Vitis memoriae

      Марк оказался прав.       Я стал регулярно заглядывать в книжный после работы: опускался в одно из кресел у окна и листал «меню дня» — подобранную им книгу, и не всегда о кулинарии. Как и другие посетители, я невольно втягивался в ритуал.       Атмосфера здесь удивляла: я никогда не любил читать в публичных местах — слишком легко терял концентрацию, особенно в гробовой тишине библиотек. Но в «Новой главе» всё складывалось иначе. Здесь молчание соседствовало с живым движением, шум улицы глушился, шелест страниц звучал почти мелодией, вдалеке бубнил старик Исаак, а поверх всего вплетался голос Марка — мягкий и приятный, — когда он занимался очередным клиентом.       Временами я наблюдал, как он работает. Стоило человеку описать:       — Ну, мой отец рассудительный, заботливый… противоречивый в решениях. В молодости был альпинистом, коллекционировал оружие, много путешествовал… Сейчас предпочитает более спокойный образ жизни: играет в карты в баре с друзьями.       Марк исчезал между стеллажами и через минуту возвращался уже с книгой. Не справочником «1001 совет альпинисту» и не «Иллюстрированная энциклопедия старинного оружия» — романом. И, насколько я видел, ещё никто не вернул выбранное им.       Когда у него выпадала свободная минутка до появления следующего клиента, Марк молчаливо застывал около моего кресла, прислонившись к спинке.       — Как тебе сегодняшнее блюдо? — с лёгкой улыбкой спрашивал он.       — Не притворяйся, — фыркнул я, не поднимая взгляда. — Ты просто оттачиваешь на мне свои навыки.       — Каждый раз, когда кому-то нравится книга, — понизил голос Марк, будто делился тайной, — я получаю шанс заглянуть в его разум и чуть лучше узнать человека.       — Слишком долгий и сомнительный способ знакомства, — покачал я головой, перелистывая страницу.       — Почему же? — с искренним интересом спросил он.       — Потому что клиенту могут нравиться совершенно разные книги: разных жанров, разных эпох…       — Всё проще, чем кажется, Джонас, — Марк опустился на корточки, и наши лица оказались на одной высоте. — Когда мы выбираем что-то, будь то подарок или вещь для себя, характер и личностные качества всегда выступают якорем. А хобби — это уже уточнение.       — Человек, который не читает ужасы, не обязательно трус, — возразил я.       — Конечно нет. Но тот, кто читает ужасы, ищет острые ощущения. И, поверь, книгами это редко ограничивается, — он скользнул взглядом на мужчину в дальнем ряду, державшего в руках «Ритуал» Адама Нэвилла. — Вот смотри: скорее всего, ему понравится прыжки с парашютом или спидрайдинг, а не СПА-процедуры. В отношениях он тоже выберет русские горки, а на работе наверняка тянет до последнего, чтобы адреналин подскакивал.       — А если это просто лень? — не удержался я, мельком посмотрев на мужчину.       — Ленится тот, кто в свободное время несётся с горы на доске? — Марк чуть улыбнулся уголком губ. — Сомневаюсь. Проверим?       Такие обрывочные разговоры постепенно превратились в привычку: мы могли спорить, обсуждать книги, скатываться в пространственные рассуждения, а затем Марк растворялся меж стеллажей, помогая очередному клиенту, а я возвращался к чтению. К восьми я покидал магазин с новым томом подмышкой, добавлял название в список — тот рос как на дрожжах, — хотя времени читать всё равно не хватало. Но, как сказал бы Николас, книг много не бывает.       Вместе с этим я наконец расширил границы, каждую прогулку перемещая невидимую черту дальше на несколько улиц. А чуть позже ко мне присоединился и Марк. Иногда за нами таскалась Марго — как оказалось, та тоже переехала в город год назад. Ей также было интересно слушать исторические вставки — что-что, а рассказывать Марк умел. Само собой, со стороны могло показаться, что я восполняю временную потерю, но они не заменили мне Жака и Ирен — такое попросту было невозможно. Присутствие Марка и Марго стало скорее глотком свежего воздуха — с того момента, как я перебрался сюда.       — Наконец-то ты похож на своих сверстников, — как-то заметил Грандис.       — А раньше чем я отличался? — удивился я.       Он фыркнул.       — Будто не знаешь.       — А разве в моём возрасте ты сам не вкалывал, чтобы достичь всего, что имеешь сейчас? — прищурился я.       — А что я имею, Джонас? — внезапно хмыкнул Винсент. — Несколько ресторанов, репутацию и звёзды Мишлен — что всё это, по-твоему? Я — плохой пример для подражания. В молодости я был чересчур категоричен и высокомерен. У меня не было друзей или коллег — только удобные знакомства и соперники. Вся моя жизнь вращалась вокруг кухни, всё остальное я выбрасывал за её пределы, считая лишним. Я приезжал на семейные праздники не потому, что был день рождения у матери или отца, а потому что не доверял её выбору блюд. Я обрывал отношения, когда они заходили слишком далеко: в какой-то момент решил, что брак и дети украдут у меня слишком много времени. Вернее — украдут меня у кулинарии, — он скользнул взглядом по кухне и замолк.       Лицо Грандиса оставалось непроницаемым, но почему-то мне чудилась горечь, закравшаяся в мимических морщинках.       — Сожалеешь? — невзначай спросил я.       Винсент скривился, смахнув каштановую прядь с глаз:       — Все мы о чём-либо сожалеем. Особенно о собственной дурости.       — Приоритеты меняются, Винсент. Разве можно назвать это ошибкой? В то время ты считал, что самое важное — это кулинария. Что могло заставить тебя передумать? Если бы к тебе подошли и сказали, что в сорок лет ты пожалеешь о своём решении, поэтому прекрати видеть в каждом поваре соперника, позволь родителями воспользоваться услугами другого ресторана, женись и заведи детей, ты бы послушал? Скорее всего, послал бы советчиков на четыре буквы. Сейчас ты всё воспринимаешь по-другому, — вздохнул я.       — Ты хочешь послать меня на четыре буквы? — усмехнулся он.       — На три, — парировал я.       Мы оба улыбнулись.       Не знаю, сыграл ли роль этот долгий разговор с Винсентом или просто шевельнулся забытый дух авантюризма, но в субботу, когда Марк предложил поужинать в небольшой семейной таверне, я не отказался. Во-первых, это был отличный шанс вдохновиться чужой кухней: в одиночку я так и не научился ходить по ресторанам. Во-вторых, за всё это время Марк не делал активных шагов: его подколы можно было принять за лёгкий флирт и не больше. Так что предложение выглядело невинно — всего лишь ужин двух друзей.       И, стоит отметить, ужин оказался фантастическим.       Марк, само собой, остался в своём репертуаре, но я успел опередить его:       — Это место открылось во времена Гражданской войны, и в подвале скрывалась местная богема?       Он глухо рассмеялся, откладывая меню.       — Почти угадал, но ошибся местом. Есть в городе и такая таверна, где соседи использовали подвал в качестве убежища. Это заведение намного старше: открылось в 1845 году, и вон та печь, — он указал в сторону, — работает с момента основания.       Я едва заметно улыбнулся:       — А те дрова, справа от печи, распространяют ароматы перца, соли, сала, белого вина, лаврового листа, розмарина и чеснока. Фирменная кухня, поддержанная многовековыми традициями. Потрясающе, да?       — Ты меня обворовываешь, Джонас, — с притворным ворчанием сказал Марк. — Скоро у меня не останется для тебя историй. И что тогда?       Я пожал плечами.       Выбор блюд я доверил ему — и не прогадал. Во мне проснулся голодный зверь, который, распробовав анчоусы с перцем, тушёную куропатку, треску в томате и соте из овощей с иберийской ветчиной, смёл всё без остатка. Марк же ел медленно, будто без аппетита, и с интересом наблюдал за мной.       — Не нравится? — спросил я, разливая вино.       Краем глаза уловил, как он едва заметно поморщился.       — Здесь вкусно готовят — не зря таверна простояла столько времени и простоит ещё столько же, а клиенты строчат восторженные отзывы, — ответил он уклончиво.       Он часто так делал: создавал видимость ответа.       — Теперь это ты меня вводишь в заблуждение? — невинно уточнил я.       Марк сделал глоток, отвёл взгляд и тяжело выдохнул, а затем вернул глаза на меня.       — Это просто солёный кусок рыбы — у меня аносмия. А так как я не могу различать запахи, то любое блюдо для меня — набор чего-то солёного, сладкого, кислого или горького. Примитивно и разочаровывающе, знаю. Как и то, что я никогда не смогу в полной мере насладиться едой, которую ты приготовишь.       Я замер, сжав ножку бокала, и медленно поставил тот на стол, так и не отпив.       — И прежде чем ты спросишь, — спокойно продолжил Марк, — нет, это неизлечимо. — Улыбнулся, будто говорил о пустяке. — Но мне нравится смотреть, как едят другие. Наслаждаются вкусом.       — Поэтому ты никогда ничего не заказывал у нас в ресторане? — осторожно спросил я.       — Возможно, — ответил он с той же уклончивой интонацией. — У кофе вкус предельно честный: горький. С сахаром — горько-сладкий. Атмосфера у вас и правда приятная. Я тогда не лгал.       Я попытался представить это: не различать запахов, не чувствовать тончайших переходов во вкусе. Лосось, который вдруг становится палтусом. Утка, неотличимая от курицы. Для меня, с рецепторами, что ловили нюансы до «запятой», это казалось чудовищным — мир, где вся еда превращена в солёные куски мяса или хрустящие стебли спаржи.       — Размышляешь, каково это? — вывел меня его голос из транса.       Он смотрел внимательно, с той же полуулыбкой, будто испытывал меня.       — Думаю о том, что ты сильно рискуешь.       — Рискую? — Марк вскинул брови.       — Продукты портятся, что очевидно. Если ты не можешь этого почувствовать, рискуешь отравиться.       Марк тут же рассмеялся, покачав головой:       — А как же строчки со сроком годности?       — Любое нарушение температурного режима при перевозке молочных продуктов, — я наклонился вперёд, — и вот уже в твоём холодильнике лежит испорченный Бургосский сыр с датой «до двадцатого апреля». А ты даже не поймёшь, чем траванулся.       — Не пугай меня, — театрально округлил он глаза. — Кстати, раньше двери таверн красили в красный цвет: символ вина, которое в них продавали.       — Не пытайся соскочить с темы, Марк, — прищурился я. — Вот оставил ты летом сэндвич на солнце, а потом спохватился: для тебя он солёный, а на самом деле из-за адской жары он начал портиться.       Марк склонил голову, будто внимал каждому слову, но я прекрасно видел — мои опасения его скорее забавляли.       — Я серьёзно!       — Не сомневаюсь.       — Ты хоть даёшь кому-нибудь пробовать то, что ешь?       — Думаешь, мне следует обзавестись дегустатором? — спросил он с каменной миной, но ирония в голосе всё же проскользнула.       Я молча насадил на вилку кусочек утиного рагу, которое он мучил уже пятнадцать минут, и отправил в рот.       — Идеально. Ешь.       Он подчинился, всё так же пряча улыбку, отчего лицо его приобрело странное выражение насмешливой задумчивости.       — Так что, будешь моим дегустатором? — внезапно спросил он.       Я не сдержал смешка.       — Неужели ты для этого караулил меня в ресторане?       — Само собой. Чтобы ты докладывал: был ли нарушен температурный режим или я всё же могу съесть кусок сыра без риска оказаться в реанимации. А если это рыбные консервы? Ужас, — Марк нарочито тяжко вздохнул и взглянул на меня исподлобья.       — И как же я буду пробовать твою еду на расстоянии? — спросил я, заранее предугадывая ответ.       Период затишья подошёл к концу.       — Мы можем съехаться, — пожал он плечами так спокойно, будто предложил поделить счёт. — Завтрак, обед, ужин — всё под твоим контролем.       — Так вот оно что, — протянул я. — У тебя ни жилья, ни денег на пропитание?       — Ты совершенно прав. Хозяйка меня выгоняет, — Марк опустил взгляд, наколов кусочек рагу. — А тут ты: добрый, разумный, слегка грустный, да ещё готовишь божественно. Просто мечта.       — Это жестоко, знаешь? — вздохнул я. — Собираешься использовать меня в своих гнусных целях и даже не скрываешь этого.       — Даже не представляешь, в каких…       Марк улыбнулся, отправив в рот утку и подперев подбородок рукой, пока медленно пережёвывал.       В глазах плясали озорные огоньки.       — Будешь объедать меня?       — Сяду тебе на шею и свешу ноги. Как тебе перспектива?       — Свесить не выйдет. Придётся стирать пыль с книжных полок и ухаживать за оранжереей. Хоть какая-то польза от тебя должна быть, — парировал я, едва сдерживая улыбку.       — У меня масса других талантов, — опустил он руку, оставляя вилку на столе, и сделал глоток вина, не сводя с меня пристального взгляда, чтобы тут же добавить: — Вязать крючком, к примеру. Кто ещё может похвастаться подобным?       Я трагично сжал переносицу и, потеряв контроль, хрипло рассмеялся. Марк повторил за мной, слегка откинувшись назад. Отсмеявшись, он взъерошил волосы, что придало ему несколько дурашливый вид.       — По крайней мере, один талант я в тебе всё же нашёл, — сказал я, дразня.       — Порази, — мягко бросил он.       — Ты ведь не будешь десерт?       — Если ты спешишь — не буду, — на его лице мелькнуло удивление.       — Тогда пошли. Вдохновение — вещь капризная.       Я стремительно поднялся, ощущая лёгкую дрожь в теле — меня словно лихорадило, — и подозвал официанта. Внутри бурлило странное воодушевление, которое требовало выхода.        И я знал, какая наша следующая остановка.              

***

                    — Ты понимаешь, что сейчас нарушаешь правила? — Марк с опаской посмотрел на отсечённую голову угря в миске для отходов.       — Нарушаешь их ты. Я просто готовлю, — машинально бросил я, взбивая яйца. — Тем более: ты в униформе, я тоже, продукты куплены на мои деньги — все нормы соблюдены.       Вспомнив, как мы рыскали около часа в поиске открытого в это время супермаркета, я усмехнулся. Винсент, конечно, по голове за это не погладит. Логичнее было оттащить всё домой. Но…       — А правило, что «посторонним вход на кухню воспрещён»?       — Ты не посторонний, а мой временный ассистент, — парировал я и сунул ему миску.       — Какая честь, учитель, — он приподнял её, почтительно склонив голову.       Я перемешал грибы на сковороде, проверяя температуру, и попросил:       — Достань рыбу из холодильника, вынь её из смеси и убери излишки.       Пока он с поразительной проворностью выполнял поручение, я смешал грибы со взбитыми яйцами и добавил петрушку, оставляя всё это на столе.       Вскоре куски угря зашипели на сковороде, вторая — ожидала своей очереди, а Марк обходил меня по кругу, заглядывая то с одной стороны, то с другой.       — Спрашивай уже, — пробормотал я, переворачивая рыбу.       — Ты импровизируешь или следуешь какому-то рецепту?       — И то и другое.       Снял с огня угря с золотистой корочкой, добавил туда же шесть столовых ложек рыбного бульона, сок половинки лимона, перец и соль, а на чистую сковороду капнул маслом и вылил смесь из яиц и грибов.       — И как ты назовёшь это блюдо? — почти деловито спросил Марк, при этом не отрывая взгляда от моих рук, будто ничего более захватывающего в жизни ещё не видел.       — Есть предложения?       — Харакири угря?       — Это ужасно, — усмехнулся я.       — Что ужасно, так это шапочка на моей голове, — вяло отозвался он, поправив поварской колпак.       Пока соус кипел, я перемещал соседнюю сковороду круговыми движениями, следя то за уменьшающейся жидкостью, то за омлетом.       — Не находишь это символичным, Джонас?       Я скользнул взглядом к импровизированной «инсталляции»: крохотный цезарский гриб и два куриных яйца, прикрывающих срез ножки.       — То есть символичным, что я вдохновил тебя на блюда из таких продуктов? — добавил Марк.       — Ты только что соорудил член из моих ингредиентов? — уточнил я.       И перевернул с помощью тарелки омлет, брызнув ещё несколько капель, свернул его с другой стороны, добавил кусочек масла в соус и начал методично его перемешивать, пока оно полностью не растаяло.       — Вообще-то это лицо, — с наигранной серьёзностью возразил он, разворачивая композицию. — Два глаза, нос и шляпка вместо улыбки.       Я хмыкнул, снимая обе сковороды с огня. Раскрыв лепёшку из омлета, поместил внутрь золотистый кусок угря и полил соусом, тут же слегка прижимая вверх к корочке.       Марк отставил свои «игрушки» и наклонился над тарелкой. Крылья носа затрепетали, когда он втянул воздух в попытке ощутить аромат, чтобы следом разочарованно сморщиться. Но уже в следующую секунду улыбка смыла это разочарование:       — Выглядит аппетитно. Яйца с сюрпризом, — произнёс он с искренним воодушевлением.       — Каждое новое название хуже предыдущего. Попробуешь? — я разрезал омлет, наблюдая, как соус стекает и впитывается в пышную массу.       — Разве мой новоявленный дегустатор не должен пробовать первым?       — Плюс в том, что даже если блюдо окажется совершенно несъедобным, ты ничего не поймёшь, — заметил я. — И всё равно продолжишь петь мне дифирамбы.       Я отрезал кусочек и почти мучительно долго рассматривал его, будто от этого зависело всё. Марк шепнул:       — Остынет ведь.       И я решился. Погрузил в рот, медленно распробовал — и в ту же секунду уже сам не знал: провал это или триумф. А пока я размышлял, Марк успел тоже попробовать и теперь жевал с таким же задумчивым видом.       — Очень приятно, — неожиданно вынес он вердикт. Увидев мой недоумённый взгляд, пояснил: — Текстура. Сам по себе омлет часто суховат, а с грибами — тем более. Но жирный угорь и густой соус компенсируют этот недостаток. В итоге… гм, приятно жевать?       Я тихо рассмеялся.       — Оригинальный комплимент.       — А ты что думаешь?       — Я не уверен.       — Не понравилось? Я могу лишь подтвердить: соли в самый раз.       — Нет, напротив… Мне очень понравилось, и именно поэтому я сомневаюсь.       Я преуменьшал: не «очень», а безумно понравилось. Рыбно-грибная бомба в пышной яичной обёртке взорвалась во рту, оставив сливочно-пряное послевкусие и такую эйфорию, что пальцы чесались набрать номер Грандиса и поделиться с ним открытием.       Но не могло ли моё восприятие быть чисто субъективным?       — Как повар может сомневаться в собственных чувствах? — Марк забрал тарелку у меня из рук и поставил на стол. — Ты ведь не станешь подавать клиентам то, что сам не одобряешь.       — Дело не в этом, — я раздражённо повёл плечом и уставился на руки. — Новички часто зазнаются и считают, что они приготовили нечто уникальное: нечто такое, что должно перевернуть мир кулинарии вверх дном. Я видел таких, учился вместе с ними… Возможно, мои амбиции в какой-то момент затуманили здравый смысл…       Не успел я договорить, как он поднял моё лицо за подбородок и едва коснулся губ — осторожно, будто спрашивая разрешения. Я же несколько опешил, поэтому вцепился рукой в край столешницы, собираясь что-то сказать, но вместо слов позволил углубить поцелуй.       О «первых поцелуях» обычно говорят с преувеличенной важностью. Для меня же имело другое значение: первый поцелуй с каждым человеком.       Марк не напирал. Напротив, казалось, он был готов в любую секунду отпрянуть, если я дам понять, что против. Но я не стал строить из себя поруганную невинность. Положив ладонь ему на затылок, сам перехватил инициативу — мягко коснулся языком его губы и, чувствуя, как он дрогнул, проник им в рот.       Это было странно. Скорее странно-приятно, чем странно-никак, чего я ожидал с большей вероятностью.       Без понятия, поторопился ли Марк или на самом деле это нужно было мне; был ли импульс навеян обстановкой или собственными желаниями; правильно ли это — или очередная ошибка… Я ничего не понимал и просто целовал его, зарываясь пальцами в волосы на затылке и мягко оттягивая голову назад, пока шапка не соскользнула на пол. Марк судорожно втянул воздух и глянул на меня осоловело, будто сам не ожидал, что это случится.       Блядь.       Тишина продлилась недолго.       — Мне жаль, что в этом деле я тебе не советчик… кхм, — Марк прочистил горло. — И что не могу вселить в тебя каплю уверенности, хоть убеждён, что это блюдо с неизвестным до сих пор названием, — он ободряюще улыбнулся, — понравится и твоему шеф-повару. Так что спор я выиграл. И приз свой забрал.       — И когда мы успели поставить что-то на кон?       — Ты ведь думаешь, что возгордился, я считаю иначе, — Марк отвлечённо опустил взгляд и покрутил пуговицу на куртке.       — Секунду, — я рассмеялся. — Ты сам назначил выигрыш и сам же его присвоил? Не говори, что твой приз настолько банален…       — Самое первое воплощение шедевра, — спокойно пояснил он, кивнув на тарелку с омлетом. — А ты что подумал?       И взял вилку в руку, подцепив ещё один кусочек угря с яйцом.       — Подумал, что ты смущён и изо всех сил пытаешься это скрыть, — заявил я, не пряча веселья. — Что странно: ведь инициатива была твоей.       — А тебе полагалось быть ошеломлённым, — пробурчал Марк почти неслышно и поспешно забил рот омлетом, словно я мог вытянуть из него очередное признание.       — Это был провальный манёвр отвлечения внимания?       Он проглотил и посмотрел прямо на меня, вскинув брови.       — Почему провальный? — уголки его губ снова поползли вверх. — Мне всё понравилось: и блюдо, и сам повар.       Я замер. Не знал, что ответить, и не понимал, почему буря разразилась именно сегодня.       Может, он решил объявить о своих намерениях именно так — поцелуем? А я, ответив, сам неосознанно обозначил свою позицию? Иногда поцелуй — всего лишь обмен слюной и теплом. А иногда — рубеж: всё, что было до него, и всё, что наступило после, уже никогда не спутаешь. Похоже, наш относился ко второй категории. И что теперь с этим делать?       Тишину нарушил звонок. Я моргнул, словно выныривая на поверхность, а Марк скривился, доставая телефон.       Стрелки показывали половину второго.       — Хотел бы остаться и помочь тебе прибраться, — произнёс он извиняющимся тоном. — Но у меня неотложное дело.       — Понимаю. Я тебя и так задержал.       — Тогда до завтра или… послезавтра? — неуверенно спросил Марк.       Я молча открыл ящик, достал одноразовый контейнер и аккуратно сгрузил туда блюдо, протягивая ему:       — Не забудь свой выигрыш. Но если завтра окажется, что я был прав и это невкусно, ты должен будешь приготовить что-нибудь сам.       Его плечи расслабленно опустились, но напряжение всё же осталось — явно причина крылась не в поцелуе, а в звонке.       — Хорошо, что я уверен в твоих кулинарных способностях, — мягко отозвался Марк, явно пытаясь замаскировать нервозность, и расстегнул куртку на ходу, — иначе, боюсь, после моего фирменного блюда — сгоревшей курицы с высушенным горошком, — твои вкусовые рецепторы не оправятся от потрясения.       — Нет ничего, что хороший таймер не предотвратил бы, — парировал я, следуя за ним.       У выхода принял из его рук куртку. Марк мельком глянул на телефон, убрал его в карман и запахнул пальто.       — У меня тоже есть амбиции, Джонас, — внезапно заявил он, остановившись около выхода.       — И чего же ты хочешь добиться?       Марк лишь криво улыбнулся с тем непонятным выражением лица и, ничего не ответив, вышел.       Я остался стоять в коридоре с ощущением, будто сегодняшний день должен был перевернуть мою жизнь. Но сделал ли он это на самом деле?       Растерянно скользнув взглядом по фонарю за окном, я сжал в руках белую ткань и вернулся на кухню.       Пора было скрыть следы преступления.