Зеркало

      Время работы, логотип и название в длинную строчку были наклеены на матовое рифлёное стекло большой деревянной двери. По гугл картам это место не пробивалось, но, если свериться с описанием Ратмира, можно было сделать вывод, что всё верно. К тому же, Егор не был настолько взволнован, чтобы перепутать дверь со стеклом и без.       Сразу за ней его ждал подъём ещё из нескольких ступеней, а после, прямо перед глазами, прилавок с кассой, за которым стояла миниатюрная рыжая девушка. Высокие советские стеллажи повсюду, куда ни кинь взгляд, пестрели корешками книг, а под потолком, покрытая едва заметным слоем пыли, горела обвешанная хрусталём люстра. Егор засмотрелся на неё, приоткрыв пересохшие губы.       — Здравствуйте! — девушка приветливо улыбнулась.       Егор подошёл к прилавку:       — Это здесь кино в семь вечера будет?       — Да.       — «Зеркало» Захарова-Никитина?       — Всё верно! Фильм будут показывать вот там, видите? Вам надо в этот проход слева от вас, потом поверните в коридорчик, что будет справа через пару шкафов, а там за лестницей и зал просмотра найдёте.       — Ага...       Егор не вслушивался в сбивчивую речь, его больше интересовала окружающая обстановка. За кассой и спиной рыжей девушки виднелись полки с удивительной посудой, от маленьких чайных пар, будто украденных из-под носа знатной графини, до рифлёных советских бокалов на тонких ножках. По всему залу располагались кресла и маленькие столики меж ними, а у окон, там, где столы подлиннее – широкие оранжевые диваны. На подоконниках рядом с антикварными кувшинами так же находили место стопки главных местных обитателей – книг.       — Вы у нас впервые, т-так? — поинтересовалась девушка, поправляя шаль на узких плечах.       — Да.       — Тогда, давайте расскажу: тут можно брать и читать книги, можно покупать их, можно заказать кофе, чай, алкоголь, — она говорила всё тише, будто жалея, что взялась посвящать Егора в детали. — Ну и мероприятия проводим. Реже смотрим кино, чаще лекции всякие.       — Ага…       — Ира, ты случайно не помнишь...       Егор едва шею не свернул, оборачиваясь на знакомый голос. Ратмир, этот дьявол, остановился в проходе, смотря на него пренебрежительно и слегка удивлённо, будто и забыл вовсе, что тот должен прийти. Сложив руки на груди, менеджер опёрся плечом о стеллаж. Тонкие брови взметнулись вверх. В этот день он был в уже знакомых Егору классических брюках и в свитере с высоким воротником, поверх которого лежали красные деревянные бусы. Можно было сказать, что старомодно уложенные локоны, так идеально подчёркивавшие черты бледного лица, ничуть не отличались, но Егор заметил – куда меньше волосинок выбивалось из общей укладки. Будто здесь Ратмир, где был, во всяком случае, точно не менеджером, мог позволить себе выглядеть не просто отлично, а идеально.       Сухие губы раздражали, но Егор намеренно не хотел вести по ним языком, потому что помнил привычку Ратмира пялиться в упор, не упуская ни одного движения из внимания.       В этом они были схожи.       Обозначая конец неловкой паузы, Ратмир выдал:       — Фильм через полчаса будет только, ты нахрена припёрся так рано?       Егор и не знал, как ответить.       — Ой! Так вы знакомы, в-выходит? — подала голос Ира, переводя взгляд с одного на другого.       — Просто не рассчитал время, — игнорируя девушку, Егор раздражённо продолжил: — Могу погулять и прийти минута в минуту, тебя это устроит?       — Да сиди уж, раз пришёл.       — Я пока что стою.       — Так присядь, — Ратмир мотнул головой на кресло рядом с проходом, стоявшее спинкой к нему.       Егор лишь чудом не взорвался. Вопросы, которые мучали его что вчера, что позавчера, что сегодня, оставались открытыми. На них не требовался ответ, всё показало бы время, но он прокручивал и прокручивал их в голове...       Видя отталкивающий взгляд, чувствуя его на себе, он понимал: крохотные надежды, что это может быть... типа... больше, чем банальный интерес к монтажёру, ничего толком не стоили, и это правда будет просто вечер с кино.       — Нет, спасибо, — сдавленно ответил Егор и, резким движением скинув куртку, шумно метнулся к вешалкам: — Осмотрюсь.       — Делай, что хочешь.       Егор стиснул зубы и грубо запихал шарф в рукав.       — Ратмир, так... что ты хотел? — спросила Ира очень тихо, но Егор расслышал и вдруг осознал – в этом месте не играла музыка и здесь почти не было эха, отчего их перетирания с Ратмиром разнеслись, наверняка, по всему заведению.       Благо в первом зале никого, кроме Иры, не было – разве что чьи-то вещи на оранжевых диванах. Хозяева, возможно, вышли покурить.       — Р-ратмир?       — Чтобы ты налила ему фильтр.       — Хорошо, а... ещё?       — Потом.       Судя по удалившимся шагам, менеджер зал покинул. Егор, подавляя дрожь в непослушных руках, оправил края чёрной кофты на молнии и, подойдя к одному из шкафов, сделал вид, что его очень занимает литература, как он понял, подобранная по тематике моды. Правда, не прошло и минуты, как он с реальным интересом разглядывал обложки и читал описания, листал распакованные журналы и замечал, что каждую из этих книг прямо хочется купить в подарок Наташе. Ей бы понравилось. На стекле старого советского шкафа остались его отпечатки, а позади, со стороны кассы, звякнула чайная пара.       — Эм... возьмите!       Егор не понял, ему ли это, а потому переспросил:       — Я?       — Да, — Ира, придержав за края чайное блюдце с золотой каёмкой, подвинула кофе в его сторону. — Это фильтр. Для вас.       Два плюс два равно…       — Спасибо, — Егор, оставив в покое журнал по истории моды выпуск восемьдесят девять, взял кофе в той самой «украденной у графини» чайной паре.       На запах было замечательно. Слегка отхлебнув, узнал, что и на вкус так же. Всплеск раздражения быстро улёгся, и на место пустоте пришёл образ магически зелёных глаз, обладателя которых Егор пошёл искать.       Во втором зале тоже хватало диванов и кресел, а посередине стоял стол, поддерживающий множество стопок букинистики — именно за ним, у стены, в просторном кресле расположился Ратмир. Закинув ногу на ногу, держал на колене довольно толстую книгу и был недвижимо погружён в чтение. Какая-то девчонка толкнула Егора в бок, пытаясь протиснуться, из-за чего немного фильтра вылилось из чашки на симпатичное блюдце. Егор прикрыл глаза ненадолго. Девчонка, шурша курткой, пробежала в зал показа, а он, пораздумав немного, шагнул вперёд. Благо рядом с Ратмиром было ещё одно кресло. Свободное.       Он поставил чашку на стеклянный столик. Блюдце издало нежный звон, на который Ратмир отвлёкся, а после мгновенно вернулся к чтению.       Здесь было и правда очень тихо. Так, что скрип кресла, в котором Егор устроился, показался оглушительным.       Мягко светил советский торшер. Было тепло. Пахло пылью, деревом и едва уловимо чем-то пряным. Егор подпёр щёку ладонью. Сглотнул как можно тише. В какой-то момент он ещё чувствовал себя сложной конструкцией из костей, органов и крови, которой нужно управлять (и управлять грамотно), но чем дольше смотрел на бледное Ратмирово лицо, тем больше забывался. Унялся шторм, и всё, что тревожило душу, так это мелкая, едва заметная печаль.       Изгиб ресниц Ратмира, едва уловимые тени в уголках его плотно сжатых губ, странно восхищавшее гордое и грубое выражение на таком же контрастном лице, сочетавшем и утончённые женственные и резкие маскулинные черты, всё это и многое другое – от тонких бровей до ушей, которые, кажется, Егор из-за волос и не видел будто бы никогда – вызывало в нём трепет и тоску, такую, которой толком не дать названия.       Ратмир, перелистнув страницу, приоткрыл губы. Егор проследил это движение и подумал, что, наверное, везуче то место и то время, где Ратмир снисходит до того, чтобы дышать.       И лишь потом, когда менеджер набрал в грудь воздух, Егор опередил его, выдав хрипло:       — Я не пялюсь.       Не меняя позы, Ратмир одарил его косым взглядом.       — Что читаешь? — если первое сказанное прозвучало громко, то теперь Егор мог проконтролировать голос и спросил на грани с шёпотом.       Ратмир приподнял книгу, показав обложку.       — О чём она?       — О беспризорниках.       — Ого…       Ратмир продолжил читать. Егор, чувствуя щекой свою вспотевшую ладонь, отлепил ту от лица и опёрся о бёдра локтями. Странно, что он не слышал, как Ратмир дышит, и оттого картинка казалась ещё мистичней. Всё больше людей проходило за их спинами в зал просмотра, и Егор нервничал. Его тянуло пойти и занять если не лучшие, то хотя бы замечательные места, чтобы… чтобы можно было всё увидеть.       Но Ратмир сидел спокойно, так, будто и забыл вовсе о времени, о фильме. Егор молча подчинялся, потому что в какой-то мере это ледяное, почти агрессивное спокойствие затягивало в себя. Голосов и шуршащих курток становилось всё больше. Вопреки всему, Егору это не нравилось. Хотелось выгнать их прочь, лишь бы лицо Ратмира продолжало хранить сосредоточенное выражение, лишь бы сидеть рядом можно было ещё и ещё. Лишь бы он делал вид, что не замечает, или действительно не замечал, как блестят у Егора глаза. Лишь бы…       Хотя, впрочем, «лишь бы» пришлось отмести в сторону, ведь Ратмир медленно закрыл книгу. Егор успел заметить закладку — то была какая-то открытка в тёмных тонах, но что конкретно за открытка, осталось загадкой. Теперь Егор видел не столько Ратмира, сколько его вещи — тренч на спинке кресла, кожаную сумку подле поцарапанных деревянных ножек, куда тот и убрал книгу. Егор с замиранием сердца осознал, что раньше видел менеджера без сумок или рюкзаков, и это новое знание — бредово новое, ведь, боже, у всех есть сумки! — заставило быструю волну мурашек пройтись от шеи вниз по спине.       Ратмир поднялся. Егор запрокинул голову. Тот смотрел на него сверху-вниз, всё так же смущающе-прямо. Прежде чем Егор что-то спросил, бросил коротко:       — Пошли, через пять минут начало.       — Ага.       Сам зал для просмотра выглядел вполне обычно для подобных пространств. Множество старых стульев, будто взятых из расформированного офиса, большое полотно на всю стену и сам проектор, который настраивала вдвоём парочка молодых людей. Ратмир целенаправленно подошёл к ним и что-то спросил. Егор неловко остановился в дверях, и снова помешал каким-то девушкам, довольно грубо потеснившим его. Кстати, двери – на них он не обратил внимание поначалу, но то были большие двойные двери из старого дерева, потёртые и украшенные резьбой. С золотыми ручками они вели к постепенно заполнявшемуся людьми залу. Под белым потолком тянулась неплохо сохранившаяся лепнина, посыпавшаяся в некоторых местах, но тем не менее. Егор увлёкся рассматриванием настолько, что едва не пропустил взмах изящной Ратмировой руки, возвестивший о том, что можно было куда-то да сесть.       К счастью и приятому удивлению, расположились они в дальнем углу, близко к стене на двух стульях вне основных рядов, и Егор чувствовал себя неловко, когда на него — хотя он был уверен, что, скорее, на Ратмира — оборачивались и посматривали свежевходящие.       Совсем не кстати Егор заметил старые пятна и катышки на рукавах своей кофты. Захотелось тут же снять её и спрятать куда подальше, ведь рядом сидел Ратмир в идеальном свитере, и красные деревянные бусы так аккуратно лежали на его шее… но в помещении было бы прохладно в одной футболке, так что приходилось терпеть и стыдливо прятать руки меж коленей.       — Спасибо за кофе, — произнёс Егор вдруг, смотря не на Ратмира, а на носки своих сраных кроссовок, краем глаза замечая, правда, дьявольски красивую ногу в чёрном ботинке. — Вкусно, даже очень.       — Пожалуйста. Лучше, чем в «Роберте»?       По интонациям Егор не смог оценить, с какой целью задаётся вопрос, поэтому решил, что честный ответ будет самым правильным:       — Наш фильтр… так себе, — пошкрябав пальцем сухую кожу на руке, Егор продолжил: — Зерно плохое, может быть, либо…       — Зерно.       — Да?       — Да.       Егор неловко замолчал. Облизав губы, попытался что-то сказать, но ощутил вспыхнувшее внутри волнение, давящее грудную клетку, и решил заткнуться, пока не поздно. Дошкрябался в итоге до того, что ранка меж большим и указательным пальцами начала кровоточить.       На экране высветился первый кадр с логотипом студии, но запускать фильм не спешили. Егор не знал, как продолжить разговор. Ратмир не намеревался ему помогать.       В какой-то момент в зал зашла до того громкая парочка, что даже в общем гуле голосов умудрилась выделиться. Девушка, цепляясь со всей мощи за руку своего парня, бесцеремонно указала в их сторону пальцем и заканючила:       — Я тоже хочу у стенки сидеть!       Опершись щекой о ладонь, Егор молча наблюдал за тем, как парень, неловко смеясь, пытается унять свою подружку. Он бы не стал молчать, если бы эта леди подошла к ним вплотную, но её интересовали «укромные стулья» и больше ничего.       Егор посмотрел на Ратмира. Обнаружил, что тот сидит в телефоне и печатает. В какой-то момент менеджер стал совсем хмурым. Приоткрылись тонкие губы, лицо искривило отвращение. На секунду Егор представил, что Ратмир с таким же лицом может печатать в личные ему, и побледнел. Раз за разом напоминая себе, как «ни на что не надеется», он всё яснее понимал, что откровенно врёт.       Громкой парочке, всё же, поставили стулья у стены, в метрах двух от Егора с Ратмиром. Затем погасили свет. Снаружи ещё было достаточно светло, только-только смеркаться начало, но в помещении благодаря длинным шторам уверенно царствовал приятный полумрак. Под бессменным глазом проектора преображалось белое полотно. В колонках грянул звук. Титры ожили, началось вступление.       Ратмир, шурша одеждой, спрятал телефон в сумку, лежавшую подле ножек стула, и устроил поблескивающие кольцами руки на скрещённых ногах.       Егор, разумеется, легко узнавал вступительные кадры. Проезд камеры с ног девушки, босиком шедшей по асфальту, пестревшему мелкими лужицами, на безвкусные вывески рынка. Следом кадр – голубые заплаканные глаза, лоб в мокрых волосах. Шум дождя на фоне, звук её босых шагов. Закрытый рынок.       Громкая парочка зашушукалась. В целом и в первых рядах было слышно, как люди шёпотом обсуждают меж собой действие на экране. Егор сидел, ссутулившись, и смотрел внимательно на то, как меняются кадры. Он почувствовал неуверенность в своих знаниях, ведь предстояло ещё отвечать на какие-то вопросы, которые Ратмир пока ещё не задал. Получится ли ответить? Знает ли он хоть что-либо из того, о чём будет говорить? Как быть внимательным, когда рядом…       — Вот этот момент, — вдруг прошептал Ратмир, склонившись к Егору поближе.       У того захватило дыхание, но он не осмелился повернуться и посмотреть в зелёные глаза. Вместо того сосредоточено смотрел за сценой: мокрая девушка стоит перед грязной витриной закрытого магазина и, тяжело дыша, разглядывает своё отражение.       — Сейчас, — неуверенно начал Егор, сглатывая, и, подняв руку, обвёл в воздухе круг: — Камера резко движется вверх, потом… когда происходит удар, словно оператора кто-то пихнул под локоть, витрина вдруг… зеркально меняется на чистую, и по ту сторону совсем другой человек. Если приглядеться, то видно отражение той же надписи «sale», что была раньше, но теперь новенькая. Но в витрину смотрит парень в одежде сотрудника магазина. Мы видим его сбоку. Камера отъезжает к манекенам. Вот, смотри, видишь? Глаза манекена голубые и потом, когда фокус переходит за него, к нам поворачивается парень…       — И у него те же голубые глаза, — закончил Ратмир. — Это переход в будущее или в прошлое?       — Вообще во всём «Зеркале», если обратить внимание, «ударом» по оператору показан переход в будущее, «морганием» переход в настоящее, а переворачиванием – я тебе потом покажу, что имею ввиду – взгляд в прошлое.       — Хм.       — Сложно с первого раза заметить, но я пересмотрел фильм дважды за вечер, чтобы убедиться.       — Уверен, что эти «переходы» – время, а не связь между персонажами?       — Уверен.       Ратмир промолчал. Егор, нервно почесав щёку, продолжил смотреть на экран. Руки подрагивали на нервах, он старался не прокручивать в памяти то, что сказал. Он не понимал. Нет, не фильм – его-то он понимал отлично, по крайней мере, так казалось. Он не понимал Ратмира. Зачем тот позвал его, разве всё, что он говорит, не очевидно? Каждый в зале мог это заметить, сложить два плюс два, сложить и просто…       — Красный цвет, — несмело прохрипел Егор, боясь двинуть головой хоть чуть-чуть, будто стоило ему повернуться к Ратмиру, и тот всё бы враз понял: — Можно легко заметить, что он появляется в сценах не просто так, а только тогда, когда соединяет между собой кадры эмоциональной кульминации персонажей. Например, в случае с витриной – красная надпись «sale», в двух кадрах, а больше ничего настолько выделяющегося, и вот сейчас… вот! Смотри. Красный поводок на псе и следом красный мячик на заднем плане, откатившийся по полу под шкаф…       — Издеваешься? «Легко заметить»? — Ратмир нервно хмыкнул.       Егор, сморгнув, пожал плечами. Шея затекла, но он пока держался. Сердце, гнавшееся непонятно за кем, то стихало, то вновь било в уши, а влажные ладони – спутники всего вечера – он уже даже не замечал.       — Это очевидно, разве нет? — произнёс тихо, на мгновение отвлёкшись от экрана и бросив взгляд в сторону, туда, где перешёптывалась парочка и явно не о фильме, ведь смотрели они друг на дружку, забив большой болт на всё вокруг.       — Нет, — и тут в голосе Ратмира появилась «интонация»! — Вообще нет, с чего ты взял? Я только сейчас заметил.       Егор повернулся к нему:       — Правда?       Ратмир смотрел на экран внимательно и спокойно. Световые блики скользили по его лицу, и если вглядеться – ошибаясь или нет – можно было уловить лёгкий оттенок вдохновения, скользящий в блестящих глазах.       — Правда.       — Оу…       Егор уже и не разбирал, о чём они говорят.       — На твой взгляд, о чём вообще этот фильм? — спросил вдруг Ратмир.       Вглядываясь в образы на экране, сменявшие друг друга, провожая вместе с персонажем уезжавший алый поезд, Егор, дав себе время подумать, честно признался:       — Я не смог понять до конца, — он тут же добавил, спешно, так, будто Ратмир мог выгнать его за эти слова из зала: — В плане, я понимаю общие идеи и то, о чём он мог бы быть, но не могу понять, а что для меня это всё значит...       — Общие идеи?       — Ну, — Егор облизал губы и, невнятно жестикулируя, продолжил: — Через зеркальные поверхности мы путешествуем по разному времени жизни людей, видим их метаморфозы, начиная от «из бедного в богатого» до «из женщины в мужчину» и прочее, но… общая ли идея в том, что человек изменчив или в том, что каким бы ни было время, зеркало оставляет нас в ступоре от того, что мы там видим? Типа… верим ли мы тому, что там видим, в общем… это всё легко читается, но я не могу понять себя.       — Допустим, — менеджер, немного погодя, спросил вдруг: — Если бы ты был героем фильма, какие бы два отрезка времени про тебя показали?       Ратмир впервые за весь сеанс смотрел на него и от этого взгляда не было холодно.       — Эм… это, наверное, — Егор опустил глаза, неловко закончив: — Личное.       — Хорошо.       — Да нет, понимаешь, я бы ответил, просто…       — Я же сказал, — Ратмир не звучал разочарованным, а даже наоборот, его голос едва уловимо смягчился: — Хорошо.       Егор благодарно кивнул.       Какое-то время они молча наблюдали за фильмом, за тем, как изобретательно им рассказывали многогранную, в общем-то, историю. Тем Егор и любил авторское кино, что каждый человек, посмотрев его, мог сделать свой вывод, сложить отличимую от чужого впечатления картинку. Даже самый прямой фильм каждый может воспринять по-своему, авторское же кино будто создано для этого. Для «своего» взгляда.       Интересно, что видел сейчас Ратмир?       Вопреки желанию, Егор задумался об его вопросе. Нехотя вклеил себя в фильм. И вот на него, четырнадцатилетнего, села дурацкая футболка. В дрожащей руке оказался канцелярский нож, на пальцах – кровь, а в зеркальной поверхности белоснежной уборной отразились растрёпанные чёрные косы. Отчётливо стали слышны всхлипы. Тело сковало страхом, будто всё это происходило опять. Он смотрел… стук канцелярского ножа о раковину заставил вздрогнуть.       Егор моргнул. Его окатило неприятным холодом. Он поморщился, будто от песка, попавшего на зуб.       Взгляд сам скользнул по волосам Ратмира, и эти на контрасте аккуратные локоны как на зло полоснули по воспалившейся памяти.       — Что? — спросил тот.       — Н-ничего…       — Но ты хочешь что-то спросить. Спрашивай, — с железной настойчивостью надавил менеджер.       Егор продолжил шкрябать ногтем многострадальную ранку на ладони.       — Тебя… ну, — он вздохнул. — Тебя в школе травил кто-нибудь?       — Да.       Как ножом.       — Ясно.       — К чему это было?       — Да так, вспомнил, — Егор криво улыбнулся. — Не важно.       И снова период молчания. Снова кадры, бегущие один за другим, но Егор больше не мог отмахнуться от образов и воспоминаний. Он продолжал раскручивать мысль, продолжал отвечать на Ратмиров вопрос, пусть и про себя.       Понял вдруг, что хотел услышать его голос, а потому спросил робко:       — А для тебя… о чём это всё?       — Ты про фильм?       — Да.       Ратмир некоторое время молчал. После, поменяв ноги местами – затекли, может быть – вздохнул и явно нехотя ответил:       — Про смирение.       — Ого, — Егор забыл про фильм и повернулся к нему, заглядывая в бледное лицо с искренним изумлением: — Почему?       — Сядь нормально, со стула упадёшь, — бросил Ратмир ворчливо, но это ворчание было лишено той «презрительности», что звучала в нём обычно, и Егор вопреки воле улыбнулся, повинуясь.       — Так почему?       — Лично я увидел, — Ратмир фыркнул, подняв глаза к потолку ненадолго: — Сейчас правда из-за тебя заметил и переходы, и красное, и не знаю, о чём думать, всё неправильно... Но хорошо. Я увидел, что из всех этих персонажей счастлив был только тот дед, который потерял всё и живёт очень бедную старость. Счастлив был почему? Потому что смирился. Все остальные же продолжают смотреть в прошлое… ну, как оказалось, ещё и в будущее, и в настоящее, и желают что-то вернуть, приобрести, без гармонии с самими собой.       Егор слушал, и всё вокруг для него переставало иметь значение, он только и мог разве что смотреть на Ратмира, думая о том, что это самое длинное, что он от него слышал. Начавшаяся сосаться громкая парочка вообще ничего не значила, как и прошедший по залу громкий вздох – на экране происходила самая жестокая сцена в фильме, которую Егор благополучно пропустил теперь, потому что это было не важно. Не важно, потому что Ратмир говорил с ним, и смотрел на него, и внимательно смотрел, и не запинался, и звучал так, будто они с Егором знали друг друга куда дольше, чем на самом деле.       — И как, выходит, — Егор сглотнул, опустив взгляд на Ратмирову шею, спрятанную высоким воротником свитера. — Ты из тех, кто… или ты… или ты как дед?       Ратмир какое-то время смотрел на него, а затем вдруг его губы медленно расплылись в улыбке, не снисходительной, не презрительной, не грубой, а такой, которой ни названия, ни смысла Егор придать не мог, и всё, что оставалось принимать, так это то, что улыбка эта была ярче и красивее всех, что он видел.       Да, Ратмир улыбнулся и сказал, как-то, по-доброму даже:       — «Или» не «или», — подождав немного, пожал плечами и добавил: — Наверное, как дед.       — Завидую, — сорвалось с языка, но Егор устал себя стыдиться, а потому продолжил, глядя то на Ратмира, то на стену за ним: — Вообще… я тут просто думал о том, что ты меня спросил, и… кажется, плюс-минус определил, что для меня в свою очередь этот фильм значит.       — Ну?       — Я не вижу тему «смирения», в плане, логически вижу, но… короче… для меня он про моменты, когда человек может увидеть себя настоящего. И моменты эти через фильм показаны сквозь время, для сравнения. Отражение человека там во всём, потому и «Зеркало». Это фильм про взгляд на себя «со стороны», взгляд себя на себя. Настоящий взгляд.       — Вот как, — Ратмир вернул своё внимание экрану, и Егор последовал его примеру, размяв рукой затекавшую шею.       Правда, как ни пытался он видеть дождь, видеть поезда, видеть красное – всё, что он видел, так это Ратмира, улыбнувшегося ему; всё, что он слышал – «или не или».       О смыслах, об образах, о жизни и понимании – всё это ускользнуло вновь. И если сердце раньше металось, как сумасшедшее, теперь оно замерло, не веря. Егор хотел наблюдать, хотел переживать и не думать, находясь в моменте, когда запах Ратмира и его голос, когда его, незнакомая до того, улыбка предназначались Егору, когда позволялось видеть его и чувствовать. Быть рядом, пусть и не понимая, для каких в самом деле причин.       До самого конца картины они молчали. Егор, приложив переплетённые пальцы к губам, в какой-то момент сжал зубами левый указательный. Кино снова смогло очаровать его и спрятать от Ратмира, но Ратмир, этот дьявол, это проклятье, всё ещё был в нём.       И вот так от высоких чувств Егор постыдно упал до едва не вставшего от подобных ассоциаций члена. Магия момента жестоко разбилась, а жар, обдавший тело, издевательски коснулся щёк и кончиков ушей, демонстрируя Ратмиру всю гадость Егоровых мыслей.       Пиздец.       Как на зло в этот момент пошли титры. Включили свет. Зашуршали одежды, заскрипели ножки стульев. Егор, прижав ладони к ушам, смотрел перед собой, боясь шелохнуться. Ту карусель эмоций, что он испытал за секунду – от мистического восторга до отвращения к самому себе – переварить и отбросить не представлялось возможным.       — Друзья, через пять минут мы закрываемся! — громким басом возвестил один из тех парней, у которых Ратмир спрашивал, походу, по поводу двух мест в самом углу зала для них с Егором. — Прошу не задерживаться и обсудить все свои впечатления за нашими дверьми, спасибо большое!       Егор подорвался с места, но вдруг почувствовал железную хватку холодной – внезапно – ладони на своём запястье.       Медленно повернулся к Ратмиру.       — Это не нам, — бросил тот равнодушно. — Сядь.       Это было первое прикосновение Ратмира к нему.       Егор не знал, как выдержать…