На грани свободы

POV: Елизавета Белый свет больничных ламп полоснул по глазам. Я зажмурилась, моргнула снова. Сначала всё поплыло, а потом постепенно проступили очертания. Потолок, ровный и мертвенно-белый, с трещинкой в углу. Запах антисептика резал нос, смешиваясь с чем-то сладковато-больничным — проклятый коктейль стерильности и смерти. Я попыталась пошевелиться, но тело было ватным, словно меня накачали снотворным. Руки дрожали. Горло сухое, язык будто по нему прошлись наждачкой. Да... Тело у меня все болит. Я чувствую чужое дыхание. Тяжёлое, рядом. Я повернула голову. На стуле у кровати сидел какой-то парень. Он сидел так, будто дежурил здесь часами. Локти на коленях, пальцы сцеплены, взгляд направлен прямо на меня. Я узнала его. Тот самый. Тот, кто вытащил меня, когда я была связана в доме Макса. Он был не такой, как тогда: спокойный, собранный. Волосы чуть растрёпанные, под глазами — тени от усталости. Но глаза… Эти глаза я помнила. — Ты… — мой голос хрипел. — Это… ты? Он слегка кивнул, уголок губ дёрнулся. — Да, я. Я моргнула, пытаясь собрать мысли. Голова гудела. Всё внутри требовало одного: понять, где я и какого вообще происходит. — Где… я? — выдохнула я, чувствуя, как сердце начинает колотиться чаще. Он выпрямился на стуле, сцепленные пальцы разомкнулись. — В больнице. Ты в безопасности. Слово «безопасность» прозвучало так, что я почти расхохоталась. Безопасность? После всего? Смешно. Но сил смеяться не было. Я попыталась подняться, но тут же упала обратно — тело не слушалось. — Что… произошло? — я смотрела на него, пытаясь ухватиться за реальность. — Я помню, что… Боже, я даже не хочу вспоминать. Его взгляд стал серьёзнее, будто он выбирал слова. — Тот, кто приходил к тебе тогда… — он сделал паузу, будто проверяя мою реакцию, — это был Виталик, он партнер Макса по бизнесу. Я повторила имя про себя. Виталик. Какой нахрен Виталик? В голове пустота. Но сердце заколотилось сильнее — видимо, память уже шептала мне что-то, что сознание ещё отказывалось принять. — Максим сейчас занимается этим, — продолжил он. — Он сказал, что найдёт ублюдка. Он уехал с пару часов назад. А меня попросил побыть пока рядом с тобой. — Максим… — я прошептала его имя и тут же ощутила тошноту. Сама от себя. От того, что внутри меня было слишком много всего, связанного с ним. Ненависть, страх, странное влечение. Всё перемешалось в одну липкую массу. Я отвернулась, вцепилась пальцами в простыню, будто в спасательный круг. — Спасибо, — слова дались тяжело, но я выдавила их. — Спасибо, что тогда… вытащил меня. Но… я не хочу сейчас никого видеть. Никого. Я хочу домой. Я подняла на него глаза. Пусть поймёт. Пусть оставит меня. Пусть даст исчезнуть в своей тишине. Он качнул головой, чуть наклонившись вперёд. — Домой пока нельзя. — Его голос стал мягче. — Там тебя найдёт Виталик. А здесь ты под охраной. — Мне плевать, — выдохнула я, чувствуя, как подступают слёзы. Я ненавидела эту слабость, ненавидела дрожь в голосе, но не могла остановиться. — Я хочу домой. Я больше не могу… Я прижала руки к лицу, глотая ком в горле. Тишина повисла. Только моё тяжёлое дыхание. Он не спорил, не давил. Просто сидел рядом. Его присутствие было каким-то странным: не угроза, не спасение, а что-то между. И вдруг дверь открылась. Щелчок ручки, и в палату вошёл мужчина в белом халате. Врач. Очки на кончике носа, папка в руках. Его шаги звучали слишком громко. — Извините, молодой человек, мне нужно поговорить с пациенткой, — сказал он. — Будьте добры, выйдите. Тот — Артём, как я потом узнала — кивнул и поднялся. Его взгляд скользнул по мне, задержался на секунду, будто проверяя: «Справишься?» Потом он вышел, дверь закрылась, и я осталась наедине с этим доктором. — Ну-с, — врач подошёл ближе, заглядывая в лицо. — Как вы себя чувствуете? Я отвела глаза к окну. За стеклом ослеплял дневной свет, и он резал не хуже ламп. — Нормально, — сухо ответила я. — Голова не кружится? Боли нет? — Нет. Он сделал пометки в папке, а потом поднял глаза. — Послушайте… что с вами произошло? Вы поступили в крайне истощённом состоянии. Ссадины, следы… — он осёкся, будто не решался назвать вслух. — Вам нужно рассказать, чтобы я мог помочь. — Я ничего не помню, — бросила я. Он нахмурился, приподняв очки. — Это важно. Понимаете? Если был факт насилия, нужно… Я резко повернулась к нему, глаза горели. — Я. Ничего. Не. Помню. Он вздохнул, убрал ручку в карман. — Вам нужен покой. Но если захотите — двери открыты. Я здесь, чтобы помочь. — Я хочу поспать, — отвернулась к стене я. Он постоял ещё секунду, будто надеялся, что я передумаю. Потом развернулся и вышел, закрыв за собой дверь. Тишина снова заполнила палату. Я лежала, уставившись в белый потолок, и чувствовала только одно: пустоту. POV: Максим Я пересмотрел записи, блядь, раз пятьдесят. Каждую. Камеры у дома, на трассе, даже те убогие, что стоят в соседних магазинах и снимают грязные витрины с пивом и чипсами. Пусто. Ноль. Виталик будто в воду канул. Мои люди прочесали все районы: от промзоны до съебанных дачных кооперативов, где крысы давно живут лучше людей. Никого. Этот уебок исчез. Я сидел в своем кабинете, перед мониторами, и чувствовал, как злость грызёт меня изнутри. Каждый кадр, каждая секунда — и всё равно ничего. Тишина. Будто его и не существовало. Я сжал кулаки так, что костяшки побелели. — Где ты, сука? — прошептал я в пустоту, стиснув зубы. Виталик. Его ебучая ухмылка, его грязные руки. Я видел, как он тянулся к Лизе. Я видел это в её глазах, в том, как она дёргалась во сне. Она боится, блять, даже во сне. И всё из-за этого куска дерьма. Я готов был сорвать с него кожу по кускам. Смотреть, как он орёт. Смотреть, как он умоляет. Чтобы понял, что значит залезть туда, куда нельзя. Но вместо него у меня ноль. Как будто вся эта городская система, созданная, чтобы следить, просто решила отдохнуть в этот момент. Моя злость была как ржавый гвоздь в сердце. Чем больше думал — тем глубже он входил. Я встал, оттолкнув стул так, что он со скрипом поехал к стене. Прошелся по комнате туда-сюда. Челюсти стиснуты. Виски ломило. Нужен был ход. Что-то, что даст зацепку. И единственное место, куда он мог сунуться — это дом его родителей. Туда он либо приходил, либо хотя бы давал о себе знать. Сука не может исчезнуть бесследно. Даже крысы возвращаются к своей норе. Я схватил куртку, ключи. Выскочил на улицу. Воздух был холодным, резким, но мне было похуй. Я шёл быстро, словно каждый шаг был ударом. Машина рыкнула, когда я завёл двигатель. Чёрный RAM всегда отзывался на моё настроение, будто чувствовал злость, которая кипела во мне. Колёса хрустнули по асфальту, и я рванул вперёд. Промзона, мосты, трасса — всё мелькало перед глазами. Мозг работал только в одном направлении: найти. вытащить. уничтожить. Я курил за рулём, затягивался так глубоко, что дым обжигал лёгкие. Плевать. Пусть горят. Главное — чтоб злость не разорвала меня раньше времени. — Я тебя достану, мразь, — сказал я вслух, будто он сидел рядом. — Хоть из-под земли вырою, но достану. Внутри я уже принял решение. Никаких больше полумер. Если Виталик не объявится — я найду его семью. И заставлю их говорить. Добром или кровью — не важно. Я не для того выстраивал этот чёртов бизнес, чтобы какой-то ублюдок рушил всё. Не для того держал Лизу под контролем, чтобы она теперь шарахалась от теней. Я выехал на загородную трассу, мотор взревел громче, и в груди стало чуть легче. Решение принято. Другого пути нет. Я еду к его родителям. POV: Елизавета Сон рванул меня без предупреждения, как обрывок ленты: тьма, чьи-то руки, жесткий рык голоса, боль — острая, сводящая ребра. Я чувствую, как что-то хватает мою руку, как запястье сжимают так, что будто кости трещат. В груди смятение, в голове — только этот звук: моё собственное дыхание бешено и громко. Я дергаюсь, закрываю глаза, пытаюсь уйти обратно в тёмный клинок сна, но он не отпускает — воспоминание вцепилось в меня зубами. Резкий свет. Я скачком открываю глаза и первый образ, который ловит взгляд — Артём. Он сидит в полумраке у изголовья, рука — на колене, словно это место легче всего держит его на земле. В его чертах нет паники. Есть терпение. И какая-то чёртова устойчивость, от которой хочется заплакать и уползти одновременно. — Лиза, — слышу его голос. — Просыпайся. Всё в порядке. Проснись. Всё? Всё не в порядке. Но язык отказывается произнести возглас ужаса, потому что внутри ещё теплится что-то тонкое и опасное — надежда. Он смотрит на меня так, будто боится вздохнуть слишком громко. Его пальцы слегка дрожат, но он сдержан. Видимо, это и есть та самая разница между тем, кто бросается в огонь и тем, кто умеет вытаскивать людей из пламени, не обжигаясь. Сон возвращается по капле — картинка вспыхивает в голове ярче: Виталик в дверном проёме, его рука — на моей щеке, дыхание тяжёлое. Я чувствую запах — табак и ещё что-то — одеколон и запах парафина… Что? Парафина? Я вскакиваю, сердце чуть не выскакивает из груди, ладони тонут в простыне, ногти вгрызаются в ткань. — Всё нормально, — шепчет Артём, кладёт ладонь мне на плечо, и его тепло проходит через меня как ток. — Сядь, не вставай резко. Я пытаюсь сосчитать свои пальцы, чтобы убедиться, что я живая. Считаю до трёх и ловлю себя на том, что плачу без звука. Слёзы режут глаза, и я не могу понять: от страха или от облегчения, что он здесь. Я проматываю в голове кадры: бег по лестнице, его руки, которые распутывали верёвки, запах бензина. Я видела, как он брал меня на руки. Это было не геройство — это было спасение, и я это помнила так чётко, что сердце сжимается. — Прошу, отвези меня домой. Ко мне домой. Ты же видел что произошло со мной, умоляю. Он дрогнул. В его глазах мелькнуло сожаление. Он взял паузу, потом сказал очень спокойно, так, будто открыл мне тайну, а не простую правду: — Если хочешь домой — я отвезу тебя. Но он может в любой момент там появится, давно не секрет, где ты живешь. Лучше временно уехать. Я могу тебя забрать к себе. Спрятать. Пока всё не уляжется. Подумай над этим, я сниму дом за городом и тебе ничего не будет угрожать, а ехать сейчас к родителям — это самоубийство, и уже когда он поймает тебя по дороге в магазин, ни я, ни Макс не сможем тебе ничем помочь. Сердце ёкнуло. Спрятать. Слова отозвались в мозгу как обещание. В голове тут же зашевелились образы: лес, домик за городом, окна без решёток, тишина, где нет его шагов. Я позволила себе подумать о том, что он предлагает — и уже чувствую, как внутри распускается что-то вроде веточки надежды. — Ты… — я начинаю, но не могу закончить. Не доверяю. Не сразу, не этому миру, где каждая помощь имеет цену. Он посмотрел прямо в мои глаза. — Я не разделяю методов Максима. Если ты не хочешь к нему возвращаться, я не скажу ему, где ты и помогу уехать к родителям. Я не позволю, чтобы тебе снова делали больно. Эти слова падают на меня, как дождь на сухую землю. Я смотрю на него — и впервые с той ночи вижу не спасителя в маске, а человека. Не идеального, не святого, просто человека, который искренне хочет помочь. Я не знаю, откуда у меня появляются силы, но я приподнимаюсь и смотрю ему прямо в глаза. В них — не навязывание, не приказ. В них — спокойствие и твёрдость. Я чувствую, как в горле распирает какая-то благодарность, смешанная с жалостью к самой себе. Может быть, кому-то это покажется смешным, но я прошу ровно то, что хочу услышать: — Да… Хорошо… Забери меня. Спрячь. Спрячь от них. Я не хочу никого из них видеть. Ни Макса. Ни Виталика. Ни кого-либо ещё. Умоляю. Спрячь меня, пожалуйста. Он не улыбается, но в его ответе слышится какое-то облегчение. — Макс вернётся вечером, — говорит он тихо. — Если ты хочешь убежать — нужно делать это сейчас. Я поговорю с врачом, договорюсь, чтобы всё прошло тихо. Слово «сейчас» бьёт меня по лицу. Время. Вчера я была пленницей минут, сейчас — пленницей решения. Если я сделаю шаг сейчас, то, возможно, смогу вырваться. Если промедлю — приедет Максим и что будет дальше известно одному богу. Да и если бы не он, всего этого бы не произошло. Почему я верю Артему? Не знаю, но что-то внутри мне подсказывает, что он хороший человек. Ну и опять же, как раз таки если бы не он, я бы умерла подвешенной прямо на веревках. Его рука на моём плече напоминает мне, что я не одна с этим выбором. Он встаёт, собираясь уходить. На секунду останавливается у двери. — Я всё устрою. Не думай ни о чем, я скоро вернусь и заберу тебя отсюда. Я смотрю вслед его фигуре, как она укорачивается, пока дверь не щёлкнёт. Тишина снова падает на палату, но в ней уже не та болезненная пустота, что была раньше. Я закрываю глаза и пытаюсь задержать дыхание, чтобы не разбудить страх, который всё еще сидит внутри. В комнате — белый свет, и я слышу только собственный пульс. По щеке скатывается слеза — не только от того, что я напугана, но и от того, что кто-то, вдруг, проявил крошечную тёплую человечность. Я не знаю, долго ли он будет её хранить для меня, но сейчас мне хватит и этого. Я шепчу в пустоту, будто разговариваю с теми, кому нужен ответ: — Мама. Папа. Я скоро вернусь. Всё будет хорошо. Слова вырываются из меня, тихие и нелепо детские. Я знаю, что говорю их скорее ради себя, чем ради них. Думаю о том, как их глаза поймут или не поймут, не знаю. Но в этот момент мне нужно было кому-то пообещать, что я вернусь. Обещание помогает держаться. Я тащу одеяло на подбородок, обхватываю его как единственное, что ещё принадлежит мне, и делаю глубокий вздох. Тяжело, как будто я тяну за собой груду камней, но в этом вздохе есть и что-то лёгкое — маленькая искра, которая говорит: «Ещё можно дышать». А может мне сбежать? Зачем мне ехать с ним? Я же могу сама убежать из больницы. Хотя, Артем прав, ладно. Или все-таки…? Глаза сами закрываются. Сон приходит не сразу — сначала идёт полусон, в котором мысли прячутся и переворачиваются. Я проговариваю ещё раз шёпотом те же слова: «Я скоро вернусь. Всё будет хорошо». POV: Максим Дверь хлопнула за мной так, как будто машина сейчас развалится. Передо мной дом, в котором выросли люди, которые знают толк в закрытых дверях и в семейных тайнах. И где, по логике, кто-то должен был знать, куда ушёл их сын. Я стоял на пороге, но сердце билось, как бешеная дрель. В ушах стучало. На пороге появилась девушка. Она же, кажется, сестра Виталика. Алена, «семейная», насколько я понял. Молодая, худенькая, как бы не удивительно с большими глазами, которые могли бы быть милыми, если бы сейчас не смотрели на меня так, как посмотрели бы на дикого зверя. Её губы дрожали, и в голосе слышалась дрожь, когда она заикнулась: — Здравствуйте… чем могу помочь? — Где Виталик? — спросил я. Как будто спрашивал дорогу до ближайшего магазина. Но тон выдался не просто резким — он был как лезвие. Она вытянула шею, и в этот момент мне показалось, что в ней живёт страх оттого, что я мог быть тем, кто пришёл за правдой. — Я… я не видела его уже давно, — вымолвила она. — Мы поругались. Где-то три месяца назад. Три месяца. На какой-то доле секунды я усмехнулся про себя — это очень удобное для них число: «три месяца». Удобно списать всё на «ушёл сам по себе». — Поругались? — я повторил, цедя каждую букву сквозь зубы, как бы проверяя, выдержит ли её голос этот сдавливающий лад. — Ты уверена? Она кивнула, губы поджала. В её глазах — искреннее растерянный испуг. Но я не верю ей. Я шагнул вперёд, и пальцы сами сомкнулись на её горле. Не слишком сильно, чтоб убить — мне нужно было другое: услышать, почувствовать. Дать понять, что я могу и хочу. Её тело упёрлось в стену, и я почувствовал, как она дрожит. Её дыхание резкое, глаза кругом. Сердце — как барабан. Мне было всё равно. — Не ври, — прошипел я прямо в губы. — Говори где он. Или я разнесу ваш дом, пока не найду хоть какую-то зацепку. Её руки бросились к моим запястьям, пытаясь оторвать пальцы от шеи, но это была бесполезная паника. Она хрипла, слова ломались: — Я… я не знаю. Я говорю правду. Три месяца — он не появлялся. Пожалуйста, я не вру! Паника — заразная штука. Я чувствовал, как она во мне разгорается. Но в тот момент с лестницы прокатился тяжёлый шаг — как предвестник грозы. Голос. Твёрдое, грузное мужское «Что здесь происходит?» Старик спустился по ступенькам, и всё в доме стало острее. Вячеслав Геннадьевич — лицо, прожжённое годами. Он не кричал, не спорил. Его шаги были уверены. Глаза — уставшие, но жёсткие, как бетонная крошка. Он посмотрел на дочь, затем на меня. — Отпусти её, — сказал он ровно. Слова короткие, как указ. — Убирайся, парень. Приказ. Такого рода команды обычно действовали на тех, кто боялся правосудия. Но я не из таких, кто прислушивается к приказам. Я из тех, кто дает их сам. Я отпустил её не потому, что он сказал, а потому что мне было удобнее переключить внимание на кого-то, кто, возможно, смог бы сказать что-то полезное. Я медленно отстранился, но не уходил далеко. — Где он? — я обратился к отцу, не пытаясь скрыть, что голос поднят. — Ты в курсе или все в этой семье решили объявить его мёртвым? Он посмотрел мне в глаза, и я впервые заметил, что его взгляд — прямая не сдерживаемая угроза. — Ты пришёл и поднял руку на мою дочь, — произнёс он, словно это было самое оскорбительное, что могло случиться. Он сжал губы, ступни немного расставлены. От него запах старости и денег, которые никогда не делали этого человека слабым. — Алена, иди наверх, — посмотрел он на дочь, и та сразу же отбежала от меня к лестнице. — Я не знаю, где он, — сказал Вячеслав спокойно. — Да и если б знал, не сказал. Я почувствовал, как кровь в моих жилах закипает. Мне было плевать на его принципы. Мне хотелось выбить из него то, что я искал. Но с другой стороны — готов ли я был тратить время на семью, которая убегает от сына? Что если он действительно ушёл? — Ты серьёзно? — выдавил я сквозь зубы. Он стоял, как стена, не шевелясь. В его голосе слышался упрямый комок старых привычек. Наконец он махнул рукой в сторону дороги. — Ты слышал, что я сказал, Максим. Я не буду участвовать в ваших делах. Убирайся. Живо. Я хлопнул дверью так, что по всей лестнице растянулся глухой звук. Возле дома — жёлтые листья, мокрый асфальт. Я сел в машину, но не успел закрыть дверь, как в груди всё сжалось от того, что я не получил ответа. Садясь за руль, я почувствовал, как жажда контроля растёт. Я разбросал кулаки по рулю, ударяя так, будто пытался выбить из себя эту злость в плотную материю. Боль от удара — реальная и щадящая. Она перекрывала остальные мысли на минуту. Руки болели, но это было лучше, чем ломать голову, куда ещё бежать. Я завёл двигатель, и машина вырвалась, будто животное на охоте. — Где ты, мразь? — прошептал я себе, глядя в зеркало. Дым от сигареты кольцом вырисовывался в воздухе. Я думал о стратегии: камера, дача, друзья, которые могли знать. Его старые связи. Он не мог исчезнуть просто так. Кто-то прикрыл его. Я прокатился по внутренним дорогам города. Меня трясло не от холода — от злости и неизвестности. Тупик — это не финал. Тупик — это шаг вперёд. И я пойду любым способом. POV: Елизавета Машина ехала долго, постоянно останавливаясь и толкаясь в пробках. Я прижалась к сиденью, руки сжаты в кулаки на коленях, но взгляд невольно прилипал к Артёму. Он сидел за рулём, спокойно, сосредоточенно, и что-то в его спокойствии давало мне странное облегчение. — Я поговорил с врачом, — начал он тихо, не отвлекаясь от дороги. — Если Макс приедет, тот скажет ему что мы уехали. Всё будет хорошо, не переживай. Я повернула голову, глаза сузились от подозрения. — Зачем ты это делаешь? — выдавила я, голос дрожал, хотя я старалась держаться. — Почему вообще? Почему ты тогда приехал и… сейчас мне помогаешь? Он повернул взгляд на меня, и в его глазах не было ни малейшего намёка на насмешку или выгоду. — Не хочу, чтобы ты мучилась, — сказал он спокойно, ровно, без излишней драмы. — Если придётся пожертвовать дружбой, чтобы ты была в безопасности — я сделаю это. Мне жаль, что тебе пришлось через всё это пройти, и я не прощу Максу то, что он не проследил за твоей безопасностью, играя в свои игры, — его голос был мягким, но с твердостью, которая не оставляла шансов на сомнение. Я перевела взгляд в окно, наблюдая, как дорога мелькает за стеклом, и впервые почувствовала, как тяжесть в груди немного ослабла. — Спасибо, — выдохнула я почти шёпотом. — Спасибо за всё… Он не улыбался, но в его голосе слышалась лёгкая теплота. — Я снял дом за городом. Там будет тихо. Никто не найдёт тебя. У тебя будет своя комната, я туда даже заходить не буду, думаю, тебе нужно побыть одной, но на всякий случай останусь в доме, если ты не против. Сердце странно сжалось. Безопасность, тишина, пространство, где можно было просто быть собой… Я повернула голову обратно на него, чтобы посмотреть, как он ведёт машину, и в этом движении было что-то уверенное, родное, почти как рука, которую можно держать и не бояться. Я не могла сдержать лёгкой дрожи в руках. Мой мир, который ещё вчера казался разорванным на тысячи осколков, впервые казался хоть немного целым. — Не против. — Отдохни, — сказал он тихо, словно обращаясь не к девушке рядом, а к маленькой части меня самой, той, что ещё не успела выдохнуть после страха. — Далеко ехать. Тебе нужен покой. Я кивнула, закрывая глаза. Спина расслабилась, плечи опустились. Машина катилась вперёд, и впервые за долгие часы на лице появилась настоящая улыбка. Я слушала, как ровно работает двигатель, как скользит дорога под колёсами, и чувствовала, как тревога постепенно отступает. Сердце перестало колотиться так бешено, а мысли, хотя ещё тревожные, начали собираться в одно — ощущение, что я в безопасности, рядом с человеком, который не причинит боли. POV: Максим Телефон в руке. Я набрал Артёма, надеясь услышать знакомый голос, который мог хоть как-то мог меня успокоить и рассказать о состоянии моей девочки. Пока я был в больнице она еще спала, так что нам так и не удалось нормально поговорить. Господи, как же я виноват перед ней, мне нужно объясниться, попросить у нее прощение. Надеюсь, она уже в состоянии поговорить со мной. Но звонок ушёл в пустоту. Ни гудков, ни ответа. — Блять, — выругался я, сжимая телефон так, что пальцы побелели. — Опять этот идиот потерял его. Опять. Опять у него телефон в жопе. Руки тряслись, мысли метались. Не знаю, что сильнее — злость или страх. В голове уже прорисовывался маршрут до больницы. Дорога пролетела в состоянии тумана, руки сжимали руль так, что суставы болели. Я въехал на стоянку больницы, толкнул дверь машины, и рванул к палате. Дверь открылась — пусто. Лизы нет. Пустая койка, одеяло аккуратно заправлено, как будто здесь и не было человека, которого я утром целовал в лоб. — Блять! — выдохнул я, дыхание резкое, колено ударилось об косяк двери. — Где она, ёбаный пиздец… Мысли скакали. Реанимация? Похищение? Вся логика растаяла, оставив лишь одно — паника. Я вылетел в коридор и увидел врача, который спокойно стоял у окна. Тот самый, которому я заплатил за ее безопасность. — Где Лиза? — рявкнул я, подходя к нему. — Что с ней?! Врач повернулся, спокойно, ровно. Ни страха, ни удивления. — Её же забрал ваш друг, — сказал он ровно, почти мягко. — Он заверил меня, что вы в курсе. — В курсе?! — выдохнул я, и это было не просто удивление, а настоящий гнев, готовый вырваться наружу. — Ты, блядь, что несёшь?! Я ударил рукой по стене. Звук глухой, отдача по всему телу, но это не боль — это выплеск ярости. Кулак дрожал, но пальцы не отпускали стену. — Почему мне не позвонили? Почему?! Я заплатил тебе за ее безопасность, блять, и ты мне просто говоришь «он заверил»?! Врач поднял руки, спокойно, словно объясняя ребёнку. — Когда он забирал её, она была не против. — Не против?! — прокричал я, и в голосе прозвучала каждая капля злости, которая накопилась за последние часы. — Аа-а, я понял, он дал тебе больше, да? Врач не спорил. Его спокойствие раздражало. — Успокойтесь пожалуйста, Максим. Иначе я позову охрану. Я перевёл взгляд на улицу, грудь колотилась, дыхание неровное. Словно весь мир вдруг остался внутри меня — холодный, пустой, злой. Выдох. Я вышел на улицу. Сел на лавку, локти опустились на колени. Достал сигарету — дрянной обычай для таких моментов — и затянулся, дым будто пытался выкурить из меня тупую паническую тварь, которая селилась под кожей. Дым жёг лёгкие, но это было лучше, чем горечь в животе. Я смотрел на вечерний свет, на мокрый асфальт, на отражения фонарей в лужах. Холод въелся в грудь. Сердце колотилось, дыхание рвано. Я думал о том, как найти её, как найти того, кто взял её, и что делать, если снова ошибусь. Я прокручиваю диалоги, те разговоры, что были, и те, что не были. Артём — друг? Помощник? Предатель? Я раз за разом набирал его номер, но слышал только этот мерзкий голос оператора, который мне плел что абонент не в сети. Я сидел и считал шаги людей, проходящих мимо. Медсестра прошла мимо, глянула на меня с профессиональным состраданием и отвернулась. Пара пожилых, с пакетами в руках, посмотрели мимо. Никто не замечал, как внутри меня скапливается лавина. И тогда — телефон дрогнул. «Занимайся Виталиком и не ищи нас, я улетел с Лизой, ей нужно побыть одной. Так будет лучше для нее, подумай об этом.»