Шрам к шраму

Возвращение к пустоте От лица Ирины Мы молча складывали вещи в чемоданы. Движения были отлаженными, автоматическими. Влада не задавала лишних вопросов, я не пыталась заговорить. Что было говорить? «Жаль, что так вышло»? Это звучало бы как насмешка. Когда я закрыла последний чемодан, Влада наконец нарушила тишину: — Может, всё-таки попробуешь позвонить? Я покачала головой, глядя в окно на утреннее море. —Нет. Если бы она хотела, чтобы её нашли... Она бы дала знать. Мы поехали в аэропорт. За стеклом такси проплывала солнечная, беззаботная Барселона. Люди смеялись, обнимались, целовались. Они жили. А мы уезжали. Уезжали от этого солнца, от этого моря, от той безумной надежды, что когда-то связывала нас с этим местом. В зале ожидания я машинально открыла Instagram. И застыла. Новая публикация Полины. Всего одна фотография. Она и Лера. В шикарных костюмах, с бокалами шампанского в руках. За ними — интерьер дорогого ресторана. Они смеются. У Полины на лице та самая, давно забытая улыбка — лёгкая, беззаботная, без тени той тяжести, что лежала на ней в последние месяцы. Подпись была короткой: «Новая жизнь. Новые правила». Влада, заглянув через плечо, тихо выдохнула: —Боже... Они действительно... счастливы. Я закрыла приложение. В горле стоял ком. Это был не просто пост. Это был манифест. Ответ на все мои невысказанные вопросы. Она не сломлена. Не потеряна. Она... начала новую жизнь. Ту самую, о которой просила меня. Только без меня. — Начинается посадка на рейс Москва, — раздалось из динамиков. Я поднялась. Ноги были ватными. Мы прошли к выходу на посадку. Последний взгляд на испанское небо. Оно было таким же безмятежным, каким было в тот день, когда мы прилетели сюда. Всего несколько дней назад. Целую жизнь назад. Я села у иллюминатора. Самолёт тронулся, набрал скорость, оторвался от земли. Барселона уменьшалась, превращаясь в скопление игрушечных домиков, пока совсем не исчезла в облаках. Я закрыла глаза. Впереди была Москва. Моя «империя». Моя «реальность». Там меня ждали дела, встречи, проблемы. Там всё было знакомо и предсказуемо. И там не было Полины. Самолёт набирал высоту, а я понимала, что оставила в Испании не просто отпуск. Я оставила там последний шанс. Шанс на другую жизнь. Ту, где можно было проснуться у моря. Ту, где можно было носить простую футболку вместо делового костюма. Ту, где можно было быть просто счастливой, а не успешной. Но этот шанс был мной отвергнут. И теперь мне предстояло вернуться в свой идеально обустроенный мир. Мир, в котором было всё. Кроме того, что было по-настоящему важно. Кроме того, что осталось там, в Испании, на той фотографии — счастливой и свободной, с бокалом в руке и с лучшей подругой рядом. Когда самолёт вышел на крейсерскую высоту и пристегнутые знаки погасли, я откинулась в кресле и закрыла глаза, делая вид, что сплю. Влада, сидевшая рядом, уткнулась в фильм, но я чувствовала её украдкой брошенные взгляды. Она волновалась. А я... я пыталась не думать. Но мысли лезли в голову, как назойливые мухи. Эта фотография. Её улыбка. Эта проклятая, беззаботная улыбка, которой я не видела месяцами. Она сияла, как солнце, а я чувствовала себя так, будто меня окунули в ледяную воду. Внутри всё кричало. Не от злости. От боли. Глухой, разрывающей боли, которая растекалась по всему телу, сжимая горло и заставляя сердце биться с бешеной скоростью. «Она счастлива. Без меня». Эти слова отдавались в мозгу оглушительным эхом. Я всегда считала, что наша любовь — это нечто уникальное, хрупкое и бесценное. А оказалось, что её можно просто... отложить в сторону. Как надоевшую вещь. И найти счастье в другом месте. С другим человеком. Ревность? Нет. Это было нечто худшее. Чувство полной, абсолютной ненужности. Я была не тем, кого потеряли. Я была тем, от кого избавились. Как от груза. Я вспомнила её слова: «Я не могу дышать, Ирина». Они жгли теперь, как раскалённое железо. Я думала, что даю ей всё — стабильность, заботу, любовь. А на самом деле я медленно, день за днём, забирала у неё самое главное — её саму. Её суть. Её огонь. И теперь, когда этот огонь разгорелся вдали от меня, я понимала, что была не хранителем пламени, а тюремщиком. Я держала дикую птицу в золотой клетке и удивлялась, почему она чахнет. Слёзы подступили к глазам, горячие и горькие. Я с силой сглотнула, заставляя их отступить. Плакать здесь, в самолёте, на глазах у Влады и других пассажиров? Нет. Я не могу. Я должна держать лицо. Как всегда. Но внутри рушилось всё. Моя уверенность. Моя вера в то, что я всё делаю правильно. Моё представление о нашей любви. Я открыла глаза и уставилась в спинку кресла перед собой. Впереди была Москва. Моя жизнь. Работа, встречи, обязательства. Всё то, что я когда-то считала таким важным. А сейчас это казалось гигантским, бессмысленным карточным домиком, который я с таким трудом строила. И ради чего? Ради того, чтобы вечером вернуться в пустую квартиру? В ту самую квартиру, где ещё недавно пахло её кофе, где валялись её вещи, где слышался её хриплый смех? Я сжала подлокотники так, что пальцы онемели. Самолёт нёс меня назад. К жизни, которая была мне больше не нужна. К реальности, которую я сама и создала. И самой ужасной была мысль, что, возможно, Полина была права. Не в том, чтобы сбежать. А в том, что наша любовь требовала другой реальности. А я оказалась слишком слаба, чтобы её принять. Я откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, но образ её счастливого лица стоял передо мной, как укор. И я понимала, что этот полёт домой будет самым долгим в моей жизни. Потому что я везла с собой не просто чемоданы. Я везла груз осознания собственной ошибки. Ошибки, которую, возможно, уже нельзя было исправить.