back time

Tiny Bunny (Зайчик)
Слэш
В процессе
NC-17
back time
автор
Описание
Они ненавидели. Цеплялись друг к другу, как кошка с собакой. Казалось, воздух тотчас тяжелел, стоило двум одноклассникам остаться в одном помещении. И каждый по-своему старался уколоть словами едкими, чтобы задеть за живое, ударить побольнее, когтистыми лапами сжимая душу. Рома бил, оставляя за собой раны не только физические, но и душевные. Антон как никогда был уверен в Роминой безграничной ненависти. Этому не будет конца, он однозначно не выдержит.
Примечания
Что, если вдруг ты попадаешь в совершенно незнакомую для тебя реальность и впадаешь в отчаяние, не зная, что делать дальше? Что, если объект твоего воздыхания начал вести себя странно? Влюблённый и в то же время отвергнутый Антон, ненавидящий его Пятифан и история о том, как от ненависти до любви отделяет всего один шаг. Или же от любви до ненависти :) Мистики здесь будет ОЧЕНЬ мало, в основном все будет крутиться вокруг Ромы с Антоном Пс: автор не поддерживает насилие, это просто история. :3 Кстати по фанфику появился мерч отрисованный и отпечатанный лично мной: https://t.me/backtime123/124 Трейлер к фф: https://t.me/backtime123/66 Автор анимации:efoortt Еще одна анимация потрясная: https://t.me/backtime123/137 Автор: iyshenery Песня наишикарнейшая по фф: https://t.me/backtime123/262 Автор: Мать Прокрастинация Песня ещё одна потрясающая: https://t.me/backtime123/267 Автор:Галлюцинат Момент из главы «цена» от которого у меня мурашки: https://t.me/backtime123/143 Автор: iyshenery Так же в моем тгк можно приобрести дополнительные материалы, такие как «ответы на вопросы от Ромки» и «ответы на вопросы от Антона», где главные герои фф отвечают на вопросы читателей:3 тг:https://t.me/backtime123 Всем тем, кто очень переживает, что закончится банальной комой, или «это был сон», пожалуйста выдыхайте, все реально ;) ❌ Запрещено выкладывать работу на любые сайты без разрешения автора.
Содержание Вперед

Саспенс

— Пиздец ты задохлик конечно, обосрыш, — Ромка поставил тарелку с пряниками на стол, продолжая повышенным голосом, — умудряешься замерзнуть дома, — он снова подцепил пальцами теплое пушистое одеяло и укрыл дрожащего от холода Антона, попутно протягивая кружку с горячим готовым чаем, которую тот взял в руки, едва ли не уронив. Стало в одно мгновенье очень тепло на душе, что Ромка так пекся о том, чтобы Антону было комфортно в его доме, — может, те ещё шапку подогнать? Весь оставшийся вечер Антон ощущал себя крайне счастливым и разморенным, но в то же время каким-то воодушевленным и наэлектризованным. Возможно, тому виной было Ромкино присутствие и осознание того, что он снова переночует с другом как в старые добрые времена. В любом случае, мысль об этом согревала сердце, которое пустилось в пляс сразу же, как они вышли из папиной машины и поплелись обратно в дом. — Обойдусь, — Антон буквально трясся, как канатоходец, кутаясь в одеяло по самый подбородок, сидя в позе лотоса на скрипучем диванчике, — я не виноват, что твоя берлога — это морозильная камера. Ромка заважничал: — Молча грейся, фраер, — он усмехнулся, садясь рядом с ним, — цени вообще, что я тут с тобой таскаюсь. Антон ценил. Как никто другой ценил. Он был так счастлив остаться на ночь у Ромки, что даже не предполагал, насколько времяпрепровождение окажется чудесным, спокойным и таким… Особенным. За окном уже давно стемнело, но время ещё было раннее для того, чтобы ложиться спать. — Я и не жалуюсь, — мягко улыбнулся Антон, глядя на Ромку с искренней благодарностью, — спасибо за чай… — он запнулся и, усмехнувшись, добавил, — а хотя, он с медом? — С медом, с медом, — закатил глаза Ромка, продолжая с укором, — ты ж все время выл о том, что хочешь чай с медом, вот те и с медом, — он фыркнул, — надеюсь, жопа у тебя не слипнется. — Не слипнется, — Антон боднул его в бок, срываясь на хохот, а затем, ощутив, как першит в горле, закашлялся. — Ты че, заболел? — тотчас забеспокоился Ромка. Его ладонь резко накрыла лоб Антона, в то время как он сидел, пытаясь нормально откашляться, мотая головой. — Ты температуришь? Точно не откинешься? — он прыснул. — А то мне труп прятать негде. Антон рассмеялся, смахнув его ладонь со своего лба. — Не откинусь, я редко болею, — наверное это из его уст прозвучало весьма смешно, если судить по последним событиям, — я, кстати, где спать-то буду? — Можно в моей комнате перекантоваться, — Ромка отпил из своей кружки. Он выглядел измотанным и разморенным, — только вот, не знаю, будет ли тебе удобно спать на полу, поэтому можно будет в комнате родителей… Антон смешливо прищурился, проговаривая с явным намеком в интонации: — А как же уступить хорошему другу свою кровать? Ромка, посмотрев на него с деланным удивлением, рассмеялся: — Я смотрю, ты уже в край охуел. — Да нет, — махнул Антон рукой, а затем добавил с лукавой улыбкой, — ну, может, слегка… Ромка закатил глаза: — Так в моей комнате или в комнате родителей? Решай резче, — и пригрозил, — иначе будешь в конуре Соньки куковать. Антон, сделав задумчивый вид, обхватил подбородок пальцами и проговорил бодро и громко. Настолько, что Ромка поспешил зажать себе уши ладонями: — У тебя, конечно! Не хочу пользоваться комнатой твоих родителей, — почему-то Антону казалось диким занимать комнату чужих родителей. Некрасиво как-то, — как-то не очень с моей стороны будет, что ли… Ромка, чуть удивившись, понимающе закивал. Кажется он даже не задумывался о таком. — Ну, у меня так у меня, — не успел Антон поблагодарить, как Ромка добавил с ехидством, — на полу, думаю, те самое место. Антон буркнул почти что обиженно: — Бессердечный. — Нехуй было мне дверь сносить, — парировал Ромка, потирая щеку. — Да блин, — возмутился Антон, поправив на себе съехавшее одеяло, — это нечаянно получилось! — За нечаянно — бьют отчаянно, — назидательно ответил Ромка, вскинув палец, отчего Антон закатил глаза. — Слышал о таком? — Ты ж не ударишь меня, — решил обязательным уточнить он, полностью уверенный в сказанном, — мы ж лучшие друзья! Ромка вдруг стих на пару секунд, а затем спросил пониженным тоном: — А хер ли ты так уверен? — его глаза сузились, — я б на твоем месте не стал бы расслабляться. Возможно раньше подобная интонация и навела бы Антона на всякие сомнения, но не сейчас. Все уже было видно, как на ладони. Насколько Ромка старается создать комфортную обстановку, чтобы ему было уютно. Нескончаемый поток вопросов о том, не холодно ли ему, и не хочет ли он чего-нибудь поесть. Ромка тщательно подбирал слова, прежде чем высказать что-то, что, по его мнению, Антона может обидеть. И все это Антон замечал и цеплялся, как утопающий за соломинку. Невозможно было не замечать. — Да иди ты, — Антон фыркнул, надкусив пряник и, пережевывая, проговорил с набитым ртом, — тоже мне, бестолочь. Я же знаю, что ты никогда больше не ударишь меня. Он знал это. Знал так же прекрасно, как Ромка знал Бяшу. Ещё никогда на своей памяти Антон не помнил того, чтобы Ромка всерьез после зародившейся дружбы поднял бы на него руку. А если и поднимал, то удары были очень слабыми даже в пылу злобы. Ромка просто… Слишком дорожит своими друзьями. Ценит, как никто другой. Ромкины глаза заблестели под светом лампы. Он послал Антону непривычную ему робкую и мягкую улыбку. Такую, с которой Антон ранее не сталкивался ещё ни разу. Робкую и теплую. Он ответил чуть тише: — Ты прав. Больше никогда. В голосе его проскользнула толика вины. Та, что не оставляет его и по сей день. Должно быть, Ромка жалел так сильно о своих прошлых поступках, что не мог забыть об этом. Никогда. Антон повторял это в мыслях снова и снова, словно мантру, смаковал на вкус. Таким сакральным было это слово. Таким прочным и непробиваемым. Твердым и уверенным. Никогда. Больше никогда. Почему-то от осознания в груди закружились противоречивые чувства. Он попытался не показывать того, как Ромкины слова его только что растрогали. Все же глупо было радоваться тому, что по тебе перестанут наносить удары. Как-то даже нездорово. Но дело было вовсе не в этом. В принципе, пережить после многолетней дружбы подобный ад, а затем снова прийти к прошлым отношениям далось Антону очень тяжело. Было больно. Нестерпимо. Иногда от отчаяния хотелось со всеми усилиями трясти Ромку за плечи, запальчиво повторяя о том, что это он. Антон. Его близкий друг. — Давай ещё на мизинцах поклянемся, — сипло выдохнул Антон, попытавшись стереть на лице проступившую легкую печаль. — Может те ещё чечетку отплясать? — рассмеялся Ромка. — Я в этой бурде участвовать в очередной раз не буду. — Как скажешь, — съязвил Антон, закривлявшись, — времени-то сколько? — Уже десять часов… — посмотрев на настенные часы, изрек Ромка, — пора бы на боковую. Спать охота. Нам ещё в школу с утра… — Уже? — удивился Антон тому, насколько быстро летит время. — Как-то не заметил даже. — Потому что болтаешь без умолку, — ответил Ромка, вставая с дивана, — ну че, допил свой чай? — Да допил-допил, — Антон улыбнулся, вставая следом, попутно кладя в раковину грязную кружку, — пошли! На душе стало так хорошо. Эти ночевки Антон вспоминал очень часто, ведь именно по вечерам они с Ромкой закрывались в комнате и болтали до самого утра, отчего в школу потом шли сонные и абсолютно лишенные сил. Зато потом сбегали с уроков и проводили время на крыше. Бывало, там и обедали вместе с Бяшей, делясь едой между собой. Правда, Антон был единственным, кто приносил еду, которую действительно можно было назвать полноценным обедом. Бяша делился булочкой, Ромка — яблоками и хлебом. Они даже частенько засыпали там, на крыше, ощущая теплый весенний ветер, зарывающийся в волосы, и тепло солнечных лучей, целующее щеки. Антон обрадованно плелся за Ромкой, будто его сейчас вели в излюбленный Диснейленд. Наверное тот считал его чудиком, так как не понимал причины подобной радости, но никак не комментировал, лишь кивая на всё, что Антон говорит. А Антон говорил много. Много и непрерывно. Словно ему только сейчас на это дали разрешение. Когда Ромка постелил ему на полу и Антон нырнул под одеяло, Соня тоже решил наведаться к ним, просовывая нос в маленькую щель приоткрытой двери. Он чуть заозирался по сторонам, а затем, принюхавшись, шагнул уверенно. Неужто Соня будет спать с ними в одной комнате? Кстати говоря, Антона в принципе удивлял сам факт присутствия собаки в доме. Непривычно было как-то. Он даже был рад, что Соня не мерз на улице, будучи на привязи. Прохладное одеяло постепенно становилось теплее благодаря отогревающемуся телу. Оно пахло стиральным порошком и свежестью. Антон глубоко вдохнул, наслаждаясь приятным запахом лаванды. Стало хорошо оттого, что Ромка предусмотрительно подготовил ему чистое белье. Тот, кстати говоря, не спешил ложиться, нерасторопно раскладывая вещи на столе, воспроизводя такой шум, который мешал Антону полностью погрузиться в столь желанный сон. — Да ложись уже! — почти что раздраженно шикнул он. — Что ты там так долго раскладываешь? — Да ща лягу, бля, — Ромка повернулся к Антону, глядя на него сверху, — хер ли ты сразу лег? — Устал немного, — признался тот, кутаясь лучше, чтобы спрятаться от неприятного кусачего холода, — и замерз самую малость. — Может ещё одно одеяло дать? — Ромка ненавязчиво, можно сказать, заботился. И у Антона от этого факта сердце забилось быстрее и громче. Как-то стало нехорошо. — Ты, если че, говори, не надо жопу морозить. Не очень хочется, чтобы ты заболел. — Мог тогда кровать уступить, раз так печешься, — шутливо съязвил Антон. Ромка будто пропустил осуждающую фразу мимо ушей, проговаривая: — Ну, раз одеяло не нужно, то я тоже ложусь спать, обосрыш, — он протяжно зевнул, попутно раздеваясь, аккуратно укладывая вещи на стул, и чуть ли не прыгнул на кровать. Видимо, тоже замерз сразу же, стоило ему избавиться от теплого свитера. — Бля, пиздец холодно, — Ромка заворочался, — я сейчас се нос отморожу. — Вот и я о том же, — ответил Антон, чуть расслабившись, чтобы перестать так трястись. На полу всегда холоднее, чем на кровати, — дубак у тебя будто на улице. — Терпи, ты же мужик, — пробормотал Ромка, уткнувшись в подушку лицом, — а мужики не мерзнут. Ага. Значит, получается, они оба не мужики. Гений. Ромка зашуршал одеялом, укрылся по самый подбородок и блаженно потянулся, длинно выдыхая. Должно быть, он и сам был изможден — все же день был весьма продуктивным. Антон, как бы ни было стыдно признать, не делал даже вполовину того, что делал Ромка за день. Он был довольно… Ленивым? Стало как-то неловко от этой мысли. Надо будет чуть позже, когда он вернется домой, тоже занять себя делами. С этими мыслями Антон ощутил, как потихоньку начинает засыпать. Веки будто были налиты свинцом, а мышцы приятно побаливали. Пальцы на руках и ногах казались призрачными и перестали ощущаться. Хорошо-то как… Поспать. Еще чуть-чуть, и он бы окончательно упал в дрему, но Ромкин голос, глухо зазвучавший из-под плотного одеяла, заставил его подобраться и сконцентрировать свое внимание на фразе: — Обосрыш… — Рома звучал очень тихо, Антону пришлось перестать ворочаться, чтобы расслышать сказанное. — Спасибо за сегодня. Правда. Слышать от него слова благодарности и извинения было максимально непривычным явлением, Антон не мог реагировать на это хладнокровно. Эта фраза мгновенно растрогала его. Ромка благодарил за помощь, за поддержку, за то, что Антон с папой подвезли его к маме, когда ему это было необходимо. Ромка был тронут поступком Антона, а это свидетельствует о том, что слова его значили намного больше, чем простая благодарность. Он чувствовал себя должным за подобную помощь и вместе с этим ощущал лёгкий стыд от того, что все же раскрылся перед Антоном в таком плане. Таким простым парнем, явственно показывающим свою неподдельную панику. Наверняка Ромка не хотел. Не хотел выглядеть таким, по его мнению, жалким. Но Антон никогда бы не посчитал его таким. Ромка испытывает человеческие эмоции. Естественные. Такие, какие должны быть. Поэтому он был несказанно счастлив узнать его получше. Понять, дать эмоциональную поддержку и даже обнять, когда Ромке было это очень нужно. Антон ощутил, как в груди вздымаются волны. Ему очень хотелось ответить на столь короткое предложение, но он был уверен, что стоит открыть ему рот, и из него выльется так много, что потом он может пожалеть о своем необдуманном порыве искренности. Однако он решил рискнуть. Все же это то, что он испытывал прямо сейчас: — Ром… Я рад, — послышался шорох одеяла, будто тот укутался получше. — Очень рад, что мы это… — он запнулся, слова выходили с трудом и были обрывистыми. Антон даже казался себе в этот момент совсем уж мелким мальчуганом, что нелепо пытался выразить то, что творится у него внутри. — Подружились. Хочу быть честнее с тобой, так как я счастлив иметь такого друга, как ты, — Ромка молчал, полностью укрытый одеялом, и поэтому Антон не знал, какое выражение сейчас красуется на его лице. — Спасибо тебе ещё раз за всё, — он сжал одеяло в руках. Эти эмоции охватили его с головой. Хотелось быть честным. Хотелось сблизиться с Ромой так, как не сближался до этого никто. Стать кем-то нужным ему, важным. Быть, в конце концов, настоящим другом. — Ты, кстати, знал, что ещё в самом начале нашей глупой вражды ты появлялся и спасал меня каждый раз, когда мне нужна была помощь? — Антон нервно хохотнул, вспоминая тот день, пережитый с трудом, хотя на самом деле он не любил возвращаться туда, в темную грязную яму, где был замерзший и напуганный. — Так странно было… Бесимся, по ебалу друг другу даем, не скупясь, а потом приходим на помощь, — он судорожно облизнул губы. Скорее. Скорее сказать все то, что ему нужно было высказать. — Я, знаешь… Еще тогда подумал, что не хочу быть тебе врагом, — под теплым одеялом Антона совсем разморило. Он зевнул. — Ты хороший. Правда, очень хороший. Иначе как ещё прокомментировать твои действия? — Антон вдруг понял, что слишком уж сильно разоткровенничался, и проговорил тише, повернувшись в сторону Ромкиной кровати, глядя в чернильную пустоту под ней. — Извини, что я без умолку болтаю, но мне захотелось сейчас тебе об этом сказать. Думаю, потом я не смогу на это решиться. В комнате повисла тишина, и Антон слабо улыбнулся, довольный высказанными словами, кутаясь в одеяло снова, словно оно каждый раз спадало с него. — Не очень-то я тебя и ненавидел, — прошептал Ромка едва слышно, и у Антона все во мгновенье будто замерло, когда зазвучал скрип, словно тот перемещался по кровати, а затем и завидел Ромкино лицо, скрытое в тени, и блестящие, практически черные глаза. — Я просто ощущал себя неважно, когда ты появлялся на поле зрения, — Антон сглотнул. — Типа, знаешь… Сразу какая-то муть появлялась в животе, ещё и раздражался на постоянке, как долбоеб, — он вздохнул. — Честно сказать, да, ты меня бесил до трясучки, но ненависти как таковой я никогда к тебе не испытывал. — Не врешь? — с надеждой прошептал Антон, глядя на Ромку блестящими глазами. Он и предположить не мог такого. Ему казалось, что Ромка на тот момент хотел его чуть ли не убить, а затем и выкинуть в подворотне какой-нибудь… Поэтому то, что Ромка никогда не испытывал к нему ненависти, возродило в Антоне какое-то чувство счастья. Даже сквозь такую темноту он завидел на Ромкином лице ухмылку. Он произнёс хрипло: — Я никогда не вру, — он чуть приподнялся на локтях, а затем проговорил тише, — замерз? — Пиздец как, — честно признался Антон. Ромка хохотнул, а затем произнёс: — Хватай свое добро и залезай, — Антон не мог поверить своим ушам. Он, кажется, так и лежал с открытым ртом, шокированно глазея на Ромку. — Только не смей дергаться лишний раз, — добавил тот почти что строго, с нажимом, — и не беспокой меня по пустякам. Я выспаться хочу. — Че, серьезно?! — чуть ли не вскрикнул Антон. Это было максимально неожиданно с Ромкиной стороны. Чтобы он, да предложил сам? — А кажется, что я шучу? — натянуто заулыбался он, и Антон, более не церемонясь, пока тот не передумал, вскочил с места, скомкав свое одеяло, и подхватил подушку, чуть ли не произнося певуче: — Вот это мне подфартило! — он буквально запрыгнул к Ромке, слыша, как тот начинает возмущенно шипеть, кажется, «а по-человечески лечь не мог, блять?». Но Антон его уже толком не слышал, укладывался поудобнее, поправляя на себе одеяло и приговаривая с блаженством. — Ой как хорошо-то тут. И кровать большая, — он скрыл под одеялом улыбку. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Только Бяши не хватало для полной картины. — Кароч, не ворочайся слишком много, — повторил Ромка, — а то я тя отсюда выкину сразу же. — Да понял я, не нуди, — махнул рукой Антон, — вечно как дед ноешь. — А ты как пятилетка, — парировал Ромка, укладываясь рядом и отворачиваясь тут же, демонстрируя свою спину. Антон был слишком счастлив. Воспоминания нахлынули на него волной. Ностальгия прохватывала до самых кончиков пальцев. Стало вдруг так хорошо, что он ощутил себя под этим одеялом абсолютно защищенным от всего плохого. Они иногда так ночевали, ведь негде было спать помимо чердака и Ромкиной комнаты, а на чердаке долго не пробудешь. Уже через пару таких ночей Ромка напрочь отказывался проводить там время, особенно после страшилок, от которых у него дыбом волосы чуть ли не вставали. По ночам он нередко будил Антона тем, что ему было страшно, и он, напуганный, приговаривал: «Тох, мне ссыкотно блять, нахуя мы того чела лопоухого придумали? Теперь и поссать спуститься не могу». Да уж. Смешно было. — Ром, — прошептал Антон едва слышно, — спокойной ночи. Ромка, тихо выдохнув, ответил так же: — И тебе спокойной ночи. Антон улыбнулся слишком даже широко, готовый возопить на весь мир. Такой счастливый, такой довольный, что захотелось замурчать как кот. Подушка была мягкой, как и сама кровать. Стало заметно теплее, ноги отогревались, как и заледеневшие ладони, и Антон расслабился мгновенно, со слипающимися веками глядя Ромке в спину. А ведь больше месяца назад это казалось невозможным. Чудо. Последние тридцать минут он лорнировал Ромкину спину просто неустанно, пытаясь поверить в происходящее. Казалось, если он уснет, все окажется обычным сном. А Антон боялся. Боялся этого даже больше, чем монстров из фильмов ужасов. Соня, кстати, от них не отставал. Он запрыгнул к ним на кровать моментально, укладываясь поудобнее между ними, и негодующе заскулил. Видимо, его не радовала перспектива того, что его место занял какой-то там гость. Но, спустя несколько секунд, смирился, уложив свою мордочку Антону на плечо, а затем и протяжно зевнул. Антон так и знал, что Соня стопроцентно спит с Ромкой, раз уж тут, в комнате, находилась его лежанка. Он не был против, тем более после того, как они поладили, да и какое бы он имел право возмущаться? Это его дом, а он вторгся в их пространство, поэтому пусть Антон терпит. — Ром, — вдруг проговорил он тихо, чувствуя щекочущую нос шерсть Сони, — ты спишь? Ромка дышал мерно, и казалось, он уже уснул, но вдруг заговорил, будто бы пробудившись моментально: — Че такое? Антон ощущал себя несколько глупо, но эти мысли, всплывающие именно глубокими ночами не давали ему покоя. То ли от счастья он задумывался о разных глупостях, то ли от бессонницы пытался отвлечь себя чем-нибудь. Было непонятно. Вот только он был так рад надоедать Ромке такими нелепыми вопросами: — Как думаешь, из чего делают шариковые ручки? — Спи, — буркнул Ромка, и Антон мог поклясться, что он закатил глаза. Он, видимо, успокаиваться не собирался. — Ты знал, что наконечник шнурка называется «эглет»? Ромка, видно уже начиная закипать, разворачивается к нему моментально. Кровать под ним протяжно скрипит. Он проговаривает почти что возмущенно: — Нахуя мне это? — А почему небо синее, а не красное? — не затыкается Антон. Но он и не спешит затыкаться, скорее разгорается все пуще и больше. Интересно только, для чего? Наверное для того, чтобы растянуть день ещё самую малость. Ещё чуть-чуть. Хотя бы капельку. — Ты знаешь, какой сейчас час? — шипит Ромка. Кажется, он действительно умаялся слушать эти бредни глубокой ночью, когда ранним утром им как-никак придется вставать с первыми петухами. Но Антон чувствовал себя таким живым, что ему не хотелось отпускать его спать. Просто странная, по-детски глуповатая вредность всплыла слишком уж неожиданно и не собиралась уходить обратно на дно. Хочется насладиться этим немного подольше. Пожалуйста. Пусть этот день не кончается. Ромкины глаза во мраке слабо поблескивали, и Антон понимал, что он смотрит на него. Тяжело и неотрывно. Укоризненно и с резко возникшим желанием зажать ему рот, чтобы хоть как-то остановить этот нескончаемый словесный поток. Но лишь смотрит на Антона и молчит несколько секунд, точно уверенный в том, что тот сейчас продолжит свои бесконечные бредни сумасшедшего. Антон улыбается, и он готов поклясться, что Ромка тоже. Антон ощущал, как по кровати разносится некая слабая вибрация, точно Ромка старался не заржать. Антону вдруг пришла, по его мнению, уморительная мысль, и он проговорил, смеясь: — Я только что осознал, что ты не Рома, — тот выгнул бровь, и Антон продолжил, начиная уже откровенно ржать, — а Роман, — его прорвало окончательно, — Роман, блять… Ромка, мягко говоря, был в ахуе. Возможно, он готов был уже накинуться на него, залепить незатыкающийся рот скотчем и наконец выдохнуть облегченно. Он рассмеялся, не выдержав. И чуть ли не вскрикнул: — Да завали ты ебало уже, блять! — его рука потянулась к Антону, намереваясь, видимо, вытрясти из него душу, и тот быстренько скрылся под толстым слоем зимнего одеяла, смеясь просто неустанно. — Все нервы мне измотал уже. — Извини, — коротко ответил Антон, чуть успокоившись. Господи, какой же он болван, но ему так весело, что просто невозможно остановиться. Он переводил дыхание, глядя в белый потолок. Ромка терпеливо дождался того момента, когда Антон заткнется окончательно, подпер щеку рукой и проговорил с неестественно широкой улыбкой: — Можем теперь спать, блять, или ты, утырок очкастый, снова начнешь хуйню нести? Антон тут же возмутился: — Как ты меня назвал?! — По имени! Возмутительно! — Если я утырок очкастый, то ты дед в памперсах, — выкинул он с жаром. В комнате повисла тишина. Причем такая неловкая, что Антону вновь захотелось заржать. Тишину рассек голос Ромки, зазвучавший с укором: — Чего путного придумать не мог? Антон стыдливо отвернулся, пробормотав: — У меня было мало времени. — Идиот, — прыснул Ромка. — Обоссыш, — Антон рассмеялся, а затем, почувствовав странный зловонный запах, проговорил настороженно. — Ром, у Сони изо рта воняет жуть. Тот проговорил коротко и лаконично: — Это не рот, — и отвернулся. И спустя секунду Антон осознал, выкрикивая на всю комнату: — Блять, СОНЯ!

***

Ранним утром им пришлось тормошить друг друга каждые пять минут, при этом первый после того, как пробудил второго, тотчас засыпал, и так по кругу. Им едва ли удалось прибежать в школу, одевшись наспех, и отпив пару глотков горячего чая, чуть не ошпарив себе языки, параллельно доедая кусок хлеба, намазанный маслом. Они выбежали из дома второпях, со смешком пиная друг друга в бок и обвиняя в том, что они сейчас опоздают в школу. Солнце заливало улицу, лица смеющихся Ромки с Антоном, бегущих стремглав по протоптанной тропинке, яркими лучами. И всё-таки они опоздали в школу на минут так двадцать и тут же столкнулись с праведным гневом Марии Александровны, которая одарила их укоризненным взглядом и гаркнула так, что Антону захотелось неприязненно поморщиться. Антон мог так и стоять молча, выслушивая её бесконечные упреки и нравоучения, терпеливо ожидая кончины этих мук, но Ромка, затаивший на неё некую обиду ещё со дня, когда та обвинила его в краже, не хотел уступать, ёрничая без продыху. А также, каким-то образом сумел поздравить её с восьмым марта в язвительной форме. Антон даже удивился, как ему это удалось. — В углу тогда постойте, раз самые умные тут нашлись, — безапелляционно проговорила Мария Александровна, которую, кстати говоря, Ромка довел до трясучки сразу же, стоило им войти в класс одним своим присутствием, — такая наглость, — шептала она уже вышедшая из себя, и Антон с Ромой, стоило ей отвернуться, одарили друг друга смешливыми взглядами. Антону стоило немалых усилий, чтобы не рассмеяться, потому что Ромка вел себя как взбалмошный ребенок, имитируя выражение преподавателя, кривляясь и размахивая руками очень усиленно, из-за чего их движения с ней становились синхронными, и на это было просто потешно смотреть. Антон старательно смыкал губы, улыбаясь так глупо и так явственно, что Бяша, Володя и девочки просто не сдержали тихих смешков. Как и весь класс в принципе, который был более чем рад увидеть Ромку в школе здорового и навеселе. — Ну вы видели, как эта мымра сразу начала в меня ядом плеваться? — проговаривал Ромка с жаром, стоя у окна на перемене, прижимаясь к подоконнику. — Стоит мне на поле её зрения появиться, как она сразу рожу свою морщит! — он подбоченился, повысив голос на пару тонов. — Пятифян, ты апять мне урок срывать сабралься?! — он закатил глаза. — Изюм ходячий, бля, когда ж уже на пенсию уйдет! — Ромочка, — смеялась Катя, прикрывая губы ладонью, выглядя непомерно счастливой видеть его, — ты же потом и сам её довел. — Потому что додик-на, перетерпеть не может, — с укором бросил Бяша. Но несмотря на это, улыбка так и сияла на его лице — настолько он был рад увидеть друга взбодрившимся и наэлектризованным. Таким, каким он был всегда. — Да завали, — рассмеялся Ромка, выполняя на нем шутливый удушающий прием, в то время как Бяша имитировал удушье, — эта марамойка на меня зуб уже скока точит! — Ты вообще как, друг? — вливался в разговор Володя, спрашивая практически с заботой и улыбкой на лице. Удивительно было, насколько их отношения стали близкими после перемирия. Никаких неловкостей, затаенных обид и неприязненных взглядов. Абсолютный комфорт и взаимопонимание. — Отдохнул за эти дни? Ромка, чуть замявшись, улыбнулся ему очень искренне. — Да я ваще как новенький, — столкнувшись со скептическим взглядом Полины, он продолжил, сконфужено кашлянув и потерев затылок. — Ну, типа, просто хотел заняться делами своими. Все заебись у меня было. — Сталина на тебя нет! — не выдержала Поля, говоря так, словно готовилась с минуты на минуту огреть Ромку смачным подзатыльником. — Я сколько тебе звонила, а ты там, значит, баклуши бил? — она даже двинулась на него угрожающе, отчего Ромка по инерции, сам того будто бы не понимая, скрылся за спиной Антона, который хохотал каждый раз в процессе разговора. Ромка даже весь подобрался, сделавшись настороженным и виноватым, выглянул из-за плеча Антона, и проговорил: — Ну Поль… — произнёс он так тихо и жалобно, что всех просто прорвало на смех. — Не Полькай мне тут! — воскликнула она. — Я распереживалась просто ужас. Дедушка мне столько раз ромашковый чай заваривал, что я и не сосчитаю! А он, видите ли, отдыхал! — Да ладно тебе, Полин, — вмешался Антон, чтобы сгладить углы, мягко проводя по её плечу рукой, — просто дурак, прости его уж. — Он не дурак, — мотнул головой Бяша, — он долбоеб-на. — Да вы оба охренели уже! — тотчас возмутился Ромка, пихая Антона рукой, отчего тот полетел вперед и чуть ли не свалился Бяше на руки. Ромка закатал рукава. — А ну сюда идите! — Нет, ты сюда иди! — натянуто улыбалась Поля, протягивая елейно. — Я сейчас тебя порешаю! — Ну Полин! — вскрикнул Ромка, когда та накинулась на него, собираясь прибить будто бы всерьез. — Да я ж… Я ж объяснился! — он бежал в сторону Антона, пытался скрыться за ним, а затем и толкал его в спину к Поле, пытаясь таким образом преградить ей путь к нему. — Да харэ! — Бей его, Поля! — прикрикивала смеющаяся Катя, и Ромка возмутился сразу же: — Катька, а тебе-то я чем насолил?! — Да весело же! — внес свою лепту Володя, а затем продолжил подстрекать. — Поля, продолжай! Антон начал понимать, каково это, когда все сплочены и ладят между собой. Каждый, кто состоял в их компании, находил общий язык со всеми. Дружные, расслабленные и счастливые. Возможно, Антон выглядел слишком уж растроганным, потому что Ромкин взгляд метнулся в его сторону, и он даже спросил немного обеспокоенно: — Обосрыш, ты чего? А Антон и сам не знал, чего. Но он поймал себя на том, что последние две минуты он лишь наблюдал за всеми с широкой улыбкой и влажными глазами. Внутри словно зашевелилось что-то большое и теплое, а в груди полыхал костер. Он просто… Ощущал себя своим. Он — частичка этой компании. — Я и сам не знаю, — признался он дрогнувшим голосом и добавил очень честно, поправив свои очки на переносице, — просто я так люблю вас, ребят, — слова, сорвавшиеся с языка, смутили и его самого, настолько он был искренен в своих эмоциях. Они казались такими личными, что щеки начали гореть в ту же секунду. Полина шкодливо заулыбалась, проговаривая почти что любовно: — Какой ты у нас, оказывается, сентиментальный, Антоша! Все переглянулись между собой, а затем, рассмеявшись, заключили его в теплые объятия. Все вместе. Полина приговаривала тихое «ну чего ты, Антош», Катя же — «будь мужиком, не реви!», Володя с Бяшей лишь посмеивались над ним, похлопывая по плечу, а Ромка, ероша его волосы, добавлял со смешком «обосрыш-то у нас нюнька тот ещё». Последние несколько часов они проводили в школе с вопиющим нетерпением. Хотелось поскорее расправиться с уроками и вылететь из школы на желанный свежий холодный воздух, а затем и всей гурьбой направиться к Ромке домой. Ведь когда все узнали о том, что Ромка впустил Антона к себе домой, ребята изобразили неподдельную обиду, из-за чего Ромка, которому не оставалось ничего, кроме как пригласить всех к себе домой, мог лишь смиренно кивать головой, терпеливо ожидая момента, когда все эти муки кончатся. Антон смеялся неоднократное количество раз. Он чувствовал себя блестящим на солнце мыльным пузырем, вздымающимся вверх, в синее небо, подталкиваемый ветром. Таким легким. Учителя неустанно упоминали важность экзаменов, стараясь навести на всех как можно больше страха, чтобы все наконец взялись за ум и начали к ним готовиться, но вот Антон и все остальные хоть и понимали всю ответственность за свое будущее, совершенно не хотели задумываться об этом сейчас. Они уже на уроке физкультуры обговорили, что будут делать сегодня у Ромки дома, что есть и во что играть. Антон даже решился поговорить с мамой, чтобы та снова якобы оставила его у Володи дома переночевать. А если не выйдет, ничего страшного. Ведь главное — провести со всеми день, а вечером будет не так уж и грустно уходить домой. Наверное. — Я больше в этой фигне участвовать не буду! — чуть ли не шипел как кот Володя, скрестив руки на груди. — Я так задрался его пятую точку прикрывать, что тетя Карина аж распереживалась, — Антон со смешком уворачивался от его пинков. — Она, блин, спросила, трезв ли я, потому что я начал нести какую-то несусветную дичь! — Да ладно тебе, я же уже извинился! — повторял Антон уже в третий раз, ероша его пушистые волосы. — Неужели это ударило по твоей психике? — Это я тебя сейчас ударю, — натянуто заулыбался Володя, замахнувшись, чтобы одарить его смачным подзатыльником. — Друг в беде не бросит, — хохотал Антон, когда Володя начал щипаться. — Друг с тебя потом за это денег спросит, — назидательно добавил тот, вскинув палец, и Ромка даже одобрительно закивал. — Где компенсация за мой моральный ущерб?! — Ты так падок на деньги! — с укором пихнул его Антон. — Лишь бы содрать их с меня! — Да не нужны мне твои копейки, — махнул рукой Володя, закатив глаза, и Ромка поспешил влиться в диалог: — У него только пять рублей в карманах и пылятся, — Полина с Катей рассмеялись, когда Антон демонстративно закатил глаза. Бяша же, предпочитавший молча кушать в столовой, смиренно жевал свою булку, наблюдая за ними с деланным интересом. — Реально ловить нечего, Володь, не парься. — Да замолчи! — рассмеялся Антон, кинув в него зубочистку, в ту же секунду получая ответку в виде скомканной салфетки. — Хватит кидаться! — Хвятит кидаца, — перекривил его Ромка, и Антон, рассмеявшись в очередной раз, встал с места, воспроизводя довольно-таки громкий грохот, и Ромка, понимая, что пора уносить ноги, вскочил со своего стула и унесся прочь, в то время как Антон стремглав побежал за ним. Они оба, румяные, счастливые и наэлектризованные, бегали по помещению столовой минут так пять, мешая другим людям вдоволь насладиться своей едой, пока повариха не прервала идиллию громким и строгим замечанием. Дальше же уроки проходили весьма спокойно. Антона настигло чувство долга, когда он вспомнил, что Ромку нужно поскорее нарисовать, поэтому на каждом уроке ему приходилось вытаскивать свой альбом в попытке набросать хоть что-то путное. Он наблюдал за Ромкой, пока тот, вальяжно развалившись на своем стуле, безучастно смотрел на доску, совершенно не вдумываясь в новую тему. И вроде бы вот он, Ромка. Сидит прямо перед его глазами, бери да рисуй. Но сколько бы Антон ни засматривался, сколько бы ни делал набросков, все было, ну, не то. Ему приходилось пробовать снова и снова, стирая наброски один за другим местами потемневшим от грифеля ластиком, пока полностью не продырявил листок бумаги, впоследствии отправившийся в урну. Его даже в конечном итоге начало одолевать раздражение. Да что не так? Что его не устраивает? Почему не выходит то, что ему так хочется изобразить на чертовой бумаге? Ромкины черты выходят абсолютно не такими, какими Антон планировал изобразить. Вот Ромка сидит с Бяшей и обсуждает какую-то очередную нелепую фигню, а вот он без продыху уминает булочку… Да все не так! И дело вовсе не в Ромке: Антон просто стал слишком дотошным к самому себе. Все не устраивает! Ладно уж, черт с ним, значит, сейчас не время. Но когда же придет это самое время? Антон решил на это всё успешно забить. Нужно остудить голову и вернуться к рисованию уже потом. Возможно, вдохновение настигнет его, когда он будет меньше всего это ожидать. Так и прошла половина дня. Позже, когда все уже дружно договорились собраться в Ромкином доме к шести часам вечера, Антон же, не теряя времени, пошел с Ромкой к тому самому соседу, который, по его словам, продавал тюльпаны за приемлемую цену. Нужно было поскорее закупиться цветами и поздравить маму и Олю с восьмым марта. Договориться с его соседом получилось очень быстро и без всяких проблем. Антон, трепетно выбирая из кучи разных бутонов самые подходящие, с улыбкой прижал к груди два небольших букетика цветов. Три розовых тюльпана для Оли и пять красных для мамы. Папа, конечно же, не пожалел бы денег на подарки для своих любимых дочери и жены, но Антон отказался брать его деньги, решив, что подарок будет именно от него самого. Лично. Поэтому, без промедлений разбив свою копилку в виде обычной стеклянной баночки, он без раздумий засунул деньги в карман куртки и поплелся тратить их на цветы. Но когда они уже собрались выходить, Антон вдруг вспомнил о своих подругах. Как же они могли забыть о них в такой-то день?! Он вспомнил Катю, которая, как бы, тоже являлась девушкой, и их с Полей тоже нужно было поздравлять с Международным женским днём. Они с Ромкой успешно профукали этот момент ещё в школе! Он тотчас, как ужаленный, рванул обратно к невысокому мужчине и выбрал самый подходящий по его мнению цветок, пока Ромка, тоже вдруг спохватившись, понесся за ним. Они договорились вручить каждой цветок от себя, чтобы никто не почувствовал себя обделенным. Антону, конечно, хотелось подарить цветок обеим, но денег попросту не оставалось, чтобы закупиться парой тюльпанов, поэтому они с Ромкой договорились, что Антон подарит Кате, а Ромка же, в свою очередь, Полине. Антон с улыбкой выбрал самый, по его мнению, благородный цвет. Белый тюльпан идеально подходил Кате. Он не яркий, как тот же вырвиглазный красный, желтый просто не подходил, а розовый… Антон просто не мог представить Катю с розовым. Он даже представил на секунду, как она с благодарной улыбкой прижимает букетик к сердцу, и ему самому стало очень тепло от этой мысли. Ромка же, как дурак, без конца искал черный тюльпан, которого и в помине нет и не было. Василий умаялся спорить с ним по этому поводу и, всучив розовый тюльпан, наконец заткнул его, спешно выставляя за дверь. Ромка оскорбленным не выглядел, даже быстро смирился, по его словам, с «уебищного цвета» тюльпаном. Ромка виделся в глазах Антона таким забавным со своим вечно хмурым выражением лица, что его мозг просто не мог воспринимать его ещё и с яркими букетами цветов. Напоминал недовольного первоклашку на утреннике, которого заставили пройти к учительнице, чтобы он вручил ей цветы. Антон едва не заржал как конь, пока они шли по тропинке, кидая на него смешливые взгляды, отчего Ромка нередко интересовался, все ли у него в порядке с головой. А ничего не в порядке! Антон готов взорваться, сколько можно терпеть?! Но он стоически продержался. А ведь было тяжело. Ромка, кстати говоря, собрался сходить к тете Жене в больницу, и каково было удивление Антона, когда он сам предложил ему пойти вместе с ним. — Хошь со мной сходить? — Ромка, улыбаясь достаточно широко, шагал по протоптанной тропинке. В руках его шуршали цветы, обмотанные в красивую пеструю упаковку. Она переливалась всеми цветами радуги на солнце и мерцала, иногда ослепляя глаза яркими зайчиками. — Ну, к маме моей. Я просто ещё о тебе ей рассказал, что ты помог тогда… — он потер нос, выглядя при этом очень неловким. Антон улыбался, глядя на его руки и подаренные варежки на них. Все-таки Ромка ценил его подарки. — Она сказала, что хочет, типа, с тобой познакомиться. Антон почему-то был очень тронут сказанным. И, если честно, ему самому не терпелось увидеть её улыбающееся веснушчатое лицо. Он так давно её не видел, что казалось, прошла целая вечность. Ему пришлось успокоиться, чтобы его согласный ответ не прозвучал слишком уж эмоционально. Наверняка он и без того выглядит взбудораженным. — Я не против, — Ромка одарил его робкой и благодарной улыбкой, и Антон ощутил лёгкий подъем, — да и я, если честно, хотел бы познакомиться с той самой женщиной, которая воспитала и вырастила тебя. — Огрести хочешь? И че это за сопли пошли щас? — рассмеялся Ромка, тут же пихнув Антона в бок, видно поняв его совсем уж превратно, а затем добавил даже виновато. — Да, я хуевый, но она точно в этом не виновата. Антон удивлялся тому, насколько же Ромка мог исказить сказанное и выдать совершенно иное. Не то, что Антон вкладывал в свои фразы и пытался донести. Почему-то Ромка часто зацикливался на всем плохом, упуская из виду все лучшее. — Ты не понял, — Антон потер переносицу, так же идя вперед с парочкой букетов в руках. Он вдруг преградил Ромке путь и улыбнулся. — Любишь же ты додумывать о себе только плохое, я ведь даже не намекал на это, — Ромка выгнул бровь, замедлив шаг, в то время как Антон шел задом, продолжая доносить до него свои мысли. — Я имел в виду, что сказал ещё вчера. Ты хороший. Очень хороший. Ты умеешь слушать, когда нужно, ты помогаешь своим друзьям в трудную минуту, заботишься о своей маме. Уважаешь тех, кто уважает тебя, — Ромка опустил глаза. Наверняка все эти комплиментарные выражения заставляли его чувствовать себя неловко, но Антон больше не заботился о таких вещах. — Твоя мама хорошо тебя воспитала. Да, — всплеснул руками он, — временами ты грубоват и вспыльчив, но ты абсолютно точно не плохой. Ты не глупый, не бесталанный и точно не тупой гопарь, как многие в нашем поселке. Ты, на самом деле, во многом очень хорош, — Антон говорил без продыху, в горле пересохло. — Я уверен, что и в учебе ты быстро схватываешь, просто не хочешь этого делать. Ромка впервые за все время облегченно и искренне улыбнулся. Антон ощущал, как все становится совсем неважным и ненужным, когда тот выглядел таким довольным и расслабленным. Таким доверившимся ему, открывшимся и бодрым. Наверное, ему были приятны слова Антона, но он, возможно, никогда в этом не признается. — Ну, если ты так говоришь, то я тебе поверю, — снежный наст под ногами хрустел, Ромка прошел вперед, в то время как Антон чуть ускорился, чтобы поравняться рядом с ним и спросить: — А мои слова что, имеют особое значение? — даже немного удивленно спросил он. Ведь Антон даже не предполагал, что для Ромки его слова окажутся авторитетными. Тот чуть задумался, прикусив губу, а затем продолжил очень нерасторопно, стараясь подобрать слова: — Ну, как бы тебе, бля, объяснить… — он выдохнул. — Да, имеют, — они снова замерли посреди рощи, глядя друг другу в глаза. — Я не забуду о том, что ты сказал мне вчера, — Ромкина улыбка упорно не сползала с лица на протяжении всего монолога. — Правда. Ты, конечно, много дельного говоришь, но твои слова на кухне я воспринял серьезнее. Типа… — он все время глядел то куда-то за Антоном: то на возвышающиеся кроны деревьев, то на невысокие дома, встречающиеся на пути. — Я начал смотреть на многое под другим углом. После школы с тренером переговорил… В следующий раз пойду на соревы, — Антон ощутил непомерную гордость. — И теперь, когда я начинаю себя загонять во всякую парашу и думаю, что я ниче из себя не представляю, я просто вспоминаю то, что ты сказал тогда, и прям так, вот, знаешь, — его голос становился все более громким и твердым, — легко становится… Я этого не забуду. Антон едва ли сдержался, чтобы не обнять его, продолжая восхвалять и говорить, что он потрясающий. Что Ромка справится со всеми трудностями, появляющимися на пути. Ведь главное — это вера в себя. И если Ромка верит, то сможет свершить что угодно. Антон лишь шагнул к нему, улыбаясь очень широко, и хлопнул по плечу одобрительно: — Я очень рад, — Ромка выглядел таким обрадованным, что он не мог поверить в то, что этот человек, некогда смотрящий на него волком, готовый вгрызться кому угодно в шею, сейчас ощущался совсем другим, — это очень круто. Не всякий может выкинуть всю херню из головы и начать работать. Это говорит о том, что ты очень сильный. Ромка кивнул, зашагав вперед. Всю дорогу до Ромкиного дома Антон снова и снова думал о том, что стоит почаще внедрять в его мысли нечто правильное и важное. То, что поменяет его мышление самую малость, просветит и сделает лучше. Чтобы Ромка шел вперед, не оглядываясь на прошлое и, тем более, на плохое. Важно было дать понять Ромке, что он может все. Когда они дошли до дома, Ромка повернулся к Антону, в то время как тот уже стоял с вытянутой рукой для прощального рукопожатия. Антон понимал, что он все равно сейчас поедет домой, подарит Оле с мамой цветы и вернется обратно, но уходить совсем не хотелось. Хотелось продлить эти прекрасные моменты, признать тот факт, что они с Ромкой наконец дошли до того самого уровня дружбы, утерянной чуть больше месяца назад. Иногда Антону хотелось выбежать из дома и кинуться в холодный сугроб, чтобы остудить свои бурлящие чувства. Антон думал много. Много и неустанно. Рука все ещё была вытянута вперед для рукопожатия, а сам он был поглощен в свои мысли. Но произошло совсем неожиданное, выбившее Антона из колеи самую малость, потому что тело тотчас прохватило жаром, а затем его будто окатило ушатом холодной воды. Ромка ухватился за его руку крепко-накрепко, рывком притянул к себе и обнял. Обнял резко, быстро, не жалея сил. Антон не знал, как дышать. Все оказалось слишком внезапным. Слишком непривычным и даже по-своему опасным. Ромка стал абсолютно непредсказуемым. Таким, что Антон не мог расслабиться при нахождении рядом с ним. Он и без того был нечитаемым, непонятным — невозможно было просечь, чего стоит ожидать от него. Но теперь это доросло до масштабных размеров. Чувствуя легкое похлопывание по спине, Антон мог лишь смиренно утыкаться в Ромкино плечо, стараясь скрыть очень счастливую улыбку и не думать ни о чем ином. Все же он был слишком рад тому, что происходит. Тому, что они проводят много времени вдвоем, сближаясь очень быстро. Даже слишком. — До вечера тогда, — Ромка отстранился первым, вглядываясь в лицо Антона и улыбаясь, — и не смей свинтить. Я тя тут ждать буду. — Не свинчу, уж поверь, — рассмеялся Антон, отступая на пару шагов и наблюдая за тем, как Ромка открывает калитку. — Бывай! Соньку за меня погладь! — А ты ему нахер не сдался! — кинул ему Ромка с деланной издевкой в тоне. — Не пизди теперь! — рассмеялся Антон. — Он меня любит! — Да вали уже, бля, — почти раздраженно добавил Ромка, стоя на крыльце своего дома, — долго мы тут сиськи мять будем? Антон вспомнил тот самый день, когда им пришлось так же долго и глупо прощаться. Правда тогда все было по-иному: и атмосфера, и их отношения, и погода, и даже время суток. Вечером, в морозный холод, напуганные, уставшие и все ещё ненавистные друг другу. Эти бесконечные и тихие «пока», будто сказанные в попытке задержать друг друга, чтобы прояснить некоторые моменты. Эти неловкие взгляды, обращенные друг другу, словно они готовились объясниться и извиниться. Как Антона прошибал холод, стоя там, на крыльце своего дома и наблюдая за тем, как Ромка уходил в чащу леса, закинув на плечо свой топор. Почему-то сейчас, когда все встало на свои места, тот день уже не казался таким отвратительным. Ведь тогда Ромка спас его ещё раз, хорошенько встряхнул и вернул домой. А вместе с этим между ними появилось нечто сакральное. Что-то, о чем не знал совершенно никто, а заговаривать об этом оба не решались. — А это, знаешь, очень похоже на то наше долгое прощание, — Антон улыбнулся, — помнишь, когда ты меня из леса вывел и до дома проводил? Ромка, опустив ручку двери, посмотрел на него немного даже удивленно, а затем произнёс: — Да это ты часами мне свое «пока» повторял, как обдолбанный! — Ты тоже не отставал! — возмутился Антон, смеясь. Ромка закатил глаза и, фыркнув, отворил дверь, добавляя: — Все, заебал короче, не приходи, я передумал! — Поздно отступать, обоссыш, — крикнул вдогонку Антон, пока Ромка ещё не скрылся за дверью своего дома, — я тут буду стоять как штык ровно через два часа. — Ну и хуй с тобой, — съязвил Ромка, показав ему средний палец. — Все, ариведерчи! — Чао-какао! — Нахуй иди уже.

***

— Ох, это мне? — мама будто расцвела, стоило Антону вручить ей цветы, как только он зашел в дом в приподнятом настроении. — За какие такие подвиги мне делают такой подарок? — лукаво протянула она, ущипнув Антона за щеку. — Ну мам! — рассмеялся Антон. — Это для тебя. С восьмым марта поздравляю! — Ой, я и запамятовала об этом празднике, — спохватилась мама, приложив ладонь к щеке, рассматривая тюльпаны с очень счастливой улыбкой. — Спасибо большое, хороший ты мой, — она чмокнула Антона в щеку, и он сам по себе просиял. Он был так рад тому, что все же сделал своим родным подарки. Не зря потратил все свои сбережения! На двадцать третье февраля над папиным подарком, конечно, пришлось попотеть побольше. Он обожал сладости, которые продавались в городе, поэтому они с мамой тогда отправились в ближайший город и нашли те самые конфеты. Папа тогда был счастлив как никогда, уминая сладости и оставляя за собой одни фантики, которые пришлось убирать им с Олей. Все же стоит почаще радовать родных. — Тоша, они очень красивые, — просияла Оля. Она будто бы вся взбодрилась, стоило Антону зайти домой и вручить букетик, — спасибо огромное! — она прижала цветы к груди, продолжая с жаром. — Я у себя в комнате в вазочку поставлю и буду любоваться, как и рисунком твоим! — Да не за что, любимые мои! — рассмеялся Антон, заключая родных в теплые объятия. — Папа где, кстати? — чуть отстранившись, спросила мама. — Он разве тебя не довез? — Да довез, — улыбнулся Антон, вспомнив, что папа поехал за тортом и любимыми пирожными Оли, — просто ему пришлось отлучиться куда-то, скоро вернется, — он прошел в дом, наконец повесив куртку на крючок. — Это куда твоему отцу приспичило в такой день, интересно… — с подозрением промолвила мама, скрываясь за стенами кухни, начиная шариться в шкафах в поиске вазы. — Да я вот не знаю-ю, — хихикал Антон, стараясь говорить очень убедительно, — может, дела появились на работе. — Сегодня же выходной, — высунувшись из кухни, проговорила мама, — какая ещё работа? — Он за подарками поехал, да? — догадалась Оля, хитро прищурив глаза, и Антон рассмеялся от того, как быстро папу раскололи за сюрпризом. — Тогда я жду шоколадные пирожные с орешками! — Оль, да что ты говоришь? Какие подарки? — старательно увиливал он, понимая, что Оля точно не отстанет теперь. — Говорю же, что по делам ушел. — Ну-ну, — хихикнула она, шествуя вместе с Антоном в сторону кухни, — я обижусь, если он подарков не принесет. Он рассмеялся. Чуть позже, когда папа приехал домой с обещанным тортом и пирожными и на него накинулись Оля и мама с объятиями и благодарностями, Антон, довольный происходящим, провел время в кругу семьи самую малость, отпивая из своей кружки ароматный чай с корицей и уминая шоколадное пирожное. Нужно было торопиться к Ромке. Времени оставалось немного, да и пешком бы он сам через лес никогда не пошел. Нужно было отпроситься у мамы, придумав новую причину, и попросить отца подвезти его к Ромке. Поэтому, когда они доели и мама начала мыть посуду, Антон понял, что вон он — подходящий момент, и пошел в наступление. Мама, конечно, услышав очередное: «к Володе, просто посидеть, позаниматься», с подозрением покачала головой, явно не давая свое согласие. — Не нужно беспокоить людей попусту, наверное, Валентина Ивановна уже умаялась там с вами, — приговаривала мама, — что ж тебе дома-то не сидится? Но и Антон умело атаковал аргументами. — Мам, он мне помогает с математикой, — продолжал он очень терпеливо. — У меня даже оценки заметно улучшились, а ещё скоро ведь выпуск, мы все разъедемся кто куда, — это действительно был весомый аргумент, и Антон был уверен, что мама, зная, что у него наконец-таки появился друг, не станет препятствовать и сжалится. — Я хочу вдоволь провести время со своим другом… — он вздохнул. Грусть, сквозящая в голосе, действительно была неподдельной. — Вдруг я потом не смогу его увидеть? Володя собирается поступать в консерваторию, с городом ещё не решился, но похоже, он уедет куда-то далеко… — Господи, — закатила глаза мама, вытирая руки кухонным полотенцем и поправляя фартук, — Антон, тебе говорили, что ты хорошо давишь на жалость? — она щелкнула его по носу, и тот, не удержавшись, хохотнул. — Иди уж, — а затем добавила с нажимом, — только чтоб к вечеру был дома. — Хорошо! — ответил Антон обрадованно, тотчас налетая на маму с объятиями. — Я вот честно недолго буду, папа ведь меня заберет! — Папа уже стал твоим личным таксистом, — хмыкнула она, и Антон приложил палец к губам, мол, «не дай ему это услышать», — иди уж, тебе уже сейчас надо выйти? — Да! — улыбнулся Антон. — Я очень тороплюсь, потому что мы с Володей договорились встретиться в четыре часа. Благо Антон успел рассказать Оле, куда именно он направляется, поэтому сестра, выслушав его объяснение, лишь кивнула и пообещала прикрыть перед мамой, если что-то пойдет не так. Антон был благодарен сестре за понимание, а ещё за то, что она совсем не обижалась по поводу того, что он, к сожалению, не сможет взять её с собой. Но ничего, чуть позже он проведет с ней время. — Так всего минут пятнадцать осталось, — качнула головой мама, а затем крикнула. — Борь!

***

Когда Антон увидел Ромкино улыбающееся лицо вдали, он весь будто бы зажегся огоньком нетерпения. Мало того, что он очень нервничал перед неким знакомством с тетей Женей, так ещё и не мог привыкнуть к разительному отличию Ромкиного к нему отношения сейчас и в прошлом. Он просто чувствовал себя немного загнанным в плане того, что уже не знал, как реагировать на Ромкины касания невзначай, на его теплую улыбку и, тем более, объятия. Такие, что Антону казалось, он рассыпется подобно песку в ладонях, если Ромка перестанет сжимать его чуть слабее. Он вздрагивал каждый раз, когда Ромкина рука оказывалась на его плечах, волосах, иногда даже на щеке, отчего Антону приходилось медленно и незаметно отстраняться, чтобы не чувствовать некой неловкости между ними. Хотелось спросить Ромку насчет всего этого, потому что Антон ну просто не понимал, что происходит, но стоило ему столкнуться с его улыбающимся лицом, и он замолкал. Ладно уж, главное, чтобы Ромке от этого не стало плохо, зная его отношение к такому. Но кажется, тот и сам не понимал, что делает. Это происходило так же привычно, как дыхание, без какой-либо неловкости или взглядов растерянности. Но самому Антону, честно сказать, стало немного некомфортно: иногда паника проступала очень неожиданно и ему приходилось отходить от Ромки, чтобы почувствовать себя в безопасности. Он и сам не понимал, откуда вдруг взялось это ощущение, но проконтролировать такое свое поведение не мог. Он был безгранично счастлив и вместе с этим странно напуган чем-то. Осталось понять, чем именно. Когда они с отцом подъехали к Ромкиному дому, Антон тотчас вышел из автомобиля и собрался было прошествовать к нему, как Ромка, будучи улыбчивым и обрадованным, прошел к машине и пожал папину руку через окно. Папа, кстати говоря, был даже рад его увидеть таким заряженным, в приподнятом настроении. Кажется, он не видел его таким никогда. Они перебросились парой слов. Папа поинтересовался состоянием его матери, а Ромка охотно отвечал, что все хорошо. — Ну че, идем? — Ромка, проводив удаляющуюся машину глазами, повернулся к Антону, и хлопнул по плечу. Он остро реагировал на любую тактильность с его стороны. К этому сложно привыкнуть. — Мамка моя заждалась уже поди. Антон улыбнулся. — Идем, — кривая его настроения все время то падала, то подскакивала очень неожиданно. Хотелось пить много воды, прятаться от жалящего, по его мнению, весеннего солнца и поспать. — Ром, — проговорил он чуть тише, проходя дальше по тропе, — а какая она? Твоя мама. Ромка, чуть замедлившись, ответил, посмотрев на Антона немного даже озадаченно: — Ну, у неё будто шило в одном месте, очень говорливая, никогда не устает, — начал перечислять Ромка, шурша букетиком цветов, — а ещё она обожает делать комплименты каждому моему сверстнику. Короче, жуть, — он деланно поморщился, и Антон хохотнул, и все было бы хорошо, пока Ромка не добавил спокойно. — Советую те подготовиться, потому что внешность-то у тебя подходящая. Антон впал в некий ступор и поспешил уточнить: — В каком смысле? А Ромка говорил неустанно, без запинок, будто не находя в своих словах толику неправильности. Без раздумий, словно говорил о погоде: — Ну, типа, она симпатичных любит, — Антон затаил дыхание, а в груди начало жечь. — Может затискать, как кота. Стремно. Меня вон на постоянной основе, видите ль красавчиком уродился. Ну а че врать? Я ж красавчик. Шаги замедлились, а затем Антон и замер совсем. — Стой, — проговорил он, ухватившись за Ромкину руку, отчего тот, не ожидав подобного действия, развернулся к нему сразу, а Антон, сглотнув, спросил несмело и очень-очень тихо, — ты считаешь меня симпатичным… ? Ромка вздохнул, а затем хохотнул: — Ну, внешность же у тебя необычная, волосы ещё белые и глазища огромные, почти как у Ольки, — Антон сжал его руку, а затем выпустил на волю, и Ромка подытожил, немного меняясь в лице, — поэтому да, тебя можно назвать симпатягой, — он озадаченно почесал затылок, — правда, я в этом хуево разбираюсь, пацанов не оценивал, но мамка моя вродь с таких как ты и умиляется,он улыбнулся, в очередной раз хлопнув Антона по плечу, и снова зашагал вперед как ни в чем ни бывало, — че встал? Пошли уже. Да что с ним? Что с ним, блять, происходит? Антон не мог избавиться от странной паники, явившейся в груди. Что-то было не так, и это не давало ему покоя. То ли Ромка изменил свое отношение к нему, то ли Антон начал реагировать на все слишком остро. Да, дело, скорее всего, в Антоне. Может он просто драматизировал слишком много? Надо бы расслабиться. Тряхнув головой, он поспешил за Ромкой. Всю дорогу до больницы они болтали практически без продыху. Ромка рассказывал абсолютно все, что взбредет в голову. И если он до этого был более скрытным и недоверчивым, то сейчас не скупился выдать истории из детства или случайно взболтнуть, что боится всяких страшилок до усрачки, при этом не чувствуя никакого стыда перед Антоном. Рома выглядел окрыленным и довольным, когда тема доходила до тети Жени, и именно в эти моменты он становился особенно разговорчивым. Таким, что Антон диву давался тому, каким может быть, оказывается, Ромка, если доверяет кому-то. От этой мысли в груди разливалось тепло. Ромка доверяет ему. Доверяет свои мелкие тайны, которые не решится рассказать даже Полине, дабы сохранить свой привычный образ. Расспрашивал об Оле и еще жаловался на то, что никак не может выкрасть её с урока, чтобы угостить своей выпечкой или хотя бы булочкой, купленной в столовой. Он уже был осведомлен о её предпочтениях в еде. Видимо, она поделилась с ним не так давно, когда они разговорились будучи дома у Володи. Эти двое! Володя и Рома все время пытались быть ближе к Оле. Антон, конечно, понимал, что у него потрясающая и очаровательная сестра, но не до такой же степени, чтобы при каждой встрече концентрировать все внимание на ней и прерывать её разговоры с ним! — Отстаньте уже от Оли, — закатил глаза Антон, шагая дальше, — это моя сестра! — Да че ты вечно жадничаешь-то, а? — Ромка боднул его так сильно, что он чуть ли не рухнул в сугроб, но вовремя сумел сдержать равновесие. Хотя сугробов уже было и не видать — сплошная слякоть под ногами. — Олька меня любит, а я люблю Ольку. Ты не можешь мешать мне угощать её сладостями, упырь! — Иногда мне кажется, что она, — попытался подобрать правильные слова Антон, — с её-то сложным сейчас возрастом, может, ну, неправильно воспринимать услышанное. — Конкретнее давай, — Ромка вытащил сигарету и закурил. — Я, блин, боюсь, что она начнет испытывать симпатию к старшекласснику, — почти раздраженно прошипел Антон, с ужасом, — например, к Володе! — Воу-воу, — Ромка выставил руку перед ним, выдыхая дым в воздух. Он выглядел весьма ошарашенным, — давай-ка это, не параной… — он покрутил пальцем у виска. — Тя там уже в дурке ждут с твоими-то бреднями. — Я серьезно, Ром, — ровным тоном ответил Антон, чтобы тот перестал придуриваться и выслушал, — она совсем не обращает внимания на сверстников, — он сжал букетик в руке. — Только о Володе и говорит. Ромка вдруг замер посреди улицы, и Антону пришлось повернуться к нему, ожидая того, что тот, как минимум, разделит его опасения. Но этот придурь лишь промолвил почти что обиженно и оскорбленно, прижав ладонь к груди: — А как же я? — Придурок, — буркнул Антон и поспешил вперед, но Ромка, смеясь, тут же его нагнал: — Да все-все, не петушись, — его ладонь легла на макушку Антона и взъерошила белые волосы. Очередное касание, от которого Антону становилось не по себе, — думаю, ты просто ся накручиваешь. Олька умная, и думаю, она понимает, что Володя не лучший кандидат… — Я бы с этим поспорил, — фыркнул Антон, — в её глазах он идеален. Без единого изъяна, понимаешь? Она его идеализирует так, будто он принц из сказок. — Ну, тут да… — согласился Ромка, потерев нос задумчиво. — Володька вылизанный чихуяхуя, — закривлялся он, вызвав в Антоне желание его пихнуть. — Да не боись, это быстро пройдёт, если, конечно, ты прав. А я в этом ой как сомневаюсь. — Надеюсь, что твои сомнения оправдаются, а то сейчас такой возраст сложный, я переживаю все время, — Антон вздохнул. — Ещё и одноклассник её, чмырь какой-то, вечно к ней лезет. — Че за одноклассник? — заинтересованно спросил Ромка, затянувшись. — Да за косички её дергает постоянно, дразнит, вроде к рукоприкладству не прибегает, но все же мерзкий сам по себе, — Антон выглядел враждебно настроенным. — Я его припугнул разок, вроде понял. — Ты? Припугнул? — изумился Ромка, а затем выкинул. — Насрал на него, что ли? — и заржал. Антон рассмеялся, закатив глаза и пихнув его: — Ой, да иди ты нахер уже! — Не ну, просто с твоими-то очечами ты мало страха наводишь. — Я тогда поэтому и снял очки. — Ну, без них ты да, наводишь чуть больше страха, — с явным сарказмом протянул Ромка. Но и Антон не отставал: — Оу, так значит, Рома Пятифан, гроза поселка, ссытся с меня? Тот стушевался тут же. — Мечтай, — буркнул Ромка и начал оправдываться, — может иногда, когда ты превращаешься в психа. В такие моменты даже заговаривать с тобой стремно. Антон улыбнулся во все тридцать два зуба. — Я польщен. — Ой, бля, отъебись, — раздраженно проговорил Ромка, и Антон шкодливо заулыбался, — так че с Олькой-то? Обижают её? — Я боюсь, что это она кого-то обидит, — честно признался Антон. — Она в садике мальчикам в глаза въехала кулаком. С таким шнобелем ходили… Родителей вызывали. А на ней самой не было ни единой царапины, — он вспомнил, с какими безумными глазами Оля наносила удары по обидчикам, и невольно сравнил с собой. Это полное ярости лицо безошибочно напоминало его в минуты гнева. — И в классах начальных это повторилось… И каждый раз страдали другие, а она оставалась нетронутой… — он потер виски. — Я даже не знаю, нужна ли ей моя помощь… — Петровы — это диагноз, — обреченно ответил Ромка, — теперь буду опасаться и Олю. — И не зря, — Антон зевнул, — ты знал, чему Володя её учит на переменах? — Чему? — Искусству рвать рты, — назидательно ответил Антон, вскинув палец. — И я сейчас без шуток. Это пиздец. Володя ещё на себе так показывает, жутко… Уголки рта пальцами цепляет и тянет, — он попытался показать это на себе, — мол, нужно резко и посильнее. Вот это стремно, а остальное — сущий пустяк. Ромка поморщился. Кажется, он снова осознал, насколько Володя без тормозов. — Володя — психованый чихуахуа, — изрек он. — Согласен, — Антон поежился, — только ему не говори, а то и до наших ртов доберется. — Нахуй надо.

***

Уже стоя в коридоре больницы, освещаемый солнечными лучами, Антон ощутил лёгкий мандраж. Вот сейчас он зайдёт в палату и увидит лицо, ставшее ему родным ещё очень давно. Тетя Женя, наверное, выглядит не очень хорошо будучи больной, но Антон был уверен, что она выкарабкается очень быстро. С её-то неуступчивым характером и надеждой на лучшее, которые всегда были при ней, тетя Женя выздоровеет. — Можно входить, — Ромка улыбнулся, поднимаясь с лавочки, — она наверняка нас заждалась уже. — Я как-то нервничаю… — честно признался Антон, начиная сдирать заусенцы, — а если я ей не понравлюсь? — Ты че, невестка, чтобы кому-то нравиться? — закатил глаза Ромка. — Яйца в руки и вперед, салага, — он надавил Антону в спину рукой. — Да ладно, не толкайся ты! — зашипел тот, хмурясь. Он поправил очки, длинно выдохнул и, кивнув Ромке, приоткрыл дверь, ступая в палату. Его глаза тотчас зацепились за знакомую фигуру, беззаботно стоящую у окна и попивающую, судя по всему, чай. Тетя Женя, облаченная в больничную зеленую пижаму, смотрела куда-то вдаль. Антон мог лицезреть только её ровную спину, поэтому не знал, какое выражение красуется на её лице сейчас. Ромка встал рядом, и Антон взглянул на него умоляюще. А тот видно посчитал его лицо уморительным и прыснул в кулак, проходя вглубь палаты, попутно проговаривая: — Привет, мам! — голос Ромки прозвучал намного мягче и ласковее, чем когда-либо, и тетя Женя, заслышав его, развернулась всем корпусом к ним. Антон затаил дыхание и утратил способность говорить. Это она. Ничуть не изменилась. Те же кудрявые короткие волосы до плеч, темно-карие глаза, ямочки на щеках и россыпь веснушек. Годы будто прошли мимо неё, так и не коснувшись. Едва заметные морщинки на лбу и лучезарная улыбка, оголяющая острые клыки. Её осанка оставалась такой же идеально ровной. У Антона внутри все перевернулось. — Сыночек мой, — проговорила она очень ласково и нежно, — явился, все-таки. Я только что поела, а теперь в сон клонит. Она развела руки по обе стороны от себя, и Ромка с удовольствием нырнул в её объятия. И сам он на фоне невысокой тети Жени выглядел каким-то неестественно огромным. Эта разница в росте показалась Антону очаровательной. Он не смог сдержать улыбки. — Явился! — отвечал Ромка, продолжая неустанно улыбаться. — Ещё и цветочки тебе подогнал, — он вручил букетик тете Жене с гордостью и радостью и заключил, — с восьмым марта, мам! Оставайся такой же классной и умной! А ещё… Э… — Ромка потер затылок, пытаясь подобрать подходящие слова. — И самой здоровой! — Ты ж мой хороший, — тетя Женя счастливо заулыбалась и будто бы расцвела, когда она наклонилась и взглянула на букет тюльпанов. Румянец на щеках, проявившийся на молочной коже, украшал её. Она притянула к себе Ромку и порывисто поцеловала в щеку, — спасибо тебе большое! Как раз в пустующую вазочку поставлю. Ромка смущенно заулыбался, и Антон понял, что никогда на своей памяти не видел его таким открытым, как сейчас. Таким уютным и расслабленным. Антон зацепился взглядами с ним и развел руки по обе стороны от себя, мол, «ну че?». Ромка хохотнул и ткнул свою маму в плечо пальцем, чтобы она повернулась и обратила на Антона внимание. — Мам, это… — Ромка выглядел таким неловким, что Антон едва сдерживал смех. Ему бы сейчас пришлось произносить имя Антона, дабы представить его тете Жене, но он буквально не мог из себя выдавить его, поэтому Антон поспешил добавить: — Я Антон Петров, его… — и Ромка тоже следом дополнил: — Мой хороший друг, вот, — Антон посмотрел на него с очень теплой улыбкой. Хороший друг. — Это он помог тогда… Тетя Женя, взглянувшая на него блестящими глазами, немного насторожила Антона, потому что её эмоции, как и Ромкины, невозможно было предугадать. А затем она произнесла восхищенно: — Какой же ты красивый, Антон! — чуть ли не запищала она, и он впал в ступор. Хотелось рассмеяться. Она совершенно не поменялась в характере. Все такая же беззаботная и выпаливает все, что взбредет в голову. — Мам… — Ромка сконфуженно кашлянул, — не пугай его. — Да кто кого пугает? — смеясь, возмутилась тетя Женя, ущипнув Ромку в момент, когда он закатил глаза, заставив его мученически зашипеть. — Я просто сделала ему комплимент! — она вскинула подбородок и улыбнулась. — Очень приятно познакомиться, Антоша, меня зовут Женя. Я — мать этого оболтуса. Антон рассмеялся, проходя к ней, чтобы пожать протянутую руку. Она выглядела такой взбудораженной и веселой, что он не мог даже поверить в её болезнь. Но все же, несмотря на её бодрый тон и широкую улыбку, изменения во внешности были. Нездоровый цвет лица, отливающий в зеленый, покрасневшие уставшие глаза, под которыми залегли круги. Но все равно та старательно изображала невозмутимость. Будто болезнь тети Жени — самая настоящая ложь. Антон пожал её руку с трепетом, глядя в глаза. Такие знакомые, такие темные, будто две глубокие воронки. Антон готов был расплакаться. Он так давно её не видел и успел очень сильно соскучиться. Нужно было отыграть свою роль до конца. Ты встретился с ней впервые. Ты не знал её никогда. Начинай. — Мне тоже очень приятно с вами познакомиться, — ладонь тети Жени была мозолистой, грубоватой, почти как у Ромки, если не заострять внимание на том, что его рука, конечно же, была в разы больше, — наслышан о вас от Ромы, наконец удалось узнать, как вас зовут. И именно после этой фразы Ромка покосился на него как-то даже странно. Будто его только что обдурили и оставили ни с чем. Антон не знал, как трактовать подобное выражение, но был уверен в том, что Ромка, судя по всему, что-то заподозрил? Его задумчивый взгляд, прищуренные глаза… Что-то было не так, но Антон поспешил избавиться от этого навязчивого чувства. — Я тоже наслышана, — странно хихикнула тетя Женя, кидая на Ромку хитрый взгляд, и проговорила чуть ли не певуче, — он очень любит тебя упоминать. Антон непонимающе моргнул, а затем переметнул свой взгляд на Ромку. Тот будто бы перестал дышать, и на его лице явилась странная неловкость. — Вот как? — почему-то в груди забурлило исполинское нетерпение поскорее расспросить, о чем это таком Ромка ей рассказывал. И Ромкино лицо, заискрившее паникой, заставило Антона рассмеяться и продолжить. — И что же он рассказывал? Тетя Женя ушла в раздумья, в то время как Ромка двинулся на неё с едва начавшимся «ма…», но та тут же пресекла его, говоря совершенно невозмутимо: — Сначала на дух тебя не переносил, — невинно произносит тетя Женя, не колеблясь. Ого, даже так… А Ромка и впрямь был искренен, когда говорил с мамой. Интересно, что же ещё он ей рассказывал? — говорил даже, что закопать тебя хочет у нас в огороде… Антон едва не рассмеялся, но был уже на пути к этому. Подумать только, насколько же сильно Ромка его не выносил, что аж самолично хотел вырыть для него могилу. Вспоминая об этом, ему хотелось только срываться на смех. Ромка стыдливо вскрикнул: — МАМА! — Ну что «мама»? — вздохнула тетя Женя, прикрывая уши руками. — Да, я твоя мать, сынок, поэтому снизь-ка свой тон. Ромка почти обиженно надулся и скрестил руки на груди. Ну конечно, Антон бы тоже сгорел от стыда, если бы мама начала рассказывать смущающие подробности Ромке. Он даже обрадовался тому, что сейчас топят не его. Что-то внутри Антона удовлетворенно замурчало. Красота какая… Выбивать Ромку из колеи. — Продолжайте, — смешливо прищурившись, выпытывал Антон ненавязчиво, в то время как Ромка, судя по всему, готов был придушить его прямо сейчас за то, что он неустанно подстрекал тетю Женю к подробностям, — мне о-очень интересно узнать. — Но это в начале, — она улыбнулась очень лучезарно, и Антон невольно улыбнулся в ответ, — а сейчас тараторит без умолку, что ты хороший и вообще ровный пацан, — последнее она произнесла на манер Ромки, выпятив грудь и понизив голос. Антон вновь взглянул на него, смешливо прищурив глаза. Ромка был похож на надувшийся шарик, что скоро лопнет. Кажется, он сейчас наорет на них обоих, но пока что держится молодцом. Поразительная выдержка. Нужно надавить ещё… Антон что-то слишком заигрался, а останавливаться не хотелось. — Да-а? — лукаво протянул он, переводя внимание на готового взорваться с минуты на минуту Ромку. — Даже не думал, что я в его глазах столь хорош. Ромка выпучил глаза, и Антон прыснул со смеху. Господи, он сейчас забьется в конвульсиях. Это слишком смешно. — Да Ромка у меня хороший, просто иногда выкобенивается много, — рассмеялась тетя Женя, и Ромка закатил глаза. Вау, даже слово поперек не скажет? Кажется Антон нашел того, кого Ромка боится больше всего на свете. — А сейчас я вот посмотрела на тебя, такой красивый и ухоженный мальчик, — она качнула головой, — Ромаш с такими обычно не водится… — Мам, не называй меня так, — прошипел Ромка, угрюмо глядя куда-то в окно. Тетя Женя и бровью не повела. — Хорошо, — и проговорила по слогам, — Ромаш. — Все сказали друг другу? — тот будто слова из себя усиленно выталкивал. Такой раздраженный и трясущийся от стыда. — Может ещё расскажешь что-нибудь похуже? Чего стесняться? Судя по Ромкиному недоброму взгляду, обращенному к нему, сегодня Антон точно отхватит по полной. И отхватит сразу же, как только они переступят порог палаты. Захлопнется дверь, и Антона просто начнут остервенело трясти за плечи. Как жаль, что его уже ничего не пугает. Тетя Женя лишь ущипнула Ромку за щеку и снова сконцентрировала свое внимание на Антоне. — Так, Антоша, — с нажимом проговорила тетя Женя, тут же сделавшись строгой, — раз уж мы теперь познакомились, расскажи-ка мне, этот дурик школу не прогуливает? — она кивнула в сторону Ромки, и тот сразу сделался таким загнанным в угол и беззащитным, что Антон с силой поджал губы, чтобы не заржать. — Да нет, что вы, он… — столкнувшись с умоляющим взглядом Ромки, он поспешил продолжить, улыбаясь даже глупо. — Посещает занятия. Недавно проходили великих поэтов, он даже стихи Маяковского выучил. Ромка яростно замахал руками. «Нет, блять, замолчи», — так и искрилось на его лице. Похоже, Антон неосознанно подлил масла в огонь. — Ничего себе! — воскликнула тетя Женя, смеясь. Она перевела на Ромку взгляд и, запинаясь на каждом слове от смеха, спросила, одаривая смачным подзатыльником. — Ты че, обалдуй, за ум взялся? — Да я че, буду всякие стишки учить? — стушевался он. — Врет он всё. Антон хотел было возмутиться, но понял, что только что вырыл Ромке могилу, потому как стих, который тот выучил, нельзя было назвать адекватным. А ведь тетя Женя… Бля. — Давай, зачитывай, что ты там учил, — натянуто заулыбалась она, и Ромка панически воскликнул: — Ну мам! — Он ещё в обществознании хорош! — поспешил сгладить углы Антон. Не хватало ещё, чтобы Ромка начал зачитывать этот стих, от которого хотелось только умереть от стыда. — Недавно вот отвечал по новой теме… — Ясен пень, он хорош, — она похлопала Ромку по плечу даже как-то по-братски и сильно, тот аж поморщился от боли, потирая саднящее место, — раз собрался ментярой стать. Антон с трепетом наблюдал за ними, даже не зная, что ему стоит сказать. На душе стало так хорошо, особенно после того, как он убедился в том, что все с тетей Женей в порядке. — Ну, в общем, он не филонит, — Антон старался говорить ровно, без запинок, — я, если что, прослежу за ним. Тетя Женя тут же просияла: — Ой, если тебе будет не сложно, Антош, — она вновь предостерегающе покосилась на Ромку, — а то этот гад дневник свой куда-то заныкал и не показывает! Если ты и этот сжег, как предыдущий… — Да не делал я ничего! — даже почти по-детски вскрикнул Ромка, и Антон рассмеялся. — Он тогда просто пропал! Ещё раз тебе говорю… Тетя Женя не уступала: — Тогда я бы не нашла в твоей комнате огрызки от него и не несло бы гарью! — Я просто курил! — ответил Ромка с жаром и мгновенно пожалел о том, что выпалил на эмоциях. Его лицо побледнело во мгновенье. Теперь тетя Женя ему точно житья не даст. Ромка попал, и Антон знал, насколько сильно. Её лицо вдруг потемнело, брови сдвинулись к переносице. Она шагнула к нему медленно, будто прощупывая почву, и произнесла довольно угрожающе, даже у Антона внутри что-то забурлило: — За курево тоже у меня получишь. Вот погоди, я выпишусь, и будешь… Ромка, влекомый паникой, тотчас рванул к Антону и скрылся за его спиной, тараторя без умолку, как дурак: — Ладно, мамуль, нам идти пора! — тетя Женя смешливо прищурилась, в то время как он прятался за Антоном, сжимая его плечи и толкая к выходу. — Он вот, меня по учебе подтягивает, мы с ним учимся у меня дома… Я так скоро Эйнштейном стану. Он даже старался не использовать нецензурную брань в присутствии матери. Очень сдержанный, даже несколько напуганный. Ромка точно её боялся больше всего на свете. То, как он паниковал, стоило ей поймать его на чем-то с поличным, и то, как он не мог ей соврать, безошибочно говорили о его любви к маме и уважении. — Да, я его подтяну, — подыгрывал Антон усиленно, чтобы Ромка позже от неё не схлопотал. А ведь схлопочет, если тетя Женя поймает. — Мы даже английским занимаемся… — Ты это, не переигрывай, — прошипел Ромка, подогнув колени, отчего Антон чуть не потерял равновесие, когда они уткнулись в его, — крендель. Актеришка из тебя хуевый, — Антон посмотрел на него даже как-то обиженно, а сам Ромка продолжал неустанно. — Ну всё, мам, отдыхай, набирайся сил. Я завтра ещё приду.

***

Им пришлось поторопиться, чтобы успеть подойти к Ромкиному дому ровно к шести часам вечера. Румяные и счастливые они столкнулись у калитки с уже собравшимися друзьями. Антон по-братски обнял Володю, а затем, взглянув на хмурую Катю, спросил у Полины чуть тише: — Что это с ней? — Она расстроена очень, — ответила она тихо, выглядя очень взволнованной. Кажется, она, как самый настоящий друг, переживала за Катю, — восьмое марта ведь, а цветы ей так никто и не подарил. Антон понимающе кивнул. Вот как… Должно быть, Кате действительно неприятно в такой день остаться без желанного подарка, ещё и учитывая то, что у Полины цветы как раз имелись. Красные тюльпаны, ровно три бутона сильно выделялись на фоне синей школьной формы. Антону не нужно было долго думать, чтобы понять, от кого именно они были. — А ты, я смотрю, с цветочками, — Антон улыбнулся. Было приятно видеть улыбающуюся Полину. Он спросил даже шкодливо, — кто подарил? Полина ответила даже как-то смущенно, видно чувствуя себя почему-то виноватой. — Да это Бяша расстарался, — выдохнула она с грустной улыбкой, — а про Катю забыл! Забыл, да? Эх, Полин, ничего он не забыл, просто захотел сделать приятное только для тебя. Бяша в первую очередь, естественно, задумывался о Полине, а потом уже о чем-то другом, но в этот раз он думал только о ней. Антон окинул его насмешливым взглядом, отчего тот, будто пойманный с поличным, быстро отвел глаза. — Да я ж не специально-на! — прошипел Бяша, чувствуя сожаление. — Не допер, потому что дурак! — ну хоть сразу признал свою вину. Некрасиво дарить одной, даже если она объект твоей симпатии. Антон не думает, что Бяша это делал намеренно: скорее всего, с его-то характером и невнимательностью просто забыл об этом, так как мысли забиты были одной лишь Полиной. Антон не смог сдержать улыбки. Как это очаровательно. Полина, даже несмотря на то, что была огорчена тем, что Катя расстроена, все же была рада подарку. И зная её, она стопроцентно попыталась бы поделиться цветами с Катей. Очень любит её, и расстраивать — последнее, что может быть в её списке. Но Антону ли не знать, что Катя посчитает это некой жалостью, подачкой? Ей не нужны такие цветы, ей важно знать, что кто-то додумался подарить сам. И благо, Антон додумался. Он качнул головой, улыбаясь, и медленными осторожными шажками, будто прощупывая почву, прошел к молчавшей как рыба Кате. Она даже не сразу обратила внимание на его присутствие, глядя куда-то в сторону слишком уж опечаленными глазами. Неужели ей настолько важно было получить цветы? Антон как никогда обрадовался тому, что уж он-то точно сможет её осчастливить. Он легонько прикоснулся к её плечу. — Кать… — она будто отмерла, разворачиваясь всем корпусом к Антону. Она даже не сразу поняла, что происходит, как тот протянул робко. — Это тебе, — маленький букетик зашуршал, он улыбнулся, добавляя даже как-то неловко. Все же подбирать слова нужно было очень осторожно, когда он обращался непосредственно к ней. Такие слова как «оставайся такой же красивой и милой» однозначно не подходили. Катя тотчас взбеленится, если услышит подобное, ведь она желает выглядеть сильной, умной и непобедимой в чужих глазах. И она не создавала видимость, она таковой и являлась. — С восьмым марта, оставайся такой же волевой, умной и сильной! Катя, немного растерянная, лорнировала глазами маленький букетик, адресованный ей, будто восьмое чудо света. Она выглядела выбитой из колеи и очень тронутой, что Антон ощутил льющееся внутри чувство удовлетворения. Как же здорово, что он додумался! — Ох, спасибо… — Катя с робкой улыбкой приняла цветы, а затем и с трепетом прижала их к сердцу. Её лицо поменялось столь разительно, что Антон даже не успел осознать, как так быстро её настроение сменилось с глубокой печали, переходя в неутомимую радость. — Я… Мне очень нравится, — она подняла на него глаза, а затем, явно преисполненная прекрасными эмоциями, не сдержалась и в порыве мягко обняла его, уткнувшись носом куда-то ему в грудь, — правда, спасибо большое! Антон не мог сдвинуться с места, настолько он был изумлен и так же несказанно рад тому, что смог её осчастливить. Даже сердце как-то странно забилось. На объятия он уж точно не рассчитывал никогда, поэтому за все то время, пока они так стояли, Антон практически не дышал. — Фу, голубки, — закатил глаза Ромка, параллельно вручая Полине подарок, который та тоже приняла с легкой улыбкой. Полина выглядела счастливой, но Катя — вдвойне счастливее. — Замолчи, Ромочка! — Катя отстранилась и показала ему язык, тут же готовясь атаковать колкими словечками. — Глупостей не говори. Теперь и поблагодарить человека нельзя? — Да благодари, господи, — Ромка рассмеялся, — я ж пошутил, че ты сразу. — Все мальчишки — дураки, — надулась Катя, все так же прижимая цветочек к сердцу. Она ещё раз одарила Антона благодарным взглядом. Подумать только, один тюльпан — и она сияет, — вот бы все были интеллигентными, как Антон и Володя. — Ну ты уж прости, что мы с Бяхой говнари, — Ромка ничуть не звучал обиженно, скорее просто ехидничал. Привык ввязываться в мелкие перепалки с Катей, — под ваши принцесские стандарты не подходим! — Ромочка, — Катя это протянула таким виноватым тоном, что Антон прыснул со смеху. Неужели она действительно думает, что задела его? И, судя по Ромкиным сомкнувшимся губам, он едва сдерживался от смеха, — ты же знаешь, что я не это имела в виду. — Катька, ей Богу, — Ромка все-таки сорвался на смех, ступая в её сторону, — чтоб на тя обидеться, нужно очень постараться. Ты хоть и колючая, как кактус, но я ж знаю, что ты не со зла, — он закривлялся. — Даже самый вредный человек в глубине души оказывается нежным! Катя поморщилась, будто только что ей подсунули какую-то дрянь, и Володя, Антон и Бяша сорвались на громкий ржач. — Я бы не была в этом так уверена, — буркнула она, которую не радовала перспектива того, что её не воспринимают всерьез, — зря ты это сказал… — Да все-все, брейк, — вовремя влился Володя в разговор, смеясь и вставая между ними, — давайте лучше решим, чем сейчас займемся. — Я хочу на чердак подняться, — оживилась Полина, — как раз скоро стемнеет уже. Я такие страшилки подготовила, вы обмочитесь! — А вот это серьезное заявление, — изумился Володя. И правда, солнце уже потихоньку скрывалось за горизонтом, скоро нагрянут сумерки. Антон весь был в предвкушении в преддверии очередного веселого времяпрепровождения с друзьями. Должно быть, они сегодня поиграют во что-нибудь или выгуляют Соню… Антон бы снова решился прогуляться с ним на свежем воздухе. А чердак, кстати, показался ему отличной идеей. Можно будет вдоволь там повеселиться, играя на нервах Ромки, как на клавишах фортепиано. — И че, сразу на чердак-на? — протянул Бяша не очень охотно, бормоча дальше. — Чета я не очень хочу… Ну да, он тоже побаивался страшных историй, а Полина же наоборот, готова была без умолку трещать в темной комнате, освещая фонариком свое лицо под таким углом, чтобы вызвать в Бяше очередной приступ испуга. Лишь бы не откинулся в процессе. — Ну да, а чего ждать-то? — продолжала Полина очень энергично. Даже Катя не была столь воодушевлена, но и на лице её не сквозило нечто, похожее на страх. — Чай взяли и пошли! Что ещё нужно? Она зашагала к крыльцу, что-то напевая себе под нос, и Ромка протянул обреченно: — Чет не нравится мне это… — Да и мне как-то тоже, — буркнул Володя, и Антон поражено уставился на него. — Ну что уставился? — почти вымученно протянул он, готовясь язвить, и Антон, тихо хохотнув, добавил: — Да ничего, просто не думал, что ты боишься. — И ничего я не боюсь, — отбрил Володя, распрямившись и зашагав вперед под надзором усмехающегося Антона. — Херь какая-то, — не успокаивался Ромка, топчась на месте, — в жизни и так много хуевых вещей, а эти додики пытаются подгадить её ещё больше. — Да ты не боись, Ромочка, — съязвила Катя, поспешив за подругой и добавив вслед ехидно, — тебя, если что, Антон с Бяшей от всяких монстров защитят. — Вот ты гадюка! — беззлобно кинул он вдогонку, смеясь. — Я те это припомню! — и всей гурьбой направились внутрь Ромкиного дома. Стоило им переступить порог, как Сонька, весело виляющий хвостом, тут же кинулся их встречать очень энергично. Он чуть не сбил Катю с ног, отчего Ромке с Антоном пришлось подхватить её, удерживая по обе стороны. Полина с Катей тут же уплыли на кухню, веля Ромке не мешать и ни в коем случае не заходить, пока они заваривают чай и готовят сладости. Ему пришлось смириться с тем, что в его доме хозяйничают две упрямые девочки, поэтому он покорно сидел на диване рядом со всеми и обсуждал грядущие посиделки. — Какие ещё посиделки? — со скепсисом протянул Антон, приглаживая Соню по холке. — Недавно только ярмарка была. — Не нуди, — Володя пихнул его локтем, — эти посиделки как минимум два раза в год проводятся! Бяша начал объяснять нерасторопно, протяжно зевая: — Мы вместе с классом выпивку приносим, музыку включаем-на. Володя странно ухмыльнулся, а затем произнёс деланно-загадочным тоном: — Но эпицентром всех посиделок является Рома. — Да с хера ли? — непонимающе нахмурился тот, скрестив руки на груди и откинувшись на диване. — Давай не скромничай-на, — съязвил Бяша. — Этот долбоеб придумал с одним пацаном из параллели кой-какую игру, и теперь, когда эта хрень происходит, в Ромку… — Поголовно все влюбляются, — дополнил Володя с такой широкой улыбкой, что в Антоне проснулся позыв рассмеяться и пихнуть его. — В него-то? — со скепсисом протянул Антон, тыча в Ромку пальцем. — Он ж не рыба и не мясо. — Да иди нахер, я ниче такой, — тот кинул в него подушку, и Антон рассмеялся, — тож мне, бля, а ты прям Донжуан ходячий. — Ниче такой тупой? — паясничал Антон без продыху. — А вот тут я поспорю… — не унимался Володя, проговаривая действительно серьезно. — Он каким-то образом резко… Как бы сказать, меняется. Я не знаю, как это объяснить, но этот придурок становится неузнаваемым, — он вздохнул, проговаривая даже с досадой. — Его пока никто не переиграл в этой игре. Он все угадывает первым. И там не только наш класс будет, все играют. И «А», и «Б» классы. — Да что за игра такая? — Антон действительно не мог представить того, чтобы Ромка выглядел столь потрясающим, что по нему бы сохли девочки. Максимум одна, две, но чтобы прям поголовно… Ну нет. — А че, хошь сыграть со мной? — Ромка шкодливо поиграл бровями, и Антон прыснул со смеху, отчего и он заржал, как конь. — Давайте не будем говорить ему, — Володя улыбнулся с хитрецой, — пусть сам увидит. Я уже предвкушаю этот момент. — Да какого черта, ребят?

***

— Стремянку подержи, а то грохнемся с неё, пока на чердак лезть будем, — командным тоном приговаривал Ромка, поднимаясь вверх по лестнице, чтобы открыть выход на чердак. Антон с Бяшей, закатывая глаза, следили за тем, чтобы стремянка не шаталась. Когда Ромка сделал ещё один шаг и послышался странный скрип под ногами, он проговорил возмущено. — Вы там спите, или че? — Да поднимай ты уже зад свой-на, — Бяша уже подустал придерживать лестницу, хотя подниматься по ней было недолго, но Ромка будто тянул время, как мог, — я задрался на тя с этого ракурса смотреть. — Наслаждайся, — злорадствовал тот и заржал как конь, в то время как девочки смотрели на него с осуждением. — Фу-на, Ромка! — вскрикнул Бяша, и Антон с Володей, переглянувшись, рассмеялись. — Завали хлебало и лезь уже в свой срачельник! — Я сейчас сама эту лестницу расшатаю, — пригрозила Катя возмущенно, — сколько можно подниматься? — Ну, Кать, это ведь очень опасно, — с иронией протянул Антон, старательно удерживая стремянку, — вдруг он упадет с высоты двух метров и умрет? — А ты че, самый умный? — гаркнул Ромка. — Это, если че, вполне возможно! — Это станет возможным, — зашипел Володя, — если ты не поднимешься наконец на чертов чердак! — Да поднимаюсь я, бля! — он даже ускорился, и, наконец потянувшись рукой к шпингалету, открыл дверцу в потолке, ведущую на чердак, а затем и влез через проем. Спустя секунду в квадратном проеме показалось его лицо. — Ну всё, че встали? Резче давайте. — Когда-нибудь я его отметелю, — пробормотала Полина, двинувшись к стремянке, начиная подниматься вверх с удивительным спокойствием, без страха. Ромке бы поучиться у неё, — все нервы истрепал! Потихоньку все начали лезть наверх, и когда очередь дошла до Антона, он передвигался вполне себе нормально. По крайней мере не тормозил, как тот же Ромка. Володя, оставшийся снизу, страховал. Когда Антон потянулся к следующей древке рукой, что-то пошло не так, однако он не успел среагировать. Он уже падал вниз, причем это случилось так резко, что мозг просто не сразу переварил происходящее. И Володя, невозмутимо стоявший снизу, не понял даже, что происходит, а затем, завидя падающую тушу Антона, вскрикнул и попытался отступить чуть ли не в панике, но увы, не успел. Антон приземлился на него со слышным грохотом. Вскрик Володи оборвался, словно вырубили телевизор. Чувствуя, как по всему телу разносится саднящая боль, Антон едва разлепил глаза. Взору открылось ровно четыре выражения, выглядывающие из квадратного проема в потолке. Причем искривших таким переживанием и паникой, что он едва не рассмеялся. — Вы там живые? — поинтересовалась Катя даже взволнованно. — Да живые, — ответил Антон, морщась от боли в затылке. Удариться головой о деревянный пол — вещь, конечно, не из приятных, но это не конец света, — просто неудачно приземлился, — он заозирался по сторонам, — а где Володя? Володя! Ромка, почесав затылок, проговорил настороженно: — Обосрыш, ты там это, Володьку прихлопнул, походу. Только сейчас до Антона дошло, почему приземление оказалось в достаточной степени мягким. Он ужаснулся моментально, тут же разволновавшись. Бедный Володя, прижатый его телом, будто бы не дышал. — Володя! — Антон слез с него в ту же секунду, оценивая уровень повреждений, начиная хлопать того по щекам несмотря на то, что он был в сознании. — Володя, друг мой сердечный! Ты как? Больно, наверное… Володя лежал, будто мертвый, и Антон на секунду испугался, не сильно ли тот приложился головой, пока он не заговорил: — Твоя туша, мою тушу, превратила в лужу… — выдохнул он на одной ноте, а затем, поморщившись от боли, добавил, — я вижу свет в конце тоннеля, — имел в виду, он, скорее всего, проем в потолке, — но какого хера там делает Ромина рожа? Даже на том свете его терпеть. Не, не пойду. — Чем те моя рожа-то не угодила? — почти что возмутился Ромка. — Нормальное лицо. — Ага-на, — ехидничал Бяша, — будто на него сели. — Нахер пошел, — Ромка пнул его, — так че, нам спускаться к вам? — Да не, — Володя поднял руку и вяло махнул, — я сейчас… — чуть ли не хрипел он. — Чуть передохну на дорожку, а потом… Потом поднимусь. — Прости, Володь… — Антон ощутил себя очень виноватым, — голова сильно болит? — Да ничего, — тот улыбнулся, — зато твое приземление было мягким, — он тихо рассмеялся, — хотя не сказал бы, что я послужил для тебя подушкой безопасности намеренно. Антон рассмеялся.

***

Полина начала разливать чаи сразу же, стоило ребятам немного прибраться на чердаке, чтобы освободить место, и сесть на пол. Последние лучи солнца прощально заливали комнату, освещая лица ребят через небольшое круглое окошко. Антон с упоением разглядывал каждую попадавшую на глаза вещицу, понимая, насколько все тут знакомо и почти неизменно. Практически все помещение было обставлено коробками, всяким разным хламом, поломанным шкафом с полочками. Даже Ромкин велосипед попался на глаза сразу же. Всюду скопилась пыль, и Катя с Полей решили подмести пол, прежде чем рискнуть сесть. — Че ты делаешь? — спросил Ромка у сидевшего на полу Володи, который начал что-то складывать из листка бумаги. — Оригами? — Самолетик, — ответил Володя без особого энтузиазма. Он выглядел таким измотанным, что Антон взглянул на него взволнованно, — пустить хочу, скучно. — Чтоб двор мне засрать? — поинтересовался Ромка с легким укором, но Володя и бровью не повел. — Двор у тебя и так засран, — изрек тот невозмутимо, — от одного самолетика не убудет. Почему-то от вида уставшего Володи в Антоне разрослось беспокойство. Он и так выглядел обычно невыспавшимся, но на этот раз под его глазами отчетливо залегли темные круги. Он будто не спал ночами. Хотелось поинтересоваться, все ли у него хорошо, но сейчас было не очень подходящее время для этого, да и Володя будто бы был как в тумане. Движения заторможенные, и переваривает он информацию очень долго, прежде чем что-то ответить. — Я тоже хочу, — решил поддержать Володину авантюру Антон, — Володь, есть ещё? — Вы охуели? — возмутился Ромка тут же, но ему и слово не дали поперек вставить. Полина была следующей: — Я тоже хочу! — И я! — поддержала Катя, а затем и Бяша охотно влился: — Тыщу лет такой херней не маялся-на. И все поголовно начали складывать листки бумаги в самолетики. Антон даже успел подзабыть, как это делается, но в процессе вспомнил, и вроде бы выходило неплохо. В итоге у Антона вышел аккуратный самолетик с заостренными крыльями и носом. Он с улыбкой разглядывал свое творение. Не терпелось поскорее запустить его в воздух. — Хочешь дать название своему самолетику? — поинтересовался Володя со слабоватой улыбкой, и Антон улыбнулся в ответ. С ним действительно что-то не так, раз даже улыбку он выдавить из себя не способен. Наверняка что-то случилось, но что? Антон не успел ответить, как Ромка заговорил, горделиво вскинув нос: — Я уже дал, называется «обосрыш-Russia». Бяша с Полиной и Катей тотчас затряслись от смеха, а Антон посмотрел на него чуть ли не с укором. — Что это за название, блять, такое? — Володя заржал, начиная усиленно бить его по спине, а Антон, уклоняясь от его ударов, продолжал. — Тебе обязательно было меня вписывать? — Ты самооценочку-то свою снизь, — он показал рукой на каком уровне должна быть самооценка Антона, — обосрыш. Не один ты тут такой особенный. И вообще, это «обосрыш-Russia», а ты — просто обосрыш. Гениально. Антон не смог сдержать прысканья. — Это в корне все меняет, — съязвил он, а затем, чуть подумав, добавил очень оригинальное. — Тогда у меня будет «обоссыш-Russia2». Ромка выгнул бровь. — Чета свое придумать не смог, нахуя у меня идею пиздить? В это время, под Ромкины неустанные претензии Антон уже вовсю выводил название на крыле самолетика ручкой, дополнив дизайн красными горизонтальными полосами на обоих крылах. Но все равно чего-то не хватало. Кажется, Антон понял, чего. Вновь ухватившись за шариковую ручку покрепче, он изобразил ещё и два глаза на конце носа, и нахмуренные брови, добавляя чуть больше характера, при этом все время оглядываясь на Ромку, который в данную минуту корчил именно такое выражение лица. Антон едва сдерживал свой смех, смыкая губы с силой. — Все, идеально, — проговорил он с гордостью в тоне, демонстрируя всем свое искусство, — вылитый обоссыш. — Это Ромка, что ли? — тотчас догадался Володя, и сразу же сорвался на смех. — Вылиты-ы-ый. — Ромка-на, ты теперь действительно «обоссыш-Russia2» — расхохотался ещё и Бяша, — у него даже еблище такое же недовольное, как из жопы. — Да идите нахер! Ща я тоже намалюю! — пригрозил Ромка, начиная старательно изрисовывать свой самолетик. Причем так яростно, параллельно прикрывая рукой, чтобы Антон не смог подглядеть. И спустя пару минут продемонстрировал свое творение. — Во! Антон прищурился, чтобы разглядеть его каракули с чуть дальнего расстояния, а затем, понятливо промычав, спросил: — Это, типа, сердечко? — он ткнул на непонятные каракули, изображенные на крыле самолета. — Это говно, — возмутился Ромка тут же. — Где ты тут сердечко увидел? Антон не стал спорить. — А это… Очки? — указал он уже на две кривые окружности на конце носа. — А глаза где? — Антон рассмеялся. — Слепой самолет в очках? — Нахер иди, — Ромка рассмеялся, тут же начиная грубо ерошить ему волосы, — охуенно получилось! — А говорил, что это не я! — Антон перехватил его руки, стараясь отстранить их от себя подальше. — Соврал, получается. Ромка, смеясь, ещё раз окинул его самолетик глазами и спросил тише, совсем неожиданно: — Рука твоя как? — он взял его руку в свою, начиная аккуратно ощупывать. В груди закололо. В Антоне взыграло неутомимое желание поскорее вырвать ладонь из Ромкиных рук поскорее, чтобы избавиться от чувства паники. — Не болит после Соньки? Вродь выглядит неплохо. Не синяя и ладно! Бяша и Володя переглянулись с кислыми выражениями на лицах, и началось представление: — Ромка-на, у меня так рука болит, умираю, — устроил драму Бяша под аккомпанемент смешков Полины, Володи и Кати, — её такими темпами ампутировать придется! — Н-да? — хмыкнул Ромка, выпустив ладонь Антона из хватки. Он почувствовал непонятное облегчение. — Давай облегчу тебе боль, — Бяша довольно заулыбался, пока Ромка не дополнил, — отрежу тебе сам, чтоб не мучился, салага. — Э-на, — чуть ли не завопил Бяша, — а как же «не болит твоя рука?» и «вродь неплохо выглядит»? Что за дискрими… Дискриминация?! — он окинул Антона почти что обиженным взглядом и заявил, не колеблясь. — Ты Тоху любишь больше, чем меня! — а затем добавил ревностно. — Рома вообще-то мой лучший друг! — А Антон мой! — внес лепту ещё и Володя, намеренно скуксившись. А вот это слишком уж неожиданно. Антон с Ромкой ошарашенно смотрели на них, не находясь со словами. Что это на них нашло? — Нечего его у меня уводить! — Может, успокоитесь уже?! — вскрикнула Полина, подуставшая наблюдать за сценой ревности. — Самолетики сложили? Сложили. Давайте запускать уже! — Мальчишки… — пробормотала Катя с укором, скрестив руки на груди, — вот мы например не такие, Полин. — У нас здоровые отношения! — рассмеялась Поля, вставая с насиженного места. — Мы сцены ревности не устраиваем! — Катя, закивав и сорвавшись на смех, вскочила и обняла её очень крепко. — Так а чего они нам изменяют?! — не унимался Володя, стараясь не заржать и выглядеть серьезным. — Прямо у нас на глазах! Это возмутительно! — Антон вскинул брови и не знал, как парировать все эти нападки в свою сторону, а Володя веселился вовсю на пару с Бяшей. — Это же я у тебя самый лучший и самый близкий братан на века-на, — чуть ли не жалобно проговорил Бяша, приложив руки к сердцу. — А тут вдруг пришел какой-то обосрыш и все! Похуй на Бяшку! Ты че, братана на парашу менять… Володя подхватывал до последнего: — Вот зачем тебе этот гопник в обоссанных штанах, когда есть я?! — А НУ ЗАКРЫЛИ РТЫ! — вскрикнули единовременно Катя с Полиной. Это действительно возымело эффект. Все замолкли в одночасье, и на чердаке воцарилась тишина. Антон даже облегченно выдохнул, а затем и рассмеялся, завидя, как быстро багровеет лицо Володи, который едва сдерживался от того, чтобы не заржать в голос. И все. Чердак наполнился смехом всех присутствующих. — Вы как хотите, я пошла самолетик запускать, пока не стемнело, — проговорила Катя, двинувшись к небольшому круглому окошку, — вымоталась на вас смотреть. И ведь действительно. Антону даже стало немного неловко от всей этой глуповатой сцены. В руках все ещё был зажат сложенный разрисованный самолетик с названием «обоссыш-Russia2». Почему-то расставаться с ним самолично не хотелось. Антон осторожно взглянул на Ромку и, шагнув к нему, произнёс: — Давай обменяемся самолетиками, — он протянул свой самолетик в надежде забрать Ромкин. Даже если на его творение без слез не взглянешь, все-таки он попытался изобразить Антона. А это, между прочим, означает, что в первую очередь Ромка подумал о нем, хоть и перед тем, как сделать очередную глупость, — все равно же я тебя изобразил, а ты меня, хоть ты и криворукий. Ромка выгнул бровь. Его глаза вновь метнулись к самолетику Антона, и он, чуть подумав, ответил: — Ладно уж, забирай, — Антон с улыбкой забрал самолетик из рук Ромки, вручая свой уже ему, — но ты осторожнее, ведь мое творение долетит до самого неба! — Сомневаюсь, что он увидит, куда летит, — добавляет Антон невозмутимо, но наткнувшись на вопрошающий взгляд Ромки, поясняет почти что назидательно. — Ну, он ж слепой, — пожимает плечами. — Зато хоть не тупой, — шипит Ромка, отчего Антону хочется рассмеяться и выкинуть еще одну шуточку. Но Ромка, видно заметив выражение его лица и трактовав это правильно, дополняет, — «обоссыш-Russia2» тоже! Впрочем, идея с самолетиками Антону пришлась очень даже по душе, особенно после того, как он смог узреть то, что Ромка в первую очередь додумался изобразить его. Не Бяшу, не Володю с Катей и даже не Полину. Его. Это отозвалось теплом в душе. Антон улыбнулся, наблюдая за тем, как все разом двинулись к окошку, так и норовя поскорее запустить свои бумажные самолеты в воздух. Он прошел к ребятам практически бесшумно. Окно, будто изрисованный холст, демонстрировало скрывшееся за горизонтом красное солнце, кидающее прощальные лучи на пушистые порозовевшие облака. Полина запустила самолетик одной из первых, затем Бяша с Катей и Володя следом за ними. Бумажные самолетики кружились в воздухе. Какие-то неизбежно врезались в стены зданий и падали вниз, а другие застревали в ветвях деревьев. Володин же, будто под стать ему самому, свершил мертвую петлю, взлетел вверх, подгоняемый ветром, и приземлился аккурат на крышу другого дома, словно выпустив шасси. Прямо как настоящий. Антон хмыкнул. У Володи даже самолетики будто следуют четко составленному плану. Когда пришел черед Ромки с Антоном, Ромка начал обратный отсчет перед тем, как запустить самолетик в воздух: — Три, два… — Антон улыбнулся, готовясь пустить самолетик в свободный полет, в то время как Ромка добавлял чуть больше напряжения от томительного ожидания, делая паузы на каждом слове, — один! — Антон будто бы весь наэлектризовался, когда отсчет кончился, и самолетики единовременно полетели вперед, при этом находясь на одном уровне. Подгоняемые ветром самолетики тотчас пустились вниз, так и грозясь упасть острыми концами в слякоть. Антон даже испугался на секунду, но благо, его самолетик снова взметнул вверх, но не успел он обрадоваться удаче, как тот неизбежно застрял в искривившихся ветках дерева. Да и Ромкин недолго пролетал. Стоило ему издевательски заулыбаться, как его самолетик приземлился в грязную лужу. — Ну бля! — негодующе вскрикнул Ромка. — Это все потому что у тебя руки-крюки, — он ткнул пальцем Антону куда-то в грудь, и тот возмутился: — А твой и правда слепой, раз умудрился застрять на дереве!

***

Когда уже стемнело достаточно сильно, ребята устроились на полу, параллельно попивая Полинин ромашковый чай, который она предварительно подготовила перед тем, как начать рассказывать страшилки. Они сели в позе лотоса, образовывая круг, в центре которого мелькала старая керосиновая лампа. Антон протяжно зевнул, безучастно глядя в огонек лампы. Он, конечно, нормально переносил всякие ужастики, но видно не трясущиеся Бяша и Володя, сидящие на нервах. — И так, — тихо зашептала Полина. Её лицо едва освещалось теплым светом, искажая обычно мягкие черты. Она сделала голос нарочито загадочным, — это история о маленькой девочке… — Ненавижу страшилки о детях, — буркнул Ромка, сидящий рядом, — каждый раз какая-то параша. Полина окинула его неодобрительным взглядом и, вздохнув, начала снова: — История о проклятой кукле… Ромка снова начал ныть: — И куклы, бля, терпеть не могу кукол! Полина снова ничего не ответила, но уже было заметно по её хмурому выражению, что с минуты на минуты она точно разразится гневной тирадой. Она глубоко вдохнула и вновь вернулась к началу: — Однажды у пастуха на ферме начали пропадать овцы… — Уже звучит хуево, — в очередной раз внес лепту Ромка, и Полина наконец-таки вышла из себя: — Рома, ещё раз меня перебьешь, — натянуто заулыбалась она, — и я буду каждую ночь тебе названивать, отсчитывая дни до твоей смерти, — она скорчила страшную гримасу и проговорила низким дрожащим голосом, — осталось восемь дней… — Да ты не можешь так поступить! — вскрикнул Ромка. — Я ж потом и поссать не выйду! — Подумать только, наш Ромочка каких-то страшилок боится, — лукаво протянула Катя, — вот уж не думала, что он такой трусишка. — И ниче я не боюсь! — ощетинился Ромка мгновенно, выпятив грудь. — Если кто и боится, то это ты, Катька! Помнишь, как в прошлый раз ты в слезах убегала? Катино лицо побагровело настолько, что Антон сумел различить порозовевшие от стыда щеки даже в полумраке: — Не было такого! Не придумывай! — Можно я уже начну свой рассказ?! — возмутилась Поля, всплеснув руками. — Или вы так и продолжите собачиться? — Катя с Ромкой замолкли после такого громкого замечания и, одарив друг друга укоризненными взглядами, окончательно стихли. Полина облегченно вздохнула. — Ну наконец-то! Она прочистила горло и снова начала низким загадочным голосом: — Когда-то в самой чаще леса нашего поселка дом стоял. Большой, ветхий, совсем уж потрепанный, — она сглотнула, — постоянно скрипел, да и оттуда вечно какие-то голоса доносились. Будто бы он взывал… Тех, кто мимо проходил, — у Полины была настолько нагнетающая интонация, что Антон даже невольно сжался, хотя она ведь только начала рассказ. — При этом голос детский совсем, о помощи звал: «помогите, пожалуйста, помогите!», — она чуть повысила тон. Рядом сидящие Ромка и Володя будто бы вздрогнули, и Антон хмыкнул. — Ну и человек, проходивший мимо думал, мол, может случилось чего? Потому что крик был пронизывающий… Пугающий. Вдруг ребенка избивают родители или чего хуже? — «куда ещё хуже?» — подумал Антон, продолжая вслушиваться в похолодевший голос Полины. — Только… Кто б туда ни заходил, оттуда больше и не выходил, — изрекла она шепотом. Ромка буркнул едва слышное: «пиздец». — Люди потом приходили обыскивать этот дом, даже милиция занималась расследованием… — она перевела дыхание. — …И не находили ничего, пусто. По итогу люди начали пропадать все чаще, просто в никуда, — она развела руками, — деревенские начали уверять, что дом-то, скорее всего, чертов, — тень Полины растекалась по стене, как клякса. Антон ощутил, как атмосфера становится тяжелее, — заманивал людей в свое жилище и пожирал вместе с костями. Деревенские просто не могли объяснить, как люди могли исчезать вот так… Бесследно, — она сцепила руки в замок. — Старшие запрещали детям посещать этот дом, боясь, что они попросту пропадут, и ведь долгое время люди действительно остерегались, даже двери заколотили, чтобы никто ненароком туда не зашел, — она судорожно облизнула губы, — но все же один мальчик, который городским оказался, рискнул… — Вот нахуя это, блять, теперь? — прошипел Ромка, видно и заинтригованный и немного напуганный. — Нахуя совать носы свои в чертовщину всякую? — Дослушай и узнаешь, — пресек Володя, — не перебивай! Полина, посмотрев на Ромку осуждающим взглядом, продолжила: — Городской просто не был предупрежден, да и никто ему не говорил о существовании проклятого дома. Летним вечером после того, как в речке искупался, шел себе домой, да до дома так и не дошел, — Катя рвано выдохнула. — Снова крики о помощи донеслись изо всех окон, дом будто ожил, издавал какой-то странный скрип, окна напоминали глаза. Мальчику казалось, что дом за ним наблюдает. Как пить дать наблюдает. Мальчик спросил тихонько и трусливо: «тут есть кто живой?», в ответку прилетело паническое и почти что истеричное: «помоги, помоги, помоги!». Мальчик весь побледнел, по спине точно холодок пробежал, но любопытство было сильнее, — Полина вздохнула, — испугался самую малость, но все равно думал о том, как бы помочь тому, кто находится внутри. Мальчишка просто слишком хороший был, в беде никого не бросал, вот и тут решил помочь. Прошел к окнам, а там темень какая, ничего не видно, хоть глаз выколи, — Антону уже не нравился сам факт того, что из пустого ветхого дома кто-то неустанно что-то там кричал. — Когда кто-то снова вскрикнул, мальчик вздрогнул. Что-то его не оставляло в покое, дом будто притягивал сам по себе, ведь адекватный человек бы сразу сбежал оттуда. Он ответил ему уже дрожащим голосом: «я сейчас, подожди! Сейчас я вытащу тебя!», и открыв дверцу ступил в дом, — Бяша буркнул тихое: «кабзда-на», и Антон приготовился к самому страшному. — Не успел он и шага сделать, как дверь захлопнулась с шумом и намертво. Внутри мальчика все будто заледенело. Да и в доме тоже было очень холодно, хотя на дворе август стоял, было очень жарко, — Полина иногда прерывалась, словно пыталась вспомнить что-то. — Мальчик напуганно прошел вперед, а под ногами всякие обломки лежали, мебель разрушенная, обои рваные облезлые, в пылище все. Он спотыкался об развалины всякие и начинал потихоньку осознавать, что дом-то не жилой, тогда кто же просит о помощи? Спросил снова: «эй… Есть тут кто?». В ответ — тишина. Мальчик решил было спросить ещё раз, вдруг просто показалось тогда, снаружи, или уставший мозг начал выдумывать всякого, но со второго этажа донеслось голосом ребенка: «помоги, помоги, помоги!». Мальчик сглотнул. Голос был слишком неестественным, будто, я не знаю… Нечеловеческим. Только мальчик осознал это поздно, — Антон бы никогда не подумал, что какая-то детская страшилка сможет навести на него хотя бы толику страха.— И тогда мальчик решился подняться наверх. Весь дом будто ходуном ходил, скрипели половицы, люстра разбитая качалась, и чем выше мальчик поднимался, тем ниже становилась температура в доме. Он весь замерз, изо рта шел пар, вокруг все стихло. Когда он дошел до второго этажа и ступил дальше, в комнату справа, смелость улетучилась куда-то; мальчик мгновенно пожалел о том, что зашел в этот проклятый дом… После того, как увидел кое-что… — Полина сделала гнетущую паузу, а затем выдохнула. — Что-то висело на всех четырех стенах: нечто странное, и разило из этой комнаты просто невыносимо, было нечем дышать, вонь была настолько сильная, что его глаза в тот же миг заслезились, мальчика начало жутко тошнить. Он не сразу понял, что это, пока не прошел вглубь комнаты, пока не подошел настолько близко, чтобы он смог разглядеть получше… Мухи облепили это непонятное нечто со всех сторон, жужжали громко, их было сотни, пожирали будто, а когда мальчик оказался на достаточно близком расстоянии, разлетелись в стороны. Мальчик застыл в ужасе, — Антон рвано выдохнул, Полина дополнила. — Абсолютно на всех стенах висела содранная, человеческая кожа, покрытая потемневшей запекшейся кровью, приколоченная ещё гвоздями к стене и натянутая как шкура животных, что обычно служили украшением знаете, в домах всяких богачей… А в этот раз это были люди. Мальчик это понял ещё по грязным кускам волос, именно людских, ни с чем не спутать, — после этого Антон ощутил колкую дрожь. — Мальчик был в ужасе и так и замер: не мог взгляда отвести, будто если сейчас издаст какой-то звук, случится что-то очень страшное. Он не знал, как взять себя в руки и убежать и что случится с ним дальше. За ним пришли, — Антон начал нервно кусать губы. — За спиной снова зазвучало то самое: «помоги, помоги, помоги!». В этот раз голос совершенно не казался детским… Ничего человеческого в нем не осталось. Сердце мальчика тогда неистово застучало, а ужас сковал все тело, крик так и застрял в горле, мальчик перестал дышать. Он прикрыл веки и медленно развернулся, ужасаясь дальнейшего… — Антон прикрыл веки будто бы вместе с тем же мальчиком. — А перед ним его же копия стоит… Волосы, одежда, даже рост идентичен, только вот… Нет лица у него, ни носа, ни глаз, ни рта. Совсем безликий. Вместо лица натянутая кожа, сама чертовщина даже с места не сдвигается, а мальчик весь затрясся, ему будто мозги отшибло, хотел закричать, а глотку сдавило будто. Понял, что надо бежать, поскорее бежать оттуда! Но он был настолько напуган, что не мог и шага сделать, — Антон ощутил, как Володя начинает к нему пододвигаться, точно испугался. — Его глаза заслезились, когда за спиной откуда ни возьмись внезапно зазвучало странное мерзкое чавканье и от пальцев до самого локтя прошлись мокрым шершавым языком, будто пробуя на вкус перед тем, как сожрать. Мальчик не знал, что за нечто находится позади него, но весь будто заледенел. Да и проверять не хотелось, потому что был уверен, что стоит ему посмотреть назад и он умрет от ужаса, — Антон затаил дыхание, будучи весь на иголках. — Он моргнул и не смог поверить в увиденное, ведь безликая чертовщина перед ним каким-то образом оказалась ближе. На шаг. Так и не поняв, что происходит, он моргнул ещё раз, машинально, и пожалел сразу. Существо приблизилось снова, — Бяша что-то пробормотал и подвинулся к Ромке. — Тогда мальчик начал молиться. Голос у него был ломкий, дрожал, он был готов разреветься, а взгляда от нечисти не отрывал. Что-то ему подсказывало, что ни в коем случае нельзя отвлекаться, иначе придет его погибель. Но сколько бы мальчик ни молился Господу, ничего не происходило, нечисть так и продолжила безмолвно стоять и молчала дальше, пока мальчик не выдохся совсем и голос сел, — Полина перевела дыхание. — Тогда нечисть неожиданно заговорила, хотя рта у неё не было. Тогда мальчик места себе найти не мог и был уверен в том, что поседел. Точно поседел. А нечисть вот что произнесла. Его же голосом, насмехаясь: «помогите, помогите!». Мальчик был настолько напуган, что хотел покончить с собой прямо там, чтобы больше не видеть эту чертовщину дальше. Он понял, что чудище, стоящее перед ним — это олицетворение его самого перед тем, как произойдет нечто ужасающее. Нечисть просто показала, как он будет выглядеть, если она схватит его. Как же он не понял, что голос, доносившийся из этого дома, принадлежал ему? Нужно было поскорее выбираться, а думать времени не было. Едва пересилив страх он шагнул в сторону, к лестнице, продолжая смотреть на нечисть покрасневшими от слез глазами, не моргая, хотя ему казалось, что они скоро высохнут окончательно. «Главное не моргать, главное не отвлекаться», — думал мальчик, но не смог. Когда он моргнул снова, чертовщина стала ещё ближе, на шага так два ближе, и замерла перед тем, как шагнуть ещё раз. Искривившиеся руки протянула, больше похожие на обрубки, пальцы скрючены были. Так и замерла. Мальчик тогда разрыдался, весь в соплях был, губы себе до крови искусал, но продолжал надеяться на лучшее. Он отступил ещё и ещё, пока нечисть окончательно не скрылась за стенкой и, развернувшись, унесся прочь, вниз по ступеням. Пока он бежал до него донесся нечеловеческий рев: «Ну куда же ты?! — произнесла она даже почти что жалобно, а затем прокричала в ярости. — ПОМОГИ МНЕ, ПОМОГИ МНЕ! НЕ ПОМОЖЕШЬ — НАЙДУ! НАЙДУ И ЖИТЬЯ ТЕБЕ НЕ ДАМ, БУДУ ПО НОЧАМ НАД ТОБОЙ СТОЯТЬ И ЖДАТЬ, КОГДА ТЫ ПРОСНЕШЬСЯ. И ЛУЧШЕ БЫ ТЕБЕ НЕ ПРОСЫПАТЬСЯ». — Пиздец, — проговорил Ромка мученически, прикрыв лицо руками, — когда уже эта хуйня кончится? — Он же сбежал, Полин? — взволнованно поинтересовалась Катя, и та продолжила: — Да, ему удалось сбежать, — абсолютно все выдохнули с облегчением, пока Полина не продолжила, — но здоровье его подкосилось сильно. С того дня он начал замечать, как его волосы белеют, а кожа покрывается морщинами. Мальчик неизбежно старел, тело не слушалось, а память начала сильно подводить. Что тогда случилось? Какой дом? Мальчик не помнит никакого дома… Он запомнился себе таким, постаревшим и больным. По ночам над ухом жужжали мухи, облепляли его, кусали больно, не давали спокойно жить, и кошмары его мучали. Сколько бы ни жаловался на это соседским мужикам, те лишь над ним потешались, называли сумасшедшим дедком, мол, маразм крепчает, — Полина потерла виски. — И в один день он действительно сошел с ума. Выбежал из дома в поле в бреду и начал остервенело расчесывать себе кожу ногтями, хрипел себе под нос что-то, это выглядело очень жутко. Деревенские подумали что вот, дурачок какой-то или сумасшедший. Тогда мальчик… — она поправилась. — Уже старик расчесал себе кожу настолько сильно, что она начала сходить с него частями и падала на землю, будто куски тряпки… Но ему этого было мало. Тогда он сдавил пальцами свои глазные яблоки и боли даже не чувствовал, а крови много было. Очень много. Все тело кровоточило. А у него ещё нож был всегда с собой, тогда он этим ножом и воспользовался, отрезал себе язык одним махом, затем сделал большой надрез на щеке и сорвал с себя кожу полностью до самых ног, не издавая ни звука, ни вскрика, — Антон поморщился от отвращения, и в то же время появилось сочувствие по отношению к бедному мальчику, который хотел всего лишь помочь. — Он упал замертво, тело билось в конвульсиях до тех пор, пока он не перестал дышать, — и заключила. — Мальчик умер и наконец нашел свое успокоение. А дом этот потом сожгли, как только узнали от соседей все подробности насчет старика. Люди сначала над ним ведь посмеивались, а потом… Не до смеха уже было. Поговаривают, что безликий до сих пор в лесу живет и продолжает взывать к себе мимо проходящих. — И как теперь поссать-то пойти?! — гаркнул Ромка, стоило Полине закончить историю. — Я же, блять, теперь не усну! — Да ладно тебе, Ромыч… — Володя попытался произнести это насмешливо, но его голос дрогнул, — не так уж и страшно… — Конечно, не страшно-на, — пролепетал Бяша, — я чуть не обосрался! А ты, Тоха-на? Антон заторможенно ответил, пытаясь отойти от истории: — Действительно страшно, — признался он честно, — я обычно не так уж воспринимаю страшилки всякие, а тут вот прям… Пробрало. Полина горделиво вскинула нос и довольно улыбнулась: — Это я придумала! — Катя хмыкнула, приобняв подругу: — Мне было немного стремно, но не то, чтобы страшно… — и действительно, Катя выглядела намного лучше остальных. По крайней мере не такая зеленая как Бяша. — Я больше всякую такую хуйню слушать не буду! — проговорил Ромка с жаром. — Свои страшилки-хуилки как-нибудь уж без меня! — А чего ты боишься? — хмыкнул Антон. — Что эта нечисть ночью к тебе заявится? — Замолчи! — Ромка пихнул его, и Антон рассмеялся. — Иначе я приду к тебе и насру под дверью! — Это не страшно, это мерзко, — признался Володя, поморщившись, — научись уже угрожать нормально. Антон приобнял Володю, который выглядел уже взбодрившимся и оживленным, нежели ранее: — Ты как? Тот посмотрел на него непонимающе: — Все нормально, а что? Да Антон и сам не знает, что. Просто возникло стойкое ощущение того, что он что-то упускает. И это «что-то» однозначно связано с Володей. Особенно после того, как Денис указал на его состояние. Антон не мог не замечать того, как Володя с каждым днем начинает выглядеть все хуже и выпадает из разговоров часто. А когда переспрашиваешь, реагирует, мол: «извини, можешь повторить?». Концентрация снизилась, да и он стал менее активным. Да каким активным? Он совсем вялый ходит. — Ничего, просто поинтересовался, — Антон ткнул его пальцем в щеку, — вдруг в штаны свои напрудил, пока страшилку слушал, — он рассмеялся, а Володя недовольно поморщил нос и, прыснув, пихнул его: — Кто бы говорил! — А ведь реально, — зазвучал голос Ромки, будто бы он только что осознал очень важную вещь, — мальчик, городской, поседевший, в лесу живет… — перечисляет он нерасторопно, — это ж про обосрыша история! — Мне прийти по твою душу ночью? — натянуто заулыбался Антон, делая голос ниже. — Всю ночь буду над тобой сто… — Завали, завали! — перебил его Ромка, замахав рукой, а затем закончил. — Ебучие страшилки… Последние полчаса они попивали чай, пытаясь потихоньку отойти после Полининой истории, хотя они все до этого и планировали рассказывать каждый по одной страшилке. Все отвлекались как могли, перебрасываясь словами и меняя темы очень быстро. Антона немного клонило в сон. Он, в отличие от остальных, не сильно впечатлился историей, хотя она действительно показалась ему жутковатой. Возможно, в кругу друзей он ощущал себя в безопасности, поэтому страха как такового не было. Что будет, когда он ляжет спать… — Обосрыш, ты засыпаешь, — Ромка легонько похлопал его по плечу, и Антон будто очнулся от долгой спячки, — не спи, рано ещё. Антон посмотрел на него осоловелым взглядом, потер глаза. — Не сплю, — рядом сидящий Володя тоже ободрительно похлопал его по спине, — а что вы… Я пропустил что-то? — Да ничего особенного, — улыбнулась Катя, уминая печенье с чаем, — мы о выпуске разговаривали. Внутри зашевелилось что-то неприятное. — Выпуск? — переспросил Антон так, словно тема была удивительной. — А чего это вы про него… — Ну как «чего»? — проговорил Володя. — Близится же, надо ко многому успеть… — он протяжно зевнул, — а вы только и делаете, что бьете баклуши. Антону почему-то претила мысль о выпуске. Это же получается, они все разъедутся кто куда, и он, возможно, не сможет больше с ними встретиться. А ведь едва успел сдружиться, даже немного привязаться успел… Ромка взглянул на Антона как-то даже немного обеспокоено. — Обосрыш, замерз? — Немного только если, — Антон поежился. И правда холодно, только вот до этого он не замечал того, что мерзнет, как Ромка-то смог заметить? — терпимо. Ромка открыл было рот, как Бяша прокричал возмущенно: — Я, между прочим, тоже замерз-на! — Да, бля, Бях! — гаркнул Ромка, пихнув его. — Обосрыш же зомбак ходячий, за ним следить нужно, — он вдруг резко переключился с одной темы на другую, которую Антон бы хотел избежать. — Кстати, нашему обосрышу недавно Саша приглянулась… — протянул он лукаво, — глаз от девки оторвать не мог, втюрился небось. Антон ощутил, как все лицо начинает гореть от стыда. К чему он вообще это сейчас начал? — Соседка, что ли, твоя, с которой ты с самого детства чуть ли не дружишь? — поинтересовалась Полина со смешком.— Ну, она классная, так что… Антоша, с Богом! — она подняла сжатые кулаки в знак поддержки. Бяша присвистнул. — Губа не дура-на, это ж та, которая из одиннадцатого «А»? Ромка закивал. — Ага, — хмыкнул он, продолжая развивать эту тему без толики жалости, — обосрыш на неё так засматривался, что аж дар речи потерял. Катя поморщилась. — Было бы от чего терять. — Ну так что, Антон, — Володя пихнул его, и тот будто выплыл из толщи воды, — тебе и правда та девочка приглянулась? Антон ощутил легкую панику, но сумел ответить честно: — Понравилась… — прошептал он тихо, и Бяша с Володей громко заулюлюкали, — но это не значит, что я с ней встречаться хочу… — поспешил вставить Антон. Девочка и правда симпатичная, он бы не смог этого не признать. Да, понравилась, как и многие другие, но не более того. — Все, отстаньте от него, — пришла на помощь Катя, и Антон ощутил легкое облегчение, — не видите, что он говорить об этом не хочет? — Да все ж нормально, — прыснул Ромка, пожимая плечами, — она многим нравится, ниче необычного в этом нет. «Да что ты говоришь?» — зашипел внутренний зверь Антона. Теперь бы избавиться от этой неловкости. Антон готов был сгореть от стыда и провалиться на месте. То, что девочка нравится — естественная вещь, но он бы не хотел, чтобы кто-то начал это так оживленно обсуждать. Ромка, кажется, заметил поникшее выражение Антона, так как поспешил сгладить углы: — Наверное, хуёво было об этом рассказывать… — в голосе зазвучало сожаление. — Я это, больше не буду… — он почесал затылок, — просто думал, типа, что смешно будет. — Плохо думал, — ответил Антон холодно, сжав в ладони край рубашки. Оголять его симпатию вот так, перед всеми — некрасиво. Ну и ладно. Антон не из обидчивых, сейчас переварит это всё и вольется в диалог снова. Только вот, стало совсем уж тяжело, даже атмосфера поменялась, а горящие щеки не удавалось остудить. Даже ладони запотели, и казалось, что на него до сих пор смотрят, потешаясь. Ромка хотел что-то ответить, чтобы предотвратить неловкость между ними, но Полина, окинув его осуждающим взглядом, мгновенно перескочила на другую тему, спасая ситуацию: — Хочу поступить в консерваторию, — проговорила она проникновенно, — музыке хочу жизнь посвятить… Катя, поняв, что происходит, поспешила влиться, чтобы разбавить атмосферу: — А я вот… Хотела в медицинский податься, — замялась Катя, — говорят там сложно очень, но это же здорово — людей лечить. — А я не знаю-на, — Бяша почесал затылок, — я ни в чем не силен, может, так и продолжу тухнуть в поселке… — Ты так не говори! — тотчас взвилась Полина. Бяша сидел напротив неё, поэтому она протянула руки и обхватила его щеки. — Я помню, что ты архитектором хотел стать! Бяшино лицо мгновенно залилось краской. Антон хмыкнул, наконец чуть успокоившись. Вот оно как, значит Бяша хотел бы податься в архитекторы. Это действительно тяжелая и кропотливая работа, да и полна ответственности. — Для этого надо в геометрии и матеше разбираться в принципе, а я затупок… — Бяша отвел глаза, совершенно неуверенный в себе и своих силах, — неправильный проект все может разрушить-на, это большая ответств… Ответственность. — То, что ты это осознаешь, уже хорошо, — радушно заулыбалась Полина, — а в математике ты и так неплох, надо просто чуть поднапрячься, я тебе помогу! — Как это, поможешь-на? — удивился Бяша. — Скоро уже выпускной, я хрен подготовлюсь. — Просто верь в себя! — до последнего надавливала Полина. Антон даже восхитился. Пусть продолжает до тех пор, пока он не станет в себе хотя бы капельку уверен. — Если будешь думать только о плохом, плохо и будет! — Ладно, Полинка-на, — он мягко убрал её руки со своих щек, которые горели пунцовым огнем, и улыбнулся, — если ты подтянешь, то точно все хорошо будет… Эти двое, похоже, забыли, что не одни, но выглядели они просто очаровательно, даже было жалко их прерывать. Да и остальные, кажется, думали так же. Хотя, по Ромке не скажешь, что он там себе думает — нечитаемое выражение. Полина вдруг наэлектризовалась: — Раз мы такие умные, давайте после выпуска зароем капсулу времени за школой! — подала голос обрадованная Полина. — Будет здорово оставить после себя что-то памятное… Можно будет потом вернуться всем вместе и вспомнить. — Запара какая, — поморщился Ромка, — и че мне туда класть? Носки свои? — Ты можешь и носки, — съязвила Катя. — Можно просто письмо написать будущему себе, — изрек Володя, наконец вливаясь в диалог. — Будет здорово потом почитать о себе через лет так десять… Вся эта тема с выпускным, экзаменами, так ещё и капсулой времени… Антон не мог реагировать на это всё хладнокровно и не мог понять, почему все так радостно обсуждают это, не думая о том, что будет дальше? А Антон думал. Думал много и неустанно лишь о плохом. Если бы он мог продлить учебу еще на год, он бы продлил, лишь бы не расставаться со всеми. Жаль только, что не все, возможно, разделяли его мнение… Почему-то захотелось спуститься вниз и задышать полной грудью. Ему казалось, что и так тесный чердачок начинает сужаться, стало душно. Возможно, он выглядит сейчас немного потерянным и поглощенным в свои мысли, но грусть сдавливала грудь очень усиленно. Антону просто хотелось немного очистить голову от навязчивых мыслей о предстоящих экзаменах. Не хотелось думать о них сейчас, особенно понимая, что, скорее всего, вся их компания разрушится и все разъедутся по разным городам в скором времени. Думать об этом Антону было ненавистно и больно единовременно. Стоило только представить свое будущее без Володи, Бяши, Ромы и Кати с Полиной, как к горлу подступал ком. Ещё и они подливают масла в огонь… И так тяжело. — Ребят, я отойду? — он улыбнулся вполне естественно, поднимаясь с места под взглядами друзей. — Вернусь через пару минут. — Тока не пропадай там, — пробормотал Ромка едва слышно и, получив в ответ вопросительный взгляд, дополнил сконфужено, — ну, вдруг там всякая хуета в темноте ходит… Все рассмеялись. — Не переживай, Ром, — запаясничал Антон, стараясь вести себя как можно естественнее, — если столкнусь со всякой нечистью, обязательно тебя позову! — Не зови, — прыснул Ромка, — я не приду спасать твою задницу. — Как странно, — продолжал Антон со шкодливой улыбочкой, — а ведь всегда приходил. Володя прыснул со смеху, а затем быстренько вернул себе невозмутимый вид, продолжая улыбаться. Катя с Полей и Бяшей будто не хотели прерывать их маленькую перепалку, поэтому наблюдали с улыбкой, перебрасываясь комментариями. Но Антон почему-то их не слышал. Он ждал, когда Ромка ответит что-нибудь, и он ответил намного тише: — Ладно, пизжу, ну конечно пришел бы. Почему-то стало отрадно на душе. — Вот и не надо выделываться, — бросил Антон последнее с широкой улыбкой и прошел к выходу из чердака. Поскорее. Спустившись вниз по стремянке, он скрылся за стенами кухни. Взору предстало большое широкое окно, открывающее вид на задний двор. Он двинулся к нему спешными шагами. Старая рама тяжело поддавалась, и Антон едва распахнул её, потянув за ручку. Прохладный ветер тут же искусал щеки и нагло зарылся в волосы. Антон протяжно выдохнул, а затем и вдохнул, вглядываясь в черноту ночи, подмечая характерный стук по подоконнику. Накрапывает дождь. Уложив локти на подоконник и подперев щеку рукой, Антон наслаждался холодом. Холодом, который, казалось бы, убивал его ежедневно. Поразительно, неужели действительно все обошлось и он больше не будет страдать? Антон чувствовал себя немного разморенным. Отец подъедет только через час, нужно бодрствовать и дальше. Уснуть тут не лучшая идея. Последние дни он ощущал себя как-то странно. Что-то с ним было не так. Стал более эмоциональным, чем обычно. До трясучки не нравились чужие касания, хотелось, чтобы его наконец оставили в покое. Как-то это все ему не нравится… Слишком остро все ощущается. Не к добру точно. Мысли всплывали разные, не связанные между собой. Глаза слипались потихоньку, а шумящий дождь на улице усыплял очень усиленно. Наверное в такой темной комнате он должен был чувствовать хотя бы маломальский страх после страшилки, но страшно не было. Он ощущал умиротворение, и долгожданное спокойствие, которое ему было необходимо последние два дня. Дождь идет, а мысли с каждой упавшей капелькой растворяются в сознании, и Антон наконец может задышать облегченно. Интересно, Ромка любит дождь и запах дождя? — Чета ты надолго ссать отошел, — зазвучало позади немного осуждающе. Антон даже вздрогнул от того, как это было неожиданно, — в итоге тут стоишь, депрессняк словил что ль? — Ничего я не словил, — Антон обернулся к Ромке, оперевшись о подоконник, — ты-то чего спустился? — Да потому что тя долго не было, — Ромка ступил к нему. Каждый его шаг в тиши звучал оглушительно громко, — решил проверить, как ты тут. — Как видишь, все нормально, — Антон хмыкнул, — сейчас вернусь обратно. Просто захотелось немного остудить голову. Ромка понимающе закивал. — Сорян, что я там насчет Сашки начал… — замялся он, отводя взгляд. Антон посмотрел на него с прищуром, — тупо вышло. Не хотел, чтобы так… Да что ты? — Да ты прав был, так-то, — Антону захотелось съязвить, — она мне действительно понравилась, так что ничего страшного. Не парься. Ромка облегченно выдохнул. — Дождь идет? — спросил он, приблизившись к окну, становясь рядом с Антоном. — Хорошо-то как. — Да, — ответил Антон, наблюдая за плывущими тучами в небе, — вот тебе и весна. — Мне, в принципе, нравится дождь, — проговаривает Ромка, и Антон обращает на него свое внимание. Значит, всё-таки, любит. — Конечно, летом поприятнее под ним мокнуть, чем щас. — Ненавижу мокнуть, — Антон протяжно зевнул, — это же противно. Вся одежда ещё липнет… — Ты любишь дождь, просто не всегда, — изрек Ромка почти по-философски, блаженно потянувшись. Антон не совсем понял, что он имеет в виду. — Типа, он тебе не нравится сегодня, потому что холодно, а летом жить без него не сможешь. Антон совершенно по-иному трактовал эти слова… Звучали они как-то… По-особенному. Сегодня не нравится, а завтра жить без него не сможешь. Сердце почему-то забарабанило как никогда прежде. Антон настороженно и даже слегка шокировано приложил руку к груди. Под ладонью ощущалась бешеная пульсация… Дыхание участилось. Как-то странно… Как-то… Непривычно. Что это… Антон поднял глаза на Ромку. …Такое. Игнорировать. Антон, чуть задумавшись, ответил тише, чем мог бы: — И правда. Может, и не смогу. Ромка посмотрел на него с улыбкой, и Антон постарался улыбнуться так же в ответ. — Знаешь, — начал Ромка тихо, готовясь, судя по всему, закурить, — иногда мне типа кажется, что мы, на самом-то деле, знаем друг друга очень и очень давно… — он хмыкнул, а внутри Антона начали вздыматься волны. — Наверное, странно звучит, но за это короткое время мы сдружились очень быстро, — нет, Ром, совсем не странно. Ты правильно чувствуешь. — Так че я хочу сказать-то… — сигарету он так и не вытащил, — дружба с тобой действительно многое во мне поменяла, — зеленые глаза заблестели в темноте, Антон сумел разглядеть дрожащие блики, а в груди что-то зашевелилось. То ли паника, то ли счастье… Все в совокупности, и Антон не понимал, как ему стоит реагировать, в то время как Ромка закончил искренним и трепетным, — спасибо. Как-то это все слишком… Слишком сильно. «black swan instrumental version» — Это… — Ромка протянул ему какую-то пеструю плоскую коробочку, — типа подарок, на чердаке нашел, — кухня освещалась тусклым светом мигающей лампы, которая раздражала глаза. — Они мамкины были раньше, но она забросила это дело, но выкидывать не хочу… — он вздохнул, — а тебе вот, думаю, пригодится… В груди странно тянет. То ли страх, то ли мандраж, явившийся из ниоткуда, трудно разобраться. В крови будто стало втрое больше железа, мерзко от тающего привкуса на языке: горько, вызывает тошноту. Горло наполняется комом, в животе образовывается гниль и боль следом за ней. Сердце настороженно замирает, а затем бросается в пляс. Как если бы Антон спрыгнул с парашютом, как если бы замер в воздухе, продолжая парить. Колотится сильно, как пуля — ребра скоро пробьет. Пробьет и выскочит. Вот он — момент истины. Вспышка. Ромкино улыбающееся лицо будто бы зажглось под теплым светом лампы, и меньше чем через секунду по коридору кляксой расползлась темнота. Вспышка. Глаза Антона метнулись вниз. И взору открылись карандаши, зажатые в Ромкиной руке. Лампочка продолжала неустанно мигать, а в глазах Антона нещадно расплываться. Часы на фоне тикали. Тик-так. Что-то было не так, и это «что-то» притупило все остальные эмоции и мысли, пытающиеся вырваться наружу и отвлечь от причины явившегося отрицания происходящего. Притупила и перекрыла полностью одним лишь «что-то». Взор за этот короткий промежуток времени окрасился в полностью зеленый цвет. И вопреки самому положительному оттенку в палитре, ассоциирующемуся с безопасностью и спокойствием, положение его было весьма ужасающим. Весь Ромка превратился в один сплошной зеленый. Улыбка слетела с лица как дешевая пластиковая маска. Карандаши… Причина, по которой он… Воспоминания начали яростно всплывать наружу. Антон отступил назад, ухватившись рукой за голову так, будто ему только что нанесли мощный удар. Пронзительная боль выстрелила в виски. Вспышка. Когда Ромка ступил вперед, Антона будто качнуло назад, но стена помогла сохранить равновесие. Нет, только не это. Он вдруг ощутил себя абсолютно беспомощным. Все рухнуло. — Че с тобой? — голос Ромки зазвучал будто бы под толщей воды. Глухо, едва слышно. Невозможно было различить фразы, которые стали обрывистыми, перекрытыми шумом грохочущей в ушах крови. — Ты как-то пиздец побледнел. Антон был загнан в угол, и невозможно было скрыться от этих эмоций, таких яростных, отличающихся от всех, что он испытывал ранее. Знакомых, но вместе с этим разительно других. Когда Ромка шагнул к нему, Антон не выдержал. Все, что звучало в сознании — это кричащее: «Беги!» И Антон поплелся ватными ногами вперед, под прицелом Ромкиных недоумевающих глаз. Ему бы хотелось что-то ответить, произнести хотя бы нечто, похожее на фразу, но наружу и слово не вырвалось. В горле мгновенно пересохло, а глаза растеряли всю концентрацию. Он будто парил над полом, как призрак. — Ты куда попер? — зазвучало вслед даже взволнованное. Как справиться с плещущими через края чувствами, как усмирять? Собравшись с силами, он все же сумел произнести, нет — просипеть очень тихое: — Мне нужно… На воздух. Шаг. Второй. А затем все. Унесся прочь, ощущая, как жалит грудная клетка, как все леденеет от настигнувшего ужаса и осознания происходящего. Как-то, чего он так сильно избегал до сих пор, неизбежно догоняет его. «Беги быстрее, иначе случится непоправимое». Перед глазами стояла Катя, которая хотела спросить, что произошло. Полина и Бяша, непонимающе смотрящие ему вслед, и даже Володя, который попытался ухватиться за его руку и потянуть на себя. Все потеряло смысл. «Ты не сможешь это предотвратить!» Антон порывисто задышал. Смогу. Он сомкнул веки, выбегая из дома и слыша, как за спиной с гулким шумом захлопывается дверь. Как Ромка кричит что-то ему вслед даже яростно, тем же тоном, что и в самом начале. Как ноги вязнут в грязи, как дождь начинает накрапывать, стекая по щекам, как намокают волосы, рубашка… Все смогу! «Ты уже по горло погряз в этом». «Сколько можно обманываться?» Все обманчивое, ненастоящее, несуществующее. А эти чувства — тоже фальшь? Тоже скинешь их на состояние своего тела, подвергшегося странным побочным эффектам? Очнись. Неужели ты не замечал очевидного? Не замечал. Правда не замечал. Антон каждый свой день проживал в неведении, не зная, что доселе странное чувство пускает корни и разрастается глубже где-то там, внутри. Как перед сном прокручивает в сознании каждую Ромкину брошенную в его сторону улыбку снова и снова, легкие, ничего незначащие касания, и вслушивался в его хрипловатый от курения голос, стоило им остаться наедине, в тиши. То, как Антон был несказанно счастлив в моменты, когда друзья оставляли их совсем одних, и он цеплялся за эту возможность со всеми усилиями, чтобы сблизиться именно с Ромкой. Не с Бяшей, с которым он тоже имел даже какие-то общие интересы и, казалось бы, должен был проявлять ему столько же внимания. Не с Полиной, которая являлась ему другом ещё в прошлом, и тем более не с Катей. Центром вселенной все это время был и оставался Ромка. Неприкосновенный, словно призрачный, несуществующий. Это как смотреть на радугу, что находится будто бы совсем близко. Шагнешь к ней, и вся рука покроется яркими полосами. Но нет, она остается такой же далекой, недосягаемой. К ней не притронуться и конца не найти, даже если ты продолжишь безостановочно плестись за ней, стирая ноги в кровь. На неё можно только жадно смотреть, выступая в роли обычного наблюдателя. Как иллюзия, чертова галлюцинация… Нет… Все эти слова неподходящие. Слишком грубые, не передают всю суть. Это его утопия. Антону не нужно было прилагать особых усилий. Он замечал и узнавал Ромкину спину даже в большой толпе ребят, стоило ему всего раз взглянуть и заметаться глазами по округе. И это не потому, что Ромка был высоким или обладающим удивительной внешностью, вовсе нет. Просто Антон везде и всегда искал только его. В столовой, в классе, на улице… Везде. И это происходило машинально, Антон даже не вдумывался, не делал это намеренно. Антону казалось, что он сейчас задохнется. Но были и осознанные поступки. Когда Ромке было паршиво совсем недавно, Антон осознанно не упомянул других перед тем, как выразить поддержку. Ему хотелось внедрить в Ромкины мысли себя и только себя. Чтобы Ромка, переодически вспоминая тот момент, думал о нем: «У тебя есть я!» А это ли не признак собственничества? Это ли не то, что называется жадностью? Антон не хотел делиться с ребятами информацией, когда вознамерился пойти к Ромке домой. Не потому что Бяша выйдет из себя, вовсе нет. А по одной единственной причине: Антон хотел хотя бы разок провести время только в Ромкиной компании. Без посторонних. Эгоистично но, по крайней мере, чистейшая правда. И сколько было таких моментов, когда от Ромкиной близости его кидало в неестественный для обычных дружеских отношений жар? Как его всего прошибал пот, стоило Ромке оказаться на неприлично близком расстоянии? Как он старательно скрывал всю неловкость и смущение, накрывшее столь внезапно и резко. Вот только… Антона никогда не прохватывало вожделением, он не фантазировал ночами о нем, беспрестанно представляя касания, обжигающие кожу. Ромку не хотелось опошлять, трогать и уж тем более не хотелось произносить такое грязное «хочу». Ни в коем случае. Все, что Антон желал — это находиться рядом. Ему нередко хотелось дотронуться до Ромкиного лица, казавшегося со всеми недостатками, шрамами и мелкими ранками безупречным. Особенно остро это ощущалось дома у Володи. Под светом мигающих гирлянд Ромкины черты виделись фееричными, чарующими и пленительными. Каждое цветное пятно света расцвечивало его глаза в разные тона, неустанно играло на лице, стекало по волосам… Для Антона это было необыкновенно прекрасным. Что вообще сейчас произошло? Что послужило последней каплей? Карандаши. Чертовы карандаши. Одна и та же вещь, сотворившая с ним это. История повторяется. Все, что он мог делать — это опрометью нестись подальше от Ромкиного дома. Это осознание, больше напоминающее убийственный смерч, нахлынуло на Антона очень резко и неожиданно, будто всплеск. Ему захотелось вскрикнуть, когда внутри все закололо. Когда сердце, едва зашитое и непрочно заклеенное, забилось точно так же, как и тогда. Нет, в разы сильнее. Больнее. Хуже. Кровь грохотала в ушах, а руки, заледеневшие от внезапного стресса, неистово затряслись. Лишь когда он открыл Ромкину калитку и унесся вперед, в темноту, кто-то крепко-накрепко схватил его за руку и рванул на себя, отчего Антон успел уронить лишь сиплый короткий выдох. — Да что с тобой происходит, блять? — когда Ромкин голос зазвучал так близко, прямо над ухом, Антон весь будто бы задеревенел, а затем отмер и попытался рвануться. — Успокойся! Пожалуйста, только не ты! — Пусти меня, — практически просипел Антон полузадушенно и даже гневно, хотя знал, что сможет откинуть Ромкину руку, если приложит чуть больше усилий. Они не шибко-то ведь отличаются в физической подготовке, но проблема в том, что Антон был уязвим сейчас как никогда раньше, — прошу тебя, пусти. Мне нужно… — Нет, — обрубил Ромка ровным и холодным тоном, вцепившись чуть ли не намертво, — ты сейчас объяснишь, что с тобой вдруг случилось. Ты просто с нихера вылетел из дома в дождь! — натолкнувшись, судя по всему, на затравленный и измученный взгляд Антона, Ромка проговорил растерянно. — Ты… Да что с тобой? Антон и сам ещё не до конца осознал «что». Но панически боялся находиться сейчас рядом с ним. Опасно. Слишком опасно. Не подходи. Не прикасайся. — Ничего… — слова горькие и вязкими нитями тянутся от неба к языку. Антон не решался взглянуть Ромке в глаза. Все, что ему оставалось делать — это стыдливо опускать свои и мелко трястись, — Ром, пожалуйста… Хватка стала чуть слабее, и Антон вновь решил попытать удачу, как Ромка, которого точно не устраивало происходящее, притянул его и сжал чужие плечи так, чтобы Антон не смог вырваться, заставив взглянуть на себя. — Скажи, я задел тебя чем-то? — Ромкино дыхание опалило щеку, Антон оцепенел. Все горит. Все, блять, горит, как никогда раньше. — Может я чет сказал не то, что ты так в настроении поменялся? — Антон мотнул головой, чувствуя, как проливной дождь начинает заглатывать Ромкины фразы, перекрывать так, чтобы он не смог расслышать все достаточно четко. На Ромкином лице мелькнуло сожаление. — Прости меня, — да за что ты извиняешься? Ромка извинялся редко. Очень. Но в последние дни сожаление будто бы следовало за ним по пятам. Виной ли тому был Антон? Неужели он выглядит задетым на постоянной основе? — Я, наверное, чет ляпнул, не подумав, а ты терь признаваться в этом не хочешь, — проговорил тот очень виновато, и Антон ощутил невыносимое чувство омерзения. От самого себя отвратительно. Это было намного сильнее, чем в первый раз. Он едва поднял на Ромку глаза, вглядываясь в чужое лицо, скрытое в тени, и на промокшие темные вьющиеся пряди, спадающие ему на лоб. Даже вымокший до ниток Ромка казался ему невероятным. На фоне усыпанного звездами ночного неба. Капельки стекали по щекам, ровному носу, густым черным ресницам… Ромка щурился. Шум дождя, образовавший некий вакуум, из которого не выбраться, заглушал все посторонние мысли. Сознание стало пустым, а лицо Ромки — самым важным и сокровенным на всем белом свете. Это было прекрасно. Ему до Ромки, как до самого дна Марианского жёлоба, не добраться. А если и выйдет, он останется погребённым под толщей воды в бессмысленной попытке значить больше, чем способен. Ему на Ромку только смотреть, от присутствия его биться в лихорадке и упиваться густеющей в венах кровью. Это больно и ужасно приятно единовременно. Антону оставалось только беспрестанно истязать себя и биться в кручине. Он погряз. И уже не отмоется от этого. Антон прошептал дрожащим ломким голосом. Стекло связок заскрежетало отчетливее, но шум дождя неизбежно перекрывал каждую фразу: — Это ты меня прости, — Ромкина хватка дрогнула, а взгляд приобрел непонимание. Антон криво и с усилием улыбнулся, как если бы уголки губ потянули за ниточки с избытком. Стало совсем холодно и будто бы нечем дышать. Просто нечем дышать. Ромка перекрывал доступ к кислороду своим присутствием. Мокрая рубашка прилипала к телу, но это мелочи, ведь сейчас было больнее, чем упасть с лестницы, отбивая себе колени и подбородок. Хуже смерти, которую пришлось испытать. Невыносимее, чем в самый первый раз. По-настоящему. Все, что оставалось делать — это сбивчиво извиняться, пока не станет хотя бы капельку легче, дабы отмыться от этой грязи. Но легче уже не станет. — Я мерзкий, прости меня, — Ромкины склеры глаз словно покрывались черной оболочкой во тьме ночи. — Я говорил, что подобного больше не случится, — голос был тихим, — но я снова в этом погряз. Пускай он кажется свихнувшимся, пускай фразы его Ромка не понимает, но выговориться хочется. Извиниться за всё хочется. — Да о чем ты говоришь? — Ромка не злился, но вскипал планомерно, оставалось только терпеть и вникать в ситуацию. — С хуя ли ты мерзкий? — Антон отвел глаза. Ромка продолжал медленно, с расстановкой, будто вытачивая каждую буковку, внедряя ему очень ретиво. — Будь ты мерзким, стал бы я щас так пыжиться, пытаясь узнать, че с тобой? — голос стих. Ромкино выражение в потемках будто бы размазывалось, сливаясь с темнотой. — Слушай, — вкрадчиво дополнял, — если с тобой опять та херня происходит, то просто скажи. Не нужно убегать, мы же договорились… — голос, словно скрежет камня о камень, осуждение так и сквозит. — Ты обещал не врать, а теперь снова пиздишь. Обещание утратило свою значимость, как только в голове Антона все прояснилось и последний недостающий кусочек пазла соединился с остальными, а сердце его во мгновенье превратилось в сплошное решето, оставляя за собой упадок сил и желание пуститься наутек. Интересно, как быстро после огласки его найдут и отлупцуют скопом? Мозг воспроизводил ужасающие картинки. Исход его истории. Как стремительно расцветают на коже синяки и отливающие желтым гематомы. Как провожают его спину, облепляя десятками пар глаз, сквозящих омерзением и непринятием. Как жизнь плавно перетекает в чудовищное адище, а сам Антон — отщепенец, на котором будут отыгрываться. Но он бы и это снес, правда, все бы снес, если бы не был стопроцентно уверен в том, что, скорее всего, Ромка тоже прибегнет к насилию. Как и тогда. Уж лучше быть побитым всеми, чем попасть под Ромкин удар. Лучше всем видеться отвратительным, больным и неправильным, чем казаться таковым для Ромки. Вспыхнуло в памяти то яркое непритворное отвращение, появившееся на его лице в самый первый раз. Это было так неприкрыто, так неподдельно, что Антон ощущал себя мерзким слизняком под его ногами. Антон не переживет этого снова. Он вдохнул. Запах мокрого асфальта ударил в нос. — Я обещал, — голос удивительно ровный, Антон упорно отводит глаза. Стыдно поднять их сейчас, — но боюсь, что больше не смогу. Ведь притворство проще искренности. Антону чувства Ромки всегда важнее собственных. Он предпочтет от боли изнывать да в мыслях своих метаться в попытке вдохнуть клочок воздуха. Способен потушить огонь, теплящийся внутри, как ковш воды полоснуть в дымящийся костер. Ромка замолк на секунду даже растерянно, точно пытаясь переварить сказанное. Желваки заиграли на скулах. Терпение рвется как дряхлый канат. Голос тихий: — То есть, ты не скажешь мне, че с тобой творится? Антон медленно мотнул головой. Никогда в жизни. По венам пробежала дрожь от очередного наглого плевка ветра. Сейчас ему следует унять свои всполошенные мысли и начать вести адекватный диалог. Но как теперь вести его адекватно, когда Антон повержен? Он даже находиться с Ромкой рядом теперь не может. — Мне очень жаль, — дыхание сперло, холод проступал быстро, сковывая тело. Боль нарастала и была столь губительна, что Антон не мог дышать, — правда, не могу. Не злись на меня. Пожалуйста, только не злись на меня. Ромка смотрит на него неотрывно, словно собрался пробраться в его сознание, чтобы прочесть каждую всплывающую на поверхность мысль. Выражение ещё у него такое… Непередаваемое, пригвождающее к земле, отчего Антон ощущает себя уязвимым под натиском такого взгляда. Так умел смотреть только Ромка. Укалывая. Антону хочется сжаться, как комок бумаги, чтобы притупить эти ощущения. Но от него не скрыться, Антон будто под прицелом. — Вот как, — глухо выходит из Ромкиных уст, голос слабеет, а выражение все еще остается нечетким. Руки больше не сжимают чужие плечи, Ромка их опускает — сдался. И добавляет с досадой, вперемешку с искрящим разочарованием, — это паршиво. Ромкина рука все время тянется к карману штанов, видно он безумно хочет закурить, но пресекает себя при каждой попытке. Все для него вдруг стало второстепенным, даже сигарета, ставшая неотъемлемой частью его жизни, вызывающая безумное привыкание. Ромка не мог не закурить в любой удобный для него момент. Он втягивал никотин на постоянной основе. На каждой перемене, в процессе прогулки, и отлучался на улицу беспрестанно давиться дымом, но что более ироничное, перед этим уверяя: «хочу воздухом подышать». Значит, для Ромки воздух — это едкий дым? Антон даже попытался посчитать, сколько раз на дню Ромка раскрывает коробочку «Золотой явы» и шумит колесиком зажигалки, но сбивался со счета уже на восьмой раз. Причем Ромка курил самые дешевые, самые ядерные и самые омерзительные на вкус. Нередко произносил что-то вроде «горло драит пиздец». Антону часто хотелось протянуть руку и выдернуть сигарету, зажатую в Ромкиных губах, и посмотреть, что последует за этим действием. Интересно, такое посягательство вызовет в Ромке злобу, или на его лице заискрится растерянность? И будет ли тот усиленно пытаться вернуть её? До сегодняшнего дня Антон думал, что Ромке ничто не помешает закурить, даже если мир в одночасье рухнет. Мир рухнет, а тот так же самозабвенно продолжит вдыхать никотин и упиваться ядом. И сейчас сам факт, что Ромка усиленно старается не отвлекаться на коробку сигарет, безошибочно говорит о том, что в данную минуту важен только Антон. Ромкины глаза будто бы загорелись, когда неожиданно включилась уличная лампа и осветила его лицо. И он виделся Антону сейчас столь красивым и безупречным, что хотелось сбежать. Как если бы Ромка был экспонатом, выставленным в Лувре. Картиной, на которую хотелось смотреть неотрывно, цепляя глазами каждую деталь, каждую мелочь. Будто Ромкино лицо было соткано из сплошного «красиво». И это «красиво», которое до этого воспринималось по-обычному, не неся ничего такого особенного, превратилось в то, чего Антон так сильно избегал до сих пор. Ромка, кажется, не согласен со всем происходящим. Губы сомкнулись в строгую тонкую линию, брови свелись к переносице. В глазах его замечается протест. Он не обижен и даже не зол — всего лишь хочет разобраться, но понимает, что не сможет. Он проговаривает низким тоном, на выдохе: — Скрывай, че хочешь, дело твое, — голоса даже не повышает, совсем нет. Выглядит только расстроенным, и Антон на секунду успевает пожалеть, — но ты ж знаешь, что я тя не оставлю, когда ты в таком хуевом состоянии, че б ты там не говорил? — Ромка выдохнул, а затем и бесцеремонно заключил его в объятия, надавив на чужой затылок. Мягкое и ободряющее похлопывание по спине отзывается в Антоне теплом, отчего сердце панически колотится, хоть подставляй наковальню. — Все наладится, ты не один. Бяха вон есть, Володя, Полька с Катькой… — Антон сомкнул веки. Он понимал, что как раньше уже не будет. Ничего хорошего: его сломают, растопчут без зазрения совести и бросят. — Если тебе плохо, так и скажи, я не стану выпытывать подробности, — Ромка и правда ценил его. Антон знал, что подобное отношение не несет в себе какого-либо скрытого подтекста. Потому что и тогда, и сейчас, Ромка проявлял свое внимание к друзьям точно так же. Такой простой, такой открытый и совершенно неосторожный в своих словах и действиях. — Как ты сказал мне тогда — у тебя есть я. Ты не оставил меня, когда мне это было нужно. И я не оставлю. Поэтому не выебывайся и принимай от меня помощь тоже, — а затем дополнил, ужалив окончательно, — мы же друзья. Ромка жесток. Друзья. Верно, так и должно быть, Антон не хочет, чтобы это переросло во что-то большее. Нет. Вернее будет сказать, что он до смерти напуган. Каждое Ромкино касание ощущалось слишком остро, слишком невыносимо, как если бы Антона кинули в кипящую воду и всю кожу следом обожгло. Весь день прошел как в аду, а Ромка все равно продолжал одаривать его своим вниманием. Будто прилип. Ненавязчивые касания уже настораживали, и Антону не нравилось дрожащее чувство, иногда вспыхивающее в груди, стоило Ромке положить руку на его плечи и особенно взъерошить макушку. Тело так и умоляло прекратить. Пожалуйста, не трогай. Пожалуйста, не будь таким. Но Ромка был. Весь маленький, едва выстроенный, непрочный мирок Антона рушился в его руках. Это началось ещё давно. Возможно, в день, когда они столкнулись на кладбище и забытый механизм впервые заработал спустя длительный промежуток времени. Начался обратный отсчет, и Антон перешел точку невозврата. Перемирие путем сжимания чужого мизинца своим, Ромкин пробирающий смех и забившееся впервые за все это время набатом сердце. Но мозг Антона отключался в подобные минуты, дабы уберечь, искоренить, защитить от боли, которая последует после того, как все всплывет. Антон не понимает, откуда в Ромке столько терпения, что он мог сносить весь негатив с удивительным титаническим спокойствием. В эти моменты Антон осознавал, насколько они отличаются и насколько глубока пропасть между ними. Не огрызается, не выходит из себя, даже голоса не повышает. Восхищает. Антон, откуда-то найдя в себе силы, надавил на его плечи и отстранился первым, влекомый паникой, желая быть подальше. Теперь он не пытался так отчаянно коснуться его, чтобы убедиться в том, что они близки. Больше нет. Теперь все, чего ему хотелось — это оставаться на безопасном расстоянии от самого Ромки. Он никогда так себя прежде не вел. Никогда на своей памяти он не ощущал такой уничтожающий спектр негативных эмоций. — Не трогай меня сейчас, — едва вышло из его уст даже напуганно, когда Ромка шагнул к нему снова, и мозг Антона воспринял подобное действие призывом к побегу. Он правда старался говорить ровно, но выходило лишь жалобное мямление. Он прочистил горло, — я домой пойду, я уже и так тут засиделся… Он шагнул вперед, но Ромка преградил ему путь вытянувшейся рукой, будто шлагбаумом. — Никуда ты не пойдешь сам, — пресек его Ромка с нажимом. Его лицо, до этого сияющее улыбкой, сейчас сквозило лишь непониманием вперемешку с откуда-то взявшейся злобой. И Антон понимал почему, ведь его действия ввели бы в ступор кого угодно. Просто сбежал, так и не приняв подарок, как больной. Чуть успокоившись, Ромка длинно выдохнул и продолжил. — Ты себя, блять, видел? — черты лица под светом холодной лампы стали острее, выраженнее, будто высеченная в камне и доведенная до идеала статуя. Зеленые глаза, напоминающие цвет морской тины потемнели на два, а то и три тона. — Очнись! И вспомни, какая херня сейчас рыщет по лесу. Я не знаю, че с тобой, но сейчас ты не можешь здраво мыслить, — Антон сглотнул, пока Ромка продолжал с укором, — позвоню твоему отцу, и он заберет тебя, — он шагнул вперед, и закончил тихо, демонстрируя лишь свой угрюмый профиль. — Я больше тебя не трону. Хватит шарахаться от меня. Не тронет. Антон почувствовал легкое облегчение от этих слов. Но что-то не давало покоя. Это мое. — Ром… — вдогонку проговаривает на выдохе, и тот замирает, как если бы хотел получить нечто, похожее на объяснение. Но Антон лишь дополняет робким и тихим, — отдай карандаши. Даже как-то требовательно прозвучало, словно прямо перед носом пытаются украсть вещь, принадлежащую ему. Ромкин взгляд так и искрится удивлением, но Антону плевать. Эти карандаши — его погибель. Погибель, в которой и находил свое спасение. Не откажется. Не отдаст. Даже если от них ему только хуже. Ромка ступил к нему. На лице бессильная усталость и непонимание. Заметна неуверенность, вялость в движениях, даже ноги кажутся неустойчивыми. Он протянул подарок снова, уже робея, настороженно прощупывая почву в ожидании, когда нагрянет гром. Гром непредсказуемых действий Антона. Есть возможность, что ударит молния. Тот не колеблется, с явственным трепетом принимает подарок, сжимает коробочку в пальцах и облегченно выдыхает. Протяжно, будто тягучая смола. Выглядит надломленным и в совокупности чуточку счастливым. Как легкое мерцание, погасшее за долю секунды. Ромке его не понять, только молча со всем соглашаться. Он мог послать все к черту и оставить Антона мокнуть под проливным дождем совсем одного после несдержанных обещаний. Для Ромки ничего незначащее слово — как обухом по голове ударить из-за спины. В крысу. Он мог уйти, бросив последнее: «катись нахуй» и остался бы правым. Но правым быть — последнее, что ему было нужно. Не ушел. Заверил, поддержал, извинился даже. Антон не заслуживает этого всего. Только сейчас он осознал, что к прошлому больше не возвращается. Все перегорело, постепенно истлело, ничего не осталось. Забыл. Ни разу за сегодня не вспомнил. Все, что оставалось ему — это покорно кивнуть и поплестись следом за удаляющимся Ромкой. И даже когда они зашли в теплый дом, Антону не стало легче. Ничуть. Под надзором друзей, молча провожающих его обеспокоенными взглядами, он мог лишь бесцельно идти вперед, осознавая, что ждёт его дальше, в будущем. Теперь Антон никогда не сможет взглянуть Ромке в глаза так беззаботно, как сегодня утром. Теперь Антон никогда не сможет быть уверенным в том, что сможет влюбиться в девушку, как все нормальные парни. Теперь ему не скрыться от этих эмоций. Не обмануть себя в тщетных попытках защититься. Его крепость рухнула. Теперь Антон ненормальный. А к ненормальным мир будет особенно жесток. Он будет разгромлен.
Вперед