Прольется скорбь левиафана

I

      Лежащая на дне армада императора, погибшая эскадра адмирала. Столица, сгинувшая под волной. Затопленная пустыня, мертвецы в Цитадели и разбитые сосуды — исчезают. Холод мраморных плит пронзает Халиса Первого.       Он находит себя, стоящим на коленях, в замке. В замке на Парящем острове. Перед ним Сайлан… Сайлан, который поднял его из воды, когда тонула армада. Сайлан, глаза которого — два потусторонних огня. Сайлан, разум которого — внутри разума императора.       — Моя империя… — шепчет Халис Великий. — Мой сын!.. Это был мой сын! — его отчаянный шепот переходит в осязаемый крик. — Что ты сделал?!       Глаза Сайлана возвращают себе человеческий вид, и он опускает ресницы… Он только что умер. Мир только что умер с ним… Вот его финал… Никакого спасения. Никакого искупления. Только холодная бездна вечности. Навсегда. Для него и для Кайдена.       — Что ты сделал с ними, отвечай?! — Халис Первый хватает царя — потерявшего опору… зря ждавшего, зря ослепленного слабой надеждой, что он может что-нибудь исправить…       Ничего нельзя исправить.       — Что ты сделал?!       — Кроме всего? — тихо спрашивает Сайлан. — Я только хотел…       Когда армада императора подошла к его замку, он хотел узнать, как изменился мир, пока он дремал… в изоляции и холоде. Снедаемый чувством вины, тоски и скорби. Проклятый даже тем, что дар одного из богов — разум, что ему не сойти с ума… Ничего не забыть, ничего не стереть, ничего не повернуть вспять.       Он хранил в себе надежду, что, если удастся выбраться с острова… и разбить сосуды, боги будут возвращены в мир. Но гробница — в песках, а его бегство и попытка отдать то, что взял, — мысль, зерно которой никогда не упадет в плодородную почву… Но как быть, если ему не примириться с тем, что сотворено?..       — Ты влез в мою голову! — кричит Халис Первый. — Ты — уничтожил мою империю! Убил моего сына, моего друга! мою бедную жену в моем же доме, в моей резиденции! Утопил…       — Нет.       Сайлан обхватывает голову безумного Халиса. И говорит спокойно:       — Я еще ничего не сделал.       Он только выдернул из воспоминаний императора… маленького наследника трона, который вырастет в сдержанного мужчину и попытается искупить помешательство отца. Адмирала, который всё потеряет. Андерсона, который всю жизнь положил на погоню за мифом и одержимо доказывал всему миру, что под мифом — правда… и проклятье.       Широко раскрытые глаза Халиса Первого — влажные. Он не просто видел — он был там. Он всё прожил. Он пережил каждую смерть. Смерть сына и смерть друга — точно так, как пережили и они.       И теперь… теперь он осознал, что всё развернулось в его голове, что еще ничего не произошло…       И он произносит спокойным, глухим, омертвевшим голосом:       — Вы оба — чудовища. Порождение тьмы. Вас не должно существовать в природе… Покайся за свои грехи. За грехи перед миром. Ведь ты — создал дьявола. Он открыл врата в ад — в сердце Грозового моря…       — Всё было не так… — шепчет Сайлан.       — Вы пошли против природы, против божественного и священного… Против единственно правильного. То, что было между вами, заставило вас обоих пасть. И ты ради греха уничтожил то, что у тебя было. Древних богов, империю отца и всё, за что ты не был благодарен…       Сайлан мотает головой отрицательно. И не соглашается:       — Нет…       — Теперь ты будешь вечность довольствоваться тем, что у себя отнял. Толпами восхищенных, которым за тебя отрубали руки. Могилами тех, кто боготворил тебя и желал. Потопленными судами…       Сайлан молчит на слова, произнесенные с яростью. Он не знал, когда ответил «да». Он был юн. Он любил человека. И тот оказался виновен лишь в том, что мог дать ему всё… но осмелился лишь на проклятье.       Сайлан не смотрит. На разрушенный замок, в который он поднял императора, чтобы узнать о мире и увидеть, как быть и возможно ли выбраться. Он понимает теперь: невозможно. У него ничего не осталось. Очень давно.       И теперь, спустя две тысячи лет его призрачного существования в стенах постылого замка, в одиночестве и бессилии, в непроходящей вине и непроходящем отчаянии, даже когда у великой Арсонской империи появились ресурсы его увезти в пустыню, где стояла его гробница, ничего его не спасет…       За пределами его замка разверзается настоящая буря — и молнии расходятся так, что не прекращают слепить, и гром гремит так, что звенит в ушах, не переставая. Бушуют ветра и волны… Дрожит замок…       Это всё была воля бога — остров и шторм. Слезы — по утраченному миру и по любви, которую он предал так же, как она — его. Вся непогода, всё Грозовое море — его внутренняя боль. И замок, парящий на скалах, — темница, в которую он сам себя запер, в которой он — и тюремщик, и заключенный. За всё, что он сделал, он терзал себя две с половиной тысячи лет.       Откалываются камни от острова, идут трещины по сырым стенам.       И император говорит всё громче:       — Вам нет прощения… Вы всё попрали!       Пол под ними — раскалывается надвое. И Сайлан падает вниз, а император, чуть не сорвавшись, остается стоять на коленях — посреди левитирующих руин.       Сайлан ударяется о темную воду — и погружается вниз. Он закрывает глаза. И левиафан… открывает свои.       Корона проявляется на голове Сайлана, будто не осталась лежать на его троне в пустом зале. И даже под водой, опускаясь всё ниже и ниже, ощущая давление глубины, которого всё больше, он чувствует ее тяжесть.       «Если бы кто-то вынес ее вес, — повторяет он, — я бы умолял ее забрать».       Ужасное чудовище обвивает маленького царя, замедляя течение водоворота. В глубине чудовища — человек, тоже запертый, как в темнице, но не на Парящем острове, а в образе, которым наделил его царь, надев корону и всё узнав… Всё, что Кайден сделал. Как он убил богов…       Живая человеческая рука тянется к Сайлану, и тот открывает глаза:       — Боги прокляли нас, — говорит ему Сайлан. — И никогда не простят...       Кайден мягко усмехается, касаясь его щеки большим пальцем так, будто вытирает ее, такую же соленую, как океаническая вода Грозового моря.       Он шепчет:       — Но ты — единственный оставшийся в живых бог… Ты — единственный бог… И это ты никак меня не простишь…       И никак не развидит чудовище. И никак не отпустит — себе. За обещание, которое дал, не зная, какой ценой. За обещание, которое не выполнил. Хотя мир всё еще стоит, даже если боги мертвы. И все молятся теперь одному богу. Последнему богу. А он… продолжает терзать себя морем слез, которое прозвали Грозовым.       Огромное тело левиафана исчезает, как мираж, — и становится обычной водой. И морской дьявол в облике человека обнимает плачущего бога.

II

      Арсонская империя похоронила императора Халиса Великого несколько месяцев назад. На уступе, откуда открывается вид на город, полный огней, и на несмолкающий порт, стоит Халис Второй. Ему тринадцать лет. Он снова ищет в усыпальнице возле храма утешения в тишине. Но с его губ не слетают молитвы.       Когда же он встает, на его плечо ложится рука матери. Халис Второй поднимает пустые глаза — и видит вдалеке… армаду отца. Но что самое странное: он не видит больше туч над Грозовым морем…

III

      Грозовое море стихло после отчаянного прорыва армады. Океан чище и безопасней, чем когда-либо. Императора Халиса Первого встретили как героя. И провидца.       Говорят, что благодаря его храбрости, самоотверженности и дальновидности бог пролил слезы в пустыне — и появилась вода там, где император возвел свою Цитадель. Это дар — за изгнание морского дьявола из Грозового моря.       Говорят, что адмирал наконец победил и развеял миф о Парящем острове — и что суда под его командованием никогда больше не тонули.       Говорят, что Арсонская империя по-прежнему процветает… и что растет достойный наследник престола — с гордостью за отца.       А еще говорят, что академик Андерсон нашел гробницу в пустыне, где были расставлены девять сосудов… Но, к сожалению, теперь никто не может доказать, что их было девять и что они вообще были, поскольку от дуновения ветра они рассыпались в прах. К чему это было? Никто не знает. Но академик пытается доказать связь Сайлана и девяти мертвых богов.       Ходят слухи, он дописывает легенду… о прекрасном юноше, чей страж стал морским дьяволом… Но Парящего острова в этой легенде нет. Есть лишь царевич, который стал богом.