Что бы ты ни делал

Это было таким... разочарованием? Даже обидно уже не было или больно, было совсем никак. Пусто. Глеб громко сопел, уткнувшись носом в диван, его надо было переложить, принести подушку и одеяло, но это попозже, когда появятся силы поднять свои остекленевшие руки. Издевательски посвёркивали со стены гирлянды, которые он сам перепаивал, чтобы из трёх прямых ниток получились красивые длинные гроздья огней, оплетшие стены и книжный стеллаж. Их яркие затухающие и вспыхивающие несинхронно огни искрами бежали по хрустальному кувшину и бокалам, оставшихся с каких-то древних времён, тарелкам с едой и даже паре букетов цветов, притащенных для украшения. Он убрался в квартире, купил еды и даже приготовил жаркое сам! Сделал гирлянду, нарядил ёлку привезёнными от мамы игрушками. Купил дурацкую пластинку Аббы. Подарок купил, починил часть его сам, часть пришлось нести к мастеру. Подарок глянцевыми боками подарочной упаковки тоже издевательски посвёркивал из-под ёлки. *** Утро было немилосердным. Глеб продрал глаза, с третьего раза встал, сбросив одеяло, с четвёртого дошёл до ванной. Умылся. В зеркале был опухший, но симпатичный мужчина со зверским сушняком. Кухня встретила запиской на столе, написанной крупно, чтобы можно было и без очков, прищурившись, разобрать. «Глеб.» Следующее слово начиналось бледно и сухо, кончик фломастера успел подсохнуть, пока брат придумывал, что же написать после его имени. «В холодильнике еда. Мясо и картошку погреть, салаты можно и так. Вино внизу стоит. Подарок под ёлкой, гирлянда тоже тебе. Буду занят ближайшие пару недель.» И внизу, бездумно, как автограф «Вадик». — Как будто я не знаю, как мясо есть, — съехидничал в пустоту Глеб. Есть не хотелось, он просто напился из-под крана и пошёл в комнату. На столе в вазе стояли цветы и на подоконнике тоже. Пышные какие-то, название в голове не всплывало. На стене висела какая-то проволока комьями, Глеб уже успел нацепить очки и видел её хорошо. У неё была вилка прямо около телевизорной розетки, и Глеб, недолго думая, воткнул её. Это была, видимо, та самая гирлянда. Несинхронные огоньки свешивались со стен, проволоку было практически не видно, и выглядело это завораживающе даже при тускловатом дневном свете. Ночью надо включить, красиво. Стояла ёлка, наряженная знакомыми шариками, дутыми шишками из детства, и даже мальчиш-кибальчиш из ваты и папье-маше махал с самой верхушки. Любимый в детстве был, красный и красивый. Под ёлкой был подарок в твёрдом глянцевом картоне, Глеб сел на ковёр, открывая упаковку. Там, в смятых газетных листах лежала шкатулка, резная шкатулка вроде каменного цветка, на вид старая. Заводилась она барашком из басового колышка, Вадик сам приделал что ли? И мягко, медно играла какую-то мелодию из совсем махрового детства. Он уже и не помнил откуда. До него как-то с опозданием дошло, что на стене висит гирлянда, он был укрыт одеялом из спальни и лежал на подушке, в квартире чисто и есть цветы, скатерть новая какая-то, под наряженной ёлкой лежит такой сложный и явно чиненый подарок, а в холодильнике, он поставил на новую скатерть шкатулку и с какой-то отропью шагнул на кухню, в холодильнике стояли на полках красивые фарфоровые и хрустальные блюда с праздничной едой, как в детстве. Селёдка под шубой, оливье, салат с крабовыми палочками, неровное мясо с застывшим жирком, помятая его собственная кастрюля с картошкой и прилипшим к ней укропом. Праздник, который уже не случится. Он схватил телефон, набрал брата, но там были гудки, сплошные гудки. Занято.