Гниющая рана

— Когда был маленький, настолько, что и не помню себя почти, моим любимым на даче у бабушки было дойти почти до края участка, а потом бежать вниз, до самой калитки. Там была такая извилистая дорожка, выложенная из больших камней, между которыми рос мох. Участки тогда давли бесплатно, бабушка вытянула участок в самом углу, на горе, у края леса. Поэтому эта дорожка через весь участок была под нехилым таким наклоном, и впринципе на участке было много волунов, а ещё меня пугали змеями. Витя усмехнулся, в тишине комнаты его голос казался для себя не привычным. По удобнее переложив руку, обнимая Влада, который начал притихать, продолжил, ощущая щекотящее дыхание у кромки футболки. — Змей я почему-то вообще не боялся никогда. Может от того, что повезло их не увидеть. - немного увлекшись рассказом и погрузившись в воспоминания не заметил, как стал рассказывать с воодушевлением, иногда неспециально жестикулируя и снова возвращая руку то на спину, то на голову Влада, успокаивающе поглаживая. — Вот самым заклятым моим врагом была малина. Эти огромные, ни разу не стриженные джунгли меня и пугали, и манили одновременно. Если бы вот мне предложили оставить только один продукт в мире, это была бы малина, настолько я её люблю. Родственникам повезло, что я считал жёлтую не съедобной и им хоть что-то доставалось из её урожая. - вздохнул, хмыкнув. — Я вот ещё не влюблялся ни в кого, но кажется хорошо знаю, каково это, когда твоё сердце разбивают. - туманно начал он. Влад слабо пошуршал спальником, утирая глаза и немного высунул голову, слушая. Чужое дыхание теперь щекотало шею. Порадовавшись, что он успокаивается, Витя продолжил, боясь спугнуть его спокойствие. — У меня была любимая пижама. Не помню, откуда она у меня появилась, помню, что штаны были фиолетово-зелёные в полоску, рисунок какой-то на фиолетовой футболке. А потом она пропала... Я и забыл про неё даже. И вот представь: наступило лето, я навернувшись на этой каменной дорожке побрёл в малиновые джунгли, улов был не большой, так как я уже все, до чего дотягивался подъел. Коленки жжёт, ладошки в ссадинах, руки и плечи исцарапаны колючками, топаю мимо открытой теплицы...а там внутри на перекладине висят мои штаны, в зелено-фиолетовую полоску... Внизу хмыкнули: — Я думал, в фиолетово-зеленую. Витя улыбнулся, на эмоциях прижав Влада крепче, продолжил: — Я в слезы! "Мама, почему они у бабушки в огороде? Почему грязные? Когда успели? Меня не спросили? Штаны, мама!" Рвался их забрать, дак мне запретили, мол, бабушка ими там уже чего только не намыла. Она ещё вышла позже из теплицы, гордо мне похвалила свою новую тряпку, как ни в чём не бывало. Такую бурю эмоций я никогда не испытывал, слишком много было эмоций для меня тогдашнего, думал, лопну от них. — А потом что? - немного хрипло, спросил Влад. — Да что, что, в деревне забот! Не успеваешь грустить. Потом я пошёл снова до малины, побегал по тропинке, поиграл на большом камне, а там и печь начали топить. Странный самодельный дом у бабушки был. Сейчас вспоминаю и все странное, как сон. Как заходишь большая неуютная холодная комната, а справа широкая невысокая лесенка с маленькой дверью, за ней крошечная спальня. В ней справа печь, и две большие кровати у стен. Мне очень нравилось сидеть напротив печки на колючем ковре и смотреть в дырочки на огонь. Больше всего нравилось, когда обольюсь из ледяного шланга, а потом весь мокрый бегу к печке. Ой, сколько раз я коленки и пальцы оббил на той лестнице и высоком пороге... Помолчал, подумав, что ещё рассказать. Лёг чуть поудобнее, забыв про стеснение, кажется коснулся чужой ноги своей. Не встретив сопротивление, так и оставил. — Кровати были как облака, очень мягкие, и хорошо запомнился орущий холодильник, я тогда наверное и научился крепко спать при любом шуме. Но самой большой сказкой для меня было добраться от электрички до участка. Казалось, мы идём всегда долго, а картинка вокруг меняется постоянно. Помню ивы, через которые закатное солнце падало на речку внизу, под обрывом, с которого всегда было страшно случайно упасть. Бывали участки, где дорога бревнами выложена, где заболочено слишком, там я вообще любил ходить. Нравилось, как трава и листья щекотали по пути. А как только выходили к полю с Иван-чаем, то знал, вот она, деревня, уже за поворотом. Красивый цвет у них, сиреневый такой, меня он удивлял, потому что в жизни не часто на глаза попадался... Вот такой рассказ. В голове всё это прокручивается отрывками, усеянное белыми пушинками одуванчиков, которые я очень любил пинать. По щеке прокатилась слеза. Видимо упав на Влада, заставила его взволноваться. Тёплые пальцы коснулись подбородка, подхватив новые капли. Через мгновение поднявшись выше, невесомо огладив щеку, высушивая мокрый след, утер новую слезу почти у глаза. — Вить... Прерывисто вздохнул, переводя дух. На смену приятной ностальгии пришла печаль. Отпустив Влада прижал ладони к глазам. Чувствовал себя сейчас, как оголённый провод. — Всё хорошо... Боку и спине стало очень тепло и мягко. Обхватив его поперёк торса, Влад нерешительно погладил его по спине. Его голос глухо отдавал вибрацией от того, что они были слишком близко. Дав волю своей сентиментальности Витя отнял руки от лица и обняв Влада за плечи всхлипнул, утыкаясь ему куда-то в висок. — Почему-то уход близких людей из жизни ощущается так, будто от тебя оторвали какую-то часть. И она никак и ничем не восполнима... Я всё думаю, как там поживает дорога от электрички до участка, растет ли все ещё Иван-чай на поле, не сильно ли заросла тропинка из камней... — Всё это было в твоей жизни, оно никуда не делось, это не крали, не отрывали... Что было, то осталось с тобой. Но нужно привносить в свою жизнь что-то новое. Голос вибрировал, будто проникая в душу: — Я всегда мечтал о даче, правда. Не знаю, когда это желание пришло ко мне. Надеюсь в будущем я его смогу исполнить. Ты тоже, Витя...придумай себе мечту, не давай прошлому ставить крест на будущем. Шмыгнув носом ответил: — Ты же Влад и для себя всё это говоришь. Ты всегда знаешь, что нужно делать. — Я постоянно в ужасе от того, что кажется, будто я ничего не знаю. Не знаю как жить эту жизнь. Не знаю, как справиться с тоской внутри. Я правда...очень тоскую по всему, что связано с братом. — И кажется, что в тебе столько тоски, что больше в жизнь ничего не влезет? - тихо спросил Витя. — Ты...хорошо меня понял. Так и есть. Ужасное чувство. — Думаю, наше желание на новый год должно помочь нам эту ситуацию изменить... Влад,... — М? — Ты у себя на даче сделаешь дорожку из камней? - расплывшись в глупой улыбке спросил Витя. — Если обещаешь приехать, побегать по ней. - непривычно романтировав ответил он. Немного успокоившись ощутил, как устало всё тело. После долгой прогулки вечером сейчас в тёплых объятиях очень разморило и начали слипаться глаза. Оба молчали, думая о своём. Незаметно для себя Витя перестал шмыгать носом и вскоре крепко уснул. СЕЙЧАС День сурка. Очередной. Только теперь среди обычных будничных мыслей вроде "надо купить продукты", "заехать бы на заправку", "как там учёба у Миши", иногда проскальзывали мысли об их дружбе с сыном Виктора. Еле слышным звоночком внутри колыхалась непонятная тревога. Будто где-то далеко жужжит целый улей и просто не по себе от мыслей, что он есть. Жил себе спокойно, так и живи дальше. Ничего вокруг не изменилось от того, что он теперь с семьёй в твоём городе живёт. Взглянул на любимый степлер на рабочем столе, желая убедиться, что мир вокруг всё такой же, совсем не изменился. Вот и Владиславу меняться не надо. Но перемены назойливо шагали по пятам. От них было не скрыться даже под одеялом. Влад вырос, а его монстры тоже, и от них уже не спрятаться так просто, не прогонать светом ночника. Вибрация телефона вырвала из мыслей. Перевернув, взглянул на дисплей и улыбнулся. "Любимая". — Здравствуй, Влад. Прости, что отвлекаю от работы, - защебетали в трубку. — Что ты, родная, для меня ты всегда вовремя. - оперся локтями о рабочий стол, скрестив ноги. — Мишенька мне это...Всё уши прожужжал, очень настойчиво спрашивал только что, можно ли Юру в гости позвать. Вроде как по предметам его подтянуть может. По химии этой несчастной. - спешно добавила она, как аргумент. Нахмурился. Рановато как-то для гостей. Но тут же потер переносицу, вздыхая. — Я конечно не сильно одобряю такое стремительное развитие дружбы, но кажется выхода у нас нет. На том конце трубки согласно помычали. — Ему же попробуй отказать, так он изведёт нас. Всегда своего добивается, всегда лбом упрямым протаранит. — Ну дак, весь в тебя. - без злобы ответила жена. Вздохнул. — Давай только время четкое обозначим. И как я приду, чтоб все по домам, уставший буду совсем, сейчас на работе большие дела ведём. Обед ещё не настал, а мозги кипят. — Хорошо, любимый, передам Мише! Целую, кстати, про обед не забудь, сложила тебе контейнер в сумку утром. — Конечно я забыл, заработался. Спасибо, Оль, обнимаю. День начал лететь, катясь к вечеру. Прилип лёгкий мондраж от того, как неуютно наверное будет смотреть в глаза Юре вечером. Долго отмахивался от этих переживаний, ведь вроде как не должно его волновать присутствие Вити и его семьи в жизни, но все равно что-то внутри корёжило. Так и не поняв, что чувствует на этот счёт ехал домой, неосознанно хмуря брови. Квартира встретила уютным теплом и приятным запахом с кухни. Миша услышав, как хлопнула дверь, тут же прибежал к нему: — Привет, пап! — Чего-то ты больно радостный для того, кто уже полтора часа занимается химией. - с легким скепсисом и наигранной издёвкой сказал Владислав. А сам для себя отметил, что сын ещё хромает, после осложнений перелома, но вроде как и правда в очень хорошем расположении духа. — А Юра просто подход ко мне нашел! Сравниваем всё с литературой, вот...- почесал засылок, потупил взгляд. — В общем я его по литре параллельно подтягиваю. - Растаяв и отвлекясь от своих тревог потрепал его по волосам. — Я рад. - Обнял жену. — Долго вам ещё? Хотел бы отдохнуть поскорее, да и поздновато уже, Юру не потеряют? — Заканчиваем... - грустно выдохнул. — Здравствуйте, Владислав Евгеньевич! - Юра как кошка просочился в коридор, вежливо кивнул и пожал руку. Ребята немного грустно побрели в комнату из-за того, что пришло время прощаться. — Миш, а тебе когда в школу разрешат ходить? - донеслось тихо уже в коридоре. — Не знаю точно, возможно с понедельника. — Ещё целая неделя... Ольга положила руки ему на плечи, мягко переключая внимание на себя. — Мальчишки хорошо время провели, не переживай. Не нашёлся, что ответить. Ведь его жена не имеет представления о том, почему на самом деле Влад чувствует себя не в своей тарелке. — Устал просто, сейчас много отчётов. А что, по мне так видно, что я переживаю? - взглянул исподлобья, приобнимая Ольгу. — Мне по тебе всё видно. Хоть без слов общайся - хихикнула она, удаляясь на кухню. А Владу стало снова не по себе. Будто бы ему теперь нужно лучше держать себя в руках, мало ли что ещё Ольга может в нём разглядеть. Наверное тогда все и пошло под откос. Не то что бы полетело, просто поменялось. Никогда у него от жены не было секретов. А тут, вроде и не секрет...просто поглубже закопаные мысли и переживания, просто теперь рассказывает не всё, что на душе, просто следит за своим лицом и языком тела. Просто...кирпич за кирпичиком начала возводиться стена. За которой как в юношестве он имел обыкновение прятаться от всех. И таких усилий ему и ближним далось эту стену разрушить. А тут она снова незаметно под боком, за спиной, иногда под носом, кирпич за кирпичиком случайно начала расти. Незаметно пролетела неделя. Невольно обращал внимание, что сын все больше сидит в телефоне, общаясь с новым другом. На второй его отпустили в школу с больничного. — Ты представляешь? Мишеньку-то хвалят. Вот на собрании была только, отметили, что не опаздывает по утрам, только на переменах иногда. И химия! Химия-то пошла у него.. — Я бы конечно сказал, что поползла. — хмыкнул сын, копаясь в холодильнике. — Главное что с мёртвой точки сдвинулась. Похвально. - ответил ему. — Мишенька, какой бутерброд, пообедай нормально. — Да я щас к Юре, договорились после его тренировки позаниматься. - с набитым ртом носился с вещами. — Отпрашиваться теперь не надо? - еле подавил свою вспыльчивость. Не любил с сыном в таком тоне разговаривать. — Прости, пап...ты против? - искренне поник он. — Нет, просто хочется знать где ты и с кем. Держи нас в курсе своих планов, пожалуйста. Юра хоть с химией тебе продуктивно помогает, но все равно новый человек в твоей жизни, мы с мамой пока волнуемся. — Хорошо. Вернусь к 9! — Чего уж ты его строишь. — Для проформы-то надо держать в строгости. Умываясь перед сном взглянул на себя в зеркало, ища в лице затерявшиеся юношеские черты. Так мало осталось от него прежнего, что и не узнать. Когда-то пришлось снести внутри всё и построить заново, жизнь так распорядилась. Наверное это и называется взросление. В душе колебалось родительское волнение за то, как Мише предстоит взрослеть, 16 лет - трудный возраст. Тому шестнадцатилетнему себе Влад бы многое высказал. И не раз дал подзатыльник, чтоб опомнился. Шаг, другой, тёмный коридор был поглощен ночью, а голова ненужными навязчивыми мыслями. Вдруг все тело охватили неприятные мурашки и плечи инстинктивно поджались. Обнял себя, поежившись. Вот так всегда: когда охватывает грусть, становится холодно. Шаг, другой, остановился на пороге их спальни. Гнал мысли, в надежде, что они сейчас быстро успокоятся. Нет. Нет. И ещё раз нет! Себе шестнадцатилетнему хотелось дать не подзатыльник, а совет, не ругать, а обнять крепко-крепко и сказать, что он ни в чём не виноват, что ему не нужно взваливать на себя ответственность за все беды вокруг. Стало так горько, от того, что никогда это не делал никто другой, никогда он не щадил сам себя. Пробрало неприятным холодным потом. За дверь шагать не хотелось. Развернувшись стремительно направился в гостиную. Слишком рваными движениями начал копаться в отсеке для всяких вещей в диване, там у них хранились походные принадлежности. Раскидывая вещи, позволив себе хоть сейчас не быть аккуратным добрался до дальнего угла и вытянул объёмный тканевый свёрток. Захлопнув диван, разложил старый мягкий спальник на нём и рухнул в него без сил, укутываясь, не застегивая, маловат он ему давно. Мягкая прохладная ткань прильнула к щеке, будто чья-то рука, успокаивая. Тяжело дыша пытался избавиться от тревоги, но на глазах поступила влага. Захотелось завыть, раздирая глотку, впервые в жизни заявить самому себе, что все, что он пережил в жизни - не пустяк, который стоит игнорировать, не то, что нужно зажевав, отбросить в сторону, не пустое место, на которое не стоит обращать внимание. Столько лет он сам подавлял в себе столько эмоций и переживаний, что сейчас задумавшись о том, что хотел бы сказать себе прошлому, просто рвало на куски от замолчанного раньше. Глухо вдыхая воздух позволил себе дать волю чувствам и мыслям. Они метались, ошмётками разбиваясь глубоко внутри. Прохладная "рука" всё ещё обнимала за щёку и будто чуть ерошила волосы. В потоке летящих мыслей ярче других проскользнуло далёкое воспоминание из той самой новогодней ночи. Насколько сильно оно согрело душу, настолько же глухо ударило в грудь. Тогда он впервые смог быть искренним сам с собой. Впервые его искренность поддержали, не пристыдив за слабость.