«Ху Минг Легенда о Белом лисе»

Туман медленно стелился между узкими улочками рынка, наполняя воздух запахом специй, жареного мяса и сырой земли. Люди суетились между рядами лавок, голоса торговцев и покупателей смешивались с криками детей и скрипом колес, тянущихся по узким проходам. Деревянные и бамбуковые лавки, расставленные плотно друг к другу, ломились от тканей, амулетов, сушеных трав и блестящих металлических украшений. Никто не замечал, как едва шевелятся хвосты среди туманного марева. Среди этого шума стояла фигура. Никто не обращал на неё внимания, ведь она не принадлежала к миру людей. Он — словно живая загадка, воплощение очарования и опасности в одном образе. Серебристо-белые волосы, ниспадавшие свободными волнами, блестели, как зимнее солнце на снегу, а среди прядей иногда просматривался золотистый отблеск. Глаза — глубокие, хищно-желтые, как жидкое золото в тени, — наблюдали за людьми. В них мерцал игривый огонь: хитрость, наслаждение от игры, умение видеть сквозь маски и мысли. Улыбка, тонкая и кошачья, дерзко манипулировала пространством вокруг, хотя никто даже не догадывался о её хозяине. Одежда, легкая и прозрачная, словно туманная вуаль, переливалась при каждом движении. Движения были плавные и уверенные, слегка хищные, как зверь, который всегда играет, но помнит, кто здесь настоящий охотник. Он был среди людей, но не из людей. Свет и тень играли на его форме, и лишь тот, кто наблюдал внимательно, мог бы заметить, что перед ними стоит не просто человек. Hu Ming остановился у прилавка с курами, где продавец, склонившись, пытался продать худых птиц. Он поднял одну курицу, осмотрел другую и с улыбкой сказал: — Посмотри, какие они худые. За таких птиц я заплачу лишь несколько монет. Продавец, немного растерявшись, согласился, и Hu Ming, положив кур, продолжил свой путь. Подойдя к прилавку с украшениями, Hu Ming внимательно рассматривал изделия. Перед ним лежали нефритовые подвески бирюзового цвета, изысканные серьги из коралла и серебряные браслеты с тонкими узорами. Он выбрал несколько украшений, привлекших его внимание, и, не спеша… Он шёл по рынку, держа в руках двух кур — одну под мышкой, другую в руке, их лапы мягко болтались в такт его шагам. Его движения были почти неслышными — словно он плывёт среди людей, а не идёт по земле. Одежда, легкая и прозрачная, переливалась при каждом движении, как туманная вуаль рассвета, подчёркивая его необыкновенное присутствие. На его устах играла весёлая песенка, знакомая многим, что звучала из окон домов и из уст продавцов: “春怨” 打起黃鶯兒 莫教枝上啼 啼時驚妾夢 不得到遼西 “Песня весенней печали” Подними жёлтую кукушку, Не позволяй ей петь на ветке. Её пение разбудило мой сон, И не позволило мне добраться до Ляоси. Автор: Цзюй Юань Hu Ming вернулся домой, ступая тихо по старинным каменным плитам двора. Его дом был небольшим, но уже родным, словно вторая кожа. Это было одноэтажное здание из камня и красного кирпича, крыша имела загнутые вверх края и карнизы, расписанные зелёной и жёлтой глазурью, играющей на солнце. Крыша казалась лёгкой, почти парящей над домом, и одновременно создающей чувство защищённости. Внутренние помещения были простыми, но продуманными: несколько лежаков с подогревом через дымоход, шкафы с выдвижными ящиками, столы и стулья из дерева, покрытые шелковыми подушками. На стенах висели вышитые ковры, добавлявшие тепла и уюта. Во дворе он выпускал кур из маленького сарая. Они весело разбегались по саду, где росли салат, морковь и несколько других овощей, позволяющих готовить бульон. Бассейн или фонтан отсутствовали — он ценил простоту, уют и тишину, а не дворцовую роскошь. Солнечный свет проникал через окна, отражаясь от полированных деревянных мебели, а ветер колыхал листья в саду. Hu Ming сел на лежак, наблюдая за птицами и курицами, и почувствовал, как сама тишина дома обнимает его. Здесь он был одинок, но эта одиночество было знакомым и успокаивающим — он ощущал себя хозяином времени, которое для других казалось бесконечным и чужим. Окна его дома выходили на небольшой сад: аккуратные грядки с салатом и морковью, несколько цветущих кустов и деревья с нежной листвой. Через пруд переброшен низкий мостик, под которым плавали золотые и серебряные рыбки, блестя на солнце. Каменные дорожки вели к сараю, а тени деревьев создавали прохладные уголки для отдыха. Ху Минг медленно прошёлся по саду, наблюдая за курами, поглаживая рыбок и наслаждаясь спокойствием. Он привык к одиночеству — века жизни сделали его терпеливым — и эта тишина была для него знакомой и успокаивающей. Тишина в саду была, но не всегда. Однажды, выходя из дома, Ху Мин заметил девочку, сидевшую на мостике через пруд, тихо наблюдающую за рыбками. Её серая одежда была проста и немного потерта — длинная туника из грубой ткани и узкие штаны, едва защищавшие от солнца. Обувь была деревянная, простая, а волосы собраны в два небрежных узла. Она выглядела бедной, но спокойное внимание к деталям мира не теряла. Ху Мин приблизился, ничего не говоря, встал рядом и тоже наблюдал за рыбками. Его присутствие было тихим, как лёгкий ветер — и девочка это почувствовала. Когда Юн Жоу немного устала, она собралась уходить, но остановилась, увидев его. Он был невероятно красив — словно Небожитель из легенд, светлый и загадочный. Девочка зачарованно смотрела на его серебристо-белые волосы, золотистые глаза и тихую, мягкую улыбку, словно приглашавшую к дружбе. Ху Минг улыбнулся ещё шире, осторожно, чтобы не напугать её. — Привет, как тебя зовут? — тихо спросил он. Девочка улыбнулась, немного стесняясь, но с любопытством: — Я Юн Жоу. Он наклонился немного ближе: — Тебе нравятся рыбки? Если хочешь, могу подарить их тебе… или ты можешь приходить когда угодно и просто наблюдать. Глаза Юн Жоу засветились от радости: — Правда? Тогда я не хочу их разлучать, они семья. Я бы хотела просто смотреть на них. — Конечно, — ответил Ху Минг мягко. С того дня они часто проводили время вместе. Он не говорил много, но её присутствие делало сад ещё живее. А девочка быстро привязалась к этому загадочному мужчине, который мог быть небожителем или просто необычайно добрым другом, и её мир стал немного волшебнее. Вечер опустился на сад и крыши улиц, луна высоко сияла, делая серебристым каждый листок и крошечную волну на воде. Ху Мин стоял на крыше — теперь он был в облике лиса, мех сиял, глаза светились золотом. Лёгкие прыжки, проворные движения, игривый смех — всё превращалось в танец, в котором свет и тень смешивались. Его мех излучал голубоватое мерцание, создавая миражи: казалось, вокруг него появлялись ещё несколько лисов, птиц или даже летающие камни. Каждое движение было одновременно быстрым и плавным, и любой противник или животное теряли ориентацию, не понимая, где настоящий лис. Переходя в человеческий облик, он становился ещё более опасным. Его глаза светились, взгляд мог остановить человека на месте, заставить задуматься или осторожно отступить. Рука, почти невидимым жестом, могла отбросить корзину, подтолкнуть мелкие предметы или заставить людей пошатнуться, не нанося серьёзного вреда. Миражи оставались и здесь — световые отблески меха создавали ощущение, что его копий несколько, движения кажутся непредсказуемыми: он исчезает на мгновение и появляется совсем рядом. И в теле лиса, и в теле человека Ху Минг испытывал азарт и радость. Бегать по крышам, прыгать через кусты, гонять кур, наблюдать за рыбками — всё было игрой. Он мог быть провокатором, немного пугать или запутывать других, но всегда ненавязчиво, оставляя лёгкую улыбку в собственных золотистых глазах. Охота и игра стали его искусством: в лисьей форме он мог быстро схватить рыбу или пошутить над зверем, создавая впечатление магии; в человеческой — заставить пространство подчиняться его воле, играя с людьми и предметами. Иллюзии, миражи, свет и ловкость — всё это было частью его природы, а его присутствие всегда оставляло ощущение, что мир становится немного волшебнее. Лунный свет нежно ложился на пруд, где сидели трое рыбаков и тихо сплетничали. — Дочь никак не хочет выходить замуж, — говорил один, подтягивая сеть. — Говорит, что хочет стать сильной и независимой. Тогда мы её немного наказали, чтобы поправить характер, не сильно, конечно. — Ой, мой сын, — перебил второй. — Всё делает, чтобы пропускать встречи, где родители знакомят детей для будущего. Семья, дети — без этого никак. — Эх, совсем не думают о будущем… — бурчал третий. Ху Минг стоял на кустах неподалёку, в облике белого лиса, мех его серебристо-белый блестел в лунном свете. Он даже не двигался, лишь наблюдал, но мысли его были быстрыми и игривыми: «Меня не интересует их шум, их споры. Я не краду — я позаимствую. Добро всегда возвращается.» Мгновенно он прыгнул: одним движением — и карп, пойманный рыбаками, уже в его лапах. Его мех голубовато мерцал, создавая миражи: казалось, что лис окружён ещё несколькими копиями себя, прыгает по воде и кустам одновременно. Рыбаки даже не успели понять, что произошло — один лишь звук всплеска, лёгкий блеск меха и тишина после него. Ху Минг спрятался между кустами, посмотрел на лунное отражение в воде, покачал головой, словно смеясь внутри: его игра была чистым искусством. Он играл, охотился, наслаждался скоростью и хитростью, оставляя после себя лишь лёгкое мерцание на воде и в воздухе.Ху Минг бежал по крышам и узким улочкам, его мех обволакивал ветер, словно шелковистая волна. Каждый прыжок ощущался телом и душой — скорость, лёгкость, грация. Воздух, пронизывающий шерсть, приносил запахи: свежие листья салата из его маленького сада, солёный аромат воды в пруду, дым от соседних кухонь, запах сырой земли после дождя. Были и менее приятные: запах глины с дороги, скошенной травы, даже немного гнилых яблок в саду соседей — всё это сливалось в единую палитру ощущений. Каждый нюанс он воспринимал острее, чем человек, и одновременно ему это нравилось — его тело и природа были единым целым. Он чувствовал комфорт в облике лиса, ощущал, как ветер играет с хвостом и мехом, как его лапы уверенно касаются земли, давая контроль над прыжками и поворотами. Эта форма дарила ему свободу, которую не могла дать человеческая оболочка — здесь нет ограничений, есть только игра, движение и стихия. Природа для него была телом, душой и мыслью. Лес, крыши улиц, сад, пруд — всё было его средой, и он ощущал себя в ней так же естественно, как вода в реке или ветер в ветках деревьев. Каждый движением, каждый прыжок, каждое прикосновение шерсти к влажному листу — это была игра, приносящая удовольствие и одновременно чувство контроля, азарта и гармонии. На следующий день Ху Минг проснулся, и первый луч солнца скользнул по стенам его дома. Он одевался медленно, шёлковые одежды облегали подтянутое, сильное тело, подчёркивая кубики на животе, мускулистые плечи и руки — гибкие и проворные. Его движения были грациозны и одновременно неуловимы, а взгляд мог затуманить разум того, кто случайно встретил его глаза. Улыбка, легко кошачья и одновременно чарующая, делала его присутствие невозможным для игнорирования, а одежда переливалась оттенками белого, пепельного и лёгкого лавандового света, повторяя каждый изгиб тела. Иногда он мог брать чужую оболочку — только внешний вид человека, не его характер или способности. Это помогало оставаться незаметным среди смертных. Иногда Ху Минг проникал в «дома для умерших» или больницы, где ещё сохранялась разумная оболочка умерших. Осторожно осматривал черты лица, губы, скулы — и когда возможно, копировал внешний вид. Такая маска держалась максимум один день, потому что дольше опасно: можно привлечь ненужное внимание, встретить родственников умершего или тех, кто хорошо знал человека. Это было не магией контроля, а тонким искусством иллюзии, которое он оттачивал более двухсот лет. Каждое его движение, каждый взгляд и каждая иллюзия сочетались в гармонии: он был и телом, и душой, и природой одновременно. Мир вокруг становился сценой, а он — лёгким, неуловимым дыханием, которое могло быть чарующим и опасным одновременно. Утро начиналось для Ху Минг тихо и размеренно. Он обходил свой небольшой двор: подкармливал кур, проверял огород, собирал ароматные травы. В корзине уже лежали ромашка, мята, мелисса, липовый цвет, шалфей и зверобой — всё, что могло понадобиться для чая или лечебных напитков. Одинокий чай он готовил с любовью: сушёные травы заливал кипятком, настаивал и пил, ощущая, как аромат и тепло успокаивают тело и разум. Иногда сам варил мази или настойки — для шерсти, для поддержки мышц, для сохранения внутренней энергии. Это было его искусство и привычка одновременно: всё, чему он научился за долгие годы, могло пригодиться в жизни. Ху Минг любил читать древние книги, писать собственные записи и делать наброски, иногда рисовал природу, города или людей, которых видел. Порой подрабатывал учителем письма, объясняя ученикам каллиграфию, за что получал небольшую плату в серебряных монетах. Это не приносило богатства, но давало возможность поддерживать дом и сад, а также оставаться на связи с миром людей, развивая терпение и наблюдательность. В этих утренних делах Ху Минг ощущал гармонию: тело, разум и природа были единым целым, а время, проведённое в одиночестве, не было обузой, а даром, позволяющим оставаться сильным, внимательным и готовым к любой приключении. Возвратившись домой после занятий с учеником, Ху Минг расслабил плечи и потянулся, вытянув спину, словно лис, ловя лёгкий ветер, пробегавший через сад. Он ощущал, как тело становится гибким, мышцы оживают. Потом сел в позу для медитации: ноги скрещены, руки на коленях, ладони обращены вверх. Глаза закрылись, а синее свечение внутренней энергии начало медленно обволакивать его тело, сливаясь с природой вокруг — шелест листьев, аромат трав и тихий плеск рыб в пруду. Он собирал энергию, развивал навыки, ощущая, как внутренний поток становится сильнее, быстрее, гибче. После медитации он переходил к физическим упражнениям: Упражнения для рук: отжимания от пола и на кулаках, движения для тренировки запястий и пальцев, чтобы хватка была точной и сильной.Упражнения для ног: приседания, прыжки с поворотами, быстрые рывки на месте для развития силы прыжка и скорости движения.Упражнения для живота: скручивания, планка на локтях, подъёмы ног в висе — всё, чтобы корпус был крепким и гибким, выносливым и быстрым в движении. Его цель была проста: не быть слабым, как обычный человек, а тело должно было соответствовать силе и ловкости его духа. Каждое движение сочетало грацию лиса и силу человека, позволяя Ху Минг оставаться опасным и быстрым в любой форме, будь то человек или лис. Вечер опустился на город, и Ху Минг, чтобы развеять скуку, отправился на вечерний рынок. Сегодня праздновали Фестиваль Летающих Фонарей (Юанься), когда небо наполнялось тысячами ярких бумажных фонариков, медленно поднимающихся в воздух. Воздух был полон ароматов: жареное мясо, овощи, рис, подслащённые конфеты и печенье, которые в те времена называли «таньсяо» или «гуобао» — хрустящие сладости из рисовой муки и мёда. На улицах звучал смех и шум: играли в популярные игры того времени — «цзянцюань» (шарики для катания), «луцзюй» (прыжки через кольца), а также проводились соревнования по метанию колец и простые акробатические представления. Открытые таверны и харчевни, которые ранее называли «цзяньянь» или просто «чайные заведения», предлагали ужин и горячие напитки для путников. Магазины с тканями, шёлком, одеждой и украшениями ярко переливались красными, оранжевыми и золотыми оттенками, словно само светящееся праздничное небо падало на них. Взяв с собой несколько серебряных монет, Ху Минг шагал узкими улочками, его глаза ловили яркие огни и движение, а сердце слегка волновалось от предвкушения. Увидев толпу, праздничные фонари и яркие прилавки, Ху Минг ощутил внезапный порыв лёгкого детского восхищения. Он решил немного побаловать себя — захотелось сладкого, ароматного, тающего во рту. Чтобы удобно наблюдать за людьми и оставаться незаметным, он надел красивый китайский ханфу нежного голубого оттенка, переливавшийся на свету фонарей. На голову он надел шляпу «ву́нлянь» (или «цзиньянь») из тонкой ткани спереди, почти скрывающую лицо, оставляя только глаза, создавая лёгкую завесу таинственности.