Vitis memoriae

      — Не получилось вчера, так пойдём сегодня! В понедельник всё должно быть свободно, — бушевал Жак уже добрые полчаса, продвигаясь вперёд быстрее всех.       — Это туристический городок, — возразила Ирен, — и здесь бывает свободно лишь по окончании сезона.       Вечер завершился неоднозначно. Мест, что было ожидаемо, не оказалось, а огромная очередь в уборную задержала сначала Жака, а затем и Ирен. Пива под конец мы не попили — не успели. Впрочем, на настроении друзей это никак не сказалось, я же, напротив, вернулся мрачнее тучи.       И в таком же жутком расположении духа продрал глаза. Точнее, провалялся в постели несколько часов, так как сон не шёл до тех пор, пока не послышался шум колёс — Маре возвратился в полчетвёртого утра. Но стоило на мгновение закрыть глаза, как точно выгравированная на веках картинка всплывала вновь: кривая улыбка и взгляд-патока. Оба элемента, совмещённые с их владельцем, неторопливо перекочевали в мой сон, ввергая тело в томительное возбуждение и закончившись стоном под пронзительную трель телефона.       Будильник зазвенел.       Не в первый раз я занимался самоудовлетворением, представляя его. И даже совесть молчала, наслаждаясь беспределом фантазии, в которой главную роль исполнял Маре. Горячие, насыщенные визуализации и… моя рука — предел мечтаний в этом возрасте. И кого только я пытаюсь обмануть?       Стоило едва спихнуть последствия своего богатого воображения в мусорку, как за окном раздался отдалённый шум. Я соскочил с кровати, чуть не запутавшись в простыне, и прилип к окну как раз в тот момент, когда ворота закрывались за машиной Маре. Та, словно погрузившись в предрассветный туман, постепенно пропала из виду, а затем и огонёк задних фар растворился в сизой дымке.       Было ровно шесть утра.       Он вообще человек?       Хотя и я спал не больше — размышления не давали покоя. Слишком много событий за последнюю неделю, и я бы рад перестать думать, да никак не мог остановиться: словно по кругу в мыслях гарцевали Адам, его дочка и бывшая жена — о них я ровным счётом ничего не знал. А имеющаяся информация порождала ещё больше вопросов. Непонятный разговор и чудаковатые отношения… Что ещё за «Куко», опасный для ребёнка? Почему Сильвии нельзя сюда? А что в разговоре упоминался именно этот дом — очевидно. И ежу понятно, что жизнь Маре сложна в сравнении с моей, а потому разбить её на составляющие невозможно, но попробовать всё-таки стоило.       С такими радужными мыслями нас встретил Нико. Ко всеобщему удивлению, стоит подчеркнуть. С одной стороны, я был рад — хоть какая-то передышка для моих расшалившихся из-за Маре нервишек, — с другой — Адам воплощал в себе и искушение, и стимул одновременно. Из-за его присутствия я с неохотой полз на виноградник, а глубоко внутри трепетал, цепенея в ожидании новой встречи.        — Вот же ж жуки, не рады совсем меня видеть.        Нико цокнул языком, осматривая нас, точно новобранцев в армию. А я перевёл дыхание. Ирен, к слову, тоже была огорчена преждевременной отставкой Маре — моя кислая мина на фоне её глобального разочарования как-то потерялась.       Что до Нико, то Нико Видаль был старше нас приблизительно на пять-шесть лет, и осталось не до конца понятным, кем он работал у Маре в оставшееся от присмотра за криворукими студентами время. Земли, на которых мы ишачили или, скорее, практиковались, оказались невелики — около тысячи-полторы кустов — и предназначались для «практики». Не сказать, что здесь были необходимы обширные познания или особые умения: работа довольно-таки примитивная в эту пору, если быть аккуратным и рассчитать точную дозу некоторых химикатов для обработки культур, подсоблять аминокислотами и удобрениями с микроэлементами для откорма и роста, опережать болезни вроде серой гнили и мучнистой росы… Естественно, посыл был иным: прочувствовать землю на своих ладонях, постигнуть размах того, к чему нас готовили — чаще с теоретической точки зрения, — и глянуть на чудеса производства не только снаружи, но и изнутри. Конечно же, могли швырнуть в самую гущу событий, вот только нас троих там было бы мало (капля в море), а без механизации главные территории могли ввергнуть любого в пучину отчаяния — рядам не было ни конца ни края. В первую же неделю нас свезли туда в качестве ознакомительной прогулки, и Жак чуть не поседел, подумав, что всё это богатство придётся тащить на горбу, а Нико до самого конца делал серьёзную мину и одобрительно кивал, мол, да, всё именно так.       — Куда это вы собрались на ночь глядя, господа лодыри? Завтра мы приступаем к повторной обработке от красного паутинного клеща, — звучно протянул Нико и так же громко щёлкнул тапенером. — И лелею надежду, что не придётся никого стаскивать с кровати.       — Зачем же вручную, когда можно трактором, — пробубнил Жак.       Я покачал головой.       Болтаться с опрыскивателем — физически утомительно, но сама работа скорая и простая, а спорить с Нико себе дороже: тот кого хочешь переспорит и на каждого найдёт управу.       — Потому что обработка распылителем будет где? — зычно поинтересовался он.       — Там, — в тон ему ответил Жак и ткнул наугад.       — Там — это где? — не отставал Нико.       — На Темпранильо, — с неохотой пояснил друг.       — А здесь какие у нас работы, Жак, м?       — Ручные, — прохрипел он, являя собой картину безысходности.       — Правильно. И настолько ручные, что завтра именно тебе достанется рычажный опрыскиватель.        Нико, довольный собой, улыбнулся, обнажая продолговатые передние зубы, придающие ему некоторое сходство с семейством грызунов.       Я скосил взгляд на друга, еле заметно мотнув головой из стороны в сторону, и Жак, скрипнув зубами, промолчал.       Ситуация была тупиковой. Всем троим, за исключением недоступной для проблем насущных Ирен, было ясно происходящее: Нико на неё вроде как запал и наличие у Ирен парня ему откровенно мешало. Она же полностью игнорировала заигрывания Видаля: её интересовали исключительно его знания, а всё остальное она считала простой блажью — глупостью. А Нико в свою очередь с важным видом вываливал на неё тонны информации, считая, что таким образом она проявляет к нему симпатию иного толка. Поэтому если кого и было слышно постоянно, так это Нико, а пока Жак зеленел то ли от изобилия фактов, приходящихся на одну минуту, то ли от подавляемой злости, я и вовсе отключался, погружаясь в себя.       Руки делали, разум же отсутствовал.       — Подумаешь, — наконец вымолвил Жак и затих.       — Смотри, чтобы руки не отвалились, — хмыкнул Видаль в ответ, явно наслаждаясь происходящим.       — Нико, — неожиданно подала голос Ирен, — а когда мы сможем посетить плантации миндаля?       — Да хоть сегодня. Гм, во второй половине дня, — мягко отозвался тот, а Жак ещё больше насупился. — Сеньор Маре дал дозволение.       Упомянутая фамилия работала для меня крючком с наживкой, и я мигом навострил уши.       — Отлично! — хлопнула Ирен в ладоши и досадливо охнула, когда тапенер раскрылся, а лента вывалилась, размоталась и полетела, подхваченная ветром.       Мы её энтузиазма не разделяли. Жак скуксился ещё больше, походя на изюм; наверняка прощался с планами зависнуть на полдня в каком-нибудь баре. Мне же нужно было элементарно оторваться и неважно как: хоть миндаль сбивать, хоть фисташки щёлкать — разницы не было. Просто хотелось развлечься. И хорошо бы не столкнуться вновь с Маре, а то во всём происходящем просматривалась некая закономерность — насмешка судьбы. И та явно смеялась надо мной, так как в дураках вечно оставался лишь я один.       — Слушай, Нико, — начал я слегка нерешительно, и тот отнял взгляд от лозы, вопросительно вскинув брови, — почему мы ни разу за это время не видели здесь дочку сеньора Маре?       Видаль нахмурился, прищурив и без того хитрющие глаза:       — Мамаша её против.       Следом Нико напрягся, настороженно зыркнув по сторонам, будто страшился, что кто-то может его подслушать.       — А почему против? — заинтересованно спросила Ирен.       Я мысленно выдохнул: уж ей-то Видаль выложит всё и в развёрнутой форме.       — Ну… — он осекся. А заметив, что слушатель не только я, но и она, разрумянился и, понизив голос, добавил: — Скандал был огромный. То есть, когда они разводились… Дамочка, жена которая, та ещё змеюка подколодная: сама регулярно изменяла, а в суде прикинулась невинной овечкой — жертвой. Типа муж трудоголик и развратник обделил её вниманием, — и он хмыкнул, покрутив пальцем у виска. — Но я вам этого не говорил.       Да-да.       Нико снова замолк, задумавшись будто бы. После вяло махнул рукой, фыркнул и добавил:       — Всё равно всё всем известно. Писаки мусолили историю его развода со всех сторон: цирк был, а не суд. Дамочка даже откопала какую-то девчулю, которая волосы на себе рвала прямо в суде; указывала, в каких позах воображаемый изверг её имел, и подарками бросалась, которые тот типа ей дарил.       — Врала, хочешь сказать? — спросила Ирен.       — Ну-у… — вновь протянул Нико, — подарки-то и правда были оплачены с его счёта, вот только к нему имела доступ и жёнушка. Заранее готовилась, — зло подчеркнул он. — Всё это голословные обвинения, но соответствующий образ сеньора Маре создали. Да и пресса не упустила своего: им только дай повод, чтоб скандал раздуть, — массовые тиражи главное обеспечить. А сеньор Маре не хотел ухудшать ситуацию из-за Сильвии: и так всё тянулось больше года. Крошка хоть и мелкой тогда была, но вся эта эмоциональная хрень всё равно как-никак влияла. Поэтому он пошёл на уступки, а спустя два месяца бывшая жёнушка снова выскочила замуж за местного мэра. Этот гад, Жаккард, вместо того чтобы делами своими управленскими заниматься, — Нико оскалился, чуть ли не клацнув зубами, — начал втыкать нам палки в колёса: то с внезапной проверкой пожалуют, то извещение придёт — типа обрабатываем запрещёнными химикатами; то заяву неизвестный накатает, что нелегалы у нас, видите ли, вкалывают, да ещё и в ужасных трудовых условиях! — с каждым словом он распалялся всё больше. — А потом срок истёк, прошли очередные выборы, и повезло другому — Муано. Ответочка, короче.       Нико, пожав плечами, и тут же, будто опять что-то не то сказал, торопливо пояснил:       — Жаккард полагал, что будет переизбран, но не судьба.       Он вновь недовольно клацнул тапенером.        — А кто правым оказался? — спросила Ирен.       Я молиться на неё был готов уже, лишь бы она поддерживала беседу.       — Ну-у, — в своей манере в который раз протянул Нико, — все формальности были соблюдены. Дамочка овечкой продолжала притворяться: всё прилично. Никаких оскорблений; открыто неуважения к сеньору Маре не проявляла. Обернула всё так, что в глазах остальных она выглядела заботливой матерью, думающей исключительно о благополучии крошки и её интересах. А для унижения использовала третьих лиц: именно их речами изваляла его в грязи. Сама же осталась для всех чистенькой и даже добренькой захотела казаться: разрешила видеться с ребёнком в любое время. Сеньор Маре мог сопровождать крошку из школы, водить в парк или же на обед… В общем, проводить время вместе в любой день недели, а на выходные — даже забирать! — не без сарказма заметил Нико и скосил взгляд, задумчиво почесав щеку. — Но загвоздка вот в чём: расписания катастрофически не совпадали, о чём дамочка прекрасно знала; знала и об уровне загруженности сеньора Маре в тот год, и о том, что поставила перед сложным выбором, который сама же за него и сделала. Вишенкой на торте стало то, что всё это было бы возможным при условии пребывания крохи на городской квартире: таким образом, если сеньор Маре хотел проводить выходные с дочкой, то был обязан делать это в присутствии её мамаши. Подразумевалось, что имущество должно было перейти к жёнушке в качестве возмещения, но, — Нико понизил голос, точно рассказывая большой секрет, — обернулось всё иначе: квартиру оформили как раз на ребёнка, и дамочка осталась ни с чем. Условия для встреч не изменились, конечно, а потому ей всё же пришлось сдать позиции.       Заговорили мы с Ирен почти синхронно:       — А что за «Куко»?       — Но ведь это несправедливо!       В ответ Нико пожал плечами:       — Справедливо или нет — что ж сделаешь? Разумеется, крошке сложно было объяснить, почему ей вдруг нельзя домой, где она жила с самого рождения, и сеньор Маре выдумал историю с жутким злым колдуном Куко — своего рода Бугименом, с которым он ведёт войну, чтобы маленькая принцесса могла вернуться в замок, — Нико сделал шуточный выпад вперёд, точно вместо инструмента у него была шпага. — Все мы ежедневно воюем с чудовищами, поддерживая легенду, хотя сомневаюсь, что крошка всё ещё верит. Может, вид делает, чтоб всем было спокойней. Вас, естественно, не вводили в курс дела, так как студенты — временный персонал.       — Это печально, — вполголоса сказала Ирен. — Ребёнок не должен участвовать в разборках родителей. А такое чувство, что стал…       — Рычагом давления, — заключил я за неё.       Нико скривился.       — Прискорбно признавать, но это так, — кивнул тот. — Если вас интересует моё мнение, то девчушка её мало заботит. Так — разменная монета. Дамочка такие фортели выкидывала некогда… — Нико присвистнул и вновь понизил голос: — Думаю, у неё шарики за ролики после её рождения заехали — ревновать стала. В том смысле что всё внимание внезапно досталось крохе, а не ей. Не-е, может, она её и любит, конечно, но спектакль… спектакль точно развернула из-за уязвлённого самолюбия, а не ради благополучия крохи.       — Ты послеродовую депрессию имеешь в виду? — с неким скепсисом осведомилась Ирен.       — Да хрен её знает, — снова повёл плечами Нико.        Я же промолчал.       Сердце в груди размеренно билось, а на зубах скрипел песок. Перед глазами встала недавняя картина: вольготная поза Деборы и спокойствие Маре рядом с ней. Исходя из рассказов, такое поведение казалось несколько непоследовательным или же Маре просто-напросто мастерски контролировал свои эмоции на публике. Возможно, чтобы не беспокоить дочь. Я не особо помню своих родителей, но в ссорах, как и в любом конфликте, между Николасом и Германом было мало приятного. Что до Маре, была и другая вероятность: вся осведомлённость Видаля могла исходить из скандальной жёлтой прессы, где чаще всё зиждилось на сомнительных догадках, чем на достоверных фактах. А может, я сам ошибался в суждениях и уровень доверия между Адамом и Нико был выше предполагаемой мной отметки. Всё-таки он вечно был где-то поблизости.       — А какие у них сейчас отношения? — ляпнул я не подумав.       Нико, слава богу, вопрос не показался странным. Он задумался на секунду, взлохматив и без того косматую голову.       — Вынужденное перемирие? Дамочка помахала белым флагом чуть меньше года назад. Наверное, из-за крошки — как-никак она становится старше. И подозреваю, наступит время, когда почует, что тишина — фикция, и на самом деле мать ненавидит отца…       — Почему? — остановившись, перебил я Нико.        Впрочем, ещё делал вид, что продолжаю приподнимать лозы. Видаль же бездельничал: скрестив руки, висел на проволоке и, казалось, сам был не прочь посплетничать о «боссе» и его личной драме. За последние десять минут из нас только Жак, будто бы ни каплю не заинтересованный разговором, продвинулся вдоль ряда.       — Наверняка ничего утверждать не берусь. Может, та же уязвлённая гордость, — пожал Нико плечами. — Но не секрет, что в свете последних событий сеньор Маре собирается заставить её отступиться от абсурдных требований или же снова столкнуться в суде.       — Он женится? — хмыкнула Ирен, склонившись над замученным кустом.       Мой же ряд снова застопорился. Какое отношение имеют очередные разбирательства в суде к вероятному браку?       Нико поднял взгляд к небу, слегка сощурившись и буквально нависнув над рядом, отчего проволока прогнулась.       — Без понятия, — покачал он головой. — Не думаю, что это прям обязательно. Но… допускаю, что стало бы благоприятным обстоятельством. Хоть некоторые мачехи — те ещё гарпии. Знаю по собственному опыту. Здесь, скорее, необходима няня, а няня у девчушки уже имеется. Так…       Нико вдруг недобро оглянулся, хлопнул в ладоши, заставив нас насторожиться.       — Уши развесили. Чего стоим, кого ждём? — он махнул руками, подгоняя нас, и я машинально перешёл к следующему кусту, натягивая ветви.       Открытие, что Нико — тот ещё сплетник, оказалось полезным. У меня появились новый повод для размышлений и новая тема для волнения: что если Маре и правда планирует жениться?       Возможный брак означал, что у него уже есть кто-то на примете. Не станет же он жениться на малознакомой барышне, тем более после такого «увлекательного» опыта с бывшей женой. Брак по расчёту выглядел сомнительным предприятием; скорее, напротив — в свете житейских обстоятельств к очередной женитьбе должны были толкнуть действительно глубокие чувства. И это, честно говоря, кольнуло внутри дерьмовым предчувствием: если всё так, значит, Маре влюблён… В кого же тогда?       Я за это время никого рядом не засёк. Адам всегда возвращался один, как и уезжал… Хоть дочку я тоже не видел, та не переставала существовать. Всё, несомненно, зависело от того, как именно было сформулировано требование о встречах, а в том, что Маре мог найти юридические лазейки, я даже не сомневался. Может быть, и со своей любовницей он встречался вне своей территории — на второй квартире, к примеру. С другой стороны, приводить ребёнка в место, где видишься с любовницей, весьма рискованно… Разве что та была представлена не любовницей, а невестой, ведь и Дебора, наверное, когда вышла за мэра, въехала вместе с дочкой ко второй половинке. Быть может, Маре начал знакомить девочку с будущей мачехой постепенно, давая им привыкнуть друг к другу. А может, та жила отдельно и они виделись время от времени? Маре ж не монах…       Твою ж мать.       Я чуть не взвыл от отчаяния, ощущая, как медленно схожу с ума и что чем дольше я размышляю об этом, тем сильнее хочется устроить Нико допрос с пристрастием. Однако Ирен молчала, а мой интерес мог стать чересчур очевидным для всех.       Да и какая, в сущности, разница?       «Да большущая разница! Просто колоссальная», — ехидно подсказала совесть.       — Никакой! — буркнул я.       — Что? — Ирен обернулась, удивлённо моргнув.       А спас меня злющий вой Жака:       — Никакой управы нет на этих ебучих мух! Не могу я больше! НЕ МОГУ!       И правда.       Ебучие. Мухи.