Язык власти

«Язык должен быть не скальпелем правды, а щитом от нее. Искусство политики — в правильном выборе оружия»

Офис министра экономики Ауринии напоминал скорее высокотехнологичный банковский центр — безупречная гладкость лакированных поверхностей, приглушённые блики мониторов на стенах, жёсткий контроль микроклимата для удаления любых посторонних запахов. Здесь не чувствовалось ни запаха денег, ни признаков власти. Здесь господствовала абсолютная эффективность. Элайза Стоун находилась перед солидным столом министра, её поза была одновременно непринуждённой и собранной, подобно фехтовальщику в боевой готовности. Её костюм — тёмно-серый, без каких-либо излишеств — был её деловой униформой, её рабочей бронёй. Министр Артур Локвуд не обращал на неё внимания. Его взгляд был сосредоточен на планшете, где был открыт доклад Алисы Вейн. Он пролистывал страницы, и каждое его прикосновение к сенсорному экрану казалось, издавало еле слышный звук. — Эта ерунда, — его голос был ровным, без выражения, подобно сводке погоды, — генерирует трафик. «Когерентность». Ироническое название. Её необходимо нейтрализовать, а не опровергнуть. Он наконец посмотрел на Элайзу. Его взгляд был лишён эмоций. Его глаза были словно сканеры, собирающие информацию. — Не вижу проблемы, — ответила Элайза. Её голос был спокойным, низким, идеально гармонирующим с обстановкой — не слишком громким, но и не нарушающим царящую тишину. — Статистические отклонения в расчётах. Стандартная ситуация для любого масштабного инфраструктурного проекта. — Не пытайтесь меня обмануть, Элайза. Я оплачиваю ваши профессиональные навыки, а не тривиальности. Они видят цифры. Сделайте так, чтобы они увидели контекст. Привлекательный контекст. Элайза кивнула, её разум уже анализировал информацию, отбрасывая факты и выстраивая повествование. Она повернулась к большому экрану, встроенному в стену, её пальцы быстро коснулись клавиатуры планшета. На экране появились основные тезисы отчёта Вейн: «завышение расходов», «схемы субподрядов», «утечка капитала». — Хорошо, — сказала она, и в её голосе прозвучали нотки, которые можно было принять за лёгкую усталость, но на самом деле это была концентрация профессионала. — Тогда мы сменим фокус с финансовых вопросов на вопросы выживания. Один за другим тезисы на экране начали меняться. «Завышение стоимости» трансформировалось в «Инвестиции в технологическую независимость Ауринии». — Акцент переносится с цены на значимость, — пояснила она, её голос стал тише, но увереннее. — Мы инвестируем не просто в строительные материалы. Мы инвестируем в расширение компетенций. Создаём новые рабочие места. Развиваем отечественных производителей. «Схемы субподрядчиков» теперь звучали как «Формирование гибкой сети малого и среднего бизнеса для обеспечения устойчивости проекта». — Монолитность — это фактор риска. Диверсификация поставщиков — это стратегическая стабильность. Мы не создаём посредников. Мы создаём развитую экосистему. И, наконец, самый острый момент — «утечка капитала» — был представлен как «Временные финансовые операции в условиях нестабильной глобальной обстановки, направленные на защиту валютных рисков и сохранение активов Ауринии». Она закончила. На экране теперь отражался не разбор коррупционной схемы, а торжество стратегического планирования и защиты экономических интересов государства. Здесь не было лжи. Было лишь изменение угла зрения. Правда, увиденная сквозь призму государственных интересов. Локвуд несколько секунд молча смотрел на экран. Уголок его губы слегка дёрнулся — высшая степень одобрения. — Приемлемо, — сказал он. — Оформите это в виде тезисов для моего выступления на совете по национальному развитию. И подготовьте пресс-релиз. Чтобы у всех была уверенность в нашей… прозрачности. — Конечно, — Элайза выключила экран. Её задача была выполнена. «Когерентность» была выявлена, и она разработала идеальное средство — повествование, которое не боролось с проблемой, а представляло её как признак здоровой нации. Выйдя из кабинета, она направилась к своему лифту. Только когда двери закрылись, её плечи слегка опустились. Она взглянула на своё отражение. Не было ни гордости, ни стыда. Лишь холодная отрешённость мастера, безупречно выполнившего задачу. Она была архитектором фасада и сегодня ей пришлось скрыть ещё один дефект, сквозь который проглядывала нелицеприятная реальность. Её персональный кабинет представлял собой полную противоположность министерскому: небольшое пространство без окон, утопающее в искусственном полумраке, нарушаемом лишь ледяным светом трёх мониторов. Помпезность была здесь исключена. Это была мастерская, где создавалось оружие массового внушения. Элайза откинулась на спинку кресла, позволив себе на несколько секунд закрыть глаза. В сознании застыли цифровые данные из отчета Вейн. Они были безупречны. Непоколебимая логика, выверенная до последнего знака препинания. На краткий миг она представила себе, каково это — создавать подобные тексты. Не приукрашивать, не смягчать, а обнажать правду. Представлять миру неприкрытый, неудобный факт. Стоун резко открыла глаза. Эта мысль была столь же опасной, как открытый люк на подводной лодке. Её следовало немедленно заблокировать. На центральном мониторе был открыт черновик экономического анализа на предстоящий квартал. Необработанные данные департамента статистики рисовали мрачную перспективу: «снижение ВВП на 0.8%», «стагнация потребительского интереса», «увеличение инфляции до 7.2%». Элайза взяла свой «цифровой инструмент» — курсор. Её пальцы машинально заскользили по клавиатуре. «Снижение ВВП» → «Корректировка темпов роста в направлении планируемой консолидации». Слово «корректировка» создавало впечатление намеренного действия, а не неудачи. «Планируемая консолидация» подразумевала глубокую стратегию. «Отсутствие роста спроса» → «Стабилизация потребительской активности в условиях адаптации к новым экономическим условиям». «Стагнация» — это упадок. «Стабилизация» — это равновесие. «Адаптация» — предвидение общества. «Увеличение инфляции» → «Незначительное повышение индекса потребительских цен, обусловленное переходом на новые каналы снабжения». «Незначительное повышение» вместо «увеличения». Виновник определён — прогрессивный «переход на новые каналы», элемент политики импортозамещения. Она работала быстро, механически. Это был не творческий процесс, а отточенный навык. Алхимия, превращающая свинец плохих новостей в золото официального заявления. Каждый эвфемизм был заплатой, скрывающей изъян на фасаде. «Техническая рецессия» превращалась в «период наращивания потенциала». «Отток капитала» — в «диверсификацию международных активов». Внутренний скептицизм был её постоянным спутником, фоновым ритмом сознания. Элайза думала не о людях, которые прочтут это, а о системе, которой необходим этот питательный бульон из полуправды. «Им нужен «осторожный оптимизм»?» — мысленно усмехнулась она. — «Что ж, они его получат. Оптимизм, искусно приукрашенный статистическими уловками». Она набрала последнее предложение, финальный аккорд в этой симфонии лжи: «В целом, экономика Ауринии демонстрирует значительную стабильность и закладывает надёжную основу для будущего качественного развития». Основа из чего? Из песка её собственных слов? Это её больше не беспокоило. Она сохранила файл под названием «Прогноз_Квартал_4_Одобрено.docx». Работа была выполнена. Фасад обновлён. Безрадостная действительность вновь облачена в строгий, презентабельный костюм. И в тишине кабинета Элайза Стоун чувствовала не гордость, а лишь тяжёлую, привычную усталость ремесленника, который слишком хорошо знает, что он лишь штукатур, скрывающий изъяны на стенах, которым однажды суждено рухнуть. Прежде чем покинуть рабочий интерфейс, её пальцы, следуя старой, почти угасшей привычке, ввели в строку поиска слово: «Когерентность». Блог открылся. Минималистичный дизайн, отсутствие рекламных материалов, только текст и строгие инфографики. Автор указан: Алиса Вейн. Элайза намеревалась просмотреть ресурс бегло, исключительно из профессионального интереса — оценить конкурента, изучить её стиль. Однако её внимание привлёк заголовок последней публикации: «Экономика забвения: почему Ауриния расплачивается за собственное уничтожение». «Чрезмерно драматично», — пронеслось в голове, отточенной годами создания официальных документов. Но Стоун приступила к чтению. И не смогла прерваться. Это не был бесстрастный отчёт. Это был анализ, досконально выверенный, но увиденный сквозь призму страстного, хладнокровного интеллекта. Каждое предложение звучало как удар скальпеля — точный, беспощадный, обнажающий суть проблемы. Вейн не ограничивалась простым перечислением цифр; она объединяла их в единую, неопровержимую логическую цепочку. Она брала те самые эвфемизмы, которыми Элайза совсем недавно оперировала, — «технологический суверенитет», «гибкость поставщиков» — и анализировала, демонстрируя их порочную сущность. И стиль изложения… Он был острым, как щёлочь. В нём не было ни малейшего стремления понравиться, ни капли оправданий. Только факты, представленные в форме обвинительного заключения. Это была речь не подсудимого, пытающегося уйти от ответственности, а прокурора, уверенного в своей правоте. Элайза дочитала до конца. Палец застыл над кнопкой мыши. В помещении царила тишина, нарушаемая лишь приглушённым шумом серверов. Внутри Элайзы произошли перемены. Привычное чувство усталости и цинизма неожиданно обнажило другой, давно похороненный слой — стыд. Перед ней была работа, которую она могла бы выполнять. Должна была выполнять. Работа её молодости, когда она ещё верила, что слова должны служить правде, а не скрывать её. Она быстро нажала, закрывая вкладку. Изображение исчезло, уступив место стандартному фону рабочего стола — нейтральному, безликому изображению галактики «Туманность Андромеды». Далёкой, холодной, не имеющей к ней никакого отношения. Но было слишком поздно. Текст Алисы Вейн уже выполнил свою задачу. Он был подобен лучу света, внезапно проникшему в пыльное подвальное помещение, где она привыкла работать, осветив паутину в углах и обнажив всё убожество этого места. Элайза откинулась в кресле, устремив взгляд в потолок. Цинизм вернулся, но теперь в нём появилась новая, тревожная нота. Больше не просто усталость от игры. Теперь — тихий, нарастающий гнев. Не на Вейн. А на саму себя. За то, что позволила себе углубиться в чтение. Резким жестом она провела рукой по лицу, будто пытаясь стереть навязчивую мысль. Раздражение было непозволительной роскошью, контрпродуктивной и препятствующей выполнению задач. «Холодная ярость разума», — всплыла в памяти фраза из прочитанного материала. Да, именно так. Вейн позволяла себе проявлять гнев, ощущать себя живой. Элайза поднялась и направилась к стене-аквариуму. На её фоне она казалась призрачной фигурой, лишённой плоти и крови. Её существование давно превратилось в собрание официальных документов, где каждое слово тщательно взвешено, а действие — просчитано. Она сама стала олицетворением уклонения, тенью того, кем могла бы быть. Её взгляд снова обратился к экрану, где по-прежнему отображалась безликая галактика — «Туманность Андромеды», неумолимо приближающаяся к Млечному Пути. Столкновение было предопределено. Как и её неизбежное столкновение с Алисой Вейн. Мысль сформировалась с холодной ясностью юридической формулировки. Это не было угрозой, а скорее объективным прогнозом. Система уже отреагировала, механизм был запущен, и их траектории определены. Она медленно выдохнула, возвращаясь к реальности, к своей роли архитектора фасадов, специалиста по нейтрализации. Однако в самой глубине её существа, там, где покоилось всё подавленное, мерцала едва заметная искра. Не надежды, но любопытства, столь же холодного и аналитического, как и всё остальное в ней. Ей было интересно услышать, каков на ощупь голос этой «холодной ярости», увидеть, не дрогнет ли скальпель, когда его направят не на безликую систему, а на живого человека, на неё саму. Элайза Стоун вернулась за компьютер, её лицо скрывала привычная маска. Но в глубине души произошли изменения. Начинался очередной раунд, но впервые за долгое время в нём присутствовала не только работа. Но и личный интерес.