Слишком громкий мир

Июль 1901 Воздух в кабинете доктора Шильмана был густым и неподвижным, словно законсервированным в банке с медицинским спиртом. Он вязко затекал в лёгкие, насыщенный запахами карболки, старой пыли с книжных переплетов и сладковатым, остаточным духом кофе с корицей. Александр, откинув голову на прохладную кожу подголовника, вслушивался в эту тишину, нарушаемую лишь собственным сердцебиением и скрипом половиц под ногами доктора. Он также не выпускал из внимания сдержанное дыхание Дмитрия где-то за спиной и чувствовал исходящее от него напряжение — тугое, как струна, готовая лопнуть от любого неверного слова. — Ну-с, господин Веренский… Случай ваш… своеобразный. Крайне. — Голос окулиста прозвучал тихо, однако врезался в тишину, как скальпель в плоть. — Должен признать, ваши ощущения… не лишены некоторого основания. Александр выпрямился в кресле и, с трудом найдя руку брата, вцепился в неё, ища опору, якорь во внезапно поплывшем мире. — Что вы хотите сказать, господин Шильман? — вопрос Дмитрия прозвучал приглушенно, из-за нервно сжатых зубов, и Александр почувствовал, как дрогнули его пальцы. — Видите ли, — доктор откашлялся, словно давая себе время сформулировать ответ, и Александр уловил мягкий скрип кожи кушетки, неприятный звук отодвигаемого на столе металлического инструмента. — Причина недуга вашего, как знаете, травматическая. Мозг очень тонкая материя, господа. Бывали редкие случаи воздействия отеков тканей на зрительный нерв... К сожалению, доказанные лишь нашими патологоанатомами. — Он сделал паузу, и в тишине стало слышно назойливое, отчаянное жужжание мухи, бьющейся об оконное стекло. — Ваш нерв, господин Веренский, вполне может быть цел. При осмотре я заметил едва уловимые признаки… возможного, подчеркиваю, лишь возможного ослабления этого давления. Это может объяснить все, что вы ощущаете в последние месяцы. Ещё минута тишины. Шильман что-то быстро писал, скрип пера по бумаге раздражал, будто проникал прямо под кожу. Александр сидел недвижимо, пытаясь понять услышанное. Но мысли ускользали, как сны в момент пробуждения, таяли, едва формируясь в множество вопросов, которые он так и не задаст. — В общем, господа, — доктор встал, скрипнув половицей, и вручил Дмитрию заключение. — гарантий я не дам, процесс такой может длиться годы, и не факт, что зрение вернётся в полной мере. По крайней мере, за мою практику такого ещё не было. *** Переход из прохладного кабинета в июльское петербургское пекло оказался отвратительно резким. Влажный нагретый воздух нес в себе оглушительную какофонию звуков: лязг конок, визг пил по камню, истеричные крики разносчиков, грохот колес по мостовой... Александр на мгновение замер, привыкая к хаосу летнего города. В этот хаос, пронзительно и четко, врезался возбужденный голос: — Покушение! Читайте всё о новом покушении!.. Мальчишка-газетчик, юркий как мышь, пронесся мимо, чуть не задев братьев. Его крик сработал, будто спичка, брошенная в пороховой погреб. Толпа на тротуаре заволновалась. " — Дай-ка сюда, почитаю. Только день начался, ох дела..." Пожилая женщина неподалёку. " — Успешно хоть? Губернатора какого, или самого, наконец?" Надежда в голосе, смешанная с ядовитой ненавистью. Голос одного из разносчиков, кажется, того, что с пирогами. " — А ты, рвань, что-то против государя имеешь? А?" Едва ворочает языком, но тоже полон ненависти, иного свойства, туманного. И визгливый окрик в той же стороне: " — Тихон, черт тебя дери, пьянь дурная, не лезь к людям!" — Посторонитесь! Разойтись! — Грубые, хриплые голоса мгновенно перекрыли начавшиеся пересуды. Дмитрий, секунду назад ещё думавший закурить, насторожился. Из переулка появились двое городовых. Они шли, расталкивая людей, постукивая ножнами шашек по камням. Один из них осмотрелся и резко дернул за воротник щуплого человека в очках, замешкавшегося у лотка с товарами. Тот что-то пробормотал, пытаясь вырваться. В ответ городовой ударил его плашмя шашкой по спине — раздался влажный, тупой звук, за которым последовал приглушенный стон. — Да за что же вы? Что творите?! — не выдержала одна из женщин, державшая на руках младенца. Дмитрий нервно выдохнул, увидев, что у стражей хватило чести хотя бы не трогать мать. Его мутило от непонимания, реальность казалась нарисованной. "Очередной всплеск. Скоро все затихнет... Просто два идиота пользуются положением, вот и все..." — Быстрее, — Александр говорил тихо, но его тон был ледяным. Не просьба, приказ. — Уведи меня. Сейчас же. Дмитрий, сжав пальцы на его предплечье, потянул брата в сторону улицы, где они оставили карету. Александр споткнулся о неровность мостовой, и Дмитрий раздраженно выругался. Он злился не на него. На себя, на людей, на власть и на тех кто против неё, на жару, на собственные тревожные мысли и на прелый запах подгнивающих фруктов, витающий в густом зное. *** Вечером Серафима накрыла стол в небольшой комнате с балконом на втором этаже. Здесь не так сильно одолевали комары, и легче дышалось, несмотря на прогретый дневным пеклом чердак. Александр прошел через комнату, отыскал ручку стеклянной двери и вышел на балкон, увитый плющом. Запахи цветущего сада и свежескошенной травы накрыли его с головой, словно братья и в этот год уехали на дачу, оставив город далеко-далеко. Он сходил за скрипкой и, прислонившись спиной к деревянному косяку двери, начал играть. Это не было известной цельной композицией, лишь импровизация, соответствующая настроению. Длинные, тягучие, пронзительные звуки сливались в сплошную щемящую тоску. Александр пытался изгнать свой внутренний беспорядок, тревогу, усталость и отчаяние, отдавая все это в пустоту перед собой. Дмитрий сидел внутри комнаты, в начинающихся сумерках. Он развалился поперёк кресла, перекинув ноги через подлокотник, и уже давно забыл о книге в руках. Он смотрел на брата, любуясь силуэтом на фоне сине-розоватого неба, и надеялся, что Бог, или кто там на этом небе, услышит их чаяния, вернёт то, что забрал. Мысли крутились, не оформляясь ни во что четкое, обычные обрывки бытовых забот: узнать насчёт услуг хорошего адвоката на всякий случай, спросить Степана, почему псы до сих пор не отучились лаять на каждую муху... Да, наконец, узнать, не желает ли сестра на Рождество к ним приехать. "Сестра..." Какая бы была жизнь, если бы не?.. Где бы он был сейчас? Эти вопросы не имели ответов, Дмитрий и не искал их, просто играл со своим восприятием, пытаясь понять, кто они с Александром друг другу. И, внезапно, что делать с родом Веренских, который обречён на исчезновение. Слишком несправедливо по отношению к покойным приёмным родителям, столько вложившим в их жизнь. Но думать об этом было муторно и тягостно. — Черт! — дернулся Дмитрий, резко вырванный из размышлений шерстяным комком, со всей дури запрыгнувшим на грудь. Мими сразу же начала топтаться, устраиваясь на хозяине поудобнее. *** В то же время в соседнем особняке, в одном из окон второго этажа, шевельнулась кружевная штора. За ней, притаившись в полумраке, стояла юная княжна Анна Львовна Краевская переехавшая из Могилёвской губернии в Петербург на постоянное проживание. Девятнадцати лет, наслушавшаяся восторженных рассказов о жизни в столице и жаждавшая романтики, она была очарована внезапным вечерним концертом. Она уже несколько минут, не отрываясь, забыв про недоеденное яблоко, смотрела на незнакомца. Длинноволосый, утонченный, бледный юноша с исступленным, почти страдальческим выражением прекрасного лица. Он показался ей существом из другого мира — томным, поэтичным, загадочным. Анна не знала, кто он, но каждый надрывный звук его скрипки отзывался в ней странной, восторженной тоской. *** Вдруг прогремел раскат грома. Сухой, ещё далёкий, но Александр перестал играть и замер, склонив голову набок, прислушиваясь к замершей перед грозой природе. Дмитрий, освободившись из-под Мими, встревоженно вышел на балкон. Стемнело ещё сильнее, черная туча стремительно закрывала вечернее небо. — Саша? — Хочу видеть молнии, — произнёс Александр. — Вспомнить хоть, как выглядит гроза. Однажды на даче видел, как горит стог сена под деревом, ударило туда, хорошо, не было никого... Он замолчал, озвучив случайное воспоминание, и Дмитрий тоже притих, не найдя, что ответить, только обнял Александра, прижав к себе. В дверях комнаты бесшумно появилась Серафима. Она зажгла лампу, поставила поднос с пирогами и разлила чай по чашкам. — Все готово, голубчики, — тихо сказала она, оглядев братьев. — Я уж пойду спать, что-то после базарных утренних разговоров тяжко как-то. Игнат просил передать, что завтра прибудет мастер, надо крыльцо подлатать, да крыша в конюшне протекает. – Хорошо. Иди, не беспокойся. — откликнулся Александр, подталкивая Дмитрия обратно в комнату. Очередной раскат прозвучал уже гораздо громче, почти что над усадьбой.