустил телефон по кругу. Кроме Артема. Его лицо потемнело, а пальцы сжали бокал так, что побелели костяшки. Виталик наклонился вперед, его глаза загорелись нездоровым интересом. Сука, сука, сука. — Серьезно, Макс? — сказал он, растягивая слова. — А ты не говорил, что у тебя такая... интересная гостья. Может, покажешь? Я бы посмотрел, как она там... живет. А вообще, слушай, дай мне ее на стрим. Мои подписчики за такую глотки порвут. — Тебе бы только в подвалы заглядывать. Лучше скажи, как твои стримы, приносят что-нибудь, кроме проблем? — О, мои стримы приносят больше, чем твой адвокатский гонорар, поверь. Но знаешь, я бы сделал блокбастер, если бы ты одолжил мне ее. — Он сделал паузу, наслаждаясь реакцией. — Для воспитания, так сказать. Артем не выдержал. Он резко отодвинул стул, вставая. — Хватит, — сказал он, его голос дрожал от сдерживаемого гнева. — Это не смешно. И ты, Макс, — он повернулся ко мне, — должен пересмотреть, что ты делаешь. Держать человека в подвале — это не игра. Это жестоко. И мы говорили с тобой об этом. Я смотрю на Виталика, и во мне все кипит. Я просто сейчас взорвусь, блять. Ваню ждет долгий разговор нахуй, за то, что показал эти фотки. Я чистого места на его лице не оставлю. — Да не в подвале она блять. А в одной из комнат. И вообще нахуй это не ваше дело. В комнате снова стало тихо. Даже Иван, обычно не замечающий напряжения, замолчал, глядя то на Артема, то на меня. Николай кашлянул, явно пытаясь разрядить обстановку. — Артем, присядь, — сказал он тихо. — Давай без драм. Мы тут все свои. Но Тёма не сел. Он смотрел на меня, ожидая продолжения ответа. — Тёмыч, я ценю твою заботу. Но давай не будем путать личное с бизнесом. Лиза... она в порядке. Я не монстр в конце концов. Виталик хмыкнул, наливая себе еще виски. — Да ладно, бро, не будь занудой. Макс знает, что делает. А если девчонка хочет играть по его правилам, это ее выбор. — Он обращался к Артему, и в конце повернулся ко мне. — Верно? Может, мне все-таки заглянуть к ней? Я бы научил ее паре трюков. Я чувствую, как внутри закипает ярость. Он перешел черту, и он знал это. На что он вообще рассчитывает? Если бы я отдал ее ему, не факт, что он вернет мне девушку живой. Фу, даже думать об этом не хочу. Все-таки какая-то грань должна быть, а у этого человека ее нет. — Она не для твоих шоу, — отрезаю я, смотря в глаза Виталику. — Забудь. Я ясно сказал? Он щурится, угол рта дергается, но он поднимает руки. — Окей, окей, не кипятись. Николай кашляет и говорит: — Это проблема, Максим, — его голос тяжелый. — Ее ищут, и не только папаша. Если это всплывет, нам всем хана. Его слова — как удар в живот. Я киваю, но в голове крутится: кто сливает? Николай? Охрана? Или кто-то еще? Артем замечает мое напряжение и влезает с байкой про то, как мы в общаге спорили из-за девчонки и чуть не подрались. Я встаю, хлопнув по столу. — Ладно, мужики, — говорю я. — Завтра в Выборг, важная встреча. Адвокатская хрень. Валите. Сергей хмыкнул. — Адвокатская жизнь, да? Не завидую. Но ты всегда выкручиваешься, Макс. Иван хлопнул меня по плечу, уже изрядно пьяный. Я на него сейчас смотрю примерно так, как на того мужика, которому перерезал глотку. — Макс, ты монстр! Зови еще, я за твой бурбон готов душу продать! Я сжимаю его руку, и мои пальцы впиваются в его запястье, как тиски. Он морщится, но продолжает лыбиться, не догоняя, что я на грани. Я наклоняюсь ближе, мой голос низкий, как рык, и я цежу слова, чтобы только он слышал: — Ваня, еще раз откроешь свой поганый рот про Лизу, и мы с тобой поговорим по-другому. Понял? Его улыбка гаснет, глаза бегают, но он кивает, пытаясь вырвать руку. Я держу еще секунду, чтобы он почувствовал, как мои пальцы готовы хрустнуть его кости, и отпускаю. Он отшатывается, что-то бормочет. Этот разговор не закончен, и он это знает. Я отворачиваюсь, глушу виски одним глотком. Гости начинают собираться. Николай молча кивнул, первым направившись к выходу. Виталий задержался, бросив на меня долгий, тяжелый взгляд, прежде чем уйти. Артем ушел последним, не сказав ни слова, но его молчание было красноречивее любых обвинений. Я остаюсь один, глядя на стол, заваленный объедками и пустыми стаканами. Горничные начали убираться. Кажется, самое время заглянуть к Лизе. Мне нужно успокоиться. POV: Елизавета Дверь скрипит, и входит Максим. В руках у него подушка и одеяло — странный жест, от которого я жду подвоха. Его лицо усталое, глаза красные от выпивки. — Я принес тебе кое-что, — говорит он, кидая подушку и одеяло на плед. — Чтобы тебе было удобнее. — Спасибо, — шепчу я, хватая подушку дрожащими руками. Не совсем то, что я просила, ну и на том спасибо. Он смотрит на меня, его глаза шарят по моему лицу, как будто ищут что-то. — Тяжелый вечер, — говорит он, садясь на стул. — Мне надо расслабиться, Лиза. Ты же поможешь, правда? Я замираю, но знаю, что это не просьба. Мое горло сжимается, но я киваю, едва заметно, боясь, что любое лишнее движение разозлит его. Он наклоняется чуть ближе, его глаза ловят мои, и я чувствую, как они жгут, как будто он видит меня насквозь. — Хорошая девочка, — говорит он, и его голос становится мягче, но в нем есть что-то, от чего у меня мурашки по спине. Он откидывается на стуле, его рука лениво тянется к ремню, и я слышу, как металл пряжки звякает, когда он расстегивает его. Я опускаюсь на колени, медленно, как будто тяну время, хотя знаю, что это бесполезно. Пол холодный, даже через плед, и мои колени ноют, когда я опираюсь на них. Мои руки дрожат, когда тянутся к его джинсам, пальцы цепляются за ткань, не слушаются. Его кожа горячая, пахнет одеколоном, виски и чем-то еще — его собственной яростью, которая всегда витает вокруг него. Я расстегиваю молнию, мои движения механические, как у куклы, и я стараюсь не думать, не чувствовать, просто делать, чтобы это закончилось быстрее. Он смотрит на меня сверху, его дыхание становится тяжелее, и я чувствую его взгляд. Мои губы дрожат, когда я наклоняюсь и обхватываю ими его твердый член, и я слышу, как он стонет — низко, почти рычит. Его пальцы впиваются в мои волосы, не грубо, но твердо, задавая ритм, и я чувствую, как его хватка направляет меня. Он толкает его до самой глотки, головка члена упирается в мое горло, не позволяя вдохнуть ртом. Влажные звуки наполняют комнату, смешиваясь с его дыханием, моим собственным, которое рвется из груди, как будто я задыхаюсь. — Да-а, вот так, — хрипит он. Мои щеки горят от стыда, от унижения, но я продолжаю, мои губы скользят, язык следует его ритму, и я стараюсь отключить разум, чтобы не думать о том, что делаю. Он вытаскивает член и ведет им по моем щекам и всему лицу, оставляя следы слюней. А после вновь заводит его за щеку и обратно в горло. Его бедра напрягаются, я чувствую, как они дрожат под моими руками, и его дыхание становится резче, быстрее. Его пальцы в моих волосах сжимаются сильнее, и я слышу, как он рычит, низко, почти животно, когда достигает пика. Я глотаю выстреливающую сперму, давясь, и падаю на колени, мои руки дрожат, а горло горит. Макс вытаскивает член и водит им по моим губам. А после отстраняется, поправляет джинсы, его дыхание все еще тяжелое, как будто он пробежал километр. Он смотрит на меня, его глаза мутные, но в них мелькает что-то странное — не просто власть, а что-то похожее на усталость. — Завтра я отведу тебя в другую комнату, — говорит он, его голос мягче, почти заботливый. — Я почти все подготовил. Кровать, нормальный свет, все, что ты просила. Тебе понравится, Лиза. Обещаю. Я киваю, мои губы дрожат, но я не издаю ни звука. Мои глаза полны сомнений, и я знаю, он это видит, но я не могу спорить. Он встает, его ботинки скрипят по полу, и он бросает на меня последний взгляд — долгий, тяжелый, как будто хочет что-то сказать, но не может. Дверь хлопает за ним, и звук эхом отдается в комнате, как выстрел. Я сворачиваюсь на пледе, прижимая подушку к груди. Она пахнет стиральным порошком, и я вдыхаю этот запах, как будто он может очистить меня от того, что только что произошло. Одеяло тяжелое, теплое, и я закутываюсь в него, пытаясь унять дрожь. Его слова о новой комнате крутятся в голове, как заезженная пластинка. Я хочу верить, цепляюсь за эту надежду, как за соломинку, но в глубине души все всё понимают, это просто новая ловушка, только красивее. Я закрываю глаза, и во мне нет слез, уже нечему впитываться в подушку. Мне не сбежать отсюда, так пусть я проведу остаток дней скуля от удовольствия, а не боли. Я постараюсь дать ему шанс, поверить в его слова.