Проклятые

Поместье Вильерфон. Месяц спустя. Снаружи оно кричало о власти и богатстве, но готическим, ледяным изяществом острые шпили, черный камень, поглощающий свет, и витражи, мерцающие как застывшая кровь Экхарт Вильерфон сидел в глубоком кресле перед пляшущим в камине огнем, пытаясь растворить в его тепле внутренний холод. Внезапно с верхнего этажа донесся ледяной, как сталь на морозе, голос отца. — Жалкие смертные! Они слишком много о себе возомнили! Убирайся! До Экхарта донесся тихий шорох рвущейся бумаги и глухой стук вероятно, тело слуги, отброшенное магией или просто силой. Говорили, Кассиус Вильерфон даже взглядом не прикоснулся к дорогому приглашению от Сабрины Ахилл. Слуга, бледный как мел, с трясущимися руками, словно принося опаснейший артефакт, протянул смятое письмо Экхарту и ушел так быстро, словно распался на маленькие частицы. Он развернул пергамент. Шелковистая бумага, изысканный шрифт. Приглашала Сабрина. Звала Жанна. И это был не бал, а театр, где ему предстояло играть роль безупречного аристократа. Цена провала - плаха. Или что-то похуже от рук паладинов. Жанна Фальклоне. Имя эхом отозвалось в его груди, вызывая знакомое, навязчивое раздражение. С той самой ночи в лесу, ее глаза, холодные как северные озера, впились в его, она не покидала его мыслей. Это был не страх. Не симпатия абсурд! Что-то… иное. Навязчивое, как зубец, вонзившийся под кожу, который он не мог вырвать. Экхарт едва успел втянуть воздух как дверь бесшумно распахнулась. В проеме замерла Виолетта. Ее темные, как темно-каштановые, волосы струились водопадом почти до колен, мертвенную бледность кожи разбавляли алые, пухлые губы. Хрупкая фигура казалась призрачной в полумраке кабинета. Карие глаза, обычно мечтательные, успокоились, заметив в руке брата идентичное смятое приглашение. — Она всерьез надеется, что мы явимся на ее совершеннолетие? — Голос Виолетты был тихим, как шелест крыльев летучей мыши. — Вильерфоны отказывались от пиршеств во властных домах еще при предках. Отец… — Я пойду, — перебил ее Экхарт, голос звучал тверже, чем он ожидал. Решение созрело мгновенно, подстегнутое видением и жгучим раздражением от власти этой Фальклоне над его мыслями. — Что? — Спокойствие Виолетты дрогнуло. Ей ничего не стоило выйти в свет, но оказывать такую честь какой-то Сабрине Ахилл? Это было ниже их достоинства. — Виолетта, — Экхарт поднялся, его тень, удлиненная огнем камина, легла на сестру. — Приготовь подарок этой гордой …— Он не договорил — Особенный. Такой, чтобы его запомнили. В его глазах вспыхнул холодный огонек вызова. Если уж играть, то по-крупному. — Как скажешь, брат. Что насчет Фальклоне? Она ведь будет там, — осторожно добавила Виолетта. — Царица вечера. — Высокомерно цокнув сказала Виолетта. — Пускай, — отмахнулся Экхарт, подходя к окну, за которым бушевала ночь. — Она уже знает, кто я. — Что?! — Виолетта впервые за вечер потеряла самообладание. Ее глаза расширились от ужаса. — Когда? Как? — Несколько дней назад. В южном лесу , — ответил Экхарт, не оборачиваясь. Он видел в черном стекле отражение сестры, ее внезапную бледность. — Я допустил оплошность. Она вышла на след — Оплошность?! Это больше чем опло… — она не договорила, бесполезно. — Тогда почему…? — голос Виолетты сорвался на шепот. Экхарт наконец повернулся. В его взгляде не было страха, только холодная, расчетливая ярость и тень того самого навязчивого раздражения. — Почему мы еще живы? Потому что у нее нет доказательств, Виолетта. Ни одного весомого. Слово Фальклоне против слова Вильерфона? — Уголок его губ дрогнул в подобии улыбки, лишенной всякой теплоты. — Это война, которую она пока не может начать. Последняя фраза повисла в воздухе загадкой, от которой по спине Виолетты пробежал холодок. Что знал ее брат? И что скрывала Жанна Фальклоне? Владения Фальклоне. Церковь, принадлежавшая роду Фальклоне, была ослепительным воплощением небесной роскоши, резко контрастирующей с воинственной мрачностью их родового поместья. Здесь не было места грозным грифонам или батальным сценам. Высокие своды, расписанные фресками с парящими ангелами и сияющими ликами святых, уходили ввысь, словно стремясь к самому престолу Бога. Огромные витражи, залитые солнечным светом, изображали райские сады, кротких агнцев и мучеников с просветленными лицами. Казалось, само небо снизошло в этот зал. И повсюду свечи. Тысячи белых восковых столбиков в изящных серебряных подсвечниках горели ровным, чистым пламенем, наполняя пространство теплым, медовым светом и густым ароматом воска и ладана. Это сияние было неземным, умиротворяющим и бесконечно печальным как слезы ангелов. Зрелище напоминало зал вечного света, но сегодня он служил вратами в вечную тьму для одной из дочерей Фальклоне. Жанна стояла у входа, замершая. Она редко приходила сюда. Не для молитв, а для тихих разговоров с тенями. С матерью, чей образ туманился в памяти. И с той кого нету рядом уже пять долгих лет. Здесь не было их могил или личных вещей, лишь вибрирующая тишина и море света, в котором ей чудилось они слышат. Глубоко вдохнув Жанна нырнула в теплый свет исходящий от свечей. Этот зал церкви был пуст, Жанна сняла темную невзрачную накидку, под ней были распущенные темно-бордовые волосы, она села перед огромным мраморным алтарем напоминающий круг, и зажгла две свечи, и положила к остальным сотням горевших. Одна предназначалась к покинувшей ей родной душе. Селеста Ахилл. Солнечный блик в сумрачном мире Жанны. Лучшая подруга, сестра по оружию, второе «я» с золотистыми волосами и смехом, способным разогнать любую тучу. Их дружба была сталью, закаленной в совместных тренировках и детских мечтах о славе, что затмит самого Фокса Фальклоне. Пока не оборвалась пять лет назад на ночном патруле. Загадочно. Подло. Тело нашли в грязном переулке у Слезного моста. Весть настигла ее утром как нож в спину. Она мчалась сквозь спящий город, бордовые волосы знамя ее рода развевались, хлестали по лицу, смешиваясь с потом. Она бежала с самой центральной площади. Запыхавшаяся, Жанна влетела в переулок, и увидела Эйгона золотоволосого рыцаря с плечами коса сажень, глазами теперь помутневшими от невыносимой боли. Он стоял как изваяние горя у носилок, скрытых белым саваном. — Соври мне — вырвалось у Жанны хрипло, мольбой. Последний бастион перед правдой. Но правда была беспощадна. Она на ватных ногах подходила, каждый шаг эхом отзывался у нее в голове. Дрожащие пальцы сорвали саван. Мир рухнул, сжавшись до безжизненного лица Селесты, ее золотых прекрасных волос, склеенных темной коркой запекшейся крови на виске. Жанна вскрикнула внутри, звук застрял в горле. Пальцы впились в виски будто пытаясь выцарапать увиденное, ноги подкосились, и она рухнула на холодные камни, сотрясаемая уже ледяными спазмами рыданий. Эйгон, не проронив ни слова, крепко, почти грубо, схватил ее под мышки, оттащил от страшного зрелища. Его молчание было громче крика. Похороны были богаты. Селеста Ахилл — была племянницей короля. Церковь, обычно сияющая, сегодня дышала ледяным величием скорби. Солнечный свет, льющийся через витражи, казался призрачным, неуместно ярким. Воздух гудел от тишины, нарушаемой лишь приглушенным всхлипыванием горстки женщин на передних скамьях да метрономом заупокойного пения хора. Казалось, даже ангелы на фресках замерли в печали. В центре, на возвышении, стоял гроб из черного полированного дерева усыпанный белоснежными розами единственное, что не казалось чужим в этом море золота и света. Жанна стояла в первом ряду. Она была одета в траурное платье из черного бархата, без единого украшения строгое и тяжелое, как ее горе. Она стояла прямо, как копье, руки сжаты в кулаки ногти впивались в ладони сквозь тонкие перчатки. Каждая мышца была напряжена до дрожи, удерживая внутри вулкан боли и ярости. Рядом с ней, плечом к плечу, как скала в штормовом море, стоял Эйгон Хайгарден. Его широкие плечи в парадном мундире наследника дома Хайгарден казались еще массивнее от подавленной скорби. Золотистые волосы обычно сиявшие, как нимб, сегодня были тусклыми, безжизненно лежащими на воротнике. Они не смотрели друг на друга, не касались, не обменивались словами. Но между ними висела плотная, незримая нить общего горя и ярости. Они стояли как два молчаливых стража у последнего пристанища своей солнечной подруги.Когда гроб начали опускать в склеп Хиллов в крипте под церковью честь, оказанная немногим не по крови, Жанна впервые пошевелилась. Ее рука, все еще сжатая в кулак, непроизвольно рванулась вперед, замерла на мгновение в воздухе, и так же резко опустилась. По ее застывшему лицу скатилась единственная, тяжелая, как ртуть, слеза, и она спрятала лицо в плече у Эйгона, он одной рукой похлопывал ее по спине. Священник договорил свою последнюю реплику, лишь эта донеслась до ушей Жанны. — Пусть же Господь примет ее душу в Свои обители света, где нет ни боли, ни предательства. Пусть ангелы, замершие на фресках в печали, проводят ее к вечному покою. А нам остается хранить ее свет в памяти. Помнить ее смех. Помнить ее отвагу. И, быть может, в этом ледяном величии скорби найти силы жить дальше. Когда все гости ушли, Жанна с Эйгоном все еще стояли в крипте за колонной после последнего разговора с покойной, Эйгон пытался привести Жанну в чувства, она не плакала, лишь смотрела на мраморную могилу подруги. Эйгон тряс ее за плачи, звал но она не откликалась. И в этот момент в склеп спустилась Сабрина Ахилл. Она села рядом с склепом сестры в тяжелом траурном платье, но невероятно дорогом. Сабрина из-за полумрака не заметила Эйгона с Жанной. — Моя любимая сестра, ты сделала для меня лучший подарок — С слезами на глазах говорила Сабрина. — Умерла — Следом сказала девушка уже засмеявшись, слово гонком отразилось в уме Жанны. — Я не знаю как отблагодарить тебя за твою смерть сестра, спасибо тебе, спасибо что больше не будешь мешать мне, спасибо за то что вся любовь отца матери да всех достанется мне, спасибо что больше не будешь затмевать меня своими жалкими достижениями, и теперь дорогая сестра все будет моим, даже твой ненаглядный Эйгон, и да именно я заменила твои стрелы на обычные, оказывается мне не надо было этого делать, тебя убили до того как ты их достала — ничтожество. Мне даже не пришлось пачкать руки Селеста. – Вдруг поднявшись Сабрина продолжила. — Но даже не смотря на это, ты даже после своей ничтожной смерти посмела вывести меня из себя! Что ты такого сделала, чтобы тебя хоронили рядом с королями?! Туда где не захоронен ни один Ахилл. — Сабрина несколько раз пнула ногой ее мраморную могилу — За какие такие достижения Селеста?! Тебя. Хоронят. С. Королями!? Пальцы Жанны сжались в кулаки и она шагнула к ней. Жанна знала, роли Селесты и Сабрины в семье, первой лишь гордились, а вторая получала все любовь, заботу, внимание. Селеста для родителей была лишь второсортной гордостью. Но Эйгон остановил ее. Не потому что Сабрина племянница короля, нет Жанна — Фальклоне, выше Сабрины на голову. Потому, что он знал что она выше этого. Выше того, чтобы устраивать драку у могилы Селесты.