Ересь. Певчие свободы

      Младший Плиний-Демокрит сидел в тишине двухъярусной однокомнатной квартиры, отданной ему в личное распоряжение после жутенького месяца, начавшегося с попытки самоубийства, и размышлял о том, что делать дальше. Тетушка Ханна, оказавшаяся не только живой, но и одной из лидеров сопротивления во Внешнем круге, действительно надавила на одного из семейных юристов, и теперь старший брат остался в поместье один, даже не зная адреса, по которому Силестия можно найти.       Новый комм — из Внешнего круга, по которому Каролина предполагала связываться с племянником и к которому — по заверению принесшего технику курьера — не было доступа у ордена Зеленого Эдельвейса, тихо лежал на столе. Тишина была вообще первым впечатлением Силестия от нового места обитания. В поместье отзывались неясными вспышками эмоции слуг, постоянно что-то бубнило радио, гомонили экраны с включенными на них разными каналами, плескалось пьяными вспышками прогрессирующее безумие Бенедикта, звучали тихими пока колокольчиками племянники, а здесь… здесь он был один. И иногда казалось, что собственные мысли отражаются от толстых — чтобы не было слышно даже соседей — стен, возвращаясь к владельцу рикошетом, почти оглушая. Странное чувство.       Попытка в очередной раз спросить у тетушки, чем он может быть ей полезен, успехом не увенчалась — ответ все еще был «нарабатывай базу и постарайся не отсвечивать». Поданные документы в семинарию и даже сданные задним числом — успешно — экзамены были, в целом, первым шагом на пути к означенной базе, однако младший Плиний-Демокрит слабо представлял, чем заниматься, кроме как учебой. Ему хотелось быть полезным, сделать хоть что-то для того, чтобы… чтобы мир вокруг стал более дружелюбным к людям местом и меньше напоминал насмерть перепуганное змеиное гнездо, но в ответ на вопросы получал только ту же тишину, что царила в доме.       Голос. Мысль пришла в тот момент, когда Силестий встал и потянулся к радио, чтобы хоть как-то разбавить висящее тяжелой тучей молчание. Если он будет сообщать какие-то сведения тетушке, то сигнал нелегального комма все-таки могут перехватить, и это будет значить, что зеленые сразу поймут, кого следует арестовать. Может быть, именно поэтому Ханна Фелецитас Плиний-Демокрит до сих пор ни к чему его не привлекала. Но ведь это решаемая задача… Младший Плиний-Демокрит с детства хорошо умел копировать голоса и звуки. Даже очень хорошо. Настолько, что последний раз лет пять назад говорил с Бенедиктом и его друзьями своим настоящим голосом, инстинктивно изменив его, выбирая интонации и тембр, которые немного успокаивали старшего брата, нравились ему, снижали процент агрессивных реакций. Этот голос — созданный для успокоения безумца, и станет «официальным»: он будет звучать в семинарии, он будет звучать на улицах и в кафе. А свой настоящий голос Силестий пока прибережет, им он будет говорить с тетушкой и с теми из ее сторонников, с кем она решит его познакомить. Один человек — два абсолютно разных голоса. Пусть даже если удастся перехватить сигнал, зеленые поломают голову над этой задачей, как раз в его двенадцать голос начал ломаться, и даже старые записи им ничего не дадут.       Младший Плиний-Демокрит опустил руку, так и не включив себе какой-то фоновый шум, как часто делал Бенедикт. Улыбнулся довольно пустой квартире. Следовало потренироваться для того, чтобы окончательно отделить один голос от другого и не ошибиться случайно, и подвал дома, где была станция нелегальной подземной дороги во Внешний круг, подходил для того лучше всего — звукоизоляция там была идеальной.       Поместье встретило Силестия привычным гомоном экранов и радио со второго этажа, но подниматься туда и попадаться на глаза Бенедикту, с которым уже чуть больше года удавалось общаться только изредка и по телефону, он не собирался.       За год младший Плиний-Демокрит окончательно привык к новой квартире, привык к семинарии, где гниль пусть проступала через благообразие некоторых профессоров, но все же меньше, чем в привычном ему до того высшем свете Внутреннего круга. Лекции по истории культуры были отличной отдушиной на фоне бесконечных часов изучения Священного Писания и тонн комментариев к нему, но чтобы не чувствовать себя бесполезным, этого все равно было мало. Возвращаясь домой, он спускался в подвал, тренировал голос и каждую неделю боролся с желанием включить что-нибудь фоном, только изредка слушая нелегальные передачи тетушки.       Идея забрать из поместья часть купленных ему братом музыкальных инструментов пришла в один из таких вечеров, когда давящее молчание навалилось особенно сильно, сочтясь с мерзкими нотами, пойманными от одного из особо «придирчивых», а на деле надеющихся на взятку преподавателей и головной болью. Подвал был отлично звукоизолирован, там можно было бы изредка играть хотя бы на гитаре, чтобы не потерять навык, и, может быть, хотя бы для себя пытаться подобрать мелодии к нет-нет да приходящим в голову совершенно еретическим текстам, которые Силестий старался не записывать, но они продолжали звучать где-то на границе сознания отражением его собственного жизненного опыта и приходящих отзвуков от чужих эмоций.       Дворецкий, лица которого Силестий не запоминал, так же как безликих, практически невидимых слуг поместья, открыл дверь, равнодушно глядя на «бастарда», и отступил в сторону, сочтя необходимым уточнить.       — Глава дома не предупреждал о вашем визите.       — Я за личными вещами, — голос прозвучал жалко, будто это было оправдание, однако младший Плиний-Демокрит ничего не мог с этим поделать. Дом казался дремлющим беспокойно чудовищем, которому он зачем-то лез прямо в пасть… За инструментами. Гитара, хороший синтезатор, кое-какое оборудование. Даже не придется подниматься наверх — оборудованная для него музыкальная комната была на первом этаже в дальнем крыле. И туда отлично подъезжает такси — со въезда для слуг. Жаль, заявись он через ту дверь, дворецкий точно доложил бы брату…       — Желаете подождать в холле, пока я уведомлю главу дома о вашем визите?       — Нет, благодарю, начну собирать вещи, — Силестий прошел мимо слуги, напоминая себе о том, что имеет полное право здесь находиться. — В целом, можете его не беспокоить.       Дворецкий невыразительно склонил голову, провожая младшего Плиний-Демокрита мнящимся взглядом в затылок, эмоциональностью близящимся к камере наблюдения. Силестий позволил себе передернуть плечами, только свернув в нужный коридор. Бормотание новостных сводок и, кажется, какого-то реалити-шоу со второго этажа сливалось в неразборчивый бред сумасшедшего.       Нужная дверь, по счастью, оказалась не заперта. Силестий был морально готов увидеть комнату разгромленной, а инструменты разбитыми, но все осталось на своих местах — ровно так, как он складывал их, уходя к клятому мосту. Даже провод к усилителю так же сиротливо лежит несвернутым и слой пыли соотвествует году отсутствия. Облегченно вздохнув, младший Плиний-Демокрит подошел к стене с чехлами, начиная быстро складывать и упаковывать нужное. Гора тяжелых предметов у двери быстро росла.       — Решил окончательно съехать, Лест? — тягучий голос принадлежал главному кошмару этого дома. Бенедикт оперся плечом на косяк двери, с обманчивым спокойствием следя за замершим братом.       — И не собирался возвращаться, Дик, — Силестий медленно и плавно обернулся, стараясь не показывать страх. — Мы же обсуждали это с тобой по телефону, нет? Так что я просто зашел забрать часть инструментов, у тебя они все равно пылятся.       — Все еще жду, что ты проявишь здравый смысл и вернешься домой, — старший Плиний-Демокрит хмыкнул, заходя-таки в студию и прикрывая за собой дверь. — Год прошел уже. Мог бы уже оценить преимущества жизни в семье, а не Абисс знает где.       — Из той семьи тут мы с тобой, — мягкий, почти бесшумный хлопок двери показался младшему похоронным звоном. — И не Абисс знает где, а в Среднем круге. Удобно. Близко до учебы. К третьему курсу надеюсь устроиться на какой-нибудь средней руки канал — подрабатывать. В самый раз для послушника нашего ордена, — спокойный тон был призван успокоить медленно закипающего брата. — Дик… твои-то дела как? Ты о себе рассказываешь меньше.       — Среди отребья, когда мог бы получать прекрасное образование и расти в Синей Розе, — кивнул Бенедикт, со вздохом глядя на собираемое оборудование. — Мне-то нечего рассказать. У меня все хорошо, исключая то, что я остался в одиночестве после твоего бегства. Продашь? — он резко переключился с, казалось бы, безопасной темы.       — Может быть, — уклончиво ответил Силестий, продолжая сворачивать провод от усилителя. — Ну или буду мучать соседей, играя для себя. Не зря же ты нанимал столько учителей. Я… соскучился по музыке, — похоже, за год старший брат стал еще менее предсказуемым, что было не слишком приятным открытием. Можно было рискнуть или пытаться как-то пройти мимо перегородившего проход к закрытой двери психа. — Поможешь все это донести? Если нет, нестрашно, я кусками…       — По музыке, — на лице Бенедикта расцвела отвратительно обаятельная саркастическая улыбка. — Похоже, мои надежды на то, что ты хотя бы соврешь, что скучал по мне и дому, тщетны, да?       — А зачем тебе моя ложь? — младший Плиний-Демокрит вздохнул и, пересилив страх, посмотрел в глаза брату, не увидев там ничего, кроме безумия и отчаяния, так похожего на то, которое сейчас испытавал он сам. — Нет, Дик, я не скучал по тебе. И ты прекрасно знаешь почему. Отойди от двери, пожалуйста.       — Что ж. Заставь меня.