Нил Абрам Джостен

Скользкие Дороги Правды (Новое измерение чувств) Эмми, с явным удивлением, но и с едва уловимой ноткой вызова в глазах, жестом пригласил Кенго войти. Он отступил в сторону, пропуская его в дом, и закрыл за ним дверь с тихим, но окончательным щелчком. Оказавшись внутри, Кенго с явным любопытством окинул взглядом просторный холл. И первое, что бросилось ему в глаза – это безупречная, строгая эстетика, выполненная в черно-белой гамме. Этот минимализм, сочетающийся с роскошью, был характерен для человека, который ценил порядок, элегантность и, возможно, хотел создать для себя островок спокойствия от бурь внешнего мира. Стены были отделаны гладкими, матовыми панелями глубокого черного цвета, контрастирующими с широкими полосами глянцевого белого. Пол выложен крупными, зеркальными плитами черно-белого мрамора, которые отражали приглушенный свет, создавая ощущение бесконечного пространства. В центре холла располагался массивный, но изящный белый диван с четкими, геометрическими линиями, на котором лежали черные бархатные подушки. Напротив него – черный, низкий журнальный столик из полированного металла и стекла, на котором стояла единственная, но очень крупная ваза с белыми лилиями, их нежный аромат едва уловимо витал в воздухе. Слева от входа была винтовая лестница, ступени которой были выполнены из темного дерева, а перила – из матового черного металла, уходящего вверх, как будто в бесконечность. Справа – широкий дверной проем, ведущий, вероятно, в гостиную, откуда доносился тихий, приглушенный звук какой-то спокойной музыки. Освещение было стратегически продуманным: точечные светильники, мягко подсвечивающие детали интерьера, и скрытая подсветка, создающая ощущение глубины. Кенго, привыкший к более традиционной, возможно, даже помпезной роскоши, почувствовал что-то новое. Этот стиль Эмми был личным, выверенным. Он говорил о человеке, который ценит не столько показное богатство, сколько внутреннюю гармонию и утонченность. Это вызывало в Кенго новые, смешанные чувства. *«Он сам как этот холл. Строгий, элегантный, скрывающий под этой безупречной внешностью нечто более глубокое, возможно, скрытые страхи или, наоборот, какую-то невероятную силу. Этот минимализм… он не пустой. Он наполнен смыслом. Как и Эмми. Что же он прячет за этой безупречностью? И как мне, человеку, который сам любит контроль и порядок, подойти к нему, когда внутри меня самого такой хаос?»* Он взглянул на Эмми, который стоял у входа, наблюдая за его реакцией. В глазах Эмми читалась смесь любопытства и, возможно, некоторой настороженности. — Проходи, пожалуйста, — произнес Эмми, его голос был спокойным, но в нем чувствовалась скрытая сила. — Я не ожидал гостей. Особенно тебя. Кенго сделал шаг вперед, его взгляд невольно задержался на лице Эмми. В этот момент, в этой тишине, в этом холодном, но изысканном пространстве, Кенго чувствовал, как грань между отцовской заботой и чем-то совершенно иным становится все более размытой.

***

Эмми, с едва заметной улыбкой, подошел к бару, который был искусно встроен в стену, являясь продолжением общей черно-белой симфонии холла. Барная стойка была выполнена из массивного, полированного черного мрамора, ее гладкая поверхность казалась бесконечно глубокой. За стойкой располагались высокие, минималистичные барные стулья с белыми кожаными сиденьями и черными металлическими ножками. Он протянул руку к рядам бутылок, словно выбирая идеальный напиток для столь необычного гостя. Взору Кенго предстал целый мир выдержанных вкусов, каждый в своей элегантной бутылке: The Macallan 18 Year Old Sherry Oak: Бутылка в фирменном хрустале, демонстрирующая насыщенный янтарный цвет. Этот скотч, выдержанный в бочках из-под хереса, славился своими фруктовыми, пряными и древесными нотами, обещая глубину и сложность. Glenfiddich 21 Year Old Gran Reserva: Изящная бутылка с золотистой этикеткой, содержащая односолодовый виски, выдержанный в течение 21 года, с нотками сухофруктов, цукатов и легким оттенком дыма. Johnnie Walker Blue Label: Классическая, узнаваемая бутылка. Этот купажированный виски считался вершиной мастерства, обладая богатым, насыщенным вкусом с оттенками меда, орехов и пряностей. Chivas Regal 25 Year Old: Тяжелая, объемная бутылка, подчеркивающая солидность и редкость этого 25-летнего купажа, известного своими мягкими, фруктовыми и цветочными ароматами. Single Malt Yamazaki 18 Year Old: Японский виски, отличающийся особой утонченностью и сложностью вкуса. Бутылка с лаконичным, почти минималистичным дизайном, скрывала в себе сложный букет с нотами сухофруктов, шоколада и легкой дымности. Lagavulin 16 Year Old: Для ценителей более выраженных, торфяных и дымных нот, в темной, почти угольной бутылке. Этот виски обладал мощным характером, с оттенками йода, водорослей и копченого дерева. Эмми, стоя за стойкой, повернулся к Кенго. На его лице появилась легкая, едва заметная улыбка, которая, казалось, пыталась смягчить напряженность момента. — Ты не пьешь чай, значит, — произнес он, его взгляд скользнул по рядам бутылок, словно он выбирал идеальный напиток. — Я тебя понял. Тогда, может быть, чего-то покрепче? Мы оба, как мне кажется, нуждаемся в чем-то, что поможет нам начать этот… серьезный разговор. Он аккуратно достал два элегантных, низких бокала для виски, их стенки были тонко выдуты, а дно – утолщено, идеально подходящее для подачи напитков с добавлением льда или просто в чистом виде. — Вы какой виски предпочитаете? — спросил он, его взгляд остановился на Кенго, ожидая ответа. — Что-то более классическое, вроде Macallan, или, может быть, вы цените японскую утонченность Yamazaki? Или же предпочитаете что-то с более выраженным характером, вроде Lagavulin? — Мне тоже, что будешь и ты. Я тебе полностью доверяю, — ответил Кенго, слегка улыбнувшись. Эта фраза, полная доверия, прозвучала как признание не только в выборе напитка, но и в чем-то гораздо более глубоком. Он положил локти на колени, сцепив пальцы в замок, создавая уверенную, но одновременно и напряженную позу. — Хорошо, тогда… потом не жалуйтесь, у меня ужасный вкус, — ответил Эмми, его улыбка стала более явной, адресованной напрямую Кенго. В этой улыбке читалось легкое поддразнивание, но и нечто большее – искренняя симпатия. Он потянулся за бутылкой The Macallan 18 Year Old Sherry Oak, его движения были плавными и отточенными. Наполнив наполовину два элегантных стакана этим изысканным напитком, он выдвинул выдвижной ящик с кубиками льда и аккуратно насыпал в каждый бокал по несколько кубиков. Кенго, наблюдая за каждым движением Эмми с легкой, неподдельной улыбкой, усмехнулся: — Вообще-то, сначала кладут лед, — произнес он, его взгляд встретился с взглядом Эмми, в котором читалась лукавая игра. Эмми слегка приподнял бровь, его улыбка стала еще шире. — Правда? А я и не знал, — ответил Эмми, подходя к Кенго и протягивая ему стакан. Их пальцы на мгновение соприкоснулись, когда Кенго принимал напиток. Это был короткий, но значимый момент. В этом случайном прикосновении, в этом легком обмене репликами, чувствовалась нарастающая близость, которая начинала пробиваться сквозь броню их официального знакомства. Кенго взял стакан, вдыхая аромат виски. Янтарная жидкость, освещенная приглушенным светом, казалась драгоценной. Он сделал небольшой глоток, его взгляд не отрывался от Эмми, словно пытаясь прочитать его мысли, его истинные намерения. — Ну как? — спросил Эмми, тоже делая глоток, его взгляд стал более серьезным. — Ужасный вкус, я предупреждал. — Вполне… достойно, — ответил Кенго, его голос был чуть ниже обычного. — Ты знаешь, что я здесь не для того, чтобы обсуждать твой вкус в виски. Эмми кивнул, его улыбка снова сменилась легкой задумчивостью. Он вернулся за барную стойку, но не сел, просто положил руку на ее прохладную поверхность, готовый к тому, что должно было последовать. — Я тебя внимательно слушаю, — ответил Эмми, его более серьезный вид теперь сочетался с тревогой, читавшейся в глазах. Он смотрел на Кенго, ожидая. *«Что он хочет сказать? Почему он так смотрит? Он выглядит таким… мрачным. Это связано с Максом? Или он пришел с какой-то проблемой, которая касается его самого, а не меня? Я надеюсь, что это не что-то серьезное, потому что сейчас, когда Рафаэль так нуждается в моем внимании, я не готов к другим проблемам.»* Кенго на мгновение задумался, делая очередной глоток виски. Воздух между ними словно сгустился от неловкости и предчувствия. *«Боже, это худшее, что мне когда-либо приходилось делать. Видеть его таким. Он заботится о моем внуке. Он любит его, как своего. И сейчас мне придется разрушить этот мир. Но я не могу иначе. Рафаэль – мой внук. Моя кровь. И я должен его вернуть. Но как объяснить это Эмми? Как объяснить, что я пришел, чтобы забрать у него ребенка, которого он так любит, и при этом… при этом чувствую к нему нечто большее, чем просто симпатию к отцу своего внука? Это какой-то кошмар.»* — Так… о чем вы хотели со мной поговорить? — вновь спросил Эмми, его голос звучал чуть глубже. Взяв свой стакан, он подошел к дивану, где сидел Кенго, и сел напротив, держа напиток в руках. Кенго смотрел на Эмми, его сердце сжималось от боли, но он знал, что должен сделать то, за чем пришел. — Понимаешь, Эмми, я не буду ходить вокруг да около. Не такой я человек, — произнес Кенго, его голос был твердым, но в нем слышалась скрытая печаль. *"Не такой я человек… Почему он говорит так, будто собирается сказать что-то ужасное? Что-то, что коснется меня лично? Может, это связано с Рафаэлем?"* Эмми, сделав еще один глоток крепкого напитка, кивнул в знак согласия, облизав губы. Это простое движение, казалось, пронзило Кенго, заставив его внутренности сжаться. *«Его губы… Его взгляд… Даже сейчас, когда он говорит о чем-то важном, я чувствую к нему… странное притяжение. Это неправильно. Я не должен так думать. Он… он отец моего внука. И я пришел, чтобы поговорить с ним. Но почему тогда мое сердце так бешено колотится? И почему я чувствую, что сейчас моя жизнь вот-вот перевернется?»* Отпив еще один глоток, он собрался с духом и продолжил: — Я не хочу никому причинять боль. Но… — Что «но»? Говорите, — перебил его Эмми, делая еще глоток. — Выслушай, не перебивая, хорошо? — попросил Кенго, осушив свой стакан виски до дна и поставив его на столик. Он не стал дожидаться ответа. — Я узнал по своим связям, а у меня их более чем достаточно, сам знаешь. Эмми лишь кивнул в ответ, его взгляд был прикован к лицу Кенго. — Узнал, что Рафаэль – это не твой ребенок, Эмми. *«Что?!»* Эта мысль ударила его, словно молния. *«Не мой ребенок? Как это? Это же бред! Рафаэль – мой сын! Я его воспитывал, я его любил, я знаю, что он мой! Это какая-то чудовищная ошибка! Или… кто-то пытается меня разыграть? Кто и зачем? Макс? Даниэль?»* От этой новости глаза Эмми словно потемнели, но он сумел сохранить внешнее спокойствие, хотя внутри него бушевала буря. Осушив бокал до дна, он встал, наполнил оба стакана и вернулся обратно, садясь напротив Кенго. — А чей? — спросил Эмми, его голос дрожал, но он отчаянно пытался сохранять самообладание. — Это ребенок Макса и Даниэля. *«Макс… Даниэль… Это Даниэль, с которым я сейчас общаюсь? Этот… мой друг? Это какая-то шутка? Нелепая, жестокая шутка! Я не могу в это поверить! Рафаэль – мой сын! Я знаю это!»* — Вот как? И есть доказательства? — спросил парень, поднося стакан к губам и делая еще один глоток крепкого напитка, пытаясь заглушить подступающую панику. Кенго. Он взял папку, лежавшую рядом, и, достав документы, протянул их Эмми. *«Документы… Тест ДНК… Что это? Может, подделка? Может, Кенго пытается что-то выдать за правду? Но почему он так спокоен? Как он мог принести такие документы? Это слишком…»* Дрожащими руками Эмми принял документы. Это был тест ДНК. — Нет… я не верю… не верю… не верю… — голос Эмми срывался. Он бросил документы на стол и залпом осушил оставшийся виски. Эта горечь, должно быть, казалась ему ничтожной по сравнению с той, которая пронзила его душу. *«Нет! Нет! Нет! Я не могу в это поверить! Это ошибка. Обязательно ошибка. Как они могли это подделать? Кто это сделал? Зачем? Чтобы отобрать у меня моего сына? Моего малыша? Я не отдам его! Никогда!»* — Я вам не верю… Вы… вы обманываете меня… — Из глаз Эмми полились слезы, горькие и безутешные. *«Обманывает… Кто кого обманывает? Кенго? Или я сам себя обманывал все эти годы? Этот тест… он не может быть правдой. Рафаэль – мой сын. Моя плоть и кровь. Но… откуда тогда эти слезы? Откуда эта паника? Почему я чувствую, как мой мир рушится?»* — И что теперь? — сквозь слезы спросил Эмми, его заплаканные глаза поднялись на Кенго. — Вы его заберете у меня? *«Заберете… Они хотят забрать его? Моего ребенка? Это мой сын! Я его вырастил! Я люблю его! Как они могут это сделать? Как я могу позволить им это сделать?»* — У меня нет другого выбора, — спокойно ответил Кенго, хотя в его голосе звучала глубокая боль. — Ребенок должен быть с родителями. *«Родителями… Но я же его родитель! Я тот, кто его растил! Те, другие… Макс и Даниэль… Это же биологические родители. Значит, они имеют на него больше прав, чем я? Это справедливо? Мне просто сказали, что это мой ребенок… Я им поверил… И теперь…»* — А я?.. Я тогда кто?.. — спросил Эмми срывающимся голосом. Кенго не мог выносить этих слез. Он встал, подошел к Эмми, который сидел, опустив голову, и сел рядом. Он осторожно положил голову на плечо парня, а другой поглаживал его по спине. *«Он плачет. Он такой несчастный. И я понимаю его боль. Я сам чувствую себя так, будто у меня вырвали сердце. Но я должен держаться. Я должен быть сильным. ради сына. И ради него… Эмми… Он так страдает. И… я чувствую к нему… что-то. Нечто, что меня пугает. Что-то, что я не могу объяснить. Этоти обьятия… я пришел сам. Как попытка утешить. Как проявление… чего-то большего.»* — Тише, малыш, тише, — шептал Кенго, пытаясь успокоить его. Немного успокоившись, Эмми отстранился. Кенго встал, взял стаканы и направился к бару. *«Мне нужно дать ему время. Время осознать. Время прийти в себя. Я не могу давить на него сейчас. Но мне нужно быть рядом. Мне нужно… поддержать его. Даже если я забираю у него ребенка. Возможно, именно это нужно мне самому. Возможно, именно в этом я смогу найти какое-то утешение. Или, наоборот, еще больше запутаться.»* Он вернулся с вновь наполненными стаканами и протянул один Эмми. Эмми молча осушил бокал до дна, поставил его на столик. Кенго проделал то же самое. *«Мне нужно просто выпить. Забыться. Может быть, в алкоголе я найду ответ. Или хотя бы смогу на мгновение перестать чувствовать эту ужасную боль. Боль потери. Боль предательства. Боль… необъяснимой привязанности, которая сейчас кажется единственным, что осталось в этом хаосе.»* Кенго вновь осторожно прижал парня к себе. Эмми не отпрянул, а лишь еще больше прижался к мужчине. *«Он не отстраняется. Он ищет поддержки. Может быть, он чувствует то же, что и я? Может, эти обьятия… это нечто большее, чем просто утешение? Может, это признание того, что между нами есть что-то настоящее? Что-то, что сильнее всех этих трагедий, всех этих лживых связей, всех этих отцовских обязанностей? Да… именно это. Я больше не могу бороться с собой. Я не могу лгать ни ему, ни себе.»* Поглаживая Эмми по голове, Кенго неожиданно прильнул к губам парня в долгом и страстном поцелуе. *«Что это? Что происходит? Он целует меня… Почему? Я же… Я просто друг Макса. И теперь я забираю у Эмми ребенка. Это… неправильно. Это ужасно. Но… этот