Прости меня, отец

Он подорвался с кровати на рассвете, хватаясь за бешено стучащее сердце и болезненно вздыхая. Стоило упомянуть заранее о том, что размеренная духовная жизнь юного монаха с недавних пор окрасилась мраком: похотливый недуг преследовал его уже несколько ночей подряд, глумливо изучая и странно улыбаясь. Как самый настоящий демон. Владиславу было страшно говорить об этом игумену, ибо боялся он общественного порицания: с каких это пор к самому молодому монаху монастыря вдруг во снах стал являться демон? Вдруг на самом деле это и есть вина молодого монаха?.. Влад восстановил дыхание и взглянул на спокойное встающее из-за горизонта солнце. Его первые робкие лучи проникали в келью через маленькое окошко, освещая деревянный крест на стене. Сложно представить, что в этой священной обители всего пару часов назад таился демон. Мотнув головой и перекрестившись от такой постыдной мысли, Влад хотел было спуститься с кровати. Но, о ужас! Поднялось не только солнце… Из-под лёгкого одеяла выпирал странный влажный бугорок в области паха. Юноша приподнял лёгкую ткань и с ужасом увидел странную жидкость на одеяле. Он сглотнул и покраснел, испугавшись не на шутку. Его подозрения о том, что демон-искуситель появился во снах из-за его сокрытых желаний стали подтверждаться. Перекрестившись вновь, юноша тут же припал на колени перед красным углом, одёрнув как можно ниже свой подрясник, сокрыв белёсое пятно на нём и искренне занявшись утренним правилом. Маленький луч освещал его покорно сведённые вместе ступни, словно щекоча его миниатюрные слегка шершавые пяточки. Опухшее лицо со сна придавало ему своё обаяние: стоило солнцу проснуться, как юный чистый малосхимник уже молился перед иконами в одном лишь подряснике. Умиротворение и покой. Как вдруг в комнате раздался грохот, когда Владислав, прикрыв глаза, смиренно читал «Отче наш». Испуганно вздрогнув, он поднял взгляд на красный угол. С него упала икона, и это не предвещало ничего хорошего. – Дурной знак!.. – сглотнул и перекрестился юноша, поднимаясь с колен и бережно возвращая изображение Святого обратно на полку. С этого самого момента день словно сразу обещал быть испорченным. Утро выдалось беспокойным: как бы бедный монах не пытался гнать от себя прочь образ преследующего его демона, тот всё равно оставался в сознании. Даже на завтраке кусок не лез в горло – смесь отвращения и страха горчили во рту, оставляя неприятное послевкусие. – Что с тобой, брат? – спросил один из послушников, внимательно глядя на юношу в чёрной рясе с белыми символами. Трапезная была местом самых интересных встреч: в ней близко могли общаться инок и игумен, трудник и священник, послушник и схимник. В ней чудесным образом переплетались пища и духовенство, создавая особую атмосферу братства между монахами, невзирая на сан. – Со мной всё хорошо, благодаря воле Божьей! – устало улыбнулся Владислав собеседнику, пережёвывая злаковую пресную кашу. Послушник был старше его на лет семь: у него была густая рыжая борода и выразительные зелёные глаза. Инок поправил свой параман, покоившийся за спиной на плечах, чтобы чем-нибудь занять руки. Глаза бегали из стороны в сторону, пытаясь сосредоточиться на чём-то одном. Ситуация стала очень неловкой… – Похоже, этой ночью ты плохо спал. – заметил мужчина, продолжая пытливо изучать юнца перед собой. – Неужели засиделся за молитвой? Владислав лишь тихо хохотнул, отмахиваясь и украдкой потирая уставшие веки. Его глаза стали мягче, наполняясь обычным характерным смирением и особой, присущей лишь ему печалью. – Что ты!.. – прочистил он горло, отводя взгляд в сторону и укладывая успокоившиеся руки с побелевшими костяшками на стол. – Просто… Мерещится ночами всякое… Перед глазами вновь встал образ обнажённого по пояс длинноволосого совратителя, облизывающего губы длинным языком. Влад сглотнул, дёрнув головой и возвращаясь к еде. – Ох, раз мерещится… – задумчиво произнёс послушник, почёсывая свою рыжую бороду и хохоча своей собственной остроумности. – Стоит перекреститься! – Руки устанут креститься!.. – тихо пробубнил монах себе под нос, лениво работая челюстями и глотая постную кашу. Однако слова собеседника посеяли в нём плотную идею – сознаться игумену в своих сновидениях казалось чем-то постыдным, но другого выбора не было, ибо утаивание правды тоже является грехом. Собравшись с мыслями, Владислав выдохнул и принял волевое решение – поговорить с настоятелем монастыря во чтобы ты ни стало. И как назло, день протекал чертовски медленно. Стоило юному малосхимнику взяться за работу, как всё валилось из рук, а рассудок туманился. Словно кто-то пытался его отвлечь, словно кто-то пытался с ним связаться… – Отец!.. Отец Владислав!.. – шёпотом позвал духовник, в очередной раз зазевавшегося юношу в рясе с параманом. Влад вздрогнул, опомнившись и тут же поднеся чашу с освещённым елеем священнику. Он был готов сгореть со стыда из-за своей невнимательности сегодня. Тот лишь неодобрительно нахмурил брови, приняв сосуд и размазывая жидкость по различным частям тела больного. Рядом с кроватью плакали его дочь и жена, качая головой и шепча молитвы. Инок смерил их заинтересованным взглядом: эти люди слепо доверились двум служителям монастыря на окраине деревушки. В очередной раз юноша убеждался в силе веры и религии, и эти умозаключения заставляли его жить. Он чувствовал себя нужным, честным и правильным – неким кудесником, способным помочь в трудную минуту такому же простому смертному, как и он сам. Он был верным Божьим рабом, и был счастлив быть им. В такие моменты любая задняя мысль исчезала, оставляя после себя лишь пепел, испаряющийся где-то внутри живо бьющегося сердца. Даже навязчивый образ демона исчез из мыслей, освобождая место просветлённому сознанию. Елеосвящение было окончено верно и грамотно – две плачущие бабы пожертвовали монастырю какие-то гроши, но от самого чистого сердца. Мужчины в рясах поклонились в пояс, после чего отправились обратно в священную обитель. Смеркалось. Ненастное утро сменилось просветлённым тёплым вечером. Пахло летом: кошенная трава, цветущий луг и душный запах песка в колеях. Чёрные рясы волочились по земле. – Будет гроза!.. – раздосадовано заметил священник, поглядывая на сгущающиеся тучи. Между двумя монахами завязалась непринуждённая беседа. Духовник всегда был на стороне Владислава, помог избрать ему новое имя при постриге и по сей день относился к нему с добром и отцовской нежностью, которой юноше так не хватало в монастыре. Малосхимник восхищался им, всегда признавая авторитет своего наставника и невзирая на совершенно разные саны. – Владислав, – вдруг начал священник, смиренно неся Библию и крест в руках. – тебе следует быть внимательнее на важных обрядах, особенно на таинствах! Духовник никогда не злился на юного послушного монаха, но частенько делал ему замечания. Не с обиды или зла, а с целью воспитать в молодом организме правильное представление о вере. Инок покорно кивнул головой, слегка краснея и чувствуя неподъёмный груз вины за свою невнимательность. Неужели это было так заметно?.. Он смотрел в землю на то, как песок рассыпается под их шагами и пачкает подол рясы. Мужчина вдруг остановился, внимательно посмотрев на юношу, волочащего ногами. – Сын мой, да ты омрачён тяжёлой думой… – выдохнул он, качая головой. Влад затормозил, поднимая напуганные, слегка дикие глаза. Он сжал в руках наполовину опустошённую чашу и молитвенник, сглотнув большой гортанный ком. – Побойся Бога!.. Какая у меня может быть тяжёлая дума?! – спустя короткую паузу произнёс он, нервно посмеявшись и вновь уводя взгляд в землю. Духовник лишь нахмурился, внимательнее изучая юнца. Его глаза прищурились в заинтересованности и печали: он искренне хотел помочь молодому монаху избежать душевных терзаний. – Не стоит таить того, что ты чувствуешь, Владислав. – произнёс он наконец, глядя на помрачневшего и смутившегося юношу. – Утаивание правды ведь тоже является грехом. Малосхимник смиренно кивнул, поправляя клобук и скрывая своё лицо. Его щёки начали пылать, а перед взором вновь предстал высокий образ похотливого демона. Он закрыл глаза, ещё крепче сжимая книгу и сосуд в своих вспотевших ладонях, пытаясь решиться на правду. Говорить или нет, говорить или нет, говорить или… Духовник лишь покачал головой, глядя на зажавшегося ребёнка. Он не хотел давить на юный организм, решив, что тот сам должен решить: сознаваться в чём-либо или нет. Беда лишь в том, что некогда послушный и честный Владислав вдруг стал иметь тайны... Разворачиваясь и собираясь продолжить путь до монастыря с тяжёлым многообещающим вздохом, священник вдруг услышал тихий всхлип. – Если утаивание правды является грехом, – юноша шмыгнул носом, быстро смахивая слезу с уголков глаз. – у меня есть серьёзный разговор!