Сыграем?

Переведя безразличный взгляд к окну, Хон Сик наблюдал, как его люди связывают странную компанию, возглавляемую одним неугомонным святошей, пытаясь заткнуть им рты кляпом, потому что в противном случае один из пленников, обладающий внушительной комплекцией, мог бы откусить своему захватчику половину руки. — Они такие же ненормальные, как и ты. Отец Ким, у тебя какие-то особые критерии при наборе в команду «спасителей мира»? — Иди к чёрту! — гавкает главный праведник тысячелетия, раздражённо поправляя подол своей юбки и стряхивая с лица длинную прядь волос. — Не тебе говорить о нормальности, сатанинское отродье, так что прекращай скалиться, пока я не выбил тебе все зубы. — Прямо все? Сомневаюсь, что ты на это способен, — с кривой усмешкой произносит Хон Сик, показательно проводя языком по ровному ряду своих зубов. Он обдумывал план дальнейших действий. Убить всех этих идиотов снаружи было бы делом нескольких секунд, как и растворить их тела в кислоте, а потом прокурор Нам позаботится об остальном. Проблем бы не возникло. Не то чтобы они представляли для него серьёзную угрозу, но вот головной болью стали. Стоило ли прямо сейчас отдать приказ? Снова переведя взгляд на отца Кима, несмотря на его нелепый наряд, Хон Сик понимал, что тот всё ещё внушает опасение, по крайней мере для его доверенных людей, которые так и стояли напряжённые, готовые перейти в атаку на дикого зверя перед ними, при этом полностью осознавая все последствия столкновения с таким мощным противником. В свою очередь, Хэ Иль тоже напрягся, следя за каждым их движением, готовый броситься в бой в любую секунду. На кону стояли жизни близких ему людей, и он не мог проявить снисходительность к этому отребью. Эти люди были гораздо более опасными, нежели местные наркоторговцы. Можно сказать, смертоносными. — Подойди и узнаешь, насколько я способный, наглый сопляк, — медленно отступив на шаг назад, он оценивал обстановку, против него трое профессиональных убийц, замешкаешься и тебе конец. Хэ Иль переводит холодный взгляд на Ким Хон Сика, полный немого обещания вырвать сердце из его грудной клетки голыми руками, если потребуется. По телу Хон Сика пробегает волна дрожи, а дыхание становится учащённым. Он не может подавить свои инстинкты, и губы сами собой растягиваются в ненормальной улыбке. В глазах вновь вспыхивает нескрываемое влечение к этому человеку, доходящее до одержимости, но он быстро берёт себя в руки, не желая показывать слишком много. — Выйдите. Мне нужно поговорить с отцом Кимом наедине, — приказывает он. Его люди, немного поколебавшись, выходят за дверь, не посмев ослушаться. Проследив за ними хмурым взглядом, Хэ Иль и не думает ослаблять бдительность. Он сохраняет всё ту же позу, не разжимая кулаков, даже когда Хон Сик беспечно машет ему рукой, намекая расслабиться. Сам же он перемещается вглубь комнаты и ровно через пятнадцать секунд возвращается с чем-то непонятным в руках, кладя это на стол, стоящий в центре комнаты. Присмотревшись, Хэ Иль с удивлением понимает, что это шахматная доска. Хон Сик спокойно открывает её и высыпает фигуры на стол, после чего начинает расставлять их. — Сыграешь со мной, святой отец? — спрашивает он, отодвинув ногой одно из кресел и усаживаясь в него, пододвигаясь ближе к столу. — От твоего ответа зависит, будут ли те люди живы. Так что подумай хорошенько. Уголок рта Хэ Иля непроизвольно дёргается, а кулаки сжимаются ещё сильнее, так что ногти впиваются под кожу. Очевидно, этот ублюдок решил потянуть время и насладиться своим триумфом, это выводило его из себя до такой степени, что он едва сдерживался от очередного приступа ярости. — Здесь со мной некому сыграть. Одни мне поддаются, другие не умеют. Печально, что многие сейчас не способны играть во что-то сложнее крестиков-ноликов, — говорит Хон Сик, закончив расставлять фигуры. Он достаёт из кармана пистолет, но не собирался направлять его на замершего отца Кима, просто откладывает в сторону, словно это не смертельное оружие, а ключи от машины. — Погоди, ты же умеешь играть? — неожиданно спрашивает он, с недоверием приподняв бровь. Раздражённо выдохнув, Хэ Иль разжимает кулаки и уверенно подходит к столу, отодвигая второе кресло и садясь напротив, внимательно всматриваясь в свои чёрные фигуры, затем в белые фигуры напротив. Никакого подвоха здесь не было. — Мне стоит тебя пожалеть? Хотя я немного удивлён твоему хобби. Мне казалось, что такие, как ты, проводят свободное время иначе, — замечает Хэ Иль, ожидая, когда его противник сделает ход, ведь «белые» всегда ходят первыми. — И как, по твоему мнению, «такие, как я», проводят свободное время? Поделись своими мыслями, может быть, я возьму это на заметку, — спрашивает Хон Сик, совершая свой первый ход. Он выбрал итальянскую партию, открывая пространство для своих фигур. Итальянская партия в шахматах известна своей динамикой и потенциалом для атак. Однако спешить было некуда; в конце концов, чужие ему жизни были на кону, но такие важные для отца Кима. Волнующее представление. — Наркотиками, женщинами лёгкого поведения, алкоголем, рукоприкладством. Содом и Гоморра одним словом, — отвечает Хэ Иль, глядя на доску и делая ответный ход, сосредоточив внимание на позиции, подперев пальцами подбородок и ставя локоть на стол. Он понимал, что это классическая партия, но следует быть особенно осторожным с последующими ходами. — Отец Ким, в твоих глазах я настолько карикатурный «плохой парень»? Поэтому с самого начала нашего знакомства ты предвзят ко мне? Неужели я не заслуживаю… — однако внезапно Хон Сик замирает с фигурой ферзя в пальцах, так и не сделав свой ход и не закончив предложение. Хмыкнув, Хэ Иль только готовится высказать этому оборзевшему щенку всё, что он о нём думает, когда его взгляд ловит застывший взгляд Хон Сика, прослеживая траекторию. Он тут же невольно сдвигает до этого широко расставленные ноги вместе, после чего и вовсе закидывает ногу на ногу и старательно натягивает ткань платья ниже. Чёртово платье. Не нашлось ничего длиннее, господин прокурор Пак?! — Ты следишь за игрой или как? У меня нет времени и желания затягивать это. Неловкий громкий кашель и раздражённый голос отвлекли внимание Хон Сика, заставив его прийти в себя. Но, вместо того чтобы вернуться к шахматной доске, его изучающий взгляд лишь поднялся выше, тупо уставившись на бюст приличных размеров, обтянутый сетчатой тканью, приоткрывающий вид на весьма пикантные области. — У тебя там вата или что? — внезапно ни с того ни с сего спрашивают Хэ Иля, из-за чего он едва не теряет равновесие, рискуя столкнуться лбом с косяком стола. Какого чёрта этот ублюдок перепрыгивает с темы на тему? И почему разговор вообще зашёл в такое русло?! И что ему на это отвечать? Там не вата, а носки, вся вата ушла на набивку искусственного брюха для одного из твоих мёртвых, но уже не совсем, людей?! — Знаешь, я передумал, — Хон Сик ставит фигуру обратно на доску и, облизывая губы, расслабляется в кресле. Он достает пачку сигарет из внутреннего кармана пиджака и вынимает одну зубами, не сводя взгляда с меняющегося выражением лица святого отца. Эмоции этого человека менялись так быстро, что ему никогда не надоест наблюдать за этим. — Изначально на кону были жизни той группы кретинов, что бросили мне вызов. Но что они могут? Тем более без тебя. Глава полиции под моим полным контролем, не говоря о прокуроре и всех остальных продажных шавках, якобы представляющих закон. А вас там сколько? Пятеро? И маленькие священники под твоим командованием. Что вы будете делать? Святая вода и крест? Забавно. Закурив, Хон Сик любуется потемневшим от гнева выражение лица вспыльчивого священника, переломившего пополам стеклянную ладью в своей ладони. Этот святой явно мечтал, чтобы на месте хрупкой фигуры оказалась шея Ким Хон Сика. — Тогда к чему всё это, если ты не собираешься их отпускать? — цедит он сквозь зубы, бросая быстрый взгляд на пистолет с правой стороны от себя. Стоит только вытянуть руку, направить дуло вперёд и выстрелить. Это займёт у него не больше трёх секунд. — Кто сказал, что я не собираюсь их отпускать? Пусть идут. Но вот ты останешься. — И каковы твои условия? — уже спокойнее спрашивает Хэ Иль, старательно сдерживая себя. — Ты позволишь мне узнать, что у тебя под платьем, — без стеснения отвечает Хон Сик. В комнате воцаряется тишина. Кажется, даже все голоса за окном внезапно умолкают, шокированные подобным заявлением. — Ты… рехнулся? — отмерев после долгого молчания, недоумевающе переспрашивает Ким Хэ Иль, из его головы разом вылетают все планы по захвату пистолета и дальнейшему выкидыванию Хон Сика в окно. Он всё еще надеялся, что это просто шутка. В конце концов, у него тоже был нестандартный подход к юмору. — Не тебе говорить мне о трезвом уме, когда ты выглядишь вот так, — смеясь парировал Хон Сик, теряя всякий интерес к их шахматной партии, и слегка наклонившись вперёд, отодвинул стол в сторону, открывая пространство между ними. — Я же не прошу тебя станцевать стриптиз. Пока я тоже морально к этому не готов. Так что начнём с малого. Ким Хэ Иль впервые не знал, что сказать. Похоже, это не шутка, и эти богатые психопаты окончательно потеряли голову от вседозволенности. — Конечно, ты можешь попытаться убить меня, но не забывай, что твои люди всё еще здесь, и они без оружия. А ты один против более чем сотни на этом корабле. И это только малая часть тех, кто сейчас присутствует. Даже с твоими навыками будет сложно провернуть такую самоубийственную миссию по спасению, не так ли? Спорить не имело смысла. Да, действительно, это так. Люди Хон Сика вооружены огнестрельным оружием, а на корабле хранилась бомба, местоположение которой они всё ещё не выяснили. Если бы только одна его жизнь была под угрозой… Но теракт, который может последовать от взрыва, колоссален. Тысячи жизней могут быть потеряны. Разве поступиться своей гордостью ради спасения невинных душ — это не то, что он должен сделать? Хотя бы это будет не бессмысленно, и принесет выгоду, которая перекрывает всё. Решено. Потерпит. Даже если он сейчас выглядит как прекрасная юная особа, которой подобное предложение могло принести позор на всю оставшуюся жизнь, он не был ей на самом деле. — Ну что, решил? На самом деле, по твоему выражению лица мне всё более-менее понятно. Ты действительно святой мученик, отец Михаил. — Закрой пасть. И лучше удовлетворяй свои… потребности скорее. Решительно поднявшись с места, он сократил расстояние между ними до минимума, наклонившись к замершему Хон Сику, всё ещё с сигаретой в пальцах, и звонко поставил ладони на подлокотники кресла, наклоняясь почти вплотную к его лицу. На мгновение ему показалось, что он видит в этих бесстыдных глазах нотки растерянности и удивления. — О… Это всё, что могло сказать это безумное создание? Прекрасно. Теперь Хэ Иль почувствовал некое превосходство и контроль над этой абсурдной ситуацией. Подняв колено, он резко надавил на грудь Хон Сика, горячее дыхание коснулось мочки его уха: «Тебе нравится играть с людьми? Возомнил себя великим кукловодом?» Низкий, приятный голос с отчётливыми опасными нотками обволакивал каждую клетку вжатого в кресло тела, дыхания резко стало не хватать. Да, Хон Сику действительно нравилось играть с людьми. Заставлять их делать то, от чего они не могут отказаться, — это особый вид деспотизма. Всегда интриговало, что же выдаст следующая пойманная в клетку птица. Он и не собирался это отрицать, хотя это и не нужно было. Его руку перехватывают и кладут себе на бедро. Тлеющая сигарета прожигает плотную ткань платья, и Хэ Иль запоздало думает о том, что если здесь его не убьют, то это сделает Пак Кён Сон. Не сильная, но ощутимая боль заставляет вздрогнуть и наклониться слегка вперёд, и это движение окончательно приводит Хон Сика в чувство. Сжав любезно предоставленное пространство, он впивается ногтями в кожу, жадно ловя любые изменения в человеке, нависшем над ним. Однако он не мог чётко рассмотреть его лицо, и это было большой утратой. Нет, так дело не пойдёт. Свободной рукой Хон Сик обхватывает поясницу Хэ Иля и медленно ведёт пальцами вдоль его позвоночника вверх, надавливая на нужные точки и невольно заставляя выгибаться себе навстречу. Поднявшись ещё выше, он без стеснения вонзает пальцы в парик, дёргая назад, но к его удивлению, накладные волосы оказываются достаточно крепкими, чтобы выдержать этот натиск. — На супер-клей приклеил? Ты подходишь к своему делу со всей серьёзностью, отец Ким. Я поражён. Чему только не учат вас, священников, — не сдерживая иронии в голосе, произносит Хон Сик, наблюдая, как лицо напротив искажается в отвращении и негодовании. Но Хэ Иль лишь закатывает глаза в ответ на его слова и даже не покрывает благословениями в ответ. Ну так совсем не интересно. Отбросив в сторону практически полностью истлевшую сигарету, Хон Сик резко и без предупреждения сжимает в пальцах одну из накладных грудей этого святого, прислушиваясь к ощущениям. Это было совсем не похоже на вату. — … — … Цыкнув от раздражения, он начинает слепо шарить по спине Хэ Иля и, наконец, находит молнию. Обхватив бегунок, он решительно тянет вниз, однако на его грудь немедленно надавливают, явно намереваясь сделать его набивкой для кресла. — Ты же говорил, что не готов к стриптизу, лживый ублюдок. Хон Сик кривит губы и хватает его за горло, удерживая на месте, не позволяя применить ещё больше силы. У него и так образуется довольно большой синяк, не говоря уже о том, что грудная клетка горела от нехватки воздуха. Пусть святой отец почувствует это же на себе. Дыхание отца Кима становится прерывистым, когда пальцы на его горле сжимаются с особой силой. Он откидывает голову назад, глаза темнеют от того, что можно было бы назвать похотью, но скорее это гнев от невозможности контролировать ситуацию. Он моргает, опустив взгляд на Хон Сика — ужасная ошибка, за которой последние слои самоконтроля трещат по швам. Как и чёртово платье, молния которого под натиском не выдерживает и разъединяется. В глазах Хон Сика Хэ Иль сейчас выглядит будто наполовину испорченным: зрачки расширены, румянец разлился по щекам, он тяжело и хрипло дышит, а прикушенные сухие губы трескаются и окрашиваются кровью, и даже слегка размазанная помада не в силах это скрыть. Они стали опухшими и тёмными, как вино или кровь. Платье собирается и становится мятым, обнажая соблазнительно узкий кусок груди, будто с отцом Кимом уже произошло всё то, о чём Хон Сик пока только задумывался. — Знаешь, отче, ты сейчас выглядишь так порочно. Если бы я знал о твоих скрытых талантах раньше, то вжал бы тебя в ту решётку уже на первой же исповеди. Но всё впереди, не так ли? Их взгляды пересекаются, и, к удивлению Хон Сика, выражение лица Хэ Иля вдруг становится менее напряжённым. Это открытие удивляет его настолько, что он непроизвольно ослабляет хватку на горле, но и этого мгновения оказывается достаточно, чтобы изменить ход событий против него. Хэ Иль ставит ногу на плечо Хон Сика и с её помощью пинает его, опрокидывая назад, переворачивая их обоих вместе с креслом. Затем он быстро садится на чужую грудь, уверенно хватает пистолет, который лежал за спиной, и приставляет дуло к его лбу, сжимая палец на спусковом крючке. — Поверь священнику, ты будешь выглядеть ещё хуже, когда твои мозги окажутся под тобой. Хон Сик не выдаёт никаких эмоций. Его руки, расслабленно лежащие по бокам на полу вдоль раздвинутых коленей отца Кима, создают видимость спокойствия, однако его взгляд прожигающий и хищный. — Хочешь заключить сделку на своих условиях, святой отец? Его слова игнорируют, сосредоточив всё своё внимание на оружии в руках. — Не думаю, что он заряжен. Или тебе настолько не хватает адреналина? — Не переживай. Его сейчас у меня более чем достаточно, — не отвечая на первое предположение, Хон Сик медленно перемещает руки к пояснице Хэ Иля, задирая бархатную юбку выше к бёдрам. Хэ Иль тут же нажимает на спусковой крючок, но, как и ожидал, ничего не происходит. Удивительно, но это не вызывает у него сильного раздражения — он понимал, что так и будет. — Не смотри на меня так, особенно в этой позе. Иначе все может выйти за рамки изначальных условий, — пальцы Хон Сика начинают скользить глубже под юбку, но он застывает, стоит ему ощутить плотную резинку нижнего белья. Никакого бархата или рюшек. Это ли не халтурно выполненная работа? Не впечатлённый этой угрозой, Хэ Иль убирает пистолет от его лба. По привычке активировав предохранитель, он кладет оружие на пол позади себя. Затем, мрачно усмехнувшись, наклоняется ниже, опираясь на ладони по обе стороны от головы Хон Сика, и рычит ему на ухо: «Отпусти моих людей» Хон Сик некоторое время вглядывается в его лицо, но первым отводит взгляд. Вздохнув, он суёт руку в карман брюк и вынимает телефон, быстро набирая текст и переворачивает экран, подтверждая достоверность своих действий, после чего бросает его в сторону пистолета, а ладонь возвращается к нагретой поверхности, вдавливая пальцы в провокационные бёдра. — Ты слишком много себе позволяешь, отче. — То же самое могу сказать о тебе. Действительно, они оба зашли слишком далеко. Они так увлеклись, что не заметили, как атмосфера переменилась, вот только пока не понятно, в какую сторону. — Не вини меня. Я всего лишь хотел узнать, как на тебе будет смотреться кружевное бельё. Я бы не смог этого забыть даже после смерти. — Я мог бы устроить тебе погребение и исполнить твоё желание прямо сейчас. — Как учтиво с твоей стороны, но сейчас я хочу бесить тебя не в качестве призрака. — Тебе в детстве так не хватало внимания? Ответа не следует некоторое время и Хэ Иль уже решает, что его слова проигнорируют, однако внезапно Хон Сик резко вскидывается вперёд, принимая сидячее положение, замирая на мгновение, прижимаясь почти вплотную к чужой груди, вглядываясь в изумлённое лицо отца Кима, не ожидавшего такой резкой перемены, а затем шепчет ему прямо в приоткрытые губы: — Да. Краем глаза он замечает блеск стали, и прищуривается, когда тонкое лезвие оказывается прижатым к его горлу. — Ты прав, это начинает выходить за рамки. — Я же тебя обыскал. Где ты его прятал? — Женщина не раскрывает своих маленьких секретов. — Одежда — предисловие к женщине, а иногда и вся книга, — философски замечает Хон Сик, и не думая сопротивляться, чувствуя, как холодная сталь медленно скользит по его плечу и опускается к груди — в этом движении было что-то завораживающее. Лезвие прижимается сильнее и кровь брызгает, как тёмный сок, пропитывая ткань дорогой чёрной рубашки. Хэ Иль подносит нож к приоткрытым губам и медленно надавливает. — Избавить мир от твоего ядовитого языка было бы великой милостью. Хон Сик тяжело сглатывает и на губах его появляется приглашающая, волнительная улыбка. Жизнь определённо повышала градус своей непредсказуемости. Точнее, этот градус повышал человек напротив, до опасной отметки. Но Хон Сик не мог спокойно существовать без риска на грани. Вот только до этого он всегда справлялся сам, не прибегая к посторонней помощи. Но солгал бы, если бы сказал, что ему не нравилось нынешнее положение вещей. — Это воля Господа или твоё собственное решение, святой отец? — Одно не противоречит другому. Смех срывается с окровавленных губ, и Хон Сик с удовлетворением отмечает тень усмешки и на губах Ким Хэ Иля. Определенно, это была ничья.