Зеркало

      Накрапывающий по карнизу дождь заставил Егора открыть глаза. Слипшиеся ресницы ощущались до того неприятно, что первой мыслью было – умыться. Второй – хлебнуть воды. Сил хватило только отбросить одеяло в сторону. Прохлада и свежесть в комнате облепили мокрое от пота тело, а приятный полумрак, не позволявший определить день то был, утро или вечер, так и подначивал закутаться обратно и проспать до неопределённого часа.       На подоконнике скопилась мелкая лужица. Кто-то громко рявкнул на весь двор. Знакомое гулкое эхо машинных двигателей, про которое вспоминаешь лишь в полной тишине…       Егор поставил босые ступни на ледяной пол. Нащупал возле тумбочки пластиковую двухлитровку с водой – там осталось меньше половины. Напившись так, что начал задыхаться, зажмурился. Стёр капли воды с подбородка липкой от пота ладонью.       Голова раскалывалась. Дождь шёл и шёл.       Егор смог подняться и закрыть окно. Подумал немного. Забыв о лужице, оперся коленом о подоконник, чтобы приоткрыть форточку – пусть дождь шумит, но оттуда. Подобрав с пола мятую шмотку, пошатываясь, вытер скопившуюся воду. Остались лишь разводы на белом пластике.       Датчик сбоку телефона считал отпечаток. Глянуть бы время. В лицо ударило ярким светом, а потом и по голове – открытой перепиской в телеге.       Перепиской с Ратмиром.       — Пиздец, — прошептал Егор, дрожащими пальцами тыкая на кнопку проигрывания своего последнего голосового.       Переслушал. Пожалел.       Накинув первое, что попалось под руку, вышел во двор. Выкинул мусор, хотел закурить, но вдруг обнаружил, что сигареты оставил в другой куртке. Казалось бы, да и ладно, делов. Всего-то пройтись ещё раз, это же лучшее в такой ситуации – ходить и двигаться, будто получится убежать от себя…       Что он сделал? И зачем?       Егор заозирался, нервно ковыряя заусенец. Мусорка, машины, жестяная оградка – всё не то.       Нашёл же работу, хорошую работу, так нет — надо всё испортить.       Он нервно ходил из стороны в сторону. Лужи в разбитом асфальте чавкали под подошвой. Челюсти стягивало, в ушах звенело, и ничего не хотелось, кроме одной вещи. Какой-нибудь простой.       Оказалось, что вещью было пластиковое ведро из-под краски. Егор вытащил его из-за завала досок рядом с мусоркой. Плеснул скопившейся там водой в сторону. Дышалось тяжелее, но он держался, и довольно хорошо. Правда, зачем?       Как теперь туда идти? Как говорить с ним? Как смотреть ему в глаза?       Стенки ведра были мокрыми, все в комочках от этикетки. Егор сглотнул. Сжал руки так сильно, что те побелели.       По-хорошему стоило бы перетерпеть. Но он не мог, не хотел, а потому ударил ведром с размаху об асфальт и принялся колотить несчастный пластик с таким упорством, будто в трещинах, в кусочках ведра, где-то там хранился ответ на чёртов вопрос:       Зачем он это сделал?

* * *

      По грязи и слякоти, минуя разбитый асфальт, переходя размытую грунтовую улочку, Егор двигался домой уже затемно. Пузатый от спортивной формы рюкзак тянул плечо. В уши долбила монотонная электронщина, а каменная рожа и взгляд, направленный вниз, с его короткой стрижкой смотрелись вполне естественно. Искусанные же губы и разодранные до крови заусенцы – вряд ли.       Егор готов был наброситься на любого, кто спросил бы его, почему он нервничает. Он не нервничал. Конечно нет, ни капли. Всё это бред.       Перейдя на широкую жилую улицу, где вместо деревянных избушек всё чаще встречались пятиэтажки, он слегка замедлил шаг. Звонила мама, Вовка что-то написал – скорее всего, опять скандалят. Можно домой и не идти, но куда тогда? Друзей у Егора не было, так, приятели. Пацанята, с которыми он пол жизни тусовался в школе, и чей состав от года к году менялся. Это был последний класс, «пацаны» совсем поредели, остались два конча, которых, честно, и выбирать в товарищи не хотелось, но кто ж Егору давал право выбора?       Хотелось кого-то отметелить здесь и сейчас. Ещё до того, как он переступит порог дома и увидит «что-то»: разбушевавшегося батю, лишённого компьютера Вову или маму в истерике, собирающую вещи, ведь, опять «я ухожу, и ухожу навсегда» момент. Правда, батя успокоится, момент закончится, а значит и вещи паковать не надо, и уходить тоже никто не требует. Можно остаться.       Егор её не понимал!       Он бы и не затормозил, если бы рядом, вдруг, хрен пойми откуда, не шлёпнулась об обнажившийся асфальт банка с таким треском, который Егор услышал даже через дешёвые проводные наушники.       Резко запрокинув голову, он посмотрел вверх. Силуэт мелькнул в окне четвёртого. Банка, шурша жестяными боками, подкатилась к ноге.       Пивная.       Егор поднял жестянку. Смял её ещё больше. Под металлический скрежет, тяжело дыша, он посчитал, точно ли четвёртый. Прикинул, где может быть вход, понадеялся, что в подъезде с улицы. Как раз какая-то женщина с пакетами выходила под трель домофона.       Нельзя было медлить. Егор метнулся якобы ей помочь. Придержал дверь, получил зыбкое «спасибо» в спину, когда уже летел по ступеням на четвёртый, на котором вся его жизнь вдруг свелась в один миг.       Левая или правая? Планировка… Либо да, либо нет.       Понадеявшись на интуицию, Егор подошёл к правой двери. Чёрной такой, с золотой цифрой номера. Надавил на кнопку звонка со всей силы и, стиснув зубы, вдобавок как следует пнул саму дверь.       «Открывай, ну же…».       Щёлкнула задвижка. Парень в одних трусах показался перед ним, будто уже ждал. Егор запустил банку куда-то ему за спину. Стукнувшись о стену коридора, она жалобно звякнула и затерялась среди составленных друг на друге коробок.       — Ты обронил, — трясясь от злости, процедил Егор, глядя ему в глаза.       — Ого, — его удивлённое лицо и наглый голос раздражали ещё больше.       — В следующий раз сунь её себе в жопу, — Егор подался вперёд на шаг и толкнул парня в обнажённую грудь: — Чё глазами хлопаешь? Не пиздили давно?       — Это так сейчас эко-активисты выглядят?       Егор рвано вдохнул. Зря он замолчал, ведь когда молчишь, то внимание сразу сосредотачивается на мелочах. На наколках вдоль жилистых рук, на чуть вздёрнутом носе и удивлённом, но по-хорошему, лице. На улыбочке – ударить бы – снисходительной, на этом… всём. Пацан был немного ниже и выглядел либо на семнадцать, либо на двадцать девять, либо что-то между. У него были воистину лисьи глазки. Провоцирующие.       — Ты это, подостынь, — продолжал пацан, опершись голым боком о косяк.       Егор смотрел на его худые ноги и думал.       — Чаю? Пива? — парень, не заботясь о своей безопасности, скрылся в квартире. Появился через мгновение с банкой, такой же, какую выкинул ранее из окна. — Это годное. Будешь?       Егор хотел спиздануть, что ему семнадцать, мол, какое пиво, но прикусил язык. Малолеткой показаться, учитывая, что это он здесь пришёл на конфликт нарываться, не хотелось.       Правда, пришёл он за конфликтом, это да, но его не происходило. В фантазиях он уже катался по полу с этим уебаном и бил ему морду, а тут… живой, целый стоит. Пиво в руке. Улыбочка. Лисий взгляд. Куцые усы.       — М?       — Нет, — выдал Егор, очнувшись.       На него накатила беспомощность. Усталость. Он неловко забросил рюкзак на плечо. Окинул парня взглядом с макушки до пят с неким сожалением. Развернулся и двинулся было назад, когда вдогонку прилетело:       — Тебя как звать-то, активист?       — Егор.       — Свят, — кивнул парень, на глазах обзавёдшийся именем и, побарабанив слегка по дверному косяку, спросил: — Спешишь сильно?       — Нет.       — Хочешь, может бы-ы-ыть…       Свят мотнул головой. Его лисий взгляд стал особенно ярким. Егор со всей силы закусил щёку изнутри, надеясь себя разозлить, быть может, снова, но вся злость, весь гнев ушли именно тогда, когда были нужны больше всего.       Дома его ждало всё то же говно, что и раньше. И Вовка, ради которого можно было бы вернуться, снова спрятался бы за его спиной.       — Ладно, — кивнул Егор и широким шагом вернулся, встав почти вплотную к Святу. — Чай.       Тот хмыкнул. Отступил в сторону, мол, заходи. Меж спутанных русых прядей мелькнуло серебряное кольцо серёжки. Егор сглотнул.       Он понимал и знал, что будет дальше, казалось, с первого шага. Дверь закрылась. Щёлкнула задвижка, стало как-то тихо без эха, что катилось по лестничной клетке вверх-вниз. Егор выдохнул. И правда. Будто звук совсем не отражался от стен в этом месте, а оставался повисшим в воздухе, и от того волновал до мурашек на шее.       — Чёрный, зелёный?       — Чёрный.       — Сахар?       — Не надо.       — Можешь на диван сесть, щас приготовлю.       Это была однокомнатная квартира. Три двери из коридора вели в гостиную – она же спальня – в ванную и на кухню. Егор скинул куртку и рюкзак на пол спальни и рухнул на разложенный диван, приложившись виском к самому краю. С такого ракурса помещение казалось больше, чем было. Бабушкин ковёр, дурацкие обои, большой буфет, а в центре телек. Пиво. Банки четыре насчитал по всей комнате. Глаза слипались.       И было, почему-то, хорошо.       — Вот, — Свят вернулся быстро, Егор не успел задремать. — Держи. На стол поставил.       Стол был в углу. На нём — ноутбук и идущий от него грязный зарядный провод, канцелярские мелочи, немытые стаканы, теперь ещё и кружка с дымящимся чаем.       — Ты откуда вообще?       — С тренировки.       — М-м-м. Атлет, выходит.       — Типа. Секция просто.       Свят сел на пол, сложив ноги. Вскрыв пивную банку, сразу же сделал пару глотков. Егор смотрел на него неотрывно. Была на то причина: угол обзора. Голову повернуть можно, правда, но зачем?       Свят выглядел сонно, но для человека, от которого несло алкашкой, весьма даже свежо. Пиво хлестал как газировку. У него и правда были сухие русые волосы, доходившие до плеч, были редкие усы над потрескавшимися губами. Была приятная улыбка, ровные – вау – зубы и большие глаза. Свят сидел в одних трусах. Лёгкие складки на его животе казались такой ерундой в сравнении с широкими плечами, крепкой грудью и рельефом сильных рук. Ну и ноги. Егору казалось, что он видит линию кости…       — Трудный день, а? — спросил вдруг Свят, облизав нижнюю губу.       Егор прикрыл глаза ненадолго. Затем ответил, без особых интонаций:       — Ну, типа.       Немного помолчали. Егор чувствовал, будто в жизни больше не хочет подниматься с этого дивана. Умер бы на нём. Правда, вряд ли такому раскладу обрадовался бы хозяин квартиры.       — А у тебя? — спросил Егор, сглатывая, и удобнее устроил голову: — Трудный день?       Свят посмеялся немного и, осушив банку пива, кинул ту в сторону окна, туда, где белела покрытая пылью батарея.       — Ну, типа, — повторил за Егором и, пожав плечами, бросил: — Бывает.       — Ага.       — У тебя голос приятный, ты знал?       Егор едва заметно помотал головой. Обивка дивана шуршала под ухом.       — Теперь знаешь, — Свят покачался вперёд-назад, вцепившись пальцами в ковёр перед собой. Он растерянно смотрел по сторонам, будто без очередного пива не знал, чем занять себя: — А банку я, ну… так. На эмоциях выкинул.       — Ясно.       — А что ты разозлился-то? Ну, банка и банка. Мало их, чтоль?       Егор повернулся на спину. Вперил взгляд в потолок. Через него тянулся закрашенный в тон белый провод прямо к люстре. Люстре без плафона.       — Терпеть не могу свиней, — ответил, поразившись, как спокойно и расслабленно звучал: — Терпеть не могу тех, кому срать на других. Быдланов терпеть не могу. Педиков я…       Сделав глубокий вдох, он остановился и, будто смахивая накатившую вдруг мигрень, выдал, скомкано, но искренне:       — Ладно, с ними… с ними уже другая история.       — Какая?       — Я…       Егору не надо было никуда бежать, ни с кем спорить. Не надо было ничего выносить и ни за что бороться. Сейчас ему можно было «ничего», и никто не осуждал. Сейчас у него имелись целый диван, пыльная люстра, потолок с проводом. Имелся полуголый Свят. Егор мог прислушаться к себе, задать себе вопросы – он не любил это делать, правда, потому что не хотел ничего знать. Какая разница, если вокруг уже решили, кто он. Отец решил. Вова присоединился. Даже мама и та рассчитала по месяцам, как будто, всю его бесполезную жизнь.       Но что они в самом деле могли знать, если единственным другом для Егора была чокнутая лесбуха с чёрными косами?       — Ты же понимаешь, что я не натурал, да? — сказал вдруг Свят, легко и без страха.       Хотя, «смелость» могла быть всего лишь алкогольной дурью.       — Ну, типа, — хмыкнул Егор.       Он всё пялился на слепящую люстру, до тех пор, пока лампочка, покрывшись сетью мелких трещин, не разгорелась алой магмой, капавшей прямо на ковёр. Это был ад. Пекло прямо над головой, там, где обычно положено быть облачкам и райским клумбам, но не сегодня. Путь Егору освещали черти, и впервые за долгое время он чувствовал, будто находится на своём месте.       Будто так и должно быть. Будто магма и трещины, жгучий свет, обдающий с ног до головы, всё это – для него. Вот ответ на вопрос «кто он».       — Так какая история-то? — спросил Свят после долгой паузы. — С «педиками»? Егор приоткрыл пересохшие губы:       — Сдохнуть хочу.       — Что, прям щас?       — Нет, — Егор усилием воли поднялся и сел на диване. Придержав закружившуюся голову, нашёл Свята взглядом – тот всё ещё сидел на этом подранном бабушкином ковре. — Потом. Ты сказал, у меня голос приятный?       — Ну?       — А внешне как? — Егор чувствовал, как сердце начинает долбить в уши, и не понимал, это он говорит или черти развязали язык: — Пойдёт?       Свят сделал вид, что оценивает его, осмотрел с ног до головы. Егору нравился этот лисий взгляд. Взгляд одного мгновения, одного часа или, может быть, вечера, но такого, какой не повторяется. Такого, после которого «как прежде» не бывает.       — Тебе честно надо? — Свят поднялся на ноги, разминая затёкшие колени.       — Да.       Навсегда в памяти отпечатались эти тихие босые шаги. У хозяина квартиры была довольно тёплая рука, такая мягкая, а Егор отчего-то ждал, что у мужиков, у всех, поголовно, не кожа, а наждачка…       Да и с чего вдруг, собственно, так думал?       — Скажем так, — Свят коснулся его щеки кончиками пальцев и медленно погладил, а после, одним летящим движением перенёс ладонь на разгорячённую шею – от этого естественного, но нежданного касания, Егора пробрала дрожь. — Если ты натурал, будет обидно. Ну? Устраивает ответ?       Егор смотрел ему в глаза, боясь, что смутится, что станет стыдно или грязно, или просто, что он ошибся, но нет. Не было это ошибкой – Свят, с его кожей, пропитанной запахом пота, Свят, от которого несло алкоголем, являл собой то, чего не хватало. В нём было столько мелочей, которыми хотелось захлебнуться: от маленьких родинок на длинных пальцах до небрежно бритых предплечий, таких настоящих. Егор не знал его, но уже обожал, боготворил в одном лишь мгновении, где хитроглазый лис привёл его к сокровищу, как в скандинавских легендах.       А сокровищем-то было…       — Нихуя не знаю, — бросил Егор сдавленно, чувствуя, как длинные Святовы пальцы поглаживают его, забираясь под ворот футболки. — Ничего, вообще.       — Мне кажется, ты врёшь.       — Нарываешься?       — Куда уж там, — Святослав рассмеялся и осторожно обхватил лицо Егора обеими ладонями. — Активист-то ты активист, а инициативу проявлять умеешь?       Вместо ответа Егор крепко обнял его, ткнувшись лицом в обнажённый торс. Чужое тепло стало его частью. Приоткрыв губы, он сдавленно дышал на влажную от пота кожу, чего-то ожидая. Может, страха?       Но как бы ни хотел – не боялся. Так что, сначала попробовав лишь кончиком языка, а после, обнаружив, что пеплом не осыпался и шипеть, как вампир на солнце, не стал, провёл от живота и до самых ключиц, потянул Свята на себя, ближе, сжимая его локти так, будто это было последний раз в его жизни. Перед глазами слишком много всего, но он видел – ветви вен, едва уловимые движения, пульсация чужой крови, здесь, по всему телу. Егор так радовался… чьё-то сердце билось из-за него в этот день.       — Делаю, как могу, — пояснил серьёзно, будто не он желал задохнуться в руках едва знакомого, но такого вдруг близкого и важного человека. — Так что только прикольнись… ударю.       — Веди, я подстроюсь. Хочешь, в душ схожу?       — Нет, — Егор, водя указательным пальцем по резинке Святовых трусов, то в одну, то в другую сторону, добавил: — Мне так больше нравится.       — Почему?       Пусть лисицы и черти владеют им сегодня. Пусть всё будет странно, ново, неизведанно. Пусть всё будет. Так, как никто не одобрит, так, как никто не знает, так, как «не может быть».       Так, как Егору нужно.       О чём его спрашивал Свят, Егор успел забыть. Помнил только сказанное на смешке «почему». А что ответить, когда всё идёт правильно, когда хочется обливаться потом на старом советском диване и не вспоминать ни про куртку, ни про рюкзак, ни про телефон с накопившимися пропущенными?       — Потому что.       Это всё, на что Егор был способен.