Альфа-особь

КОНФИДЕНЦИАЛЬНО Экзобиологическая исследовательская станция "Хайюнь" Исх. №: HY-LA2040/00 Дата: 24 апреля 2040 г. Уважаемый господин директор, в соответствии с протоколом отчетности представляю данные предварительного анализа уникальной подповерхностной каверны, обнаруженной в акватории Восточно-Китайского моря океана на глубине более 2600 метров. Объект получил временное обозначение Cavitas Abyssalis-2040. Наши гидролокаторы и роботизированные зондирующие комплексы показали наличие изолированной экосистемы, не контактировавшей с поверхностной биосферой, по оценкам палеобиологов, не менее 400 миллионов лет, хотя морфологический анализ ряда таксонов допускает еще более глубокую дивергенцию - возможно, в пределах протерозойской эры. Особое внимание группы сосредоточено на обнаруженном вирусоподобном агенте, который, согласно результатам метагеномного секвенирования, демонстрирует необычайный уровень интегративных связей со всеми ключевыми представителями местной биоты. Мы обозначили его как Chronophage archaicum. Его геном представлен не привычной линейной РНК или ДНК-структурой, а мультиспиральным гибридным носителем, в котором сочетаются однонитевые и двунитевые сегменты с многочисленными псевдоузлами. Подобная архитектура указывает на крайне древнее происхождение и способность к быстрейшей перестройке в ответ на средовые стимулы. Уникальность заключается в том, что данный агент функционирует не столько как патоген, сколько как универсальный симбионт: он регулирует экспрессию генов хозяев, обеспечивает устойчивость их клеточных структур к экстремальному давлению и почти полному отсутствию света, а также, вероятно, участвует в формировании особого метаболического цикла, основанного на хемосинтезе серосодержащих соединений. В определенном смысле вся экосистема Cavitas Abyssalis является единым вирусно-клеточным супраорганизмом, где Chronophage выступает матрицей эволюционной стабильности. Данный феномен открывает потенциальные горизонты в терапии рака (за счет управления пролиферацией клеток), регенеративной медицине, создании организмов, устойчивых к экстремальным условиям, а также в молекулярном дизайне новых биологических систем. Однако главный вызов, с которым мы столкнулись, заключается в абсолютной неспособности исходного штамма реплицироваться в культурах млекопитающих. Поэтому проектная группа приступила к последовательной модификации генома Хронофага методами направленного мутагенеза и CRISPR-редактирования. Станция "Хайюнь", где мы проводим работы, спроектирована с учетом самых современных стандартов биологической безопасности. Подводный комплекс разделен на три сектора: жилой модуль, лабораторный блок с барокамерами и стерильными отсеками, а также энергетический узел с ядерным мини-реактором и системами жизнеобеспечения. Все операции с вирусом ведутся в герметичных боксах уровня BSL-5 (экспериментальный стандарт, разработанный специально для данной программы), где механические манипуляторы и слоистые фильтры гарантируют исключение контакта персонала с исследуемым агентом. Тем не менее, несмотря на все меры, наша работа неминуемо сопряжена с риском. Сегодняшний эксперимент показал первые признаки прорыва: модифицированный штамм Хронофага, в геном которого была встроена кассета с промоторами, активными в клетках млекопитающих, успешно инициировал репликацию в культуре человеческих фибробластов. В течение 48 часов наблюдалась не только экспоненциальная динамика размножения, но и выраженные эффекты на клеточном уровне: ускорение митоза, необычные формы апоптоза, а также резкая активация ретротранспозонов. По сути, мы получили универсальный мутагенный агент, способный радикально перепрограммировать клетки за считаные циклы. Обсуждая перспективы, мы говорим не только о лечении наследственных заболеваний или создании тканей для трансплантологии, но и о потенциальной возможности управляемой эволюции человека. В теории Chronophage может стать биологическим инструментом, позволяющим переписывать геном вида в реальном времени. Некоторые из коллег уже называют его ''живым редактором ДНК'', другим ближе термин ''эволюционный катализатор''. Но в узком кругу мы все чаще используем имя, закрепившееся в неофициальных отчетах - Хронофаг, пожиратель времени, несущий в себе отпечаток глубочайшего прошлого. Научный руководитель станции ''Хайюнь'' Проф. Ван Лэй *** Когда он закончил диктовать отчет, экран терминала погас, и в лаборатории воцарилась привычная тишина, нарушаемая лишь низким гулом системы вентиляции. Ли Цзяньцзе снял наушник, с легким раздражением потерев висок, напряжение после каждого отчетного сеанса всегда оставляло в голове тупую ноющую боль. Подводная станция ''Хайюнь'' дышала тяжелым металлом: узкие коридоры с герметичными люками, влажный воздух, насыщенный привкусом антисептиков, и вечная вибрация глубинного давления, передававшаяся через корпус в кости. Он провел ладонью по гладкой поверхности гермостекла, отделявшего его от бокса с пробирками. Там, в идеально выверенном холоде, покоились образцы - концентраты Хронофага, древнего вируса, которому не нашлось аналога ни в одной базе данных планеты. Ли смотрел на контейнер с тем же вниманием, с каким художник всматривается в первую линию наброска: в этих невидимых нитях заключалась мощь, способная не просто лечить болезни, но и переписывать саму биологию человека, да и любого живого организма. Коллеги еще обсуждали свежие результаты: колонии человеческих фибробластов под действием модифицированного штамма вели себя как живое пламя, жадно поглощавшее все вокруг. Деление клеток ускорялось, морфология менялась на глазах, словно ткани пробовали новые варианты самих себя. Некоторые видели в этом угрозу. Ли же, напротив, ощущал дрожь восторга: он понимал, что стоит на краю открытия, которое способно сделать его имя бессмертным. Но вместе с восторгом жила тень беспокойства. В памяти навязчиво всплывал странный отблеск на поверхности капсулы - едва заметная трещина, которую техник списал на оптический дефект. Система дезинфекции сработала штатно, ультрафиолетовое облучение прошло по циклу, и автоматические отчеты показали нулевой уровень утечки. Ли хотел верить этим цифрам, но опыт подсказывал иное: слишком многое в Хронофаге ускользало от привычных методов контроля. Он медленно снял перчатки, ощущая усталость, осевшую в пальцах. Сегодняшний эксперимент занял двенадцать часов - двенадцать часов работы с агентом, который в любой момент мог выйти из-под подчинения. Но вместо страха он чувствовал азарт. Хронофаг был словно древний текст, написанный миллиарды лет назад, и сейчас именно он, Ли Цзяньцзе, учился читать эти строки. В жилом секторе станции уже ждали коллеги: Чжан Го, тяжелый по характеру, сдержанный биоинженер, и Сунь Лянь, молчаливая специалистка по молекулярной биологии. Они переговаривались приглушенно, словно в присутствии чего-то большего, чем они сами. Ли присоединился к ним, позволив себе редкую улыбку. Мы сделали это, подумал он, впервые в истории вирус из глубинной каверны дышит в клетках человека. Но в тишине коридоров ''Хайюнь'' уже зарождалась ошибка, столь крошечная, что никто не заметил ее. Микротрещина на контейнере пропустила незначительное число частиц наружу, и они закрепились на поверхности защитного костюма. Ни ультрафиолет, ни дезинфицирующие растворы не смогли быстро разрушить их кристаллические оболочки - слишком древняя, слишком изощренная была их защита. Позже, в раздевалке, когда Ли снял тяжелый скафандр, мельчайшие споры перешли на кожу через едва заметные повреждения латекса перчаток. Он не почувствовал ничего кроме усталости и желания лечь спать. Но именно в этот миг начался обратный отсчет для всей земной цивилизации... Первые сутки Ли Цзяньцзе ничего не замечал. Он продолжал вести привычный цикл экспериментов: анализ образцов, сравнение секвенированных данных, обсуждения с коллегами. Хронофаг работал в чашках Петри как живое зеркало хаоса - клеточные колонии менялись так стремительно, что электронный микроскоп фиксировал новые морфологии каждые два часа. Ли все глубже погружался в работу, не давая себе времени подумать о странной тяжести в затылке и легкой дрожи в руках. На второй день после того, как он снял скафандр, головная боль усилилась. Сначала он объяснил ее усталостью и низким уровнем кислорода, обычным для станции. Но ночью Ли проснулся от странного жара, температура тела поднялась до тридцати восьми, сердце билось неровно. Он подошел к зеркалу в санузле жилого блока и заметил: зрачки казались чуть шире обычного, а белки глаз будто покрыла тонкая сеть капилляров. Утром Чжан Го заметил его бледность. -Ты плохо выглядишь, Ли. Может, вирус? -спросил он вполголоса, хотя в лаборатории все привыкли избегать слова ''заражение'', словно оно могло материализовать опасность. Ли покачал головой, стараясь говорить спокойно: -Подумаешь, температура. От давления и работы на глубине. Пройдет. Но внутри у него уже росло сомнение. Он знал, как должны проявляться первые стадии заражения в культуре клеток: резкие метаболические скачки, странные формы деления, мутации за один цикл. Теперь, глядя на собственное отражение, он понимал: Хронофаг мог действовать точно так же и в живом организме. Командировка подходила к концу. Через день Ли должен был лететь вертолетом в Гонконг, чтобы доложить о результатах правлению ''Хайюнь Биотек''. Он не сказал никому о своих симптомах: слишком велик был соблазн оказаться первым экспериментатором, испытавшим на себе воздействие древнего вируса. Страх и жажда славы боролись в нем, и в итоге победила вторая. Перед вылетом он ощущал странное облегчение - температура чуть снизилась, головная боль стихла. Врачи на станции сделали экспресс-анализ крови, замерили пульс, давление и ничего подозрительного не обнаружили и разрешили поездку. Ли прошел через шлюз, поднялся на транспортный батискаф и в последний раз посмотрел в иллюминатор на корпус станции, терявшийся во мраке глубин. Он не знал, что в его легких, крови, нервной системе уже сотни миллионов копий Хронофага, учившегося на лету существовать в новой среде - сухопутном позвоночном организме. В Гонконге болезнь дала о себе знать мгновенно, возможно, более сухой воздух или иная причина стали триггером изменений. Через несколько часов после прибытия он почувствовал острую слабость, дыхание стало прерывистым. В гостиничном номере его трясло от лихорадки, и коллеги немедленно вызвали скорую помощь. В больнице врачи решили, что перед ними тяжелая вирусная инфекция, многие помнили про COVID-19 два десятилетия назад. Пациента незамедлительно поместили в изолятор, взяли анализы. Но анализы ничего внятного не показывали, привычные тесты не распознавали Хронофаг. Лаборанты ломали голову над странными результатами: кровь Ли насыщалась атипичными клетками, в которых ДНК уже не совпадала с эталонными образцами его же генома, сделанными месяц назад. Вирус переписывал его организм в реальном времени. Проблема заключалась в другом: Хронофаг уже вышел за пределы тела пациента. Его аэрозольные частицы устойчиво сохранялись в воздухе, с трудом разрушались ультрафиолетом и уже успели осесть на контактировавших с Ли людьми. Несколько медсестер ощутили першение в горле после дежурства, но никто не связал это с угрозой... Внутри прозрачного бокса Ли Цзяньцзе лежал, опутанный проводами и датчиками, его посеревшая кожа блестела от пота, лицо пылало. Температура держалась на уровне сорока одного градуса, несмотря на мощнейшую инфузионную терапию и охлаждающие системы. Он дышал прерывисто, но глаза оставались ясными на короткие промежутки, когда сквозь бред прорывался разум. -Метаболизм увеличен вдвое, - сказал один из врачей, доктор Чжоу, глядя на мониторы. -Глюкоза уходит с такой скоростью, будто он бежит марафон. Мы держим капельницу на максимуме, но уровень сахара все равно падает. -Это уже не классический гиперметаболизм, -вмешалась доктор Ван, инфекционист. -Посмотрите на анализы. Лактат зашкаливает, как при митохондриальной дисфункции. Но при этом клетки печени активно делятся, понимаете? Она ткнула пальцем в распечатку биопсии. -У него регенерация тканей запущена в каком-то странном патологическом режиме. Ли открыл глаза, губы его дрожали. Он попытался приподняться, но тяжесть тела не позволила. Голос был хриплым, но в нем еще звучала твердость ученого: -Это… Хронофаг. Он активирует ретротранспозоны. Переписывает… все подряд. Геном нестабилен… Доктор Чжоу наклонился ближе: -Ли, вы можете уточнить? Он интегрируется в ДНК или остается в эпизомальной форме? -Интеграция… хаотичная, -Ли моргнул, глаза его потемнели. -Но… с прицелом. Как будто знает, куда встраиваться. Он не убивает клетки… он делает из них новые. Доктор Ван всмотрелась в мониторы: -Именно это мы и видим. Эпителиальные клетки легких уже демонстрируют химеризацию - двойные ядра, необычные митотические фигуры. Он не разрушает ткань, а перестраивает ее. -Зачем? -спросил Чжоу почти шепотом. -Какая у этого цель? Ли тяжело дышал, пальцы судорожно сжимали простыню. -Не цель… стратегия. Он всегда так делал… в каверне… все организмы там связаны… одним геномным контуром. Симбиоз… но у человека… это не симбиоз. Это коллапс. Он закашлялся, на губах проступила алая пена. Врачи обменялись взглядами. Доктор Ван быстро проверила показатели: -Начался цитокиновый шторм. IL-6, TNF-альфа зашкаливают. Иммунитет не понимает, что перед ним - инфекция или собственные ткани. Ли попытался улыбнуться, болезненно, криво. -Я… сам видел… в культуре фибробластов. Сначала ускорение деления… потом деградация… память у клеток исчезает. Они забывают, кем были. Так и я… Доктор Чжоу снова склонился над ним: -Ли, вы должны сказать нам все, что знаете. Это критически важно. Можно ли остановить репликацию? Есть ли ингибиторы? -Ингибиторы… нет. Только… блокада экспрессии промоторов. Но они… меняются. Самоадаптация… каждый цикл… новый вариант, -Ли закрыл глаза, его дыхание участилось. -Вы вряд ли сможете… создать вакцину. Слишком древний… слишком гибкий. Он… пожирает время. Доктор Ван быстро что-то записывала, пытаясь ухватить последние крохи рациональной речи пациента. -Ли, еще вопрос. Путь передачи? Только аэрозоль? -Аэрозоль… кровь… кожа… даже через слизь. Устойчив… к ультрафиолету… к перекиси, спирту… -его речь начала обрываться. -Белковая оболочка… кристаллы отражают… Сердечный монитор запищал быстрее. Ли захрипел, взгляд его стал стеклянным, сознание растворялось. В последнем проблеске он прошептал: -Он не вирус… он… сама эволюция. После этого он впал в бред, уже не различая ни слов, ни лиц. Тело Ли постепенно сдавалось. После последней вспышки речи он провалился в кому, хотя его организм продолжал бороться, будто сам Хронофаг не позволял прекратить процесс. Мониторы фиксировали череду парадоксальных показателей: ускоренный метаболизм соседствовал с падением сатурации, гипергликемия с истощением запасов гликогена. Через сутки начались видимые морфологические изменения. На груди и плечах вздулись мясистые опухоли - неопластические массы, возникшие из-за неконтролируемой пролиферации клеток. Пальцы на руках начали вытягиваться, суставы деформировались, ногти превратились в утолщенные ороговевшие когти. В челюсти выросли дополнительные зубы - два удлиненных клыка, пробивших десны с внутренней стороны. -Это классическая гиперплазия с элементами онкогенной мутации, -комментировала доктор Ван, не отрываясь от монитора. -Но скорость… она невозможна для человеческой биологии. Каждая клетка получает новые инструкции каждые несколько часов. Доктор Чжоу молча фиксировал показатели: креатинин зашкаливал, печеночные ферменты росли экспоненциально, надпочечники выбрасывали гормоны в количествах, несовместимых с жизнью. Организм Ли пожирал сам себя, чтобы поддерживать энергетические затраты трансформации. -Это полиорганная недостаточность, -констатировал он. -Сердце не выдержит. Ему осталось недолго. К утру Ли Цзяньцзе умер. Сердечный монитор издал ровный сигнал, тело его лежало искореженным, наполовину человеческим, наполовину чудовищным - не завершенным экспериментом древнего вируса. Но Хронофаг не умер вместе с ним. Уже в первые дни после его госпитализации в городе стали появляться странные случаи. Сначала их приняли за пневмонию неясной этиологии: резкая лихорадка, кашель, потеря сознания. Но врачи быстро поняли: инкубационный период сократился до восьми-двадцати часов Часть инфицированных впадала в кому и погибала в течение двух суток от истощения и полиорганной недостаточности, их тела демонстрировали такие же хаотичные мутации: опухоли, деформации, избыточные зубы, гипертрофию костей. Но другая часть вела себя иначе. У некоторых поражение лобных долей мозга приводило к утрате высших когнитивных функций: исчезало мышление, логика, самоконтроль. Вместо этого пробуждалась первобытная агрессия. Пациенты, вырвавшись из карантина, бросались на медперсонал и случайных прохожих. Их поведение подчинялось простейшему инстинкту: искать и поглощать белок. -Это каннибализм как метаболическая адаптация, -объясняла доктор Ван на экстренном совещании. -Вирус заставляет искать наиболее доступный источник аминокислот. А что ближе по составу к человеку, чем другой человек? Городская система здравоохранения трещала под натиском первых вспышек. Одни районы сообщали о массовых госпитализациях с высокой смертностью, другие о нападениях обезумевших зараженных на улицах. Ситуация менялась час за часом. Вирус древней каверны уже перестраивал мир наверху. Карантин в Гонконге объявили слишком поздно. Решение о закрытии международного аэропорта Чхэклапкок приняли лишь через двадцать шесть часов после смерти Ли Цзяньцзе. К тому времени десятки пассажиров, еще не знавших о своем состоянии, уже разлетелись в Пекин, Токио, Сингапур, Лондон и Лос-Анджелес. Инкубационный период, сократившийся до считаных часов, сделал невозможным контроль. Каждая новая вспышка вспыхивала там, где еще вчера производились пересадочные рейсы. Власти метались между решениями: вводить ли тотальный карантин или ограничиться локальными мерами. Но вирус оказался быстрее. То, что можно было остановить жестким закрытием границ в первые сутки, к третьему дню превратилось в цепочку геометрической прогрессии. Хронофаг вышел в мир. Однако в эпидемиологическом хаосе проявилась и неожиданная надежда. Часть населения оставалось невосприимчивой к заражению. У одних клетки вообще не позволяли вирусу интегрироваться: рецепторы поверхности не совпадали с белками Хронофага. У других срабатывал уникальный иммунный ответ, врожденный и адаптивный иммунитет синхронно уничтожали вирусные частицы еще на входе. Эти сравнительно редкие люди могли жить рядом с зараженными и оставаться здоровыми, становясь непреднамеренными свидетелями крушения цивилизации. Тем временем зараженные эволюционировали. Они не ограничивались нападениями на людей: вирусный голод гнал их к любому источнику органики. Улицы были усеяны разорванными собаками, мусором от разоренных помоек и даже выкорчеванными деревьями, в которых зараженные жадно жевали кору и листья, стремясь насытится. Хронофаг не давал умереть от голода, подчиняя инстинкты собственной программе. У большинства, кто не погибал от бурных мутаций и полиорганной недостаточности, трансформация постепенно стабилизировалась. Обмен веществ приходил в равновесие, раны и язвы затягивались, но они оставались навеки искаженными уродами: массивные опухолеподобные наросты, асимметричные кости, тупые лица с выжженным взглядом. Их интеллект угасал до уровня примитивных животных, таких существ врачи между собой называли ''стабилизированные'' или ''зараженными первой стадии''. Но примерно у каждого двадцатого шел другой путь. Эволюция не останавливалась, а продолжала двигаться вперед. Эти зараженные демонстрировали новые адаптации: одни получали мышечные волокна с необычной структурой, дававшие нечеловеческую силу, у других кожа затвердевала, превращаясь в роговой панцирь, способный отражать удары и даже пули, встречались случаи теплового зрения - пациенты безошибочно находили жертв в темноте, фиксировались уникальные мутации, когда из кистей рук или предплечий выбрасывались костные иглы, покрытые ядовитыми белками. Инфицированные второй стадии встречались реже, но были куда опаснее: агрессивные, быстрые, умные. У них сохранялись зачатки когнитивного мышления, ограниченные, но достаточные, чтобы координировать охоту или использовать простейшее оружие. Участвовавшие в зачистках полицейские неоднократно попадали в организованные засады, когда мутанты имитировали человеческие крики или даже отдельные фразы. Город начал умирать в крике и огне. Правительство мобилизовало силы Народно-освободительной армии, ввело бронетехнику, полицейские подразделения и войска РХБЗ. Поначалу казалось, что сдержать зараженных возможно: автоматный и пулеметный огонь выкашивал толпы каннибалов, термобарические боеприпасы выжигали целые кварталы, мосты и станции метро замыкали кордонами. Но уже через двенадцать часов стало ясно, что численность стабилизированных растет быстрее, чем их успевают уничтожать. Первой особенностью стало то, что зараженные начали группироваться. Они не вели себя как бездумная масса, напротив, возникал странный инстинкт собираться в теплых и влажных местах: подвалы, тоннели метро, паркинги под торговыми центрами. Туда они тащили трупы людей и животных, а также куски органики, вырытые из почвы. Некоторые оседали на месте, буквально врастая в стены и пол, превращаясь в пульсирующие мясистые наросты, из которых текла вязкая, полупрозрачная слизь. Так зарождались первые ульи. Военные врачи, наблюдавшие через камеры дронов, видели, как в этих серых скоплениях тела начинали переплетаться, образуя нечто вроде органической архитектуры - тканевые колонны, гнездовые камеры, живые перегородки. Клетки, зараженные Хронофагом, будто искали новое равновесие, но вместо стабилизации развивались в направленную структуру. Влажный воздух улья звенел низкочастотным гулом, словно сам город обзавелся сердцебиением. Первое настоящее ужасное открытие сделали саперы, пытавшиеся подорвать один из таких очагов. Перед детонацией они заметили движение: в толще мясистых сводов проклевывались новые формы жизни. Из студенистых коконов начали вырываться мускулистые, длинноногие твари с серой шкурой. Их конечности были непропорционально мощными, а ребра грудной клетки выдавались наружу в виде зазубренных костяных пластин. Словно безумный художник взял человеческие тела, накачал стероидами, откатил их эволюцию на несколько миллионов лет назад, вернув передвижение на четвереньках. А черепа сплющил и увеличил челюсти до неприличных размеров. Этих новых мутантов окрестили ''прыгунами''. Они передвигались скачками на добрые семь-восемь метров, перепрыгивали через бронетехнику и вгрызались в плоть жертв с хищной скоростью. Их пасти были полны новых зубов-клыков, вырастающих рядами, как у акулы. В отличие от стабилизированных, прыгуны проявляли тактическую согласованность: отвлекали огонь на себя, чтобы дать другим существам возможность приблизиться к солдатам. Остров Гонконг превращался в живую лабораторию Хронофага, где вирус строил не только новых хозяев, но и собственные экосистемы. Пассажиры инфицированных рейсов успели пересечь полмира: через Токио, Сеул, Сингапур и Дубай, через Лондон и Франкфурт, Нью-Йорк и Лос-Анджелес. Аэропорты, вокзалы и порты стали точками ускоренного распространения. В США первые подтвержденные случаи зарегистрировали в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке. Медицинские центры фиксировали резко возросшую заболеваемость с симптомами: гипертермия, цитокиновый шторм, атипичная клеточная пролиферация. Лабораторные анализы показали необычную геномную перестройку: вирус интегрировался в гетерогенные ткани, вызывая химеризацию клеточных линий, что приводило к быстрой мутации хозяина. В нескольких случаях пациенты впадали в кому и демонстрировали морфологические изменения, схожие с теми, что наблюдали в Гонконге - мясистые наросты, деформация кистей и рост дополнительных зубов. Европа, с ее плотной транспортной сетью, также быстро оказалась поражена. Париж, Лондон и Милан регистрировали вспышки среди пассажиров авиарейсов и пассажирских поездов. Медицинские службы с трудом идентифицировали природу болезни: стандартные тесты на вирусные агенты оказывались бессильны, а геном Хронофага демонстрировал уникальную пластичность, изменяясь даже при повторной изоляции. У зараженных наблюдался гиперметаболизм, повышение уровня лактата, экспрессия ретротранспозонов и ускоренное деление клеток. В России первые вспышки зарегистрировали в Москве и Санкт-Петербурге среди пассажиров международных рейсов и сотрудников аэропортов. Инкубационный период сделал невозможным локализацию эпидемии. Вирус начал распространяться по крупным транспортным узлам: метро, железнодорожным вокзалам, крупным рынкам. В остальном вирус распространялся классическим аэрозольным и контактным путем, быстро находя новых хозяев, и создавал разветвленную глобальную сеть очагов. Военные и санитарные службы реагировали с запозданием. Закрытие границ, карантинные меры и локальные блокпосты задерживали распространение лишь на несколько часов, что оказалось недостаточно: к концу первой недели зараженные фиксировались уже на всех континентах, а Хронофаг демонстрировал способность к мутации под локальные условия и даже к адаптации к новым видам млекопитающих, обеспечивая постоянный источник белка.