argentum

      Пять лет назад.       Тогда она была моложе. Она бы сказала, добрее. Мир казался непаханым полем возможностей: бери, не прогадаешь. Энн участвовала в первой космической экспедиции, всё в той же роли полевого хирурга и врача на подхвате. Она помнила обстановку того космолёта — она ничем не отличалась от той, что была у неё и Адама. Помнила лица людей. Их голоса. Их улыбки и надежды на лучшее. Любопытство, тягу к познанию неизведанного.       — Анна...       Энн склонилась над заболевшим товарищем. Кожные покровы потеряли здоровый цвет. Вместо ровного дыхания она слышала предсмертные хрипы. Всё кричало о скорой кончине, но она до последнего не хотела верить.       — Анна, пожалуйста, помоги мне...       — Я делаю всё возможное, — сказала Энн тогда почти грубо. — Пожалуйста, держись. Тебе станет лучше.       — Закончи мои страдания.       Энн замерла. Фраза въелась в её существо как самая поганая плесень в живительный хлеб. Её не просили о том, чтобы обезболить. Или принести что-нибудь вкусного из кафетерия. Или что ещё могло принести хоть немного радости в эту консервную банку. Всё, что занимало ум её пациента, была одна мысль. Просьба.       О прекращении страданий.       Однако она не до конца поняла, что он имел ввиду. Пошла на попятную, убеждая себя, что она не так интерпретировала просьбу. В конце концов, у них были хорошие обезболивающие, которые более-менее работали.       — Что ты имеешь ввиду?       — Я хочу умереть, Анна. Меня разрывает на кусочки. Я чувствую, как каждый дюйм моего тела кричит. Лопается. Ходит ходуном, и всё это неправильно. Больно. Гнусно. Мне так плохо, Анна, от того, что ничего нельзя сделать. Ты перепробовала уже всё.       Каждое слово всё сильнее закапывало её.       — Пожалуйста, дай мне спокойно уйти. Я подпишу все необходимые бумаги, чтобы тебя потом не засудили, только дай мне уйти. Я сделаю всё, что ты хочешь... Анна...       Энн поджала губы. Укусила себя за щёку, задышала как можно глубже. Земля — её подобие в виде железного пола — уходила из-под ног.       — Не говори таких вещей. Ты будешь жить.       — Это очевидная ложь, и ты знаешь это.       Она не считала себя трусихой. Она была уверена, что ничего её не сломит — что она с гордостью всё вынесет и глазом не моргнёт. Однако тогда её ожидания разбились вдребезги, уподобляясь стеклу, по которому Энн шла голыми ногами. Она глотала собственные крики, корила себя за дрожь в руках. Она знала, что он говорил правду. Что ей осталось сделать только одно.       — Ничего не нужно подписывать.       Холодный расчёт. Состав, который она выучила давно, надеясь, что он никогда ей не понадобится. Руки подрагивали, но она продолжала перемешивать лекарства. В необходимой комбинации они становились ядом.       — Danke, Anna.

***

      Она ушла. Трусливо заперлась в каюте, неспособная справиться с паникой.       Она не считала это спасением. Лечением. Мозг считал это убийством, и она с ними согласилась. Она убила человека. Ничего толком не сделала, не постаралась, повелась на отчаяние в чужом голосе и совершила непоправимое. Она ещё думала: это не она убила, это он сам себя убил её же руками. Это так эгоистично со стороны людей: просить о подобном, когда им плохо. Когда у самих руки не могут на себя наложиться.       — Ненавижу людей, — она ударила подушку, что было силы. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу.       Она вдохнула. Выдохнула.       — Люди отвратительны! Как их вообще Земля носит!       — Тоже не понимаю.       Голос еле слышимый. Мягкий. Шелестящий в хоре. Энн — тогда Анна — посчитала это проявлением галлюцинаций. Она перенервничала. Убила человека. Сошла с ума.       — Надеюсь, нас накроет второй всемирный потоп! Этому миру нужен полноценный subbotnik. Чтобы всем было хорошо: и нам, и всему.       — Всё будет, но не сразу.       Ответ её устроил. Она обмякла всем телом, позволяя внезапно опустившейся на неё неге разлиться по всему телу. Стало спокойно. Хорошо. Она, должно быть, окончательно свихнулась. Она всё ещё убийца. Всё ещё с кровью на руках, пусть и ментальной.       Она поступала во благо, так?       — Это хорошо.       А потом.       — Но кто ты?       Никто ей не ответил. Ни тогда, ни позже, ни после того, как она вернулась на Землю. Всё пошло своим чередом — дом, работа, дом, дача на окраине города. Ужасы далекого космоса стали кошмарами, которые она купировала таблетками. С ними она спала, но без снов. Без чувств, что испытала, когда набирала смертельный раствор в шприц. Она поступила во благо. Облегчила страдания, которые тянулись уже месяцами. После было ещё два случая заражения неизвестной болезнью, потом всё стихло. Стихло, чтобы всколыхнуть мир спустя несколько месяцев после окончания экспедиции на Марс и обратно.

***

      — Ну и жуть.       Они снова сместились в кабинет. Энн прибрала стол — разобрала отчёты, разложила по стаканам ручки-карандаши. Такой маленький порядок создавал иллюзию порядка общего, отчего тяжёлые думы сходили на нет. Адам откинулся на спинку стула и сложил руки на животе. Он переваривал то, что услышал.       — Они очень... Странные. Вроде разумные, на людей похожие в какой-то степени и странные.       — Так работает эффект зловещей долины. Нас пугает то, что не принадлежит к нашему виду, но очень на нас похоже. Обычный механизм эволюции, призванный предупреждать опасность, ничего интересного.       Адам вскинул брови.       — Ничего интересного?       — Краем уха я слышала предположение, что оно как раз спасало от ангелов. Чутьё, позволяющее увидеть опасность до того, как будет слишком поздно. Первобытные сообщества держались на визуалах с хорошим зрением, — она издала горький смешок. — Но это всё слухи. Люди сходят с ума от неизвестности сейчас, пытаются подвязать нынешние реалии к реалиям прошлого.       — А что думаешь ты?       — Ничего. Я больше тяготею к тому, что человечеству давно нужна была хорошая встряска. Каждые десять лет постоянно что-то происходит, после чего оно извлекает уроки и продолжает жить дальше. Это ли не суть человеческого существования? Выживать, умнеть и по возможности вкусно питаться мясом.       — Ты хочешь мяса?       — Я всегда хочу мяса.       Адам кивнул. Про себя Энн подметила, что это был первый раз, когда она говорила больше него. Конференция всколыхнула воспоминания, похороненные живьём. Она едва подавила желание устроить жёсткие дебаты, однако что могла дать ей Крис? Крис недавно переобулась из обычной зоологии, где всё было предельно понятно, в криптозоологию. В мешанину из реальной науки и вымысла минувших столетий. Она изобретала велосипед так, чтобы стрелять им как из гранатомёта, чтобы хоть как-то продлить всеобщее существование.       — А ты... Не шутила про эвтаназию?       — О чём ты? — отвлеклась от мыслей Энн.       — Ну, там, на конференции.       — Адам.       Её черты лица смягчились. Нечто по-человечески тёплое мелькнуло в её уставших глазах.       — Адам, я не шутила, — призналась она. — Но я искренне надеюсь, что дальше слов дело не дойдёт.       Он ей улыбнулся. Почти легко, потому что он тоже устал, и Энн это знала. Сердце неприятно щемило в тех моментах, когда она задумывалась о том, что Адам чувствовал здесь, вдали от дома. Он хотел мира. Простого, ясного, без потрясений и страшных эпидемий. Войн. Мирного неба над головой. Она часто ловила себя на одном маленьком желании — дать ему всё это. Она бы поделилась кусочком этого мира — показала бы ему Баварию, спустила бы на лыжах пару раз. Она бы дала ему ясности одним утром, когда они бы, полусонные, сидели на кухне и слушали, как поёт чайник. Она бы заварила чай. Или кофе. Или достала чего покрепче, но, как она помнила, Адаму алкоголь не особо нравился. И ничего бы их не беспокоило.       — Кстати, ты как на лыжах держишься? — спросила Энн, и космолёт тряхнуло.