Vitis memoriae

      — Ты знаешь, что здесь было раньше? — я кивнул на витую «V», плавно перетекающую в Veyrac.       Название и вход в офис находились с другой стороны, так что неудивительно, что я раньше даже не замечал.       — В тридцать четвёртом тут вспыхнул пожар, — начал Марк и остановился. — Горело два дня. Если бы ветер был сильнее, мы получили бы второй чикагский пожар. Сгорел весь квартал. После этого старую часть снесли вместе с театром, — он махнул куда-то в сторону, потом смутился и усмехнулся. — Но, полагаю, ты не про историю катастроф спрашивал?       — Про само здание, — уточнил я.       — Тут сначала был детский сад, потом спортивный комплекс. Его снесли, на месте отстроили офис Timer — это бренд спортивной одежды. Вроде обанкротились или их перекупили — не углублялся. Хотя место у них было занятное: вот эта стеклянная зона с зеленью, — он указал на подсвеченные фонарями растения за витриной, — там раньше стоял спортинвентарь и тренажёры. Каждую новую коллекцию показывали так: нанимали спортсменов, те тренировались прямо на глазах у публики, демонстрируя одежду.       Ну да, Марк никогда не ограничивался коротким ответом. Если уж рассказывает, то с предысторией, байками и бонусами «всё включено».       — А когда открыли офис Veyrac? — спросил я и тише добавил, скорее для себя: — И почему именно здесь?..       — Джонас, я, конечно, много чего знаю, — рассмеялся Марк, — но не веду реестр всех новых офисов в городе. Может, они расширяются, может, это отдельный филиал.       Он пожал плечами и посмотрел на меня исподлобья. Понимая, что интерес выглядит подозрительно, я всё же коротко пояснил:       — Винсент собирается заключить с ними контракт.       Хорошо, что на нас ложилось только приготовление блюд для банкетов и фуршетов — официально это сообщил сам Винсент. Маре я нигде не заметил: ни внутри, ни снаружи. Если он и был, то наверняка засел в кабинете у Валерии.       — То есть о клиентах тоже нужно знать всё? — хмыкнул Марк. — Мы могли бы зайти и спросить прямо в приёмной. Сомневаюсь, что такие конторы отдыхают даже в субботу.        Его взгляд скользнул по массивным дверям.       — Нет, — поспешно покачал я головой. — Это так: банальное любопытство.       — Забавно. Обычно я знаю ответ на любой твой вопрос, но тут, похоже, впервые придётся признать поражение. — Марк развёл руками с театральной обречённостью.       Я невольно рассмеялся и снова уставился на витую букву «V».       — Хотя кое-что о Маре я знаю, — с довольной миной объявил Марк, обходя меня по кругу.       — И что же?       — Ага! — щёлкнул он пальцами и сощурился. — День не совсем безнадёжен. Что касается Вейрак — они из старой знати, родовая аристократия…       Лёгкое касание к шее вызвало у меня мгновенную дрожь, и я резко схватил его за руку, увлекая за собой.       — Всё, хватит. Знаю я тебя: «кое-что» обернётся лекцией на двести страниц. А я не собираюсь торчать здесь до утра.       — Боишься, что нас застукают? — рассмеялся он и, перехватив ладонь, легко повёл меня в обратную сторону. — Нам, вообще-то, туда.       Бояться я не боялся… но дурное предчувствие на секунду кольнуло под рёбрами. Правда, стоило нам отдалиться от офиса, как оно улетучилось, оставив после себя только странное ощущение, будто я чего-то всё-таки не понял.       — Кажется, в XIII веке, — всё же начал Марк, слегка замедлив шаг, — за особые военные заслуги и «в знак королевской милости» Адриану Серафу Вейрак пожаловали новые земли. Раньше владения семьи тянулись чуть севернее: от современного Троадора и примерно до границ Югрены. А потом территория расширилась — и в неё вошли Резара, Акант, Серуэль, Працена и ещё несколько мелких деревень.       Он очертил рукой невидимую карту, словно рисуя её прямо в воздухе.       — Получив земли, маркиз передал Резару и Акант дальнему родственнику, положив начало новому роду — лордам Бэльморо.       — Но зачем?       — Зачем вверил? — Марк замедлился, хитро улыбнувшись. — Думаю, хотел избавиться от косых взглядов. У Адриана, к слову, была сестра — Марианна. История гласит, что она свела короля с ума. Есть две версии. По одной — эти земли стали своего рода «откупом», после чего её перестали звать в покои. По другой — влияние Марианны на Филиппа было столь велико, что многие указы подписывались с её подачи.       Он пожал плечами:       — Официально, конечно, всё звучит куда благороднее: земли были им дарованы за оттеснение эмирата и удержание границ.       — А дальше?       — Дальше началась классика, — усмехнулся Марк. — К XV веку отношения с Бэльморо окончательно испортились: налоги росли, штрафы назначались наобум, людей гнали на принудительные работы. Это вызвало целую волну судебных тяжб в канцелярии Троадора. В итоге — восстание: жители Резары и Аканта поднялись против тогдашнего лорда и попросили защиты у короны. — Марк зловеще улыбнулся: — Вот тут и начинается мрачная часть. Люди один за другим свидетельствовали о телесных наказаниях, о пытках и темницах в крепости Бэльморо, где их сковывали в цепи. Но на суде Джулиус заявил, что делал всё это «по поручению маркиза» — мол, у того такие увлечения. Северан Вейрак действительно прославился жестокостью, но король в нём нуждался. Восстание подавили, суд аннулировали и владения вернули Вейрак, а тот, в свою очередь, — Бэльморо.       Марк покачал головой:        — Но не Джулиусу, который мистическим образом исчез после суда, а его наследнику — Варгасу. Сам маркиз на время перебрался в Резару, и именно тогда король с двором остановились в крепости Бэльморо… а потом и вовсе решили задержаться в городе.       — Проследить за Севераном? — уточнил я.       — Не-а, — Марк покачал головой, когда мы остановились у светофора. — У Северана была старшая сестра. Поговаривали, что ведьма. В сохранившихся записях суда есть показания: мол, в темнице всегда появлялись двое в масках, и после этого узники пропадали. Люди шептались, будто их приносили в жертву старой ведьме — сестре маркиза. Тёмные времена, чего ещё ждать? — он развёл руками и, когда загорелся зелёный, повёл меня через улицу. — Король в это время собирался рассказать о последних событиях и просить у знати денег на защиту границ от французов. Разумеется, нужен ему был не Северан сам по себе, а его золото. А сестра — то ли советчица, то ли гадалка при дворе. Впрочем, никакое колдовство не помогло от оккупации наполеоновскими войсками.       Я тихо усмехнулся:       — И это у тебя называется «кое-что знаю»?       — Ну я не историк рода Вейрак, — фыркнул Марк. — В курсе только отдельных эпизодов, и это и есть моё «кое-что». Ближе к делу: перемены начались уже в XIX веке. Насколько мне известно, именно тогда и основали винодельню. Если честно, Джонас, меня куда больше интересует прошлое, чем настоящее, — подвёл он итог. — Надеюсь, твоё любопытство хоть немного удовлетворил.       Отчасти — да. Но меня куда сильнее волновало настоящее Маре, чем их средневековые подвалы. Расспрашивать всё же не стал — иначе это уже не любопытство, а навязчивость. Хотя это можно было бы оправдать «профессиональным долгом»: знать всё о клиенте. Вот только в моём случае клиент — Адам. А «просто Адам» и «маркиз Вейрак» — это, как выяснилось, две совершенно разные концепции.       С одной стороны, всё сходилось: понятно, почему СМИ липнут к нему и к его разводу. Вон, жёлтая пресса до сих пор перемывает кости герцогине де Сарро. Женщине под восемьдесят, а она позволила себе выйти замуж — и пол-Европы до сих пор хихикает в газетах. Кому вообще какое дело? С другой стороны, летом я ни разу не видел упоминаний о нём как о маркизе. Логично было бы предположить, что титул перешёл к другому наследнику. Но тогда почему винодельни остались у него?..       О нет… Нет-нет-нет. Я точно не собирался превращать вечер в экскурсию по генеалогическому древу Вейрак. Пусть оно катится к чертям вместе со своими ведьмами и маркизами.       — Мы пришли, — лёгкое касание Марка вернуло меня на землю.       «Ремо» располагался прямо на крыше музея пробкового мастерства и носил имя Гала Ремо — его основателя. Надо признать, Марк умел выбирать места: чтобы вкусно, интересно и уютно — три в одном. И после краткой экскурсии мы оказались наверху.       От вида и правда перехватывало дыхание: весь город — как на ладони, с его крышами и мерцающими огнями.       — Только умоляю, — вполголоса протянул Марк, пока я пробовал тартар из омара, — если на тебя опять снизойдёт кулинарная муза, тащи меня к себе домой, чтобы ставить эксперименты там.       — Наглец, — хмыкнул я.       — Заниматься готовкой, Джонас, готовкой, — приторно уточнил он, расплываясь в улыбке.       — Я ещё не забыл, что получил после омлета на десерт, — я лениво покачал вилкой в воздухе и перевёл взгляд на крыши.       — Ты так и не рассказал, чем закончился твой первый выход в свет в роли повара, — Марк подпёр щёку рукой и уставился на меня.       А не рассказал я потому, что одно событие наложилось на другое слишком тесно. После того обеда я должен был почувствовать гордость, воодушевление, облегчение от того, что справился. Но появление Маре всё испортило, спутало и оставило вместо радости какой-то вязкий осадок.       — Не хочешь говорить? — мягко подтолкнул Марк.       Я вздохнул.       — Там особо нечего рассказывать. Всё прошло нормально… но я понял, что до уровня Якоба мне ещё очень далеко. Я не готов к такой нагрузке. Пока не готов… Может, через год, может, — два. К этому надо прийти не только физически, но и морально. Там всё буквально «горит» — и ты должен принимать этот пожар как должное. Вроде не особо двигаешься, но не останавливаешься ни на секунду — сложно объяснить, но именно это и изматывает.       — Боишься, сломаешься, если поспешишь?       — Не боюсь, — поправил я. — Уверен.       — Через год или два, — повторил он, и вдруг: — А что будешь делать, когда контракт закончится?       — Ещё не решил… — я передёрнул плечами и выдавил слабую улыбку, словно это был пустяк.        Хотя прекрасно понимал, о чём именно он спрашивает. Только ответить прямо сейчас было невозможно: слишком много «но». Марк подался вперёд, какое-то время в упор смотрел на меня, а потом будто сбросил напряжение и с деланным равнодушием уточнил:       — Тебе здесь не нравится?       — В ресторане или в городе?       Криво усмехнувшись, он развёл руками: мол, отвечай, на что осмелишься.       — Пока не понял, — признался я после паузы. — Скорее всего, в августе Винсент продлит контракт. В ресторане мне нравится, и люди хорошие, и квартира удобная, и соседи… Но я не хочу строить долгосрочных планов: многое может измениться за одну секунду.       Например — Николас. Он стареет, но упорно отказывается переезжать, сиделку на дух не переносит, а уж о доме престарелых даже слышать не хочет. Когда-то придётся решать и этот вопрос.       Марк задумчиво сделал глоток вина, а потом неуверенно спросил:       — А я? Я тебе нравлюсь?       — Ты проходишь по категории «соседи», — тут же отозвался я.       Поднял бокал, отпил вслед за ним и внезапно понял: это уже третий.       — Соседи по рабочему месту? — переспросил он с насмешкой. И, неожиданно нарочито возмущённо спросил: — Ну как я могу тебе не нравиться, объясни?       Его колено коснулось края стула, застряв между моими ногами.       — Умный, красивый, с чувством юмора и, что удивительно, даже с тактом… — перечислил Марк шутливо. — Ты собираешься меня перебивать или мне продолжать?       — У меня тоже есть такт, — я усмехнулся. — И он подсказывает, что если я вмешаюсь, то обижу твою хрупкую самооценку.       — Хрупкую? — Марк покачал головой и улыбнулся. — Вряд ли ты сумеешь.       Он откинулся чуть назад, но вздохнул почти незаметно и опустил голову, словно рассматривал что-то на тарелке.       — Не хочу спешить, — наконец признался я. — И не хочу бросаться в омут с головой.       — Снова? — уточнил он, и с лица вмиг слетело веселье.       — Что «снова»?       — Там будто не хватило слова «бросаться в омут с головой снова».       — Да, — я дёрнул уголком губ. — Ты прав.       В конце концов, что в этом такого?       — Что ж, — Марк чуть приподнял брови. — Может, обменяемся слезливыми историями?       Я застыл с вилкой в руке.       Сложный выбор: откровенность может сблизить или наоборот — вбить клин. В моём прошлом не было ничего «криминального», но чувства там — та ещё мина. Не то чтобы я стеснялся, но и хвастаться было решительно нечем. Разве что опытом, который, если честно, не сделал меня умнее.       Я доел остатки омара, сделал несколько глотков воды — будто тянул время перед прыжком в ледяную воду.       — Я был влюблён в свою сестру, — внезапно сказал Марк.       Я чуть не поперхнулся, осторожно ставя стакан обратно на стол.       — Сводную?..       —— У нас один отец, — невозмутимо пояснил он. — История банальная, хоть и мерзковатая. Отец ушёл от матери, когда мне было три. Женился снова. Появилась Кассандра. Но вместо того чтобы честно сказать: «Вот, Марк, это твоя младшая сестрёнка, познакомься» — моя мать делала вид, что её не существует. А он… позволил. Видимо, потому что чувствовал вину.       Марк криво усмехнулся и добавил:       — Так ошибки родителей и породили «близких друзей детства»: Марка и Касси. Мне тогда было плевать, кто кому кем приходится. Отец сказал, что Кассандра — дочь его жены, и всё. Я был слишком мал, чтобы уловить странность: если это только её дочь, то почему она младше меня?       Марк начал постукивать пальцем по столу, потерявшись взглядом где-то меж моей тарелкой и бокалом.       — Когда мне исполнилось десять, мы переехали, и я перестал её видеть… до того момента, пока отец снова не сошёлся с матерью. Удивительное, ужасающее зрелище — два взрослых человека, которые так и не смогли развестись окончательно. А знаешь, почему мы тогда уехали? — Марк поднял на меня взгляд, будто задавал риторический вопрос, но всё же продолжил: — Оказывается, я признался матери, что мне нравится Кассандра. Да-да, в лоб: «Когда вырасту, женюсь на ней». Естественно, мама испугалась. Вместо того чтобы рассказать правду, она просто сорвалась и увезла меня.       Он усмехнулся и покачал головой:       — А потом, когда они с отцом снова решили «попробовать», подсунули мне Касси со словами: «Ты был маленький, всё было сложно, мама не хотела, чтобы ты ревновал… Но теперь Марлен не стало, Кассандре тяжело, ты должен принять её как сестру. Должен принять и полюбить». Принять, полюбить, пожалеть, нянчиться. — Марк передёрнул плечами. — Плевать я хотел на их выдуманные объяснения. Мне было пятнадцать, я себя самого каждые полчаса не понимал. Какая там «сестра» — я видел только раздражающих родителей и ненавидел весь мир. Поэтому собрал вещи и переехал к дедушке. Вот только Кассандра увязалась следом, а родители решили: прекрасно! Она же к брату тянется. Привязалась.       Он замолчал на секунду, словно собираясь с силами.       — Настолько «привязалась», что в четырнадцать залезла ко мне в постель, — Марк скривился, будто от зубной боли. — Она тоже не считала меня братом. Я тогда видел в ней лишь навязчивого ребёнка, требующего внимания. Она пообещала, что больше не повторится, если я никому не скажу. И сдержала слово. Но жизнь мне всё равно испортила: отпугивала каждую девушку, с которой я пытался встречаться. В конце концов я не выдержал и наврал родителям с три короба, чтобы её отправили обратно. За это она меня возненавидела.       Марк потянулся к салфетке, замял её пальцами, затем вновь взял бокал.       — А потом — классика жанра. Я готовился к экзаменам, и за неделю до конца второго семестра меня вытаскивают прямо из класса и начинают трясти рюкзак. Кассандра, приехав к деду, пока меня там не было, подбросила травку. Потом сама позвонила в школу и «сообщила», будто видела, как я барыжу у ворот. Меня исключили. Родители решили, что это их ошибка воспитания, и увезли меня домой. — Он сделал глоток и усмехнулся криво: — Мы снова оказались под одной крышей. Меня перевели в колледж, велели поступать в местный университет. Иногда я думал: родители меня вообще знают?       Марк прочистил горло.       — А теперь — самая псевдомелодраматичная часть. Весной мне стукнуло восемнадцать, и всё повторилось. Только на этот раз её шантаж обернулся против меня. Кассандра заявила, что расскажет родителям, будто я её изнасиловал. Будто всё началось ещё у дедушки, и что доказать это легко — девственницей она якобы уже не была. — Он криво усмехнулся и машинально коснулся волос, будто отгонял липкое воспоминание: — Я был совершеннолетним, а она — пятнадцатилетней вертихвосткой, которая обернула мои действия против меня же: будто осенью отослал её не потому, что не выдержал, а потому что наигрался.       Марк замолчал на пару секунд, а потом почти устало пожал плечами.       — Не спрашивай меня, как это вышло — я сам не знаю. Но она добилась своего. На втором курсе я понял, что жить без неё не могу. Назови это наваждением, безумием, чем угодно… На четвёртом — наконец освободился. Просто взял и рассказал всё родителям.       Он покачал бокал, словно разглядывал в вине свою вину:       — До этого мне казалось, что я их ненавижу. Обоих. За то, что они создали клетку, из которой не было выхода. Сделай они хоть что-то правильно — возможно, ничего бы не случилось. Она бы не запуталась, и меня бы не запутала. Я уехал и три года не общался с ними. Пока не понял: виноваты не только они, но и я. В тот день я не должен был поддаться ей; должен был поговорить с отцом, объяснить, что между нами никаких родственных уз не существует. Всё. И точка. — Марк вдруг поднял взгляд и уставился прямо в меня: — Так что, Джонас, есть ли омут глубже этого?       Я молчал, просто смотрел на него, ощущая, как внутри неприятно скребётся мысль: даже Алексис с Адамом вместе взятые такой истории бы не переплюнули. И от этого на секунду стало стыдно.       — Что с ней стало потом? — выдавил я.       Марк нахмурился, взял бутылку за донышко и разлил вино по бокалам. Я машинально сделал глоток — и только тогда понял, что это четвёртый: третий я осушил, пока слушал его.       — Она ещё много раз пыталась мной манипулировать, — сказал он тихо, почти без выражения. — Я поддался только однажды. Потому что в первый раз бросил трубку… а потом провёл несколько ночей в приёмной больницы. После ей стало лучше. Иногда даже казалось, что её саму ужасает то, что она делает. Будто это не она, а кто-то другой. — Он качнул головой: — А ещё через месяц Кассандра снова позвонила. И я… приехал.       — Ты?.. — я замер, но рука сама потянулась, и я сделал глоток.       Марк невесело усмехнулся.       — Я. — А затем едва слышно заявил, будто озвучивая недавние мысли: — Гордиться тут нечем.       — А сейчас?       — Сейчас я просто ей не отвечаю.       Тишина свалилась на стол тяжёлым грузом. С Адель всё было более-менее понятно, но здесь… я даже не знал, что сказать. Кажется, нужно было переварить всё услышанное. Медленно так переварить; без лишней спешки. Однако Марк не позволил этому случиться:       — Так где же ответная откровенность? Не позволю тебе только меня жалеть.       — Я тебя не жалею.       — А то я не вижу твои печальные глаза, — тихо рассмеялся он.       — Боюсь, мой омут больше похож на маленькую грязную лужу, — едва заметно улыбнулся я.       — Давай не будем мериться размерами, — хмыкнул он и чуть подался вперёд, показывая жестом: мол, твой ход.       И я заговорил. Не то чтобы рассказал — скорее, вывалил всё, как ушат холодной воды. Сбивчиво, кусками. Успел только коснуться темы Алексиса, когда рядом появился официант.       Тот вежливо улыбнулся, поставил тарелку и объявил:       — Аспик из винограда в форме туррона для вас.       Меня тут же бросило в жар. Потому что внутри аккуратного прозрачного желе, завернутого в вафельную бумагу, как нуга, проступали ягоды винограда.       — А для вас — клафути из волчьей ягоды.       — Ты успел заказать десерт?.. — озадаченный этим фактом голос Марка донёсся до меня будто издалека.       …И его вторая рука, высвободившись из-под моей футболки, показывает на небольшое блюдо с бумажными пакетиками, а трудно различимые слова обжигают ухо:       — Добавь в стаканчик.       Хочу возразить, абсолютно не понимая, что он собирается делать, но с чужими пальцами во рту это довольно-таки проблематично, поэтому получается лишь рассерженно лизнуть его да слегка прикусить, когда Маре продвигается глубже. Затаиваю дыхание, смакуя на языке сладкий привкус и боясь зайтись в приступе кашля после, если чрезмерно напрягу гортань в попытке противиться.       Пакетик вскрыт дрожащими руками. Белый, похожий на сахар порошок просыпается на сок, и к прежним словам добавляется новое распоряжение:       — Перемешай.       Пары движений ложки хватает, чтобы сок начинает загустевать. Изумлённо моргнув, чуть не задыхаюсь, когда он надавливает на мой язык, и в тот же самый момент понимаю, что, собственно, находится в пакетике: грёбаный пектин! И когда его пальцы выскальзывают из моего рта и окунаются в вязкую, сиропообразную массу, так же понимаю, что он собирается делать дальше.       — Определённо сахара в самый раз, — задумчиво замечает Маре.       Желе и виноград, виноград и грёбаное желе!       Стиснув край стола так, что побелели пальцы, я выдохнул сквозь зубы и обернулся, шаря взглядом по залу. Всё те же мирные клиенты — едят, болтают, улыбаются. Как я минуту назад. Никого лишнего. Никого знакомого.       — Что случилось?.. — Марк прищурился, а потом сразу обратился к официанту: — Кто это прислал?       Парень только пожал плечами, всё с той же любезной улыбкой ответив:       — Заказ на десерт был сделан заранее. Если вас смущает название, то клафути, разумеется, не ядовит. Волчья ягода — это всего лишь ягоды годжи, а цвет придаёт ирга…       Ядовит?       Да он, блядь, прикалывается!..       Я нахмурился, а этот болтун продолжал тараторить с профессиональным рвением:       — Составляющие аспика — это белый виноград, игристое белое вино, виноградный сок, желатин и…       — Мы не рецептом интересовались, — сдержанно перебил я, — а тем, кто заказал.       — Разве не вы? — искренне удивился официант, глянув прямо на меня.       — Столик резервировал я, — Марк вскинул брови. — И никакого аспика и клафути не заказывал.       — Прошу прощения… — парень моргнул, явно растерявшись, но всё так же цеплялся за улыбку. — Возможно, ошибка — вам стоит уточнить у управляющего. Но посмотрите, — он повернул терминал: оба десерта красовались в списке первыми, а за ними шли остальные блюда.       — Это и есть ошибка…       — Тогда… позвольте, я уберу, — официант ловко подхватил тарелки. — Желаете что-нибудь другое на десерт?       — Нет, — покачал я головой, пытаясь унять раздражение. — Счёт, пожалуйста.       Официант кивнул, а потом вдруг замялся и с какой-то извиняющейся выдал:       — Простите, но счёт уже оплачен. И это… явно не ошибка.       Дальше я его уже не слушал.       Руки зачесались достать телефон. Хоть в инстаграм зайти и выстрелить ему в директ, хоть номер заново забить — девять цифр помнил так, словно они были выгравированы в мозгу. Написать, позвонить… да хоть заорать в трубку.       И это желание клокотало наравне с яростью. Потому что я не видел ни малейшей логики в его выкрутасах. Зачем он вообще всё это делает? Зачем врал Винсенту про какие-то извинения? Зачем приходил, задавал идиотские вопросы и благодарил, как будто мы с ним старые приятели? Зачем колесил вокруг квартала на машине, поджидая меня, словно какой-то папарацци? Зачем, мать его, заказал в ресторане десерт с таким «намёком», что у меня теперь желудок сводит в спазмах?..       Я ведь не слал ему в подарок на свадьбу коробку белья, пропитанную спермой и с припиской: «приятных воспоминаний в объятиях жены, мудень!» А он, выходит, решил сыграть в эти дешёвые символы. Волчья ягода… спасибо, что не красное яблоко в карамели заказал. Злой король, недоделанный.       За каких-то три дня у меня накопилось столько вопросов к нему, что хватило бы на допрос с пристрастием. Но спрашивать я не собирался. И звонить — тем более. Ещё чего.       Игнорировать. Долго и методично. В какой-то момент он сам устанет и потеряет интерес. Должен же потерять. Наверное…       — Пойдём, — бросил я Марку, поднимаясь.       Что ж, спасибо тебе, Адам, за обед.