Хроники Божественной Агонии

      Тишина — это преданный узник Владений Бога Смерти. Здесь царит вечный, неподвижный сумрак, где воздух густ, как чёрное масло, и холоден, как прикосновение абсолютного нуля. Это не подземелье, не пещера — это иное измерение, бескрайняя равнина, утопающая в пепле былых миров. Одна единственная человекоподобная фигура двигается по горизонту безкрайности. Прах под ногами не хрустит, а вязнет, беззвучно поглощая каждый шаг, словно земля жадно пьёт саму память о движении.       Над всем простирается купол беззвёздного неба, бархатно-чёрный, лишённый даже намёка на свет. Лишь бледное, фосфоресцирующее марево на горизонте, похожее на свет гнилушек, обозначает присутствие чертога Смерти, который, как маяк, указывает заблудшим душам путь.       Тёмная фигура двинулась туда, переходя через старый, деревянный мост, возвышающийся над рекой, которую живой принял бы за овраг. Реки в этом мире текут не из воды, а из тишины. Широкие, ленивые и молчаливые, они катят свои потоки незримой тоски, и любой, ступивший в них, ощущает, как воспоминания о жизни медленно вымываются из души, превращаясь в ту самую серую пыль под ногами. Вместо деревьев — застывшие исполинские скелеты. Через их кости проростали ветви исполинских растений, которые, словно скрюченные пальцы, замерли в немой мольбе к небу, которого нет. Проходя мимо них, тёмная фигура остановилась, будто почуяв что-то. Но простояв несколько секунд, двинулась дальше.       Чертог Бога Смерти — не дворец, а воплощённый закон небытия. Он сложен не из камня, а из спрессованного времени умерших вселенных. Его стены абсолютно гладкие и холодные, они не отражают свет, а поглощают его. Внутри нет ни факелов, ни свечей. Светятся лишь бледные лики часовых — бездушных стражей, чьи глаза — пустые впадины, а доспехи скроены из обсидиана и ночи.       В центре чертога, на троне из спящего вулканического стекла, восседает Он. Бог, чьё лицо не хранит ни гнева, ни милосердия, лишь безграничную, утомлённую вечность. Ему не служат, Ему не молятся. Ему предстоят. Перед Ним течёт Реквием — бесконечная река душ, каждая из которых, затихая, отдаёт Ему последний свой вздох, последнюю мысль, последнюю крупицу того, что когда-то звалось «я».       Здесь нет мук и нет блаженства. Нет памяти и нет надежды. Есть лишь тихий, неумолимый процесс распада, Великое Равнодушие, что стирает шум жизни в беззвучный шёпот, а шёпот — в вечное молчание. Это не наказание. Это конец истории. Последняя глава, последняя строка, после которой не следует ничего, кроме спокойного, всеобъемлющего Ничто.       Тёмная фигура прошла к центру зала, скинула с головы капюшон и преклонила колено, склоняя голову так, что тёмные волосы упали на глаза, закрыв их. — Анастас, — обратился Бог Смерти, пронзая воздух своим тяжёлым присутствием, — ты быстро справился с заданием... Как всегда. Но появилось срочное...       Уши гостя чертогов уловили гневные нотки в голосе Бога и он поднял голову. — Исполняй, — раздалось громогласно единственное слово. Оно прозвучало не только в ушах, но и в самой глубине его сознания, холодное и тяжёлое, как глыба льда. Голос Бога Смерти. Ни приказа, ни угрозы — лишь констатация факта. Всё остальное — место, причина, жертва — всплыло в мыслях Анастаса самим собой, как готовый образ. Лорд Каэлан. Замок Вальтаар. Боль.       Анастас не ответил. Не было необходимости. Лишь слабая, почти угасшая искра в глубине его существа отозвалась на это: «Ещё один шаг. Ещё один шаг к цели».

***

      Вечер. Он был тревожным, не таким как обычно. Солнце, бледное и поспешное, тонуло в свинцовых волнах горизонта, не оставляя после себя заката. Холодный ветер с силой ударялся о стены замка Вальтаара, словно стремясь очистить камни от многолетней жестокости и страха. Но сегодня ветру будто помогало нечто иное.       Замок не строили, его высекали, подчиняя камень железной необходимости. Стены, чёрные и отполированные ветрами, вздымались к небу, словно клыки чудовища. Узкие, как бойницы, окна смотрели на подступающие долины с холодной, безразличной жестокостью. С них не лился свет, они лишь впитывали его, оставляя вокруг себя ореол пустоты.       Подступы к цитадели – это царство страха и запустения. Дорога, больше похожая на змеиную тропу, вилась среди острых скал и обрывов. Редкие, скрюченные деревья цеплялись корнями за камни, их ветви застывали в немом крике. Ни птиц, ни зверей – лишь тени, скользящие в сумерках, да молчаливая стража у ворот, чьи лица были скрыты за стальными масками.       Стражники замка ликовали, обсуждая очередную победу их короля. Вальтаар давно держал местные земли в страхе. Их правитель без каких-либо сожалений или мук совести грабил и убивал непокорный его власти свободный народ, сея смерть на своей дороге и оставляя реки наполняться кровью.       Тишину прорезал отдалённый, быстро оборвавшийся крик. Потом ещё один. И ещё. Не крики боя — не было слышно лязга стали, ни всплесков магии. Это были звуки чистого, животного ужаса, переходящего в немое оцепенение. Стражники насторожились: «Ассасины или глупая шутка?» Вряд ли кто-то мог набраться смелости и противостоять Вальтаару. Воздух стал густым и колючим, им было трудно дышать. Он пах пылью с пустырей, мокрым железом и далёким, незнакомым дымом.       Тёмная фигура шла по главному коридору, устеленному красным, будто пропитанным кровью, ковром. Высокие своды тонули во тьме, скрывающей лик гостя, и кажется, с потолка давила сама тяжесть власти. Чёрные одеяния, сшитые из самой ночи и теней, не шелестели, а словно поглощали звук вокруг. Только немногие ещё находившиеся в сознании люди могли разглядеть в фигуре человеческий облик или, вернее сказать, близкий к человеческому. Анастас был высок и неестественно строен, а его движения были плавными, словно у существа, лишь копирующего человеческую походку. Но главное — его глаза. Два угля, два потухших, превратившихся в пепел, в которых не читалось ни мысли, ни гнева, ни любопытства. Лишь пустота.       Два стражника, закованные в сталь, выступили вперёд, скрестив алебарды. Их руки дрожали. — Стой! Кто ты… — начал один, но голос его предательски сломался. Анастас не остановился. Он просто поднял левую руку, которая была лишена перчатки, в отличие от правой. И провёл пальцами по холодному металлу алебарды, касаясь тёплой плоти, держащей орудие.       Стражник не закричал. Он издал короткий, хриплый звук, будто его легкие внезапно смяли в комок. Его глаза закатились, наливаясь кровью, а из-под шлема хлынула струйка слюны. Он рухнул на каменные плиты, содрогаясь в беззвучных конвульсиях, его лицо исказила гримаса такой муки, что второй стражник, увидев это, попятился, бросил оружие и побежал, захлёбываясь собственным свистящим дыханием.       Анастас переступил через тело и обыденно вернул перчатку на руку. Он не убил того солдата. Он просто подарил ему крошечную частичку того, что вечно нёс в себе. Каплю из океана. Человеческий разум не был способен вместить её и отключался, пытаясь спастись.       Ровные и отдающиеся в стенах замка шаги предвещали конец, хоть и не говорили какой именно, храня секрет. Двери тронного зала были дубовыми, обитыми железом. Они распахнулись сами, едва гость приблизился, будто сама твердь уступала дорогу тому, что шло за пределом её понимания.       Главный тронный зал – сердце тирании. Он был огромен. Длинный кровавый ковёр, истёртый до дыр бесчисленными коленями, вёл к возвышению, на котором стоял трон. Здесь не было украшений, гобеленов или статуй. Лишь гигантское мозаичное панно на стене, изображающее карту империи, где каждый город был отмечен не звездой, а стилизованным знаком карающего меча. В центре, на высоком троне из оленьих рогов и тёмного дерева, сидел лорд Каэлан. Тот, чьё имя последние годы было синонимом страха для всей долины. Великан с бычьей шеей и пурпурным плащом сейчас съёжился, словно испуганный ребёнок. Его пальцы впились в подлокотники, костяшки побелели. Воздух в зале гудел от его немой паники.       Анастас остановился перед ним. Безмолвие затягивалось, становясь невыносимым, но явно не для гостя. — Я… Я всё отдам, — просипел Каэлан. — Золото, земли… Просто отпусти меня!       Пепельные глаза медленно скользнули по нему, будто взвешивая, оценивая. Но они не находили ничего, что могло бы зацепить внимание. — Ныне боль стала валютой, — голос Анастаса был низким, безжизненным, как скрежет камня о камень. — Пришло время заплатить по счетам.       Он снял перчатку, давая понять, что решение принято. Его рука была бледной, почти прозрачной, испещрённой тонкими серебристыми шрамами, словно морозными узорами на стекле. Он сделал шаг и коснулся пальцами лба тирана, который неосознанно вжался в трон.       Каэлан вдруг замер. Его глаза расширились до предела, в них отразилась вся вселенная боли, которую он когда-либо причинил другим. Он не закричал. Он просто обмяк в своём троне, слюна стекала по его подбородку, а в глазах застыл немой, бесконечный вопль. Его разум утонул в океане, одна капля из которого могла сломать солдата.       Дело было сделано.       Анастас медленно убрал руку, развернулся и вышел из замка тем же путём. На дороге обратно лежали тела тех, кто осмелился преградить его марш. Он ступал меж них, не глядя вниз.       Воздух снаружи был густым от боли. Она висела над всем замком — призрачная, невидимая простым глазом, но для него — осязаемая, как туман. Он остановился, вдыхая её, ощущая, как тысячи невидимых нитей страдания впиваются в него, становясь частью его сути. Анастас был губкой, впитывающей грязь этого мира. Можно было подумать, что это просто абстракция, но нет. Это скорее похоже на голодный ужин — он не получает удовольствия, но это его пища, его суть. Он закрыл глаза и мысленно зафиксировал: «Горькая боль страха, острая боль предательства и тяжёлая… гнилая боль жадности тирана.»       И тут его взгляд упал на фигуру у подножия старого вяза в замковом саду. Не солдата. Девушку в простом платье, испачканном землёй и кровью. Она прижимала руки к животу, откуда сочился тёмный, густой поток. Её плечи вздрагивали от беззвучных рыданий.       Анастас должен был бы уже уйти, но подошёл ближе. Его шаги поглощал густой, пропитанный кровью воздух. Она была совсем юной. И в ней… чувствовалось что-то иное. Не человеческое. Свечение, чуждое этому месту погибели. Полубог. Дитя одного из его «коллег». Он признал в ней это, хоть и не сразу из-за угасающего огня жизни.       Девушка услышала шаги и подняла глаза, полные слёз. В них был не только страх перед лицом смерти, но и глубокая, недетская печаль. — П-помоги… — прошептала она на грани отчаяния, и капли крови выступили на её губах.       Анастас безмолвно склонился над ней. Его тень накрыла её, но вместо ужаса лицо девушки исказило недоумение. Она смотрела в его бездонные серые глаза и, казалось, видела в них что-то, чего не видели другие.       Он медленно, почти с колеблющейся нежностью, снова коснулся лба обнажёнными пальцами, но теперь с иными намерениями. — Спи, — произнёс Анастас тихо, почти шёпотом, и это был не приказ, а… освобождение.       Его тело дрогнуло. Он не отдавал боль, как тирану Каэлану. Он забирал её. Впитывал в себя её агонию, её страх, её сожаление о не прожитой жизни. Он чувствовал, как её чистая, незаслуженная мука вливается в него, жжётся, как ледяной пламень, контрастируя с грязной болью, которую он только что собрал в замке. Вместе с этим перед его глазами всплывали воспоминания: запах леса, который она любила, лицо её отца-бога, чувство безграничной любви к жизни. Эта вспышка чего-то светлого и чужого на мгновение ошеломило его, заставило его руку дрогнуть сильнее.       Девушка выдохнула. Мускулы на её лице расслабились, слёзы высохли. В её глазах не осталось страха, лишь лёгкая усталость и удивление. Она почувствовала себя действительно сонной. Анастас впервые видел такие яркие, голубые глаза, отражающие дивный лунный свет и смотрящие на него с симпатией. — Луна сегодня особенно красива, — вдруг вырвалось у него, как поток ветра.       Уголки губ девушки расплылились в лёгкой улыбке. Но лишь на мгновение. Потом взгляд потух, а её рука безвольно упала на траву.       Анастас замер, глядя на бездыханное лицо. Глаза блуждали по такому отрешённому от мира, мёртвому взгляду. Казалось, в них промелькнула зависть. Он медленно убрал руку, выждал несколько секунд, убеждаясь, что её дух унёс ветер, а затем аккуратно закрыл ей веки.       Гость Вальтаара поднялся и уже собирался уйти, когда заметил нечто. Из-под её тела, из окровавленной травы, один за другим стали пробиваться крошечные, нежные ростки. Они тянулись к луне, распускаясь в маленькие белые цветы с жемчужным свечением. Они окружили её, словно сама жизнь оплакивала свою потерю. «Дочь Бога Жизни мертва», — признал его силу, содержащуюся в бутонах, Анастас.       Его работа здесь была закончена. Он ступил в тень, и тьма приняла его, не оставив и следа. Лишь тишина, разбитые судьбы и аромат белых цветов, растущих на месте, где закончилась одна боль и продолжилась вечная другая.       Спустя несколько мгновений, в этой звенящей тишине, послышался слабый скрежет. Приоткрылась дверь потерны — потайного хода для слуг, скрытая в грубой каменной кладке стены. Из щели показалось бледное, обезображенное страхом лицо. Это был Хаггар, младший сторож врат. Тот самый, что бросил алебарду и побежал, когда его напарник рухнул замертво от одного прикосновения Тёмного Гостя.       Он выполз наружу, дрожа всем телом. Воздух, который он вдыхал, был всё ещё густым и колючим, но теперь в нём витал иной, сладковатый и неприятный запах — запах сгоревших нервов и пустых тел.       Его взгляд скользнул по тёмному фасаду замка. Ни огня, ни шума. Только крик ветра в бойницах, который теперь звучал как похоронный плач.       «Надо бежать. Сейчас же», — стучало в висках.       Но что-то заставило его сделать шаг не к воротам, а внутрь, в тронный зал. Как загипнотизированный, Хаггар побрёл по кровавому ковру, переступая через неподвижные тела стражников. Они не были мертвы в привычном смысле. Их груди медленно вздымались, но глаза... Глаза были открыты и полны бездны. В них не осталось ни мысли, ни души, лишь отражение того кошмара, который они увидели в последнее мгновение. Это вынуждало сердце Хаггара биться чаще в немом, животном страхе, рождённым в столкновении с непознаваемым.       И вот он увидел Его. Лорда Каэлана.       Великан, перед которым трепетал весь край, сидел в своем троне, съёжившись, словно ребёнок. Его могучие руки беспомощно лежали на коленях, а по пурпурному плащу стекала струйка слюны. Но самое ужасное — его лицо. Застывшая маска невыразимого ужаса. Рот был полуоткрыт, а в широких, остекленевших зрачках плясали отражения адских мук, которые он испытывал снова и снова, запертый в темнице собственного разума.       Хаггар почувствовал, как подкашиваются ноги. Он рухнул на колени, его вырвало прямо на каменные плиты. Это был не конец битвы. Это было нечто худшее. Это был конец всего. Будто нечто неподвластное человеческому пониманию обрушилось на Вальтаар в сокрушительной мести.       Собрав последние силы, он выполз из замка, спотыкаясь и падая. Он бежал, не разбирая дороги, в сторону покинутой деревни у подножия холма. Он должен был предупредить... кого? Мир? Но что он скажет?       Добравшись до заброшенной хижины, он свалился замертво в углу, судорожно хватая ртом воздух. Перед его глазами стояли пустые глаза напарника, застывшая маска на лице лорда... и образ высокого силуэта в чёрном, чьё прикосновение было страшнее любой раны.       И тогда он понял. Они думали, что служат Власти. Силе. Страху. Но сегодня к ним в гости зашла сама Боль. И она потребовала свою дань.       А где-то в высоких залах, не доступных ничьему взгляду, Бог Смерти, должно быть, ощутил лёгкое, едва заметное удовлетворение. Счёт был оплачен. И его молчаливый слуга уже готовился к следующему заданию.