back time

Учащенное дыхание. Лазурное небо, кажущееся бесконечным, и легкое дуновение ветра, мягко треплющее листву, зарывалось в волосы Антона и приятно обдувало лицо. На тот момент все казалось маленьким и незначительным, а Антон самым большим и самым сильным на всем белом свете. Воздух обволакивал, скользил по коже, щекотал шею, запотевшие ладони… Антон прикрыл веки, подставляясь под холодные порывы. Футболка уже промокла от неустанного бега, а сам он потихоньку начинал выдыхаться, хотя пробежал всего семь кругов. Недостаточно. Нужно больше. Почему-то сегодняшним днем он ощутил легкий подъем, а следом всплыла еще и долгожданная мотивация для того, чтобы вырасти как человек, как… Личность. Антон вскочил ранним утром наэлектризованный, переоделся в спортивную одежду и пулей вылетел из дома под изумленный и вопросительный взгляд мамы. Он уже давно не ощущал себя настолько взбудораженным и самую капельку счастливым. Почему-то на душе стало куда легче, и Антону казалось, что он порхает над землей, а все проблемы, преследовавшие его ранее, куда-то попрятались. Позавчерашний разговор с Ромкой показался ему каким-то страшным, нереалистичным сном, а после того, как он возвел себя на пьедестал, то стал куда спокойнее и решительнее. Стимул стать сильнее породил в нем желание стремиться и дальше к лучшему. И то, что он бегал сейчас один вокруг большого поля, не делало его одиноким. У него был он сам, и этого было достаточно. Один, но не одинок. Ни в коем случае. Легкие горели от неустанного бега, ноги потихоньку охватывала слабость, а тело мало-помалу прошибало потом. Антон чувствовал легкое, но в то же время приятное головокружение, и почему-то он вдруг ощутил себя счастливее всех на всем белом свете. Дождь начал накрапывать, и Антон тихо ругнулся, когда на нос и щеки попадали первые капельки. Ой, да плевать, не ливень же. Ага. Когда дождь усилился, и капли превратились в капелищи размером с жука, Антон обреченно хохотнул. Он знал, что даже если сейчас побежит домой, все равно вернется вымокшим до нитки. Антон всеми фибрами души ненавидел дождь, но сейчас… Он замедлился, а затем замер посреди поля, возводя глаза к небу. Дождевые капли, падающие с посеревшего неба, походили на драгоценные алмазы и переливались всеми цветами радуги под светом солнечных лучей. Антон завороженно и трепетно наблюдал за тем, как они стремительно летят вниз и разбиваются о землю. Антон прикрыл веки; шум дождя и ветра заглушил посторонние звуки, и он прислушался к мелодии разбушевавшейся природы. А ведь совсем недавно в груди кружился подобный ураган, но теперь он больше не тревожил Антона. С этих самых пор буря, волнующая его, находилась снаружи, но никак не внутри. Антон улыбнулся, когда дождь усилился вдвое больше. Вымокла одежда, пряди волос прилипали к коже. Антон порывисто задышал, отчаянно пытаясь вдохнуть хотя бы клочок воздуха, а затем… Рассмеялся. Искренне. Вокруг никого не оказалось. Один он — Антон, дал полную свободу собственному безумию. Она нахлынула неожиданно, но и ожидаемо тоже. Холодная вода будто смыла всю горечь, боль, обиду и досаду. Все самое негативное и самое страшное. Антон отрекся от всего и открыл сердце для всего самого лучшего. Того, чего он заслуживал до сих пор. И пусть хоть всю жизнь будет идти дождь, Антон больше не чувствует никакого дискомфорта. Не нужно пытаться изменить всю свою жизнь сразу, достаточно начать лишь с изменения своего отношения к ней. Позавчерашний день теперь кажется ненастоящим, но встреча с Денисом заштопала его разорванное сердце и душу. Они действительно в тот день сходили к какой-то бабушке, которую звали Марьяна Витальевна. Денис не спрашивал ни о чем, но большую часть времени не умолкал совершенно. Антон ощущался себе человеком, которого пытают, и даже на секунду успел пожалеть о том, что решился сбежать с уроков, выбрав себе в компаньоны Дениса. Но, честно говоря, тот и правда скрасил его посеревший день, и за это Антон был очень ему благодарен. — Че, бля? — вскрикнул Денис, не успев дожевать кусочек пирожка. — Че ты сделал? Посрался с ним? Почему?! Может еще не поздно оставить его и уйти домой? Антон не думал, что Денис может быть настолько невыносимым и громким! — Боже, помолчи, у меня от тебя уже уши вянут, — морщился Антон, отогревая похолодевшие пальцы о горячий пирожок. Он так проголодался, что заурчал живот, — это все сложно очень, — ему не хотелось возвращаться к произошедшему ранее, поэтому слова выходили из него с непосильным трудом, однако он не мог себе представить, что было бы, не столкнись Денис с ним перед тем, как он решит переступить ворота школы. — Я его обидел, потому что все время умалчивал все, врал… — он вздохнул, вспомнив Володин похолодевший взгляд, — ну, и он наехал на меня за это, естественно. — Заслуженно, — и глазом не моргнул Денис. Антон посмотрел на него с укором. И кому он вообще решил выговориться? Этому, что ли? У него вообще хоть какая-то толика эмпатии присутствует? Антон взглянул на его озадаченное лицо, услышал чавканье, пока он жевал пирожок и понял: очевидно, что нет. — Ты вообще сейчас за кого?! — решил попытать удачу Антон. — За кого ты меня принимаешь? — глаза Дениса расширились в удивлении. — За Володю, конечно же! — заявляет этот оболтус. Антон пихнул его локтем, отчего Денис ойкнул, потирая ушибленное место и почти обиженно протянул: — Ну Тоха, блять, так не годится, тебе извиниться надо! Свалилась, конечно, проблемка на голову Антона. Проблемка размером с ебучий дом. — Да дослушай ты историю всю! — нахмурился Антон, немного раздражаясь. Он посмотрел на Дениса украдкой и, чуть замявшись, озвучил упавшим голосом. — Тебе это не понравится. Как ему вообще стоит подвести к этому? Он ведь прекрасно осведомлен о чувствах Дениса, поэтому даже не знал, какие слова подобрать… Тот по-любому выйдет из себя быстрее. Денис мгновенно посерьезнел, и почему-то Антона от его выражения кинуло в неприятный холод. — Валяй давай, че там за серьезное. Стоит ли ему рассказывать? Будет ли все хорошо, если Антон откроет правду? Денис ведь переживал на этот счет, расспрашивал, подгонял Антона, чтобы спросил, проверил… А Антон не уследил. Будет стыдно признать, что он упустил из виду Володины ссадины, но он не хотел больше молчать. С сегодняшнего дня Антон твердо был уверен в том, что начнет менять себя, свое мировоззрение, пробовать нечто новое. Он посмотрел на Дениса хмурым взглядом. Черные глаза походили на ночное небо, и Антон иногда диву давался тому, как темно-карий может быть настолько бездонным. Зрачков даже при свете дня не сыщешь. — Ты прав был, — твердо добавляет Антон. И несмотря на голод, вся ситуация казалось слишком уж напряженной. Из-за потяжелевшего воздуха он не мог надкусить остывающий пирожок, а сердце забилось чуть сильнее, чем секундой ранее. Но Антон выбирал правду. Хотел рассказать все как есть. И неважно, какими будут последствия. Главное, что Денис сможет с этим разобраться, — во всем прав, — Денис потоптался на месте, занервничал. Была заметна его нетерпеливость. — Мы поссорились по этой причине, — Антон наконец решился закончить чуть тише. — Над ним, кажется, все-таки издеваются. Когда Антон закончил свою мысль, он робко посмотрел на Дениса, мгновенно поменявшегося в лице. Тот выглядел таким напряженным и растерянным, что на секунду даже стало не по себе. — Кто? — голос Дениса понизился на пол-октавы, и Антон покрылся мурашками. — Я не знаю, — тихо ответил он, — он не захотел рассказывать, потому что не доверяет мне, потому что я тоже ничего ему… Ложь такая противная и приставучая… Стоило Антону открыть рот, как она вылетала подобно колибри. И за свою ложь он поплатился довольно быстро. Разве они не друзья? Друзья… Но какая дружба может существовать без доверия? Верно — никакая. — Я подозреваю, кто это может быть, — закивал Денис скорее для себя. Он был поглощен собственными мыслями, нежели прислушивался к Антону. Его будто откинуло куда-то далеко-далеко, — но это пока только подозрения. Надо убедиться сначала. — А чего это ты такой справедливый стал? В моем случае такое почему-то не работало, — в шутку съязвил Антон, напоминая прошлые ошибки. Денис печально улыбнулся. — Прости меня, правда, — от произнесенных извинений у Антона что-то забурлило внутри. Что-то горячее и приятное. Денис выглядел виноватым и раскаивающимся в своих грехах, — в твоем случае я просто ебланом был, не хотел тебя с ним видеть, потому вел себя как долбоеб. К этому сложно привыкнуть, если честно, даже несмотря на то, что Антон и сам был в парня влюблен. Забавно получается. И Дениса отвергли, и его отвергли, и вот они стоят у лавочки какой-то, пирожками питаются и обмениваются информацией, поддерживают друг друга. Антон еще раз посмотрел на него. А ведь кто бы мог подумать, что самый противный и самый далекий может оказаться самым близким и лучшим из всех? Хотя бы на этот момент. Он немного замялся. Люди, проходившие мимо, совершенно не запоминались. Блеклые, серые, и все куда-то спешат. Все заняты своей жизнью, проблемами. Невероятно. Жизнь течет своим чередом, и люди, проживающие ее, показались Антону невероятно прекрасными. — Денис, — обратился Антон к нему по имени, и тот посмотрел на него украдкой, — я больше не злюсь, только припоминаю иногда, чтоб ты не расслаблялся особо, — хмыкнул он, и Денис, довольный подобным ответом, фыркнув, откусил очередной кусочек пирожка. — Слушай, так что делать-то будем? — Доки искать, че еще делать, — раздраженно ответил Денис. Внешне он казался спокойным, но Антон не смог не подметить его сжавшиеся от злости кулаки. Денис не в порядке, и это заметно невооруженным глазом. Он переживал, очень сильно переживал за Володю. И то, что в данный момент он был бессилен, его крайне выводило. И почему-то подобная картина отозвалась в Антоне теплом. Володю действительно ценят и любят, и Денис за него набьет морды в любой момент, если это будет нужно. А ведь Антон совсем недавно, месяц назад, тоже был таким. Обезумевший защищал его, и это ему было совершенно не в тягость, лишь бы дорогой человек смог почувствовать себя в безопасности. — Не волнуйся, — отозвался Антон бодро, — я тебе помогу, когда ты узнаешь, кто это был, — его лицо мгновенно потемнело. — Я переживаю за него сильно, поэтому я это так не оставлю. Денис благодарно улыбнулся. Он хлопнул Антона по плечу и, закинув в рот последний кусочек пирожка, добавил: — Спасибо, — а затем, состроив кислую мину, обреченно завыл, — доедай уже, заебал на еду соплю пускать, ее жрать надо. — Сам ты сопля, — слабо отфутболил Антон. — Ну хоть не сопляк. — Утешай себя. После того разговора Антон терпеливо ждал момента, когда Денис узнает, кто травит Володю, но пока что никаких новостей не поступало, поэтому он начал потихоньку раздражаться. Особенно в те моменты, когда сталкивался с Володей и не знал, что ему следует сказать. Извиниться? А хер клал Володя на его извинения, ему объяснения нужны! Антон ведь не дурак, понимал это, но правдой делиться не спешил из личного страха и нерешительности. Пару раз он, конечно, порывался спросить, как дела, а затем аккуратно подвести к разговору, но Володя хоть и не избегал его, все же выглядел немного опустошенным и отвечал сухо, с натянутой на лице улыбкой. Скорее всего, он жалел, что недавно надавил на Антона и тоже не знал, как начать разговор и как улучшить ситуацию. Контактировали они крайне неловко. Антон здоровался, и Володя отвечал ему тем же, не игнорировал, однако диалоги совсем не клеились. В школе в принципе Антону стало максимально некомфортно, когда он переступал ворота, а затем и заходил в помещение. Он ощущал себя под давлением чего-то большого и тяжелого, а отсутствие самого близкого друга в тяжелый момент лишь подпитывало это ощущение. Только каждодневные тренировки и занятие спортом помогали Антону справиться с навалившимися проблемами, от которых если он не мог убежать, то хотя бы притупить на время. С Ромкой они перестали общаться вовсе. Когда Антон заявился на урок, тот в этот раз не решился подойти и заговорить с ним. Ромка выглядел немного выбитым из колеи, а деланое равнодушие исчезло с его лица еще с того дня, как они поставили точку. Антона, естественно, все еще тянуло к нему и очень сильно. Ему хотелось подойти, взять Ромку за руку, поговорить, попытаться все наладить, но тут же себя пресекал, потому что это неправильно. В этом не было никакого смысла: Антоном двигали лишь эти пьянящие чистые чувства. Он любил его, а потому и отчаянно желал быть рядом. И это пугало. Нельзя растворяться в человеке, несмотря на то, что ты влюблен, да хоть до беспамятства. Эта любовь хоть и большая, невинная, чистая и сильная, но принесла Антону слишком много боли. Заставила забыть о себе, собственном комфорте и желаниях. Антон утонул в Ромке и смог протрезветь лишь сейчас. Какой смысл в любви, если она безответная и приносит одни лишь страдания? Антон выбирает быть счастливым. С ним или без него. Поэтому поджимал губы и с остервенением списывал тему с доски, проходясь шариковой ручкой по бумаге с силой. Голова гудела, частенько кружилась, но укалывающая боль в сердце покинула его сразу же, как только Антон прекратил контактировать с Ромкой. Он внезапно почувствовал себя здоровее, бодрее, даже спалось лучше, и от того Антон стал куда трудоспособнее, нежели днем ранее. Катя с Полиной выглядели самыми потерянными в их образовавшейся, но с таким же треском потихоньку разрушающейся компании. Они не понимали совершенно ничего из того, что происходит, а их вопросы оставались без ответа. Полина злилась, а Катя расстраивалась очень сильно. Антон перед ними чувствовал вину и, несмотря на игнорирование Ромки, все же старательно перебрасывался с ними диалогами. Ведь они не виноваты во всем этом. А Бяша… Когда Антон вышел из класса и завидел его, удрученного и крайне обиженного, Антон вздохнул и подошел к нему смело. Нужно все исправить хотя бы так. Нельзя портить отношения с остальными только из-за того, что у них с Ромкой появились проблемы. Он вспомнил, какими печальными глазами смотрел на него Бяша, стоя в раздевалке, как расстраивался и обижался на них. Сожалений было слишком много, и Антон хотел загладить вину хотя бы перед остальными. — Бяш, в столовку хочешь сгонять? — поинтересовался Антон достаточно уверенным голосом, поправив рюкзак на плече. Он улыбнулся весьма натянуто, стараясь выглядеть достаточно дружелюбным. — Я слышал, там много нового набралось… Три корочки появились, еще повариха хот-доги делать начала… Антон даже не успел договорить, чтобы его предложение звучало довольно заманчиво и Бяша согласился на него, как тот просиял сразу, и его лицо отозвалось внутри отрадой. — Конечно, хочу-на! — ответил Бяша мгновенно, а затем, чуть замявшись, спросил почти обиженно. — Теперь ты в настроении сходить со мной? — он подошел к нему, улыбающийся и довольный. — Бяш, ну конечно, пошли! — улыбнулся Антон ответно. Наверняка Бяша переживал очень из-за всего происходящего, а Антон до такого доводить не хотел. Они побрели в сторону столовой в приятной тишине, и впервые Антон за эти два дня ощутил облегчение от того, что он делает. Все правильно. Правда в столовой было достаточно много людей, и Антону в таком скопище становилось немного неуютно, однако он ведь решил меняться в лучшую сторону? Значит, надо избавиться от этой нелюдимости и стать более социальным. Разговаривать с людьми, узнавать других и не оборачиваться на прошлое. Но как ему… С чего ему стоит начать? Антон вздохнул, вполуха слушая, как Бяша перекидывается комплиментами с поварихой и благодарит ее уже в пятый раз. Бяша всегда был таким добродушным и приветливым, а еще очень хорошим. Антону редко удавалось провести с ним время будучи вдвоем, о чем очень сильно жалел. — Тоха-на, вот, возьми, — Бяша улыбнулся, протягивая булочку в шуршащей упаковке. Антон взглянул на него благодарными глазами. — Спасибо, Бяш, я действительно есть хочу очень, — но запнулся мгновенно, когда завидел на упаковке наклейку с надписью: «булка с брусникой», и ему сразу же стало горько на душе. Да что ж такое со мной? Верно, он решил идти вперед и не оглядываться на прошлое, не думать о плохом, но врать самому себе не было смысла. Антон любил его и, естественно, скучал по нему очень сильно. Незаметно наблюдал за ним, когда появлялась возможность. На его вечно хмурые брови, поджатые губы, напряженные плечи… Ромка в последнее время был сконцентрирован на учебе, и если до этого он создавал видимость энтузиазма на уроках, то на этот раз очень усердно списывал с доски, спрашивал что-то у учителей и даже оставался после уроков, чтобы исправить оценки по многим предметам. Антон изнывал от любопытства и хотел спросить, как у него дела, здоров ли он, питается ли достаточно хорошо, и как там Соня… Но он не мог. Не мог больше подойти к нему и заговорить так же невозмутимо, как и раньше. На уроках они мало контактировали. Только если им приходилось это делать. Разменивались, конечно, приветствиями, но они были неловкими и брошенными второпях, чтобы избежать того, что может последовать за этим «привет». Бяша сидел перед ним за столом и уминал свою булочку. А Антон, пребывая в собственных мыслях, не мог оторвать взгляда от блестящей упаковки. И так тоскливо стало на душе, так горько, но больше будто бы не больно. Успокоительными он больше не злоупотреблял, потому что необходимости для их применения не было. Антон контролировал свои эмоции, отпустил все плохое, гадкое и злое. — Ромка вообще с нами время не проводит, — проговорил Бяша немного опечаленно, и Антону пришлось отвлечься на него, чтобы понять суть его фраз, — вечно с Сашей носится. Да и нормально это, она ж его подтягивает сейчас, — вздохнул он, — учит… Вот оно что. Должно быть, это Саша была инициатором всего. Начала Ромку подгонять в учебе, помогать исправиться… Это ведь хорошо. Хорошо… Антон мгновенно пожалел о том, что не сумел сдержать свой язык за зубами: — У него дома занимаются? — и напряженно сверлит взглядом булочку, поблескивающую в свете солнца. Ты же не хочешь знать, так почему спрашиваешь? Не легче ли оставить все как есть, не интересоваться и забыть о Ромкином существовании? — Да, — от положительного ответа внутри все сжалось, Антон поджал губы. — Ромка внезапно прям учебой занялся, я не знаю, почему… — Бяша откусил кусочек булочки. — Сразу дохуя серьезный стал, а еще какой-то странный стал, — он пережевал еду и дополнил, — да и о тебе расспрашивал… Сердце забилось птицей в клетке, Антон не смог унять волнение, явившееся в груди. Плохо, очень плохо… Разве он имеет право радоваться? Почему ему вдруг стало так хорошо от Бяшиных слов? Это ведь неправильно… — И что спрашивал? — хрипло спросил Антон, не в силах поднять взгляд на него. — Все ли у тебя хорошо там, не знаю… — перечислял Бяша нерасторопно. — И в порядке ли твое здоровье-на… Волновался, в общем… — он посмотрел на Антона украдкой, в то время как тот не сумел скрыть собственного удивления. Неужели Ромка действительно интересуется им? Неужели волнуется? — Тох, вы не собираетесь разговаривать, да? — Антон взглянул на него виноватыми глазами, поблескивающими в свете солнечных лучей. Ему было так грустно от всего того, что происходит, но в то же время он ни о чем не жалел. Он знал, что поступил правильно. Правильно, потому что так безопаснее. Ему стоило еще давно начать держаться подальше от Ромки, чтобы здоровье не полетело под откос. Да и чувства не взаимны, смысл страдать? Тем более, когда Ромка сейчас безмерно счастлив с другой. И Антон искренне желал ему этого счастья. А он… У него тоже все будет хорошо. Совсем скоро он выпустится и задышит по новой. Ему не придется избегать мест, где чаще всего находился Ромка, не придется придумывать нелепые оправдания, чтобы улизнуть от вопросов друзей… Он просто тоже хочет быть счастливым и свободным, однако любить от этого он Ромку не перестанет. Любовь слишком сильная, чтобы забыть его вот так. Возможно, потребуются годы, чтобы заштопать свое сердце, но когда-нибудь это произойдет. А пока он не будет мешаться, вставать на Ромкином пути, да и самому будет без него лучше. Проще. — Прости меня, Бяш, — сильно сожалел Антон. Он был слишком вымотан, слишком выпотрошен, чтобы пытаться что-то делать дальше. Но он решил быть честным. Хоть немного, — кажется, это конец, и вряд ли мы помиримся. Не получится исправить такое… Бяша выглядел так, будто его только что очень и очень ранили словами. Сверкающий взгляд потух, а уголки губ неминуемо поползли вниз. Он выглядел таким расстроенным и задетым, что Антон не знал, что ему следует сказать. — Может, вы сможете все решить? Поговорить? Неужели все настолько страшно? — надеялся Бяша достучаться до него, но Антон знал, что как бы он ни старался, все останется точно таким же. — Да, все очень страшно, — Антон улыбнулся ободряюще. Просто не хотел выглядеть тоскующим, опечаленным, брошенным. Желал создать видимость того, что он в порядке и у него получалось. — Бяш, тут такая ситуация, что никаким разговором это нельзя будет решить. Прости, что тебе приходится разрываться из-за нас. Бяша закивал скорее для себя, сомкнув губы. — Похер, я все равно буду и с тобой общаться тоже! — вдруг взвился он, начиная уминать булку почти что агрессивно. — Похер на все, я считаю тебя другом-на и этого не изменить. А Ромка со своими претензиями задрал уже-на! Антон так растрогался от его слов, что не сумел натянуть маску напускного равнодушия. — Я рад, что ты остаешься моим другом, — искренне ответил Антон. Все же это не конец света, и его никто не бросит просто потому, что они с Ромкой теперь не в ладах, — вернемся в класс? — он улыбнулся, вставая с места. — Скоро звонок прозвенит, а математичка злая, фиг потом впустит на урок. — Пошли! — с набитым ртом отозвался Бяша, вскакивая со стула, а затем завыл. — Я не наелся нихуя-на! Антон хохотнул, похлопал его по плечу и побрел вперед. Он так и не смог съесть ту булочку. Ревностно засунул в рюкзак от посторонних глаз. Такими темпами он идти вперед не сможет.

***

Оля Оля тогда не знала, что ей стоит предпринять. Когда Антон начал возвращаться из школы совершенно разбитым и неразговорчивым, когда закрывался в комнате и видеть ее не хотел… Оля думала, что не сможет до него достучаться. Хотела помочь ему, поддержать, если нужно. Просила рассказать что случилось, но ответом ей служило тяжелое гнетущее молчание. Родители ругались практически каждый день, и маленькая Оля не могла справиться с тем, что происходит в четырех стенах собственного дома. Зажимала уши руками и плакала, сидя в углу своей комнаты. Ей было страшно и очень одиноко, а еще крайне грустно от того, что Тоша не хотел с ней контактировать никак. Папа ненавидел находить его рисунки в комнате, устраивал скандалы, которые ничем хорошим не заканчивались, а Тоша, не выдерживая посягательств на то, что ему дорого, отвечал колкими словами, не церемонясь и не осторожничая, за что получал. Часто получал от отца. Страдали щеки, разбивались очки, доносились мамины крики из комнаты… — Да не прокормишь ты себя этим, Антон, как ты не понимаешь?! Тебе заняться нужно чем-то серьезным! — орал папа на него, размахивая перед его лицом пострадавшими рисунками. — Да плевать мне, — отзывался Антон холодно, покачиваясь на месте. Его щека тогда так покраснела… Наверняка сильно болела. Оле хотелось подойти и обнять его крепко-крепко, чтобы ему не было одиноко, чтобы он не думал, что все в этом доме идут против него и его увлечений. Оля всегда оставалась на его стороне и потому тайком вытаскивала из урны мятые рисунки, прижимала к груди и убегала к себе в комнату, чтобы спрятать их подальше от папиных глаз. Она ценила каждое творение брата, искренне любила и восхищалась им. Она всегда равнялась на него, считала самым лучшим, самым умным и самым сильным братом на всем белом свете. Но Тоша вдруг начал часто пропадать, а возвращался лишь к вечеру, когда все уже спали в своих комнатах. Папа с мамой часто ругались по этому поводу, пытались достучаться до Антона, удержать… Но он их не слышал совершенно. Собственный дом, в котором ему должно было быть тепло и хорошо, вдруг стал для него абсолютно чужим. Оля тогда очень скучала по нему, ведь она уже не помнила, когда в последний раз Антон улыбался и разговаривал с ней без криков и язвительных ответов. В один день она расплакалась, когда он впервые нагрубил ей очень сильно и выставил из комнаты. А Оля разозлилась и накричала на него в ответ, предварительно топнув ногой, чтобы показать свое негодование и обиду. Но брату было плевать, ему было важно оставаться одному в комнате, неприкосновенный и чужой. Холодный, как ледышка. Но дальше становилось все хуже. Антон совсем наплевал на нее. Приходил опустошенный, не разговаривал ни с кем, не ужинал, исхудал сильно, закрывался в комнате… Тогда мама не выдержала. Вломилась к нему без стука, увидела ссадины, когда Антон переодевался в домашнюю футболку, и расплакалась, а затем в порыве крепко обняла, причитая, что все будет хорошо. Пыталась, конечно, выведать, кто это сделал, и Оля тоже пыталась, но Антон не желал ничего раскрывать. Нет… Он будто не хотел, чтобы они узнали. Не хотел, чтобы тому человеку доставалось. Родители после этого перевели его на домашнее обучение, думали, что в стенах дома он будет чувствовать себя в безопасности, но он все равно упрямился, покрывая обидчиков. И Оля злилась. Сильно злилась на него. Осуждала постоянно. Особенно когда поймала за курением, пока родителей не было дома. Тогда Оля назвала его дураком и убежала в слезах к себе. Но когда она решила наведаться к нему в комнату, чтобы извиниться за произошедшее и сказанное и попытаться еще раз попроситься внутрь, в Оле что-то оборвалось. Дверь была открыта, ей не нужно было ломиться, не нужно было умолять открыть ее. Оля помнит тот день слишком ярко. В тот момент она ощутила животный ужас, когда уловила острый запах медикаментов, когда в комнате стояла непривычная тишина. Она замерла на пороге, будто заледеневшая, а когда увидела его, лежащего на полу без сознания, бледного и практически позеленевшего… Когда заметила рассыпанные на земле белые таблетки недалеко от его макушки… Оля закричала. Закричала так, что стекла точно задребезжали. Закричала надрывно, кашляя, срывая голос. Бросилась к нему, трясла Антона за плечи, умоляла очнуться. Сердце стучало от ужаса, и Оля сломалась в тот день. Родители прибежали, лишь заслышав ее крики о помощи, замерли в оцепенении, запаниковали! Вот тогда они выглядели сплоченными и любящими. Тогда, когда Антон был на грани смерти, когда их глаза открылись, когда они поняли, что могут его потерять! Оля не чувствовала, как горло саднит от непрекращающихся криков. Нет, она не замечала, что до сих пор кричит. Что прижимает Антона к себе крепко-накрепко, что умоляет проснуться, шепчет что-то в бреду охрипшим голосом. Что слезы, мерзкие и горячие, стекают по щекам и заползают под ворот идеально выглаженной рубашки. Скорая увезла его, и Оля, несмотря на не терпящий возражений тон врачей, запрыгнула следом за Тошей, сопротивлялась и кусалась, когда ее пытались выставить наружу, когда орали на нее, что ей находиться здесь нельзя. А где можно? Почему нельзя? У нее брат умирает, так почему нельзя?! Они смирились спустя десять минут бесполезных сопротивлений, позволили остаться, и Оля всю дорогу до больницы сжимала руку брата в горячих тисках. Смотрела на его бледнеющее лицо. Видела, что не дышит, и оттого не могла перестать трещать без умолку, спрашивать: — А Тоша будет жить? Мой брат будет жить?! Ее игнорировали, молчали напряженно, ответить не могли, а она все продолжала и продолжала спрашивать неустанно, как обезумевшая, растерявшая рассудок. Но ей было так плевать на это! Ей важно было получить ответ. На кардиомониторе вырисовывались непонятные прыгающие полосы, воспроизводящие какое-то странное пиликание, и Оля, молча поджимая губы, подрагивая всем телом от количества стресса, напряженно наблюдала за тем, что происходило на экране. В фильмах люди ведь умирали, когда выставленные в ряд треугольные линии становились абсолютно прямыми, а пиликание переходило в зычный, противный, непрекращающийся писк, закладывающий уши. Оля молилась, чтобы полосы на мониторе образовывались все так же в непонятные закорючки, опиралась на это и выдыхала, осознавая, что Антон все еще живой. Когда его увезли в реанимацию, Олю уже не впустили, да и она сама не смогла бы ворваться туда, как это получилось провернуть со скорой. Она сидела в холле вместе с родителями, которые прибыли чуть позже нее. Мама выглядела разбитой, плакала много, нервничала, рвала на себе волосы, а папа ни звука издать не мог. Он будто постарел на пару десятков лет: глаза были красные, фигура ссутуленная, больше походившая на безобразную корягу, а лицо бледное, как у самой смерти. Оля думала, что это все сон, ведь не может же быть такого, верно? Да, все было очень плохо, Антон часто страдал, злился на всех, ходил злой и недовольный, но где… Где же оплошала Оля? Почему не смогла вытащить брата из глубокой черной ямы, где не было просвета? Почему не смогла… Помочь? Слезы были отчаянные, почти что злые, горячие и противные. Оля вытирала их рукавом рубашки, винила себя, что не смогла. Не успела, не сумела, не хватило сил! Тогда Оля ударила себя со всей силы. Сначала хлестко по щеке, затем стукнула себя по голове, еще и еще, пока душевная боль не прекратит разрывать изнутри, пока она еще не сошла с ума, пока не перестанет думать о наихудшем исходе событий! Папа с мамой тогда обняли ее, руки перехватили, чтобы она перестала наносить себе увечья. Шептали, что все будет хорошо, что Антон выкарабкается… А Оля так обозлилась тогда на них. Наговорила всякого, обвинила, хоть и знала, что им тоже приходится несладко, что им тоже тяжело, больно и все рушится внутри. Тогда она впервые подумала о том, что ненавидит папу и маму. Но когда вышла молодая девушка и сообщила о том, что все в порядке, что пациенту нужен отдых и что он потихоньку приходит в себя, Оля ощутила такое небывалое облегчение. Естественно, медсестра отказывалась впускать их к Антону так сразу. Но чуть позже… Чуть позже Оля влетела в палату как торпеда. И когда она увидела, что Антон дышит, что все в порядке, что все скоро нормализуется — накинулась на него с объятиями. Ее пытались отодрать от него, оттащить, но она будто клешнями в брата вцепилась и выпускать не собиралась вовсе. Стиснула его в объятиях, сомкнула веки до звездочек. Тогда Антон смог заговорить, прохрипеть нечто членораздельное. Его голос словно был чужим на тот момент, незнакомым и оттого вызвавшим у Оли табун мурашек: — Все нормально, пусть побудет здесь. И ей позволили остаться. Она просидела рядом с ним пару часов. Антон спал, а Оля не могла сомкнуть глаз, защищая его сон, отчаянно боясь упустить из виду, если ему снова станет плохо. А когда его выписали через две недели, Антон сознался, что ничего не помнит. Ничего из того, что случилось. Не помнил и то, как раньше курил, и ссадин на теле своем не помнил. Испугался, когда завидел их. Оля тогда испугалась, вдруг Антон ее теперь тоже не помнит? Вдруг об Оле забыл, о маме и папе тоже — забыл! Но, как оказалось, амнезия была лишь частичная, и самые травматичные моменты мозг предпочел забыть. И почему-то, как бы это эгоистично ни звучало, Оля обрадовалась. Ведь это значит, что Тоша больше не будет страдать! Это послужило причиной для переезда в поселок. Туда, где раньше жила их бабушка. Далеко-далеко, где Антона никто не тронет, не обидит. Папа мгновенно переменился, стал менее разговорчивым, мало спал и все время заглядывал к Антону. Тревога не отпускала семью Петровых, и первое время было до одури тяжело контролировать себя и свои чувства. Оле казалось, что все нормализуется. Что все будет хорошо… Пока не проснулась от того, что мама голосит на весь дом. Пока не поняла, что Тоши нет в комнате. Пока сама, вскочив, не бросилась на поиски, порываясь выйти на улицу, а родители названивали милиции, умоляя его найти. Но тогда… Оля успела разочароваться в милиции. А ведь они отнеслись ко всему со скепсисом, мол, ну погулять вышел паренек, вернется, с кем не бывает! Олю тогда захлестнула самая настоящая ярость, пока трубку не перехватил другой милиционер, голос которого был мягче, серьезнее, без капли шутовства и пренебрежения. Он произнес холодным, собранным тоном: — Рассказывайте, сейчас начнем поиски. На уши поставили всех, в лес забрели, в самую глубь, где темно и страшно. Но Оле тогда не было страшно. Она не боялась монстров, живущих в черноте ночи, не боялась звуков странных и ломающихся веток под ногами. Ее ужасала лишь мысль о том, что с Антоном снова могло что-то случиться. — Нашли его! — мелькнул яркий фонарь вдали, и раздался голос того самого милиционера в фуражке. Того самого, который решился помочь одним из первых — он нашел его! — Дышит парень, но без сознания! — Оля тогда уловила в его голосе даже отраду. Петровы тогда рванули туда, чувствуя небывалое облегчение от мысли, что Антон живой, что его нашли! Оля была счастлива, но слезы отчего-то все равно лились. И, кажется, мама с папой тогда поседели. Точно поседели от ужаса. В тот день, полный стольких переживаний. Они столько пережили, через столько прошли, но Антон все равно продолжал творить какие-то глупости. Что же с ним произошло такого? Неужели это не давало Антону покоя? Неужели это стоило жизни? Когда мама с папой и Олей подошли к Антону, осветили его лицо фонарем… Папа поджал губы, прикрыл лицо руками, задрожал всем телом, ссутулился и впервые расплакался. Оля никогда не видела его в подобные минуты слабости, но все оказалось настоящим. Непоколебимый и суровый отец обнажил их. Слезы, чувства, его ужас и облегчение — все смешалось воедино. А Оля с мамой разрыдались следом за ним. Антон проспал тогда два дня. Дышал, не двигался, но спал. Будто не желал возвращаться, не хотел видеть их, Олю видеть не хотел! А когда он внезапно очнулся, когда вдруг вскочил с кровати, понесся вниз на кухню… Он стал совершенно… Другим. — Тоша, все хорошо?.. — прошептала тогда Оля растерянно. Он ощущался другим, абсолютно не таким, как раньше. Изменился этот бесцветный взгляд… Эти стылые глаза… Они загорелись, запылали. Антон смотрел на всех по-другому, и выражение его… Оля не знает, как объяснить — кричало о том, что он хочет… Жить. Что он, Антон, изменился. Оля не могла привыкнуть к тому, что происходит. Антон стал куда бодрее, разговорчивее и смелее. С того дня он вел себя иначе. Исчезла эта агрессия с пустого места, нервные срывы, желание отгородиться ото всех, и от Оли в том числе. Нет, даже не так. Антон сам начал тянуться к Оле, и когда она поднималась к нему, робко стучась в дверь, брат совершенно спокойно давал разрешение на то, чтобы она вошла в его комнату. В первый такой раз Оля чувствовала себя не в своей тарелке, мало разговаривала, больше мямлила. Забыла, как вообще они раньше контактировали с Антоном… Но когда брат обращался к ней ласковым и теплым голосом, в Оле что-то возродилось. Что-то новое и большое. Что-то хорошее и значительное. И почему-то к горлу подступил противный ком, поэтому когда Оля вышла из его комнаты и поплелась по коридору к себе, а затем закрылась в комнате и сползла вниз по стене — расплакалась от облегчения. Тогда она была уверена, что все теперь будет хорошо. Папа с мамой стали более терпеливыми и понимающими. Невозможно было не заметить, какой след оставило то происшествие на их душе. Они осторожничали, тщательно подбирали слова и фильтровали свою речь, чтобы Антону было комфортно. И тогда, спустя совсем немного времени, все вернулось на круги своя. Об этом Оля мечтала всю свою сознательную жизнь. Оля была из тех, кто никогда не унывает. Идеальные косички, тщательно выглаженное платьице и улыбка, украшающая лицо день за днем. Контролировала свою речь, лучшая в классе отличница, добрая и очень эмпатичная. Она была примером для подражания, послушная дочь и понимающая младшая сестра. Но иногда, будучи наедине с собой, ее мучали страшные мысли, и они не стихали, не уменьшались в количестве, наоборот — увеличивались в разы. Что, если Тоше снова станет плохо? Что, если я сейчас усну, и он снова куда-то сбежит? И ведь в один день он сбежал. Соврал Оле, что к другу уходит, чтобы учебники вернуть, но она ведь прекрасно слышала его крики и мамины оправдания тоже. Она не хотела его никуда отпускать, желала уберечь, защитить, но решила довериться. Ведь он обещал вернуться. И он вернулся. Выпотрошенный, с красными от слез глазами, но живой. И Оля смогла успокоиться самую малость. — Оль, — зашептала соседка по парте, — я не вижу, что на доске написано, можно у тебя списать? Она словно очнулась от кошмарного сна, потерла глаза и улыбнулась как можно шире. — Ага, без проблем. Лера улыбнулась в ответ, тихонько поблагодарила Олю и принялась списывать с тетради задание. А Оля, которая не смогла выспаться прошлой ночью, периодически клевала носом в надежде что-то впитать из сегодняшней темы. Когда прозвенел звонок, она встала со стула и вышла подышать в коридоре, где было по крайней мере не так душно, как в классе. За окном виднелись голые ветви деревьев, походивших на искривившиеся пальцы и горы вдали. Оля вздохнула. Может, стоит Тошу проведать? Узнать, как у него дела? Ромка ведь недавно переживал за него, и Оля тоже успела подцепить эту тревогу. Она, конечно, тщательно следила за тем, все ли у Антона хорошо, но он ведь ни о чем не рассказывал, а потому Оля только рядом была, чаи ему заваривала, в комнату заносила гренки, хлеб со сгущенкой… Брат выглядел уставшим и немного грустным, но все равно находил силы на улыбку, когда перед ним появлялась Оля. Он трепал ее по волосам, когда они смотрели мультики, помогал с домашним заданием, хотя в математике и сам был недостаточно хорош. И Оля безумно ценила эти моменты. Вдалеке она заметила, как по коридору в ее сторону шествуют ребята из класса Антона. Оля пригляделась, прищурилась, а затем быстро повеселела, когда завидела Володю и Рому среди них. — Володя, Рома! — крикнула она, подбегая с лучезарной на лице улыбкой. Володя сразу же заметил ее, махнул рукой, да и Ромка тоже остановился, заулыбался, хотя они оба выглядели крайне удрученными и выжатыми. — Привет! У вас здесь уроки будут, что ли? — Да, принцесса, — Володя звучал обрадованным, — химию перенесли, поэтому с учебниками наперевес идем, — он потряс рукой с учебником по химии, — а сама-то, отдыхаешь на перемене, а? — он щелкнул ее по носу, и Оля тихонько рассмеялась. — Как дела, Олька? — заговорил подошедший к ней Ромка, выглядевший немного выжатым, но все таким же. — Учебка дается хоть? Недавно ведь на матешу жаловалась, получается теперь? — Да, — ответила Оля нерасторопно, а затем, оглядевшись в поисках Антона, протянула вопросительно, — а Тоша где? Не с вами? Ромка с Володей странно замолчали, замялись даже, и Оля догадывалась почему, но предпочла умолчать и не давить на них. Антон ведь совсем недавно рассказал ей, что он успел повздорить с друзьями. Вот только Володино лицо кардинально поменялось, да и Ромкино тоже, будто им стало неуютно, а еще, похоже, они не желали о нем заговаривать. Оля забеспокоилась. — Поссорились, что ли? — решила она все же спросить в лоб, и Володя громко закашлял, а затем заговорил быстро: — Нет, — он вздохнул вымученно, утер веки, замялся немного и, подняв руки в примирительном жесте, решил быть честнее, — ладно, да, немного, не хочу тебе врать, — он улыбнулся, стараясь расположить к себе, и Оля мгновенно растаяла, в очередной раз убеждаясь в том, какой же он красивый и потрясающий. — Но все хорошо будет, не переживай, если что, Оль, помиримся, не в первый раз же ругаемся. От его заверений стало чуточку легче, хотя Оля и догадывалась, что Володя просто хотел ее успокоить таким образом. Но не Рома. Он оставался немного отстраненным и неразговорчивым, будто тягостно ему было, точно не хотел поднимать подобные темы, да и при упоминании Антона лицо его заметно помрачнело. Может, Оля зря решила спросить? Вдруг она испортила ему настроение этим неосторожным вопросом? Антон ведь так его любит, и наверняка Ромке тоже дорог Антон! Прозвенел звонок, и Оля ощутила легкую досаду. — Ладно, принцесса, — Володя мягко пригладил ее волосы, улыбнулся широко, — мы пойдем, иначе опоздаем. — Да, хорошо! — чересчур эмоционально ответила Оля, коря себя за такую яркую реакцию. Володя хохотнул и двинулся вперед, периодически вздыхая, да и Ромка молча шагнул следом за ним, но Оле было настолько неспокойно, что она не смогла обуздать свой порыв, поэтому ухватилась за ткань его олимпийки и взглянула на Ромку умоляющими глазами. Тот посмотрел на нее немного растерянно и устало, но улыбку выдавить из себя сумел. — Чего, малявка? — шутливо проговорил Ромка, хоть голос и звучал не слишком уж бодро. Он чуть склонился к ней. — Внимания самого Пятифана не хватает? Ты только скажи! Опять ведет себя как дурак, которому все неважно! — Ром, — обеспокоенно протянула Оля, не решаясь сказать, спросить… Не хотелось никого тревожить своими словами, да и впутывать в проблемы их семьи тоже не хотелось. — Тоша совсем рисовать перестал, да и альбом дел куда-то, — Ромка напрягся немного. — Мне кажется, он его выкинул… Ты не знаешь об этом ничего? Ромкин взгляд мгновенно изменился. Стал более вымученным, а еще самую капельку встревоженным и злым. Оля не видела его таким ни разу. Желваки заиграли на его скулах, да и лицо потемнело, точно тучи сгустились. — Вот значит как, — холодно протянул Ромка. Он как-то обиженно усмехнулся, точно ему не понравилось услышанное. Он вздохнул, — я ничего не знаю об этом Оль, правда. — Вы с ним сильно поссорились? — не прекращала расспрашивать Оля, выглядя еще более встревоженной. — Просто он раньше много говорил о тебе, а теперь совсем ничего… Ромка поспешил ее перебить: — Да, самую малость, — Ромка будто совсем не имел никакого желания разговаривать, да и выглядел таким подавленным, что Оля пожалела о том, что стала так все нагнетать. Может быть, у них действительно случилось что-то плохое, а она тут с расспросами своими. — Олька, ты еще о чем-то хотела спросить? Оля немного замялась. Она правда старалась откинуть переживания, хотела доверять, верить в хорошее, но ей для этого нужно было получить подтверждение, иначе она не сможет отсидеться на уроках будучи сосредоточенной: — Да, — кивнула Оля, проведя рукой по своей косичке. — У Тоши все хорошо в классе? Я переживаю очень на этот счет, мне нужно знать, иначе я не смогу успокоиться, — проговорила она очень честно. Ромка недоуменно нахмурился. — А что может быть не так? Оля вздохнула, не хотела доходить до такой нежелательной темы, но Ромка задавал вопросы, которые требовали какой-то конкретики: — Просто… В прошлой школе он постоянно дрался со всеми, да и не общался ни с кем, — углубилась она в воспоминания, в которые не хотелось бы падать совсем. Это было горькое и страшное время, а картины, представшие перед глазами, вызывали неприятную дрожь и холодок, бегущий по спине, — вечно в передряги всякие попадал… — тише добавила Оля, сцепив руки в замок. — Я боюсь, что и здесь с ним что-то… Что его никто не сможет защитить. — Оля посмотрела на него с надеждой, — Можно же будет тебе позвонить, если что? Ромка поспешил успокоить ее. Наверняка заметил резко поменявшееся выражение, бледнеющее в страхе лицо. — Олька, можно, конечно, я че зря тебе свой номер дал? Никто его здесь не тронет, я тебе зуб даю, веришь? Веришь же? — она посмотрела на него немного туманно, а затем кивнула уверенно. Ромка потер затылок. — Ну вот… Пока я здесь, никто его не тронет, — он выглядел таким уверенным в собственных словах, непоколебимым и непобедимым, что Оля безоговорочно ему доверилась. — Но разве у него в прошлой школе не было друга? — выгнул бровь Ромка, и Оля прислушалась повнимательнее. — Ромой звали ж тоже, он о нем много рассказывал, расхваливал. Почему-то в груди распалилось что-то неприятное. Оля растерялась самую малость, задумалась, попыталась вспомнить, но в голову не приходил ни один человек с таким именем, как у Ромки. Нет. Никто не приходил. Оля посмотрела на него недоумевающе: — Ром, нет, ты что-то путаешь точно, он не мог так сказать, — качнула головой Оля. Она была твердо уверена в том, что говорит, поэтому могла опровергнуть то, что покажется ей не правдой. Ромка замялся немного, потоптался на месте, нахмурился, точно хотел что-то спросить. И он спросил: — В каком смысле? Почему? Оля взглянула на него просветлевшим взглядом. Вспомнились те дни, когда Антон ходил разбитым по коридору школы, напоминая Оле какого-то зомби. Вспомнился его потухший взгляд, нелюдимость и неразговорчивость. Вспомнились его нервные срывы, продолжительная депрессия и агрессия из-за любой всплывающей мелочи. И отчетливо пронеслось перед глазами его одиночество. Оля проговорила ровным уверенным тоном, взглянув на Ромку просветлевшими глазами: — Потому что у Тоши… Никогда не было друзей. Ромка глупо моргнул, растерялся заметно, заметался в мыслях, а затем озвучил громче, чем хотел бы, будто запаниковал, верить не хотел: — Как это — не было? Он ведь мне рассказывал, вот точно рассказывал о том, что у него был друг, а на ярмарке, что аж целых два… Оля качнула головой: ей не было смысла врать, она была уверена в собственных убеждениях. У Антона никогда не было друзей, никогда она не видела его с кем-то, более-менее походившим на друга, а с подобным именем — тем более. — Я не знаю, о чем он тебе рассказывал, но это неправда, — нахмурилась Оля, заволновавшись, как только завидела темнеющее Ромкино лицо, как он сжимает зубы от откуда-то взявшейся злости, как теряется, выглядит преданным… Неужели Оля сказала что-то не так? — Я прекрасно помню те дни, и сколько себя знаю, Тоша всегда был один. — Но он ведь… — почти повысил голос Ромка, а затем опомнился, выдохнул, успокоился немного и проговорил очень быстро. — Оль, мне нужно срочно идти, я чуть позже с тобой поговорю, хорошо? — и побежал вперед, накидывая лямки рюкзака на плечи. Оля крикнула ему вслед: — Да! — проводила его спину, пока Ромка полностью не скрылся за стеной, и немного заволновалась. Неужели правда с Тошей что-то случилось? Может, Оля просто зря накручивает себя, и все хорошо, на самом-то деле? У него ведь теперь есть Ромка, верно? И Володя, и та красивая старшеклассница Полина, и Катя тоже, да и Бяша! Он ведь больше… Не одинок? Оля еще раз обернулась, но коридор уже опустел — все завалились в классы; начались уроки, а Оля едва сдержалась, чтобы не побежать следом за Ромкой. Она вздохнула. И зашла в класс. Шумный и беспорядочный класс. Учительница еще не пришла, и потому одноклассники ребячились, голосили и болтали без умолку. Оле хотелось зажать уши, отдохнуть немного. Может, с Лерой сходить в столовую? Она проголодалась очень, а утром поесть не успела нормально, наверняка мама ругаться будет… Оля направлялась к собственной парте, полностью поглощенная в свои мысли. Можно еще Владу позвать… У нее красивые черные кудри и очень темные глаза… Оля пару раз попыталась подойти к ней и завести диалог, но она очень стеснялась при виде подобных девочек. Таких ухоженных, с настолько черными волосами, походившими на пружины. У Влады аккуратные черты лица, а движения плавные, мягкие, прямо как у лебедя… Оля не успела понять, что происходит, когда она вдруг ощутила толчок в спину и осознала за долю секунды… Ее пихнули. Она качнулась вперед, выдохнула рвано, но выстояла, опираясь руками о ближайшую парту. — Эй, швабра, — зазвучал противный голос Дани, и Оля поняла, что и сегодняшний день выйдет довольно тяжелым, — че встала как вкопанная? Не видишь, что мешаешься тут? Оля ничего не ответила, поджала губы, сдержала колкие слова, чтобы не усугубить ситуацию и этот дурак от нее отстал поскорее! Лишь выпрямилась и шагнула вперед, но ее снова пихнули с той же силой. Резко и не заботясь о том, что она может упасть. Оля снова удержалась на ногах, сжала зубы от прорастающего в ней гнева. Она так долго терпела его пакости, оскорбления и постоянные подначки, что попросту устала защищаться от его нападок. — Отстань от нее! — крикнула на него Лера, вскочив со своего места. — Хватит ее доставать! Голос подруги подействовал на Олю отрезвляюще. — Помолчи-ка тоже, Катаева, — гаркнул Даниил, — и без тебя разберемся! — Оля заслышала приближающиеся шаги, сжалась мгновенно, когда его голос дошел до ее ушей. — Че молчишь, Петрова? — Оля обернулась на него, чтобы не подставлять спину, чтобы видеть своего оппонента, чтобы не бояться, отстаивать свои границы. — Че ты смотришь на меня так? — цедит Даня, толкает ее в плечо, и Оля утыкается спиной в угол парты. Больно, но терпимо, Оля и не с таким справлялась ранее. — Че ты вылупилась на меня, говорю?! — Да отцепись ты от нее! — снова закричала Лера, зашагав в их сторону. Наверняка она боялась его и друзей его тоже боялась. Ведь нередко Даня вторгался в их личное пространство, изводил всех, пеналы со стола забирал, рюкзаки из окна выкидывал, еще и девочек толкал, не церемонился! — Сколько ты уже издеваешься над ней! Оля устала. Когда уже в ее жизни все станет нормально? Когда ей не придется переживать за себя и за остальных? Она просто хочет покоя… — Так потому что она отсталая, — мерзко смеется Даня, и Оле становится донельзя отвратительно на душе. Как он может так говорить? Она всего лишь немного отличалась характером, была эмоциональнее остальных в классе, разве она заслужила подобных слов? Разве она становилась от этого глупее? — Как пить дать отсталая. Все же слышали, как она разговаривает? — мерзко рассмеялся Даня. — О мультиках еще своих трещит, будто ей десять лет! — Замолчи, Гордеев! — заговорил мальчик, сидевший за последней партой третьего ряда. Мишей его звали. Оля запомнила, потому что он один был нормальным в этом прогнившем классе. Все мальчишки напоминали отбросов, и девочкам приходилось туго, когда они начинали их доставать. — Ты и сам недалекого ума, раз к девчонке лезть горазд! Даня щелкнул языком, зыркнул на Мишу неодобрительно, но останавливаться не собирался. — За отсталую еще впрягаются, я в ахере, вы совсем умом тронулись, что ли? — он немного склонился к Оле и проговорил так, чтобы услышала только она. — Эй, видел недавно братца твоего, мерзкий тип, — у Оли по коже пробежали мурашки. Отвращение накатило сразу же, а глаза расширились мгновенно от образовывающейся ярости. Что-то умерло в ней в тот момент, а затем и возродилось нечто другое. Сильное, сокрушительное. Что-то злое и огромное. Оля никогда не питала ни к кому подобной ненависти. — Скажи, он такой же отсталый, как и ты? Это была последняя капля. У Оли точно помутился рассудок. Она даже не понимала, что делала, но у нее однозначно откуда-то появились силы, в крови забурлил адреналин, а глухая злоба перекочевала в полнейшую ярость. Не жалея сил, она пихнула его двумя руками. Даня отступил, даже почти равновесие потерял, растерялся. — Заткнись! — закричала Оля так громко, что у нее самой заложило уши. — Замолчи сейчас же! — Ты бешеная, что ли?! — взбесился Даня, снова пихнув ее, но Оля перехватила его руку и с неизбывной яростью впилась зубами в раскрытую ладонь. Даня заверещал. — Блять, какого хуя ты кусаешься?! Отцепись от меня! — он кое-как вырвал свою руку, в то время как Оля хорошенько стукнула его по голове, схватила за щеку, ущипнула со всей мочи, оцарапала ногтями. Даня ойкнул, взбесился. — Да я лишь правду сказал, блять! Нахуй так реагировать?! — он как-то отцепил ее от себя, оттолкнул с силой, но Оля, не теряя равновесия, умудрялась атаковать снова и снова, пока она все еще была преисполнена гневом и ненавистью. Когда Даня выкинул очередную дрянь и занес ладонь, Оля ощутила, как сильно и больно горит собственная щека. Все стало еще хуже. Влекомая самыми злыми, черными и негативными чувствами, она накинулась на него, в то время как он, будто коршун, вцепился своими пальцами в ее волосы. Они рухнули на пол, в классе зазвучали разрозненные голоса ребят, что пытались влезть в начавшуюся драку. Оля взревела: — Верни свои слова назад! — она впилась ногтями в его руку, оцарапывая кожу со всей яростью, которая переполняла ее. — Мне все равно, какую дрянь ты обо мне сказать можешь, — она схватила Даню за грудки, встряхнула со всей имеющейся силы и отчеканила, глядя на Даню злыми глазами, — но на Тошу рот свой помойный раскрывать не смей! — А иначе что, конченая? — Даня резко потянул ее на себя за волосы, и Оля взвыла от боли. — Хер ли ты принять не можешь, что у вас семейка припизднутых?! Оля не могла больше терпеть. Перед глазами стояла красная пелена, она будто лишилась рассудка. Никто не имеет права так говорить о ее брате, о ее семье! «Если тебя кто-то обижает — бей, да посильнее». Тошин голос зазвучал в сознании достаточно громко, чтобы Оля смогла в полной мере ощутить резкий прилив сил. Ее тело напружинилось, налилось адреналином. «Большой палец согни, крепко сожми ладонь и ударь со всей силы» И Оля ударила Даню так яростно, что он толком не успел среагировать, затрепыхался только, попытался двинуть ногой, дотянуться до ее лица руками, хотел ударить в ответ, но Оля не позволяла ему сделать ей больно снова. Она чувствовала, как он пытается скинуть ее с себя, как наносит удары по ее рукам, плечам… Но Оля будто растеряла возможность чувствовать боль. Она была сосредоточена только на том, как проучить этого подонка. Крики на фоне были заглушены звуком грохочущей в ушах крови и зычным звоном. Оля будто обезумела. Вспомнились Володины советы. Уроки… Пальцы потянулись к поганому рту, зацепили уголки, потянули… Даня заверещал, но Оля не успела ничего сделать. Ощутила, как ее мгновенно оттаскивают от него, как Даня становится дальше, а сама она, растерянная и немного пришедшая в себя, трясется от переполняющих чувств. — Оля, — проговаривает Миша над ухом, отчего она вздрагивает, — молодец, что не стала терпеть, но он ведь без тормозов! — он нахмурился, выпуская ее из хватки. — Не надо так геройствовать, вдруг тебе прилетит побольше? Оля смотрела на него, дыша при этом как загнанная лошадь. Она даже толком не слышала того, что он хочет ей внедрить, мысли походили на гулкие помехи. — Сюда иди, сука! — вскакивает Даня с пола будто озверевший. Его глаза налились кровью, и на этом выражении Оля легко смогла прочесть яростное желание налететь и избить до помутнения рассудка, но Миша мгновенно закрыл ее собой. — А ты нахер лезешь вообще? — возмутился Даня. — Ее проучить надо! — Себя проучи, — легонько толкает его Миша, когда тот намеревается подойти снова, — девочку ударил, оскорбил, блять, и все равно продолжаешь?! Даня поджал губы, стрельнул глазами в Олю, точно хотел отыграться, отомстить, на место поставить. Но Оля не боялась, взгляда стеклянного не отрывала от него. Глядела как на мешок мусора с гулким отвращением. Оля не боялась. Оля хотела ударить его еще раз. Никто не имеет права говорить о ее брате плохо. — Вылупилась опять, блять! — глаза Дани вспыхнули красным: он казался сейчас бешеным псом, совершенно не мыслящим рационально. — Патлы свои ебучие отрастила и размахивает ими вечно, как шлюха! Слово, как стрела, ранила Олю слишком сильно. Ее обдало противным холодом. К горлу подступил противный ком, голова закружилась, ее начало тошнить, а тело — покачиваться на месте, как на борту корабля. Ох. Это было слишком. Слишком… Она не заслужила подобных слов, она не сделала ничего плохого, лишь защищала себя и достоинство своего брата. Пускай и была излишне эмоциональной, пускай слишком агрессивной, но не жалела о своих поступках. Даня заслужил. И заслуживал даже больше. Тело двигалось само, а желание сделать нечто безумное и то, что не решилась бы сделать никогда — сильнее всего. Она не помнила, как подхватила со стола канцелярские металлические острые ножницы, блеснувшие под солнечным светом, как под взором остальных поднесла острие к белым прядям и как с остервенением начала срезать свои длинные хвостики, казавшиеся самыми отвратительными и самыми грязными на всем белом свете. Она видела, каким потерянным становится взгляд Дани и в каком ужасе пребывают остальные, но она не могла остановить свой порыв. Ее удовлетворяла его реакция. Смотри же, мразь, это все твоя вина, твой поганый рот, твой острый помойный язык! Надеюсь, эта ситуация послужит для тебя уроком! Теперь ты не дотронешься до моих волос, не схватишь и не потянешь за них. — Оля! — Лера прикрыла рот ладонью в ужасе, мгновенно подбежала к подруге, попыталась отнять ножницы. — Оля, перестань! Но Оля не слышала ее, она была сосредоточена лишь на том, как бы избавиться от собственных волос поскорее. Она ощутила себя такой грязной, такой… Неправильной, что не смогла снести подобных слов в свой адрес. Даже если бы Даня оскорбил ее самыми мерзкими словами на свете, ей не было бы настолько отвратительно как сейчас. Все в классе смотрели на нее как на сумасшедшую, но было так плевать. Копна волос попадала на пол, Оля вся затряслась, ножницы медленно вернулись на парту. Она тупилась в пол, пытаясь унять тремор в теле и бушующую внутри ненависть. — Я ненавижу тебя, — прошептала Оля на грани гнева и отчаяния, подняв на Даню взгляд. На Даню, который замешкался на секунду, — когда ты уже отстанешь от меня? Что такого плохого я тебе сделала? Даня смотрел на нее испытующе, лорнировал глазами, точно обдумывал, что сказать, возможно, пожалел о том, что сделал. По крайней мере, Оля хотела думать так. Она надеялась, что любой, даже самый плохой человек может оказаться хорошим, если поискать в этой черноте утерянный свет. Но в случае с Даней все было не так. Он ответил чуть ли не кривясь: — Родилась, — выплюнул Даня и, бросив напоследок укоризненный взгляд, вышел из класса, зычно хлопнув дверью. В нем нет ничего светлого. Обычный отброс. И когда он покинул помещение, Оле стало куда легче дышать. — Оль, все хорошо? — проговорила на панике взволнованная Лера. — У тебя руки дрожат, и щека красная, давай к медсестре пойдем! — она мотнула головой. — Нет, давай Антону расскажем! Нет. Только не Антону. Он и так все время взволнованный ходит, а еще слишком удрученный. После посиделок так совсем в себя ушел и особо с Олей не контактировал, поэтому ей было очень страшно. Она не хотела его беспокоить попусту, ведь подобное обращение к себе она терпит еще с начала учебных дней. Да, возможно, Даня иногда совсем уж переходит границы, но Оля пару раз успела его и укусить, и ударить, как Тоша учил. Она никогда не оставалась в стороне и давала отпор, отвечала так же язвительно и ядовито, лишь бы он от нее отстал. Лера еще за нее часто заступалась, Миша тоже, когда Оля не справлялась, хотя они толком и не общались. Просто он, скорее, тот самый борец за справедливость, поэтому иногда служил для Оли протекцией, хоть она и не просила об этом. — Нет, не надо Тоше! — ответила Оля резче, чем хотелось бы, взяв руку подруги в свою. — Я не хочу его волновать… — Вот глупая, — с укором покачал головой Миша, нахмурившись, и Оля мгновенно приготовилась оголять свои шипы, — он же и дальше тебя доставать будет, а старший хоть разберется! Оле не нравилось, когда этот мальчик постоянно лез в ее дела. Подслушивал их разговоры, встревал с советами своими. Оле не нравились мальчики ее возраста. Они все глупые, страшные и очень, очень грубые. И Оля не спешила менять свое мнение на этот счет. — И без твоих советов разберусь, — холодно бросила Оля под надзором голубых глаз Миши, — пошли, — она взяла свою подругу за руку и двинулась к своему месту. На душе было тоскливо и гадко, а шея ощущалась голой, когда она лишилась своих длинных волос. Но, честно говоря, в то же время она ощущала небывалое облегчение. Теперь никто не будет грубо хватать ее за хвостики, не будет комментировать их, оскорблять… Оле стало намного легче дышать. Возможно, мама будет ругаться, а Тоша наоборот — переживать, но так уж ли это все важно, если это было именно то, в чем Оля нуждалась до сих пор? Этот цвет всегда всем казался странным, неестественным, мозолил глаза, раздражал всяких глупых мальчиков… И только Тоша с его друзьями часто расхваливали ее длинные хвостики. Оле нравилось заплетать косички, делать разнотипные прически, но в какой-то момент ее одолело безумное желание их отрезать. Чтобы никто ее не трогал и не донимал. Чтобы она смогла свободно расхаживать по классу, будучи уверенной в том, что Даня не решит ухватиться за ее хвостики и не потянет на себя. Оля ненавидела Даню и его излишнюю концентрацию на ее волосах тоже. — Давай я тебя причешу хоть, — чуть ли не взвыла Лера, оглядывая ее неаккуратно стриженные волосы. Оля знала, что выглядит сейчас безобразно, но ей было на это так все равно, — в порядок приведу, — приговаривала Лера, переживая. — Этот Даня совсем без тормозов, но не нужно было так… Оля не слышала ее, она будто находилась далеко-далеко. Там, где мама и папа, Тоша и Володя с Ромкой. Там, где всегда царит уют и спокойствие. Где ее ценят и любят. Оля прошлась руками по своим коротким волосам. Местами разная длина… Где-то волосы короче, где-то длиннее, наверняка она выглядит нелепо. — Лер, а ты сможешь мне их отрезать ровно? — спросила Оля, прервав причитания подруги. — Не могу же я так на уроках просидеть. — Ой, я не умею, — расстроилась Лера мгновенно, — но Оль… Может, все-таки, Антону расскажешь? А еще поедешь домой, как ты так будешь? — Нет, — покачала головой Оля, — я в порядке, у меня ничего не болит, только щека саднит самую малость, — она улыбнулась ободряюще, а Лера почему-то расплакалась слишком уж резко: — Он тебя так удари-и-ил, — завыла она чуть ли не белугой, — а я… А я ничего не сделала! Как дура стояла там, когда ты защищалась, только кричать и могла! — она утерла слезы грубым движением руки, обхватила ладонями Олины щеки, всхлипнула. — Ненавижу его, у тебя щека еще покраснела, и форма немного грязная, — она спешно начала смахивать пыль и грязь с Олиного пиджачка, а затем спохватилась. — Я, кажется, знаю, кто сможет тебя постричь… — вдруг заявила она, и Оля, слегка улыбнувшись, прислушалась. — Тетя Ира, гардеробщица, она может! Хочешь, сейчас сходим? Все равно учительницы до сих пор нет… Оля оживилась мгновенно: — Конечно! — она улыбнулась, вставая с места. — Давай пойдем быстрее, не хочу как дурочка ходить весь оставшийся день, — она вдруг спохватилась, завидя на полу отрезанные локоны. — Волосы надо убрать сначала, подожди! — Я уберу, — заговорила та самая девочка Влада с черными волосами, заулыбавшись немного сдержанно. Оля растерялась немного, — идите, не переживайте об этом! Оля улыбнулась в ответ очень благодарно: — Спасибо тебе! — проговорила она довольно эмоционально, в то время как Лера бодро закивала, взяла Олю за руку, и они спешно вышли из класса. Оставалось только надеяться, что по дороге они не столкнутся с Антоном.

***

— Слушай, мне кажется, или в тебе чета поменялось? — пережевывая сосиску в тесте, проговорил Денис. Антон посмотрел на него скучающим взглядом. — Кажется… Ты прическу поменял? — Ага, нравится? — хмыкнул Антон, демонстративно проводя руками по своим торчащим волосам. Денис ответил, оглядев его еще раз, перестав жевать: — Фух, угадал, — облегченно вздохнул он, и Антон рассмеялся, — а то я смотрю, а че изменилось не пойму вообще. Кстати, — Денис чуть замялся, — какого хуя ты опять уроки прогуливаешь? Из-за Володи, что ли? Антон улыбнулся совершенно безрадостно. — Я со всеми пересраться успел, — он вздохнул, — честно говоря, отношения сейчас со всеми натянутые, — Антон повернулся к окну, уложил руки на подоконник. — Только с Бяшей и девочками общаюсь более-менее. Денис немного удивленно закивал. Наверняка не ожидал, что все настолько плохо. Да и чего греха таить? Все действительно было плохо, но в компании Дениса он не чувствовал себя таким уж несчастным и брошенным. Удивительно, как наличие собеседника может влиять на его настроение. — Даже с Ромой посрался? — озвучил он осторожно, и Антон неохотно кивнул. Вот о Володе он мог часами трещать, а как о Ромке заходила речь — хотелось спрятаться. — Ну пиздец. — Ну, с ним я не совсем, чтобы посрался, — Антон почесал голову, попытавшись не слишком уходить в размышления, чтобы не портить себе едва поднятое настроение. И так при виде Ромки оно падало стремительно быстро, — скорее, я просто больше не хочу с ним дружить… — честно говоря, Антон совсем не хотел вдаваться в подробности, да и о Ромке говорить тоже не хотел совсем. — Все сложно, в общем. — Да, Рома тот еще гондон, — закивал Денис, закидывая в рот последний кусочек сосиски в тесте, — он вечно хуйню творит. — Да, — согласился Антон равнодушно, сверля глазами оконное стекло, и Денис растерялся: — Да он вообще самый плохой в этом мире! — продолжил он еще более эмоционально, точно хотел увидеть реакцию Антона, на что тот опять же ответил кивком головы. Денис схватился за сердце. — Да ты ебу совсем дал, что ли?! Антон закатил глаза. И чего он хочет? — Почему это? Денис нахмурился, подбоченился, будто собрался Антона жизни учить: — Да потому что ты за него вечно горой стоял, а тут я его сру, — он закривлялся, — а те похуй, походу реально пацан налажал. Верно, Антон всегда за него вступался, но сейчас ни сил, ни желания нет отвечать за того, кто пренебрег его чувствами. — Да и моя вина тоже в этом есть, — фыркнул Антон, — ему правда не понравилась, а мне — его реакция, — он вспомнил Ромкино лицо в раздевалке. Каким бледным и испуганным оно было. Антону в тот момент хотелось слиться со стеной, исчезнуть с его глаз, чтобы не терпеть подобного к себе отношения. — Я просто понял, что нам не быть друзьями, — он вздохнул, подперев ладонью щеку. — Его отношение слишком сильно изменилось, а мне от общения с ним только хуже становится. — Ясно, — Денис задумчиво постучал пальцами по подоконнику, — а с Володей чего? Вести есть какие? Антона, признаться, укалывал этот разговор. Ему не хотелось обсуждать ни Володю, ни Рому. Обсуждение ощущалось так, будто его пытаются ткнуть носом в деготь. А стремление выжать из себя что-то похожее на положительные эмоции кануло к лету. — Нет, он со мной особо не разговаривает, но и не игнорирует тоже, — Володя хоть и был обижен, но все равно не отсел от него, как в первый раз, поэтому Антон позволил своим мыслям уйти в позитивное русло. Возможно, они скоро смогут помириться. — Узнал, кто ему вредит постоянно? Денис нахмурился. — Пока не уверен, но я в поисках. — Мне он ничего не скажет, правда, — вздохнул Антон раздосадовано, — потому что вредничает, ибо я ему правду не говорю. — Ну так а чего ты ему не расскажешь? — голос Дениса стал более обеспокоенным. — Боишься, что он тебя не поймет? Нет, дело вовсе не в этом было. — Боюсь, что подумает, будто его не понимаю я, — честно признался Антон, — если я скажу о том, что меня гложет, он подумает, что я все это время ему врал, когда поддерживал, — он утер собственные глаза, — я чувствую себя лицемером, и мне от этого гадко. Да я вообще… Задрался от всего уже. — Ты так абстрактно выражаешься, что я нихера не понимаю, — кисло заметил Денис, — но, судя по всему, скоро все наладится, ты только его одного не оставляй надолго, иначе все ухудшится. Недопонимание — херовая штука. — Да я понимаю, — обреченно проговорил Антон, — просто мне пока сложно открываться, но сегодня я постараюсь хотя бы извиниться. Денис ободряюще похлопал его по плечу. — Вот, так держать, а то нюни распустил опять. Антон чувствовал приятную тяжесть его руки. Все же было так хорошо от понимания того, что он не один, что Денис его не оставит одного… От этих мыслей он не сумел сдержать улыбки. — Денис… — Чего? — Не хочешь со мной по утрам побегать? — неловко озвучил Антон. — Ну и на турниках повисеть, мне одному немного скучно. — Нихуя себе, — деланно удивился Денис. — Петрушка решил к лету подкачаться? Антон рассмеялся, пихнув его локтем: — Замолчи, просто на физ-ре я понял, что совсем спекся, — Антон устало потер глаза. — Физическая подготовка на дне. — Ты отжался сорок четыре раза, ты че, ебанутый? — выпучил глаза Денис. — Куда еще? В бодибилдеры решил податься?! — Этого мало, — качнул головой Антон, — раньше я отжимался намного больше, да и не выдыхался так быстро, а сейчас, с этим телом… — он вовремя прикусил язык, — в общем, хочу восстановиться. Денис одобрительно промычал и думать долго не стал: — Ой, ну давай, хули, все равно я в шесть утра встаю и ниче особо не делаю. В груди внезапно потеплело. — Здорово, — улыбнулся Антон, — тогда с завтрашнего дня? — Ты только скажи, где мы встретимся, — фыркнул Денис, — о, и домашний мой запиши, чтоб я смог дозвониться, — он полез в рюкзак, выудил тетрадь и ручку, вывел цифры на листке и, оторвав клочок, всучил Антону, — во, теперь контактировать сможем. Антон благодарно улыбнулся. — Тогда ты мой тоже запиши, — он выхватил из руки Дениса ручку и вписал номер телефона в его тетрадь, — звони, если что. — Заебись, закорефанились, — хохотнул Денис, улыбнувшись, — так че, тебе с матешей помочь? — Было бы славно, — фыркнул Антон, как вдруг заслышал приближающиеся шаги в сторону уборной и мгновенно запаниковал. Если их вместе кто-нибудь застанет… Все может кончиться плохо. — Прячься, — тихо прошипел он, хватая Дениса за запястье и заталкивая в кабину туалета, — быстрее. — Да че случилось-то бля? — непонимающе озвучил Денис, насторожившись. — Че слу… — он был слишком громким, а потому вероятность оказаться пойманными была достаточно высока. Антон зажал ему рот ладонью, надавил на него, заталкивая в кабинку дальше: — Тише, — прошептал он, глядя на поблескивающие в тусклом свете глаза. Дениса почему-то прорвало на смех, и Антон запаниковал, — да тише ты, т-ш-ш-ш, — он глуповато заулыбался, когда Денис задергался от смеха, громко выдыхая через нос, — блять, — Антон рассмеялся, — завали уже… Дверь в уборную распахнулась, и они оба мгновенно вытянулись по струнке. Послышались чужие неторопливые шаги, а затем и голос, от которого у Антона по коже пробежали мурашки, а холодок заерзал на спине: — Антон, ты тут? — голос Ромки вызвал в Антоне панику и, судя по выражению напротив, Денис чувствовал тоже самое. Он не был готов к такому исходу событий, да и не ожидал, что Ромка в принципе решит заговорить с ним спустя два дня полнейшего игнорирования. — Я знаю, что ты тут, тебя больше нигде не было, выходи. Его голос показался Антону немного взволнованным, а потому еще и хриплым. Денис взглянул на него, и Антон понял, что ему стоит выйти и выяснить, что вообще Ромке нужно. Блять, но попадаться не хотелось совершенно. В подобные моменты Ромка становится особенно приставучим либо из-за того, что бесится, либо из-за того, что хочет о чем-то спросить. Однако создается ощущение, будто на этот раз работало все в совокупности. Поэтому Антон, более не топчась в кабинке, потянул на себя ручку дверцы и, распахнув, вывалился наружу, прикрывая за собой дверь, чтобы Дениса не было видно. Он попытался выглядеть достаточно уверенным и непоколебимым, однако влажные ладони говорили все сами за себя. Антон занервничал, заметался глазами по чужому лицу, но не выглядел внешне растерянным. Он гордо вздернул подбородок, прижался спиной к двери кабины и, скрестив руки на груди, спросил почти что скучающе: — Чего зовешь? Ромка выглядел хмурым, а еще страшно разочарованным и, честно говоря, немного злым. Антон не мог понять, что случилось, но нутром чувствовал, что близится очередной ядерный взрыв. — Хули ты вечно пропадаешь? — начал Ромка немного нерасторопно. Наверное, когда шел искать его, в нем бушевала уверенность, но стоило встретиться с Антоном лицом к лицу, и он занервничал. — Уроки идут, а тебя носит хер знает где. Антон невольно нахмурился. Чего это он? Они ведь последние два дня вообще не разговаривали, даже контакта зрительного избегали, а тут вот… Ищет его, спрашивает, где его носит. И почему-то это Антона вымораживает. Он ясно все тогда сказал, обозначил границы, выбрал себя и ушел. Дал понять, что дружбы между ними быть не может, так почему Ромка так отчаянно ищет его по всей школе? Почему поступает так? Антону что, нужно повторить сказанное снова, чтобы он понял? — А тебе какое дело? — спрашивает Антон холодно. Откровенно говоря, от вида этого лица у него потихоньку сдавали нервы. И голова гудела, и во рту сохло так, что при взгляде на Ромку хотелось влить в себя ушат живительной воды. Потому что Антону было горячо, жарко, в груди горело так, что хотелось сбежать. Ромку подобный ответ явно немного выбил из колеи. — Послушай… — осторожно начал Ромка, в то время как Антон, едва справляясь со своими чувствами, отчаянно защищал секрет, находившийся за дверью. — Я хочу задать вопрос, и мне нужно получить ответ на него, — он посмотрел на Антона украдкой, будто боялся его реакции, его неосторожных слов. Боже. Почему он опять действует Антону на нервы? Посмеяться, что ли, пришел? Поиздеваться? Нет… Тут что-то другое… — Ну? Говори давай, — начал подгонять его Антон, — отвечу на твой вопрос. Ромка судорожно сглотнул, а затем, собравшись с мыслями, начал атаковать: — Ты хоть иногда говоришь правду? Этот вопрос застал Антона врасплох, а еще болезненно вонзился в его сердце. Что Ромка хочет ему сказать? Опять доказывать, что чувства Антона — бред сумасшедшего? Что Антон сам себе наврал и поверил в это? Он не позволит этому случиться. — Что ты хочешь мне сказать? — голос Антона дрогнул от просыпающегося гнева. — Я все знаю, — проговорил Ромка на выдохе, и у Антона заледенели все внутренности, когда он подумал, что Ромка мог видеть его с Денисом, — ты мне все напиздел, снова напиздел. Атмосфера в уборной становилась все тяжелее, и Антон ощутил, как его ладони становятся холодными, а чувства начинают рваться наружу. — Ты можешь мне прямо сказать, что ты хочешь? — начал раздражаться Антон. — Я вроде в прошлый раз ясно дал тебе понять… — Нет, в это я верю, — обрубил Ромка моментально, и сердце Антона точно подступило к горлу, — но ты мне бурду про своего друга наплел, — Ромка окатил Антона холодным гневом. Пассивным, но ощутимым настолько, что Антона точно к полу придавило. А Ромка, полыхающий злостью, продолжал распаляться все сильнее. — Про Рому с Москвы, который пропал еще. Антону казалось, что в ушах начинает звенеть просто нестерпимо. Головой он осознавал, что сейчас происходит, но сердце отчаянно противилось этому. Ему было страшно за себя, за Ромку… — Чего? — растерянно спросил Антон, не совсем понимая, что тот хочет ему сказать. Ромка выдохнул нервно, глаза блеснули осуждением. — Оля мне все рассказала, — Антон растерянно наблюдал за его темнеющим выражением. За тем, как Ромка сжимает кулаки то ли от злости, то ли от обиды. — Что не было у тебя никакого друга с Москвы, — он мотнул головой. — Нет, даже не так. Что друзей у тебя вообще не было никогда, блять! — Антон вздрогнул, в то время как Ромка злостно и обиженно усмехнулся. — Слушай, тебе в кайф столько пиздеть? Я уже не понимаю, во что верить, ты постоянно… Блять… Он попался. Снова попался. Значит, Оля рассказала ему правду. Она действительно не соврала, сказала все как есть, вот только во всей этой истории фигурировало одно огромное «но». Она знает не его историю, а историю того, кто жил в этом теле до Антона. Антон снова просчитался, не уследил, не учел подобный вариант событий. И ведь действительно, Оля могла все рассказать, выставив Антона лжецом, но он не мог винить ее в этом, потому что все так и выглядело. Поэтому Антону бесполезно было уходить в отрицание. У него остался лишь один выбор — подтвердить. Выставить себя лжецом. Но разве уж Антон потеряет от этого что-то? Вовсе нет. Он попытался успокоиться. — К тебе это все как относится? — сверкнул стылыми глазами Антон, выглядя настолько ледяным и собранным, что Ромку точно обуял холод. — Что? — растерянно отозвался тот. Антон постарался дышать мерно, чтобы не растерять самоконтроль. Последние два дня все шло, что удивительно, вполне нормально. Как только Антон решил заняться собой и перестать бороться за их с Ромкой отношения, он будто заново родился. Он расставил приоритеты и выбрал себя, а потому его физическое состояние, как и психологическое, начало приходить в норму. И он не хотел снова увязнуть в зеленом болоте, в котором он даже при желании не смог бы стать счастливым. — Допустим, я соврал, но наши мосты, так сказать, уже сожжены, — начал Антон, не колеблясь. Все это время старался избежать зрительного контакта, терялся, мямлил, как идиот, но теперь это он занимает позицию нападающего, смотрит на него внимательными анализирующими глазами, а Ромка отступает, не выдерживает напора. И отчего-то Антона одолевает яростное противоречие. Ему больно делать Ромке больно, но в то же время он отчаянно желал защитить себя, свой комфорт… А Ромка как раз и являлся мешающим фактором, который не позволял ему чувствовать себя в безопастности, — так с какого хера ты мне тут претензии выдвигаешь? Ромке не нравится его тон, его гордо вздернутый подбородок, и глаза не нравятся, становившиеся практически прозрачными, когда он смотрел на него так пронзительно. Ромка мнется, впервые чувствует себя проигравшим в разговоре. Антон может топить его словами, оттолкнуть, быть резким и прямолинейным, и от того Ромке неприятно чувствовать себя столь уязвимым и бессильным. — Пускай мы и сожгли мосты, блять, — голос Ромки немного дрогнул. Больше он не вел себя так, будто происходящее его совершенно не беспокоило. Теперь его чувства были искренни и лежали как на ладони, — но ты мне напиздел, когда этой всей хуйни не было… В Антоне забурлила злоба, а следом за ней всплыла и боль, которую он так тщательно избегал до сих пор. — Хуйни? — хрипло спросил Антон, не повышая голоса. — Теперь это так называется? Он, конечно, прекрасно осознавал, каково Ромкино отношение к его чувствам, но все равно было донельзя больно. Ромка замолк на секунду, переварил сказанное, нахмурился, будто поняв, что мог ляпнуть только что, и продолжил осторожнее: — Не начинай, ты сам понял, что я сказать хотел, поэтому прекрати, — Антон поджал губы. Блять, еще и Денис за дверью, наверняка слышит все. Нужно как можно меньше говорить об этом. — Ты лучше объясни, какого хуя ты постоянно врешь? — Ромка шагнул в его сторону, и Антон, которому некуда было деться, прижался к дверце кабинки посильнее. — Даже когда в этом нет никакой необходимости, блять, ты какие-то истории придумываешь, мне на уши вешаешь лапшу. Я че, долбоеб, по-твоему? — приложил он руку к сердцу. — Я же верил… Я же, блять, — в его голосе проскальзывала боль, будто его бессовестно предали, обманули… Наверняка Ромка чувствовал себя ужасно, но Антон не мог ничего с этим сделать. Не мог сказать правду, не мог объясниться, опровергнуть Олины слова, потому что не было в этом никакого смысла. Либо останешься лжецом, либо сумасшедшим на голову психом. Выбор был невелик. — Всему верил! На сердце стало гадко и плохо. Он так старался фильтровать свою ложь, свои слова и мысли, чтобы ему на шею снова не повесили ярлык вруна… А теперь что? Теперь все катится в бездну, он не сможет вылезти из этой ямы, он уже погряз и не сумеет защититься от этого. Для Ромки он станет последним куском дерьма, который ради забавы придумывал всякие сказки о пропавшем друге, и это неизбежно. Антон не сможет исправить положение. И сейчас ему стоит ответить резко и ни разу не близко к правде. Но чтобы Ромка поверил. Поверил и оставил его в покое насовсем. Чтобы перестал лезть к нему, требовать объяснений… Антон до смерти устал. Я просто хочу жить, как я живу сейчас. Без мыслей о тебе. Без страданий. Поэтому не трогай меня, пожалуйста. Антон был преисполнен ядом. Он сочился из фраз, которые срывались с губ. Он бежал по венам, обволакивал… — Да, я патологический лжец, — отчеканил Антон грубо, не жалея слов, — такой ответ тебя устроит? Ромке было больно. Это явственно отразилось на его лице. Разочарованное выражение, сквозящее обидой, непониманием… Он ощутил себя преданным, а еще последним в мире дураком, который доверял, верил Антону, но в итоге обжегся о его ложь. Он всегда старался верить, слушать, воспринимать сказанное. Но теперь, когда он окончательно убедился в том, что ничего из сказанного не было правдой, ему стало отвратительнее всех. — Ты ведешь себя как последнее хуйло, — прошептал Ромка. И не звучало в его голосе гнева, лишь бессильная обида и боль. — Я что, не заслуживал правды? — Антону было страшно слышать его таким. Таким уязвленным, растерянным, другим… От былого Ромки в ту секунду ничего не осталось. Он казался чужим, слишком слабым, сильно задетым его словами. Антон не хотел поступать так с ним, и у самого сердце галопом заходилось в ребрах, но выбранный путь был одним из самых правильных, хоть и болезненный. — Или, блять, смешно было наблюдать за тем, как я тебе верю и пытаюсь поддержать, как еблан последний?! Сочувствовал тебе, блять! Антон чувствовал, как все тело одолевает слабость. Как пальцы, прижатые к дверце, нервно проходятся по деревянной поверхности, царапают ногтями… Он так не хотел. Ромку обижать не хотел, делать больно не хотел. Но нужно отыграть все, как надо. — Рома, я не понимаю, что ты от меня хочешь, — голос Антона дрогнул, напускная собранность куда-то исчезла. — Разве ты не возненавидел меня? Разве не оттолкнул? Ромка непонимающе на него посмотрел. — Антон, а ты не думаешь, что это ты возненавидел меня, — Ромка поджал губы, — но пытаешься все на меня скинуть, чтобы свою совесть защитить? Ромка будто в точку попал, но Антону признавать этого не хотелось. Ненависти как таковой не было, но она могла всплыть в любую секунду, если Ромка продолжит относиться к его чувствам с пренебрежением. Если будет воспринимать их как-то, от чего можно легко избавиться, выкинуть и забыть… — С хера ли? Ты вспомни, как вел себя тогда! — громче проговорил Антон. Сейчас их разговор хоть и был напряженным, но не ощущался настолько тяжело, как в прошлый раз. — Избегал меня, блять, вел себя как долбоеб, а мне думать нужно было, что там у тебя в бошке творится! — Мне нужно было всего лишь подумать, сука! — повысил голос Ромка, разозлившись, и Антон замолчал растерянно. — Думаешь, это так легко осознать? Понять, блять, а потом ответить тебе? — Ты и ответ мне давать не собирался, — глухо промолвил Антон, отводя взгляд. — Собирался, — ответил Ромка холодно, — но ты и так знаешь, каким был бы мой ответ, — он прищурился, склонил голову. — Или ты хочешь услышать его сейчас? Антон испугался. Меньше всего, что ему сейчас хотелось — это чтобы его снова ткнули носом в правду. Колкую, горькую, нежеланную. Чтобы ему повторили, что он не нужен, что его чувства — бельмо на глазу. Сердце ныло, Антону хотелось спрятаться. — Нет… — качнул головой Антон, сглотнув вязкий ком в горле. — Ты мне все тогда ясно дал понять. Ромка закивал, замолчал немного, задумался. Наверняка хотел еще что-то сказать, но Антон не желал слушать ничего дальше. Ему было достаточно и того, что они успели друг другу наговорить, а ругаться в очередной раз у него не оставалось сил. Ромка приоткрыл высохшие от волнения губы и проговорил немного взволнованно и тихо: — Ты реально не собираешься больше рисовать? Ох. Антон не хотел вытаскивать это. Он решил отречься от всего. От хобби, от альбома, карандашей… Он отчаянно старался себя спасти, чтобы не утонуть в любви к этому человеку. Чтобы Антон стал осознанным, не идя на поводу у собственных эмоций. С холодной трезвой головой и успокоившимся сердцем. Ему было так тяжело в тот день, и если бы не Денис, так бы и утонул в черноте своих мыслей, утопился бы в боли своей… — Нет, не собираюсь, — прошептал Антон. Ромка мгновенно запаниковал. Его лицо выражало искреннее сожаление в совокупности с нежеланием признавать очевидное. Что Антону не хочется, что он бросил то, что так ему важно. — Пожалуйста, не бросай это… — Ромка снова шагнул в его сторону, но Антон выдержал. Смог выдержать зрительный контакт, выстоял перед ним, не отвел глаза трусливо. Ромке было страшно и больно впервые. Он не хотел, чтобы Антон бросал. — Ты же сам говорил: если любишь — не теряй, так какого хера ты так поступаешь с тем, что тебе важно? Почему он настолько парится об этом? Ромке не должно быть больно, не должен ощущать от подобного дискомфорт, ведь его это никак не касается, так почему лезет? Антон улыбнулся. Слабо, дрожащими губами, и проговорил ломко: — Потому что я уже потерял, — Ромкин взгляд стал более осознанным, более… Растерянным. Он выглядел так, будто ему претило слышать эти слова. Ему не хотелось подобных откровений, не хотелось думать об этом и принимать тем более не хотелось. Его будто кто-то толкнул, потому что сразу после этой фразы он отступил назад. Всего один шаг, а сколько непринятия он несет… — Ром, я хотел выкинуть это, но не смог, — Антон вздохнул, начиная шариться в своем рюкзаке. Там лежал любимый альбом. Он вытащил его, протянул Ромке. — Ты же хотел свой портрет, так вот, тут во всех ракурсах. Улыбаешься вот, грустишь, с Бяшей говоришь… — Антон не пытался этим уколоть и напомнить, он действовал из личных побуждений. Он был слишком труслив, чтобы выкинуть нечто настолько ценное в урну, поэтому решил избавиться от этого таким образом. Даже если больно, невыносимо и не хочется отдавать. — Хочешь забрать? И смотрит на Ромку почти умоляюще. Глаза так и норовят сказать «пожалуйста», и Ромка это однозначно видит. Взгляд его выражает и удивление, и нежелание соглашаться, и какая-то горечь. — Если не заберу, ты ведь выкинешь, — тише проговаривает Ромка, лорнируя глазами альбом. — Выкину, — подтверждает Антон. Ромка поджимает губы, качает головой, не хочет этого допустить. Антон знал, сколь ценны для Ромки его рисунки, каждый портрет и пейзаж. Как восхищается тем, что выходит из-под его руки, считает это невозможным и волшебным. И оттого ему больно. Больно осознавать, что Антону ничего не стоит избавиться от чего-то настолько возвышенного и важного. «Если любишь — не теряй». — Тогда заберу, — отвечает Ромка хрипло, и Антона это даже потрясает. Подобного ответа он не ожидал. Думал, что Ромка откажется, скажет выбросить, избавиться… А ведь Антон надеялся, что Ромка скажет ему нечто грубое, пренебрежительное, чтобы окончательно разочароваться в нем. Но Ромка не позволял. Он напоминал, что прекрасен, что дорожит Антоном несмотря на все перипетии и сложности. Антон снова убедился в том, что Ромкина душа красива, как и он сам. Он забрал из рук Антона альбом и взглянул в глаза. — Если ты не ценишь, что делаешь, я уже сказал — буду ценить я. Мурашки пронеслись по телу, стало тяжело дышать. — А смысл? — хрипло спросил Антон, полностью забывшись под силой чужого взгляда. — Все закончилось, Ром, я больше не могу. Ромке, похоже, и самому претило сказанное Антоном. Ему не нравилось то, чем все закончилось. Ромку не устраивали его слова, его отношение, ставшее абсолютно другим. Что к Ромке, что к рисованию. Он, судя по сжатым кулакам, хотел сказать что-то еще, но не решился сразу, однако спустя несколько секунд заговорил очень робко: — Пожалуйста, забери карандаши. Антон ведь почти повелся. Почти дал себе слабину, руки хотел протянуть, забрать желаемое, но пресек себя быстрее. Нельзя. Иначе будет плохо. Иначе снова вернется к исходной точке, снова будет растворяться в боли и любви к Ромке. Страдать каждодневно, наблюдать ревностно за их отношениями с Сашей, крепнущими столь стремительно, и изображать лживую радость. — Нет, они мне не нужны, — ответил Антон, в этот раз не сумев выдержать зрительного контакта. Зеленые глаза все еще оставались зелеными, однако они не пылали больше, не выделялись, а потому стали совершенно… Обычными. Ромка был в замешательстве, однако надежда все еще всплывала на его лице. Он попытался снова: — Антон… — Ром, ты закончил? — перебил его он спешно, пока может держать себя в руках, пока не лишился рассудка и не высказал ему прямо, что он, блять, вообще-то, любит его. Чтобы не повторяться, не унижаться. — Ты получил желаемое: понял, что я пизжу постоянно, нахер ты продолжаешь на меня давить? Ромкины глаза будто потухли, губы сомкнулись в тонкую полоску. Ему не нравился его тон, и привыкнуть к грубости в свой адрес он не мог. — Потому что мне не нравится это все, — он утер уставшие глаза. — Во что мы превращаемся… — Нас уже нет, Ром, прими это, — проговорил Антон, поправив очки на переносице. Руки дрожали так, что хотелось скрыться поскорее. — Если ты думаешь, что все наладится — ничего не наладится. Ромка выпалил даже немного отчаянно: — Я хочу дружить. Опасно. Очень опасно. Слишком. Нужно защититься, ответить. Крепости рухнуть не должны. Антон ведь не может растаять и начать потакать Ромкиным желаниям? Ведь неважно, какие у Ромки чувства, важны именно чувства Антона, а не чьи-то еще. — А я не хочу, понимаешь? — огромных усилий стоило того, чтобы проговорить это достаточно ровно. Ромке было больно, наверняка он надеялся наладить отношения. Неужели привязался настолько? Неужели не хочет Антона терять? — Неужели ничего нельзя сделать? — его глаза забегали по лицу Антона, заблестели надеждой. Какой же он жестокий, раз ждет от Антона понимания… — Что ты предлагаешь? — спросил Антон тише. Сердце дубасило будто проклятое. Господи, не подходи, я едва сдерживаюсь. — В прошлый раз ты не хотел ничего решать, а теперь что? Даже если бы Ромка решился ответить на его чувства — ничего бы не вышло, потому что Антон может умереть от одной лишь любви к нему. Разве его жизнь менее ценна? Разве она не перевешивает любовь к Ромке? Перевешивает и еще как. Ничто не может быть важнее, а разбитое сердце может восстановиться временем. — В прошлый раз я особо не думал над тем, что говорю… — качнул головой Ромка, — я просто не хочу, чтобы все закончилось вот так… Ромка даже не матерился толком, нервничал, переживал сильно по поводу их отношений. Не хотел терять, и наверняка там, в раздевалке, после того, как Антон ушел, оставив его наедине со своими мыслями, ему стало больно. Он осознал, чем все кончилось: что Антона не будет рядом с ним, что ничего между ними не выйдет, что они самолично разрушили все… И корил себя наверняка за это. Боже. Его нужно оттолкнуть сильнее. Чтобы резко, безжалостно, но при этом не грубо. Чтобы Ромка понял и отступил, чтобы перестал так напористо желать дружбы с Антоном, у которой не было никаких шансов прорасти дальше. Антон хотел сказать без сожалений. Напомнить. Уколоть. — Ром, — прошептал Антон, едва сдерживая в себе те слова, которые бы вызвали ужас внутри Ромки. «Я люблю тебя». — Я люблю зеленый, — Ромке было больно это слышать, воспринимать. Он будто дернулся всем телом, испугался, когда напомнили, хоть он и не забывал. Он понимал, что Антон так поступает намеренно, но не мог сохранить невозмутимость. — И это не изменится завтра, — продолжил Антон уверенно, склонив голову на бок и игнорируя Ромкино сломленное выражение. Его блестящие под холодным светом уборной глаза и сомкнутые губы, дрогнувшие в моменте. — Это не изменится ни через неделю, ни через месяц, даже ни через год, — Антон болезненно улыбнулся. Пожалуйста, пойми и оставь меня. Не забывай, что я люблю тебя. Никогда не забывай. Чувствуй отвращение, держись подальше, смотри на меня, как на отребье. Но не забывай. — Поэтому не жди того, что все станет, как прежде. Ромка выглядел поверженным, а еще страшно растерянным. И боль нахлынула на него такая нестерпимая, что по его покрасневшим глазам Антон сумел прочесть все, что творилось сейчас в его мыслях: «Но я не хочу». «Я хочу дружить с тобой». Но Антон не позволял себе загнуться под этим взглядом. Почти что умоляющим, пышущим желанием оставить его рядом с собой. Антон никогда не видел Ромку таким, и потому было больно. Разве уж Антон настолько значим, чтобы строить подобное выражение? Разве Ромка может испытывать такие чувства? Ничего не изменится, если Антона не будет. Оставь, Ром. Тебе не нужно это. Я буду напоминать тебе о своих чувствах и отталкивать таким образом каждый раз, если ты снова вознамеришься подступиться ближе. Я буду делать тебе больно, чтобы ты протрезвел, чтобы не забывал, какие чувства я к тебе испытываю. И это вовсе не моя прихоть. Я хочу защитить себя, и тебя в том числе. Поэтому не нужно так стараться. Не хотят причинять друг другу вреда, но это все равно происходит. Это неизбежно. Ромка больше ничего не сказал. Сжал альбом в руках так, что на руках вздулись вены, и вышел из уборной быстрыми шагами, выглядя при этом вымотанным этим разговором. Антон едва выдохнул облегченно, это было тяжело снести. Он хотел сползти вниз по двери, но внезапно вспомнил, что за этой дверью все еще находился Денис. По коже пробежал неприятный холодок, и паника подступила слишком резко. Что же теперь будет? Вдруг Денис все понял? Вдруг начнет вопросы задавать? Блять, блять, блять. Сука, что делать? Как заставить его умолчать обо всем? Дрожащими руками он потянул ручку дверцы на себя и завидел Дениса, сидевшего на крышке унитаза. Он поднял на Антона растерянный взгляд, а затем… Вытащил капельку наушника из уха, спрашивая немного взволнованно: — Все хорошо прошло? — он вытянул шею, попытавшись завидеть, стоит ли кто за Антоном еще. — Ты выглядишь бледным пиздец. Антона всего трясло от волнения. Что же делать? Денис вроде не выглядит так, будто знает что-то… — Ты слышал, о чем мы говорили? — спросил Антон хрипло, сцепив руки в замок. Нужно удостовериться. Денис посмотрел на него немного озадаченно, а также очень серьезно. — Только момент с ложью, дальше не хотел… — качнул головой он. — Просто понял, что ты бы не захотел, чтобы кто-то услышал ваш разговор, поэтому… — он начал трясти дисковым плеером и наушником, демонстрируя технику. — Плеер и наушники — это лучшие изобретения в моей жизни! На Антона напало такое огромное облегчение, что ему захотелось рухнуть на пол и задышать наконец свободно, хотя ноги все еще подрагивали от паники. — Не думал, что ты такой понимающий, — выдавил он из себя, едва улыбнувшись. Было как-то неловко разговаривать с ним после того, что произошло минутой ранее. Денис фыркнул. — Так я не крыса какая, чтоб подслушивать. Выбора же не было, вот я и оказался тут, — он слез с унитаза, потянулся так, что захрустели плечи, — а остальное не мое дело уже. Антон был безмерно благодарен и настолько тронут, что глаза аж защипало. Честно говоря, он не предполагал, что Денис может оказаться настолько внимательным и понимающим. — Спасибо… Правда, спасибо. Денис посмотрел на него кисло, похлопал по плечу, наконец выходя из кабинки. — Ой, все, не реви, не понимаю, че с ревущими людьми делать. Антон хохотнул: — Сухарь. — У тебя есть сухарики? — внезапно оживился Денис, и Антон закатил глаза. — Какого хуя ты даже сейчас думаешь о еде?! — А сейчас какой-то особенный момент, что ли?!

***

Четвертый урок шел более-менее спокойно, и Антон, хоть и будучи выпотрошенным, смог даже сосредоточиться на новой теме и записать в тетрадь конспект! Он мысленно обрадовался тому, что его чувства не лезли наружу, и потому было проще совладать с ними и держать под контролем. Однако глаза все равно возвращались к Ромкиной спине. «Я хочу дружить». В груди заныло, когда эти строчки пронеслись в сознании. Тогда, стоя там, напротив Ромки, Антон едва сумел выстоять под натиском его умоляющего взгляда. Антону хотелось сдаться, подойти и обнять… Успокоить его, заверить, что все будет хорошо, но это было неправильно. Антону нельзя так легко пасть перед ним лишь от пары хороших фраз, и хотя он безумно скучал по нему, он абсолютно был уверен в своем решении. Больше Антон, по крайней мере, не тонул в омуте негатива. Он словно прозрел в тот день, очнулся от непрерывного кошмара, где все, в том числе и Ромка, были против него. Но теперь Антон заботился о себе, даже выспался спустя долгий промежуток времени, а спорт, несомненно, радовал и мотивировал больше всего. Антон подтягивался, бегал, а дома и пресс качал… он ощущал прилив сил. Иногда Антон, конечно, заставал Сашу одну, и она охотно здоровалась с ним, строила диалог… Антон поймал себя на мысли, что она больше не приносит никакого дискомфорта. Обычная жизнерадостная девочка. И когда он понял и принял ее, дышать стало куда легче. Когда прозвенел звонок, Антон начал расторопно собирать учебники и класть в рюкзак, чтобы поскорее встретиться с Денисом, как вдруг на плечо упала чья-то рука и Антон вздрогнул, завидя рядом с собой мнущегося Володю. И тогда ему стало не по себе. — Антон, — проговорил Володя нерасторопно, сжимая лямку рюкзака в руке, — мы можем поговорить после уроков? Антон ощущал волнение в груди при виде его лица. Хотелось в срочном порядке извиниться за все, чтобы наладить их отношения и сгладить углы. А еще… Быть честным с ним. Ведь Володя этого заслуживал как никто другой, и Антон потихоньку начал прививать себе то, что он его несомненно примет. — Да, конечно… — немного даже растерянно ответил Антон. — Не вопрос. Володя слабо улыбнулся. Он, конечно, не игнорировал Антона, однако напряжение, образовавшееся между ними, ощущалось слишком сильно, чтобы это игнорировать и вести себя так, как раньше. Володя даже с домашним заданием помог, списать дал… А Антон не мог даже толком заговорить с ним. И если уж сегодня получится все исправить, то он больше не будет колебаться. Володя прошел вперед, на выход из класса, и Антон последовал за ним, краем глаза замечая знакомые светлые волосы. Саша. Ромка стоял рядом с ней и что-то очень долго и взволнованно объяснял, выглядя при этом таким вымотанным и обеспокоенным, что Антон встревожился моментально. Это не мое дело. Саша тоже выглядела немного растерянной. Ее губы сомкнулись в строгую линию, и само ее выражение сквозило тревогой. Она что-то сказала Ромке, а затем, получив кивок в ответ, потянулась руками и крепко его обняла. И в моменте стало так больно. Он старался не обращать на них внимание, пытался отвлечься, заверял себя, что это не его дело, однако глаза прилипли к нему, к его напряженной спине, обвитой тонкими руками Саши. Она тянулась к нему, стоя на носочках, а Ромка, чтобы ей было удобнее, склонился чуть ниже. В моменте Антон не понял, как замирает прямо в коридоре, как наблюдает за ними, сжимая зубы, и как сердце по новой дубасит в грудной клетке. Он постарался дышать мерно, но было так сложно совладать с собственными чувствами. Что же ты творишь, Антон? Но когда Ромка заметил его, отвлекшись от объятий и поднял непонимающие глаза, Антона чуть ли не затопило стыдом. Его щеки начали гореть очень явственно, и сам он, будто прилипший к этому полу, не мог оторваться и пройти вперед к остальным. Ромка смотрел на него внимательно, анализирующее, цеплял глазами, щурил их словно в подозрении, либо в желании попасть в его мысли. И Антону казалось, что он знает все. Видит, как Антону больно наблюдать за тем, что происходит, и будто читает его неправильные темные мысли, пышущие жадностью: «Почему ты не мой?» Антону хочется обнять его, касаться его, дотрагиваться так же, как Саша… Зарываться пальцами в эти густые темные волосы, дотронуться до шеи и… Ох. Все. Он почти сошел с ума. Антон едва натянул маску хладнокровия, даже улыбнуться себя заставил. Вроде получилось достаточно естественно. Ромкино лицо выражало недоумение, но следом всплыла ответная улыбка. И хотя она больше выглядела вымученной и выдавленной, но все же и благодарной. Антон сумел оторвать ноги от пола, развернуться и направиться следом за одноклассниками. Перед глазами все еще маячили обнимающиеся Саша с Ромкой, и Антон поспешил смахнуть с себя подобное воспоминание. Нужно чаще фильтровать то, что может всплыть в его сознании и сделать больно, иначе его план разрушится быстрее, чем он мог себе представить. — Антон, — Катя, широко улыбаясь, подошла к нему, когда он даже не заметил, как дошел до нужного класса, — слушай, я тут с просьбой к тебе… Антон улыбнулся в ответ, стараясь мыслить в более позитивном направлении. Ему срочно нужно отвлечься и перестать загонять себя будучи в расслабленном состоянии. — С какой просьбой-то, Кать? Катя мгновенно оживилась, стоило ему проявить интерес. — Можешь, пожалуйста, помочь мне с английским? — она сложила руки в молитвенном жесте, продолжая умоляюще. — Я не очень хороша в нем, а у тебя оценки приличные! Ох, Антон не думал, что просьба будет такой… И настолько уж он хорош? Разве та же Саша не лучше? Однако видя, какой взволнованной и пылающей надеждой была Катя, он просто не смог сказать ей «нет». — Можно, конечно, но я, честно говоря, и сам не настолько хорош, — он неловко взъерошил собственные волосы, и Катя заулыбалась. — Нет, ты очень хорошо разбираешься, а я вот… — она вдруг взбесилась. — Я никакая вообще! Я буду очень рада, если ты поможешь, я потом тебя так отблагодарю! — Ну хорошо, звучит интригующе, — хмыкнул Антон, заходя вместе с ней в класс. Когда он сел на свое место рядом с Володей, глаза по инерции метнулись к Ромкиному месту, которое все еще пустовало. Антон проявлял слишком много внимания, несмотря на собственное нежелание, на четко установленные правила… Но в приоритете у него жизнь, а не чувства, которые объекту симпатии приносили лишь дискомфорт. С этими мыслями Антон открыл учебник и постарался углубиться в написанное. Черные буквы превращались в витиеватые линии, и Антон весь оставшийся урок не мог сосредоточиться. Сердцу было немного неспокойно, плохое предчувствие одолевало его.

***

Антон был слишком беспечен, каждую перемену сбегая в уборную к Денису, ждущего его с таким же энтузиазмом, каким пылал он сам, ведь это было единственное место, где Антон мог чувствовать себя более комфортно и развязно. С ним хотелось шутить и делиться успехами в учебе, соревноваться в оценках… Но, честно говоря, Денис всегда побеждал, а Антон со своими четверками по математике вечно ему уступал. Денис давал стимул рваться вперед, расти и углубляться в новые знания, помогал с домашним заданием, смешно шутил, хоть и не всегда, ведь шутки про Штирлица Антону уже малость поднадоели. Шестой урок уже заканчивался, а Антон, решивший не возвращаться в класс, так и проторчал в уборной до самого звонка. — Дофенизм означает безразличие, — пояснял Денис расторопно, поправляя очки на переносице, — почему ты не знаешь таких элементарных вещей? Отличником хочет стать, называется. Антон заметил, что, когда Денис напяливал очки, он мгновенно превращался в какого-то нудного пацана, которому нравилось его поучать. И в такие моменты Денис не позволял нецензурной брани сорваться с его губ, будто перед Антоном стоял совершенно другой человек. — Да с хера ли я это знать должен? — возмутился Антон. — Ну да, — усмехнулся он, — это слово каждому знакомо! Спроси — ответят. Денис качнул головой. — Ну ты и затупок, — фыркнул Денис, снова поправив на себе очки, — это элементарщина… — Да хватит очечи свои дергать! — рассмеялся Антон, взвившись. — Ты че, Альберт Эйнштейн? — Стремлюсь к этому, — довольно заулыбался Денис, и Антон шутливо пихнул его, смеясь и замечая нечто странное… У Дениса, кажется… Может, ему показалось? Рука сама потянулась к мочке уха Дениса, сжала в пальцах так, что новый друг чуть ли не пискнул. — У тебя что, прокол? — почти восторженно спрашивает Антон. — Охуеть! — Убери свои грязные лапищи, — пытается убрать его руку Денис, — да, прокол, и что! — Это круто выглядит, — наконец выпустив ухо, проговаривает Антон на выдохе, смеясь, — но я не понимаю, как ты решился на такое. Денис ответил кисло: — Че там решаться? — он страшно выпучил глаза. — Взял и ткнул иглой со всей дури! Антон поморщился от призрачной боли: — Это же больно… — Ссыкун, — усмехнулся Денис, но Антон внезапно рассмеялся, — че смеешься? — Я тут… — Антона снова прорвало на смех, — шутку вспомнил… — Это какую еще? — полюбопытствовал Денис, выгнув бровь. Антон перевел дыхание: — Сын вернулся домой с проколом, — он снова рассмеялся, и Денис закатил глаза, — и тогда батя сказал: «сынок, серьгу в ухе носят либо пираты, либо пидорасы, так вот, если прямо сейчас под нашим окном не окажется корабля…» — После этого обоих прорвало на дикий ржач. Денис чуть ли не начал содрогаться в конвульсиях от смеха, как и Антон вместе с ним. Они оба согнулись, не в силах остановить нескончаемый смех. Денис на эмоциях дубасил Антона по спине, и Антон тоже повторял эти же действия. — Блять, — смеялся Денис, — такая хуйня… — они на секунду стихли, и Денис, столкнувшийся глазами с чужими, дрожа всем телом, добавил туповатое. — Йо-хо-хо… — Сука… — и их по новой прорвало на смех, однако когда Денис все так же рьяно продолжал дубасить Антона по спине, тому это уже малость поднадоело. — Ну все, ха-ха… — хохотнул Антон, уже успокоившись, но Денис, видимо, не собирался сбавлять обороты, поэтому Антон прикрикнул на него так, что тот чуть не подскочил на месте от неожиданности, — хватит, блять! Денис мгновенно присмирел, сделался невозмутимым, почти что серьезным, и с этим же каменным выражением потянулся пальцем к лицу Антона и ткнул его в щеку. В уборной стало тихо. Антон смотрел на него равнодушно, скрестив руки на груди, как и Денис, в общем-то, но надолго их не хватило. Когда уголки губ Антона начали вытягиваться в дрожащей улыбке, Денис снова заржал. — Заебал, блять! — рассмеялся Антон по новой. — Сколько можно ржать! — Ну не плакать же? — Денису было смешно до слез, он утер влажные глаза. — Фух… Чуть не обкакался тут. Подобное выражение снова заставило Антона засмеяться по новой. Они выглядели со стороны скорее всего так глупо, но Антон не мог успокоиться, будто кто-то нажал на кнопку и отключил рациональность, взамен которой пришло безумие. Он ощутил себя куда счастливее и живее, чем часом ранее. Именно поэтому Антон и проводил с Денисом время вот так. Его никто не трогал и не беспокоил, он ощущал себя крайне наэлектризованным, и ему казалось, что он сможет свернуть горы. Чтобы в жизнь пришло что-то новое, нужно освободить для него место. И Антон освободил, и сам стал свободным. Ему хотелось снова сбежать с уроков вместе с Денисом на пару, чтобы забыться и ощутить подъем. Чтобы не думать о Ромке, по которому он так часто и самозабвенно тоскует, не размышлять о натянутых с Володей отношениях… Чтобы не притворяться кем-то другим, а быть собой. Ведь эмоции возникают от мыслей, и если не нравится внутреннее состояние — нужно менять мышление. Денис выудил из кармана пачку, вытащил сигарету и поднес к губам, поджигая ее зажигалкой. Маленький огонек осветил его лицо, и Антон улыбнулся. Денис, заметивший его взгляд, спросил почти что с наездом: — Че смотришь? Антон замялся, глядя на сигарету с любопытством. Он никогда особо не пробовал курить, а потому его захлестнул интерес… Насколько сигаретный дым может были горьким? — А курить… Противно? — спросил Антон тише, и Денис замолчал на секунду: — Хочешь попробовать? Антон сам не понял, как кивнул. Денис тут же вытащил вторую сигарету, поджег ее и протянул Антону, стоявшему все еще в нерешительности. Денис хмыкнул, когда Антон зажал в пальцах сигарету и поднес к губам немного неуверенно. — Че ты трясешься, будто эта хуйня ща рванет? — посмеялся Денис, и Антон почему-то ощутил стыд. — Отстань, я пытаюсь морально подготовиться, — съязвил Антон, оглядывая сигарету в пальцах. Она почему-то манила, хотя пахла просто отвратительно. Хотя, терпимее, чем золотая ява…. Ох. Почему его мысли снова возвращаются к нему? Даже сигареты, которые он курит… Боже. Нужно отвлечься побыстрее. Немедля он прижал к губам сигарету и даже не успел толком затянуться… Ничего сделать не успел… Антон был слишком счастлив, но не учел самого важного, забыл данное обещание. Забыл о назначенной встрече после уроков, все забыл… Звонок зазвенел еще минут десять назад, и Антон ощущал какой-то странный дискомфорт в груди, будто он должен был вспомнить что-то очень важное, но что?.. Сердце было не на месте, Антона снова одолела тревога. И когда дверь со скрипом отворилась, он понял, что случилось именно то, чего он боялся больше всего за последние дни. Сердце подступило прямо к горлу. Его лицо, как и лицо Дениса, мгновенно побледнело, выражая явственную панику, и Антон ощутил себя самым настоящим… Предателем. Когда Ромка с Володей застыли перед входом и глядели на них немигающими, стылыми, потрясенными глазами… Когда Володя, улыбающийся ранее робко и надеющийся помириться с Антоном, не сумел совладать со своими эмоциями и его лицо скривилось в праведной ярости… Все полетело в бездну. Кровь грохотала в ушах, и Антон осознал, что ему совершенно некуда деться. Он пойман с поличным, и он уже не сможет отмыться от того, что делал до сих пор в тайне от остальных. Его одолевала такая яркая паника, что Антон весь заледенел от мысли, что сейчас может случиться… Володя заговорил первым практически дрожащим от тревоги и гнева голосом: — А я-то думал, где тебя носило все это время, — он голоса не повышал, но одна лишь фраза подействовала на Антона так, будто его ударила молния. Володя выглядел разбитым, а еще страшно разочарованным. Так, будто его бросили, променяли на кого-то другого, — скажи, Антон, ты вообще адекватный? Антон сглотнул ком, резко подступивший к горлу. Он не знал, что ему стоит сказать, как объясниться и как защититься… Как оправдать Дениса… Как самому оправдаться! Мысли походили на рой пчел. — Володь, ты не так все… — пальцы заледенели, а сердце дубасило, как ненормальное. — Он хороший, правда, поверьте мне… — Ромка тоже стоял в напряжении, и на его лице четко отражалось разочарование. Оно не было таким, как после признания… Нет. Ромка смотрел на него так, будто Антон — хуемразь последняя. По венам бежала уже не кровь — лава. Стало от себя тошно и мерзко. Стало так… Отвратительно. — Хороший? — прошептал Володя, чуть ли не сотрясаясь от ярости, сжимая кулаки с силой. Он сверкнул глазами в сторону Дениса и повысил голос. — Это он-то — хороший?! Ромка подхватил его начавшуюся тираду, и хотя он выглядел не таким эмоциональным и не пылал яростью, но в его голосе проскальзывало столько осуждения и яда, что Антону хотелось спрятаться как можно дальше. — Он тебя, блять, мутузил с дружками, над Володей измывался, Катьку обидел еще, — Ромка выглядел сдержанным, но отчего-то преданным в то же время. Словно не ожидал подобного, лучшего мнения об Антоне был. Не думал, что он падет так низко! Но разве же Антон виноват? Они просто Дениса не знают, хоть они и правы… Во всем правы, и Антону нечем крыть их аргументы, нечего ответить, его раздавят быстрее. — А теперь еще раз поразмысли мозгами, — Ромка тоже переспросил на манер Володи — громко, — он точно — хороший? Антон даже не хотел вести с ним диалог, поэтому был сосредоточен на одном лишь Володе, которого по своей ошибке и беспечности мог лишиться прямо сейчас. Лучшего и самого близкого друга. И снова из-за того, что не рассказал, не поделился, врал все время, глядя в глаза. — Володя, я… Пожалуйста, выслушай, — Антон был так растерян и напуган, что не мог составить вразумительное предложение, — я хотел рассказать… — Принципами прикрывался еще… — Ромкин голос сквозил обидой, и Антон весь сжался. — А сам стоит тут, курит с этим, блять! С ним не работают твои принципы?! — выплюнул он осуждающе. Ромкин голос действовал на Антона в самом негативном ключе. Он весь напрягся, распаляться начал быстро, рявкнуть на него захотел как можно громче, лишь бы он отстал, потому что… — Вот тебя это вообще не касается, — холодно ответил Антон, тут же взвившись. Разве Ромка в том положении, чтобы выдвигать претензии? Они ведь уже все прояснили, так чего ему разочаровываться теперь?! — тебя вообще волновать не должно, с кем я курю! Судя по Ромкиному выражению, ему было больно. Очень больно. Он слышать подобных слов в свой адрес не хотел, да и не ожидал от Антона. От Антона, который относился к нему лучше всех остальных совсем недавно, старался ради него, советы давал, поддерживал и помогал. Разве это тот человек, который спас его тогда, когда ему срочно понадобилось поехать к маме в больницу? Нет… Ромкины глаза полностью потускнели, он весь будто окаменел, не знал, что сказать… А Антон, влекомый злобой и страхом в том числе, смотрел на него яростно и пронзительно. Почему ты не можешь оставить меня в покое? Почему лезешь не в свое дело? Я тебе чем-то должен? Ничем! — И правда, — глухо ответил Ромка, зло усмехнувшись. На этот раз он решил не церемониться, выглядел таким же, как в самом начале, когда всячески издевался над Антоном, когда смотрел на него так — злостно и пренебрежительно. Антону казалось, что он вернулся в тот день, когда Ромка вплел пальцы в его волосы и сжал с силой, откидывая голову и проговаривая какую-то дрянь. Когда там, побитый, лежа на полу в помещении спортзала, Антон готов был выплюнуть собственные легкие после нанесенного удара ногой в живот, — ты же патологический лжец, как же я не понял, что и о принципах ты напиздел! — Ромкина дамба разрушилась стремительно быстро, и он решил высказаться прямо. — Как долбоеб околачиваешься с этим, — он кивнул в сторону напряженного Дениса, — у тебя, блять, реально гордости нет, чтобы прощать его после всего?! Антон не мог унять гулкое сердцебиение, а еще бешенство, бушующее в груди. Слова, сорвавшиеся с языка, были злые, сочившиеся ядом и укалывающие так больно, как того хотелось Антону: — Тебе напомнить, чем помышлял и ты, когда я только перевелся сюда? Ромкин взгляд изменился, потемнел еще больше. — Не сравнивай эти вещи, сука, — Ромкин голос был хриплым, а еще немного дрожащим от напряжения. — Я тебя никогда толпой не пиздил, как эта хуемразь, даже если и поступал я как последнее хуйло! Антон вздрогнул от его выкрика, но принимать его правоту не хотел. Какими бы аргументами Ромка ни кидался, чем бы ни орудовал, Антон не желал слушать его и дальше. Все зашло слишком далеко, и они наговорили друг другу очень много гадких слов, которые после того, как они разойдутся, вызовут гулкое и отвратительное сожаление. Антон был растерян, он не знал, что ему следует делать дальше. — Я ведь… — Володя, некоторое время стоящий молча и напряженный до предела, наконец заговорил ломким голосом. — Я ведь, блять, защищал тебя еще перед ним на посиделках, — если бы Антон не знал, каким Володя бывает сдержанным, он бы подумал, что тот сейчас заплачет — настолько дрожащим и надтреснутым звучал его голос, — постоянно переживал, как бы он тебе не навредил, а ты… — глаза Володи налились кровью. — Ты, блять, закорешился с ним, пока я переживал о тебе! Смешно было наблюдать за этим?! — впервые Антон слышал Володю таким. Он повышал голос, более не сдерживая свой порыв, свою обиду и свои чувства. Володя будто наконец вылил на него все накопившееся. — Как я трясусь, сука, за тебя, а ты в это время с ним ржал над этим! — он окинул Дениса таким взглядом, что и самому Антону стало совершенно не по себе. Злым, пышущим ненавистью и неприязнью. — А ты… Когда ты уже перестанешь ко мне лезть?! Антон подрагивал от накатившего стресса, не мог унять тремор в теле, не знал, что сказать, как успокоить, как исправить сложившуюся ситуацию… Как Володю, блять, не потерять… — Дай же ты ему договорить! — попытался встрять в разговор Денис, но Володя осадил его куда быстрее: — Ты вообще завались, не лезь! — Я никогда не смеялся, — почти сипло проговорил Антон, шагнув в сторону Володи, — я правда рассказать хотел, да выслушай же меня! Володя замотал головой. — Нет… Ты знал, что я его ненавижу, но все равно поступал так! — Володя утер глаза, тупясь в пол, пытаясь перевести дыхание. — Ты хоть знаешь, как это выглядит со стороны? — Антон знал, все прекрасно знал. Он понимал Володины чувства и был согласен с ними, но он не хотел, чтобы все всплыло вот так! Это намного хуже, чем если бы Антон все рассказал и получил бы от него заслуженно. Но не так… Не как предатель, не как последняя тварь. Володя в последний раз посмотрел на Антона вымученными глазами и выдохнул. — Водись с ним, блять, раз так хочется, но знай — подобную хуйню я не приму. Более не топчась на месте, Володя развернулся и зашагал вперед. Антон крикнул вслед, как брошенный ребенок: — Володя! Стой! — Антон прикрыл лицо руками, попытался задышать в полной мере, унять бешеное сердцебиение. Тошнота подступила так резко, что перед глазами начало плыть. Блять… Блять… Плохо, очень плохо… Он зажал рот рукой, а другой оперся о стену, пытаясь выстоять на ногах. Голова закружилась так резко, что Антон был уверен в одном: если не успокоится, то его стошнит прямо здесь. Но когда он ощутил, как чья-то рука падает на его плечо и вперед выходит Денис, закрывающий его собой, Антон почувствовал себя так, будто тот — стена, которая не позволит никому сквозь него пробиться. Он даже не заметил, как Ромка зашагал в его сторону, протянул руку, скорее всего, чтобы помочь, но Денис преградил ему путь собой, ухватившись за Ромкино запястье и не давая к Антону подступиться. Антону не хватало сил даже на удивление, да и на размышления тоже. Он понимал, что Денис просто пытается защитить его, предполагая, что Ромка хочет причинить ему вред… Ромка смотрел на Дениса как на отребье, как на самого ненавистного и самого грязного в мире человека. — Не трогай моего друга, — наверняка эти слова вызвали в Ромке какую-то необузданную ярость, судя по его проявившимся желвакам на скулах. — Я понимаю, что вам это все не нравится, но разве уж он заслужил таких слов, если проебался я? — шлифанул холодным гневом Денис, заступаясь тем самым за Антона, в то время как Антон, едва переводя дыхание, оперся спиной о холодной кафель, вскинул голову к потолку и попытался задышать нормально. Денис шагнул к Ромке, повысил голос немного. — И разве вы не друзья?! Ромка поджал губы, столкнулся глазами с Антоном. Они сквозили непониманием, злобой, а еще явственным… Переживанием. Он замялся на секунду, обдумывая что сказать, а затем решился. Решился прямо. И признать. Признать то, что Антон старался ему вбить до сих пор. — Получается, не друзья, — почти что прошептал Ромка и, выдернув свою руку из чужой хватки, больше ничего не сказал — лишь вышел из уборной, зычно хлопнув дверью так, что заложило уши. Господи… Денис схватил Антона за плечи; перед глазами все плыло. — Эй, Тох, порядок? Антон закивал, попытавшись перевести дух. — Да, да… — на него накатило такое яркое осознание того, что он теперь остался совсем один, никому ненужный и неважный, что он не сумел проконтролировать собственное выражение. Антон прикрыл лицо руками. — Нет, все плохо, как же я теперь? Как же Володя… — Успокойся, — голос Дениса оставался спокойным, а еще действовал на Антона в положительном ключе, — все нормально будет, я поговорю с ним. Антон посмотрел на него немного растерянно. — И что ты ему скажешь? Разве Володя выслушает его? Да он выйдет из себя быстрее, чем Денис успеет что-то сказать. — Найду, что сказать, поэтому давай, успокаивайся, — Денис сжал его плечо ободряюще. — Это не конец света. — Я просто правда как еблан поступил, — потер глаза Антон, глядя куда-то в пол. Это реально какой-то пиздец; Антону не исправить при всем желании того, что он наворотил. Володя ни за что его не простит, потому что это было самое настоящее предательство — сдружиться с его врагом. С тем, кто над ним издевался. От себя стало тошно и мерзко. Денис замолчал немного, переваривая все, что произошло, а затем, взглянув на Антона решительными глазами, спросил: — Хочешь прекратить все это? Наверняка они потом простят тебя, они ведь меня только не выносят… Антон этого не желал и думать даже не хотел об этом. Денис стал для него кем-то, на кого можно положиться. Тем, с кем Антон мог чувствовать себя важным. Денис — тот, кто его понимал, и для Антона это было очень ценно, чтобы вот так отказываться от него. Денис стал для него другом. — Нет, я этого не хочу, — резко ответил Антон. Денис слабо заулыбался. Наверняка и он не желал подобного исхода событий. Наверняка хотел точно так же дружить с ним, ведь хотя бы при Антоне он мог не притворяться кем-то другим. — Вот и я не хочу, поэтому давай придумаем, как решить проблему, — Денис провел рукой по своим кудрявым волосам. — Но для начала, давай выйдем отсюда, тут воняет, — поморщился он, — а тебя и так тошнит, не будем провоцировать. Да и больше нет причин тут прятаться. Антон закивал, плетясь вслед за Денисом на выход. На душе было отвратительно. Лицо Володи, ярко выражающее ярость и разочарование, четко отпечаталось на его памяти. Теперь он не знал, что делать дальше, и если часом ранее он был уверен в их перемирии, то теперь не мог поверить в подобный исход. Володя точно возненавидел его. Но ему было больно. Увидеть лучшего друга с тем, кого ты на дух не переносишь — отвратительно. Поэтому Антон прекрасно его понимал. — Мне нужно сестру дождаться… — проговорил Антон охрипшим голосом. — Думаю, она уже закончила уроки, снаружи стоит, скорее всего… Денис кивнул. — Пойдем, заодно подышишь свежим воздухом, — когда они вывалились из школы, Антону стало немного легче дышать. На улице столпились какие-то ребята, выходили из школы младшие классы… Антону было плохо. Хотелось побыть одному, чтобы переварить произошедшее. — Тоша! — Оля подбежала к нему с улыбкой, как только завидела его, но Антон растерялся и ужаснулся сразу же, когда на глаза попались ее… Волосы. — Ты закончил? Как день прошел? Антон растерянно подошел к ней ближе, судорожно прошелся руками по коротким волосам, взглянул на Олю чуть ли не на грани паники. — Оль, что с твоими хвостиками случилось? Ее лицо мгновенно потемнело. — Они мне надоели, и я захотела их постричь… — она отвела глаза в сторону, и Антон понял, что она врет… Врет, как и он врет. — Оля, ещё раз повторяю: что с твоими волосами случилось? — с нажимом вторил Антон, нахмурившись. Денис наблюдал за ними с излишней неловкостью, да и не спешил вставлять что-то свое в начинающуюся склоку между братом и сестрой. — Теперь никто меня за волосы таскать не будет, — бесцветным голосом проговорила Оля, взглянув на Антона смело, — я давно хотела избавиться от них… От этих фраз кровь стыла в жилах, Антон снова встревожился, запаниковал. Он старался не выходить из себя и кричать на Олю не хотел тем более. Поэтому глубоко вдохнул и выдохнул, прежде чем заговорить: — Кто тебя обидел? — если это тот Даня, Антон его хорошенько проучит, потому что никто не смеет трогать его сестру! Тем более ее любимые хвостики… Оля так любила заплетать косички и делать разнотипные прически, а теперь… Они хоть и подстрижены аккуратно, но едва ли доходят до шеи. — Расскажи, я его… Оля выглядела выпотрошенной, а еще — страшно уставшей. Улыбка очень быстро растаяла на ее лице. — Он уже от меня получил, Тош, — Антон даже не слышал Олю толком, а когда зацепился глазами за ее лицо, коснулся ладонью ее щеки. — У тебя щека красная, — он обхватил обе ее щеки ладонями. — Боже мой, Оль, как же ты так… — ее внешний вид отозвался в Антоне болью. Как же он мог допустить такое? Как мог не уследить? Ему хотелось расплакаться от мысли, что этот Даня, возможно, до сих пор ее травил, а он спокойно расхаживал по школе, ни о чем не подозревая. — Как же… — Я его побила, — криво улыбнулась Оля. — Очень сильно. — Да как ты можешь кого-то побить, Оль? — голос Антона дрогнул, к горлу подступил ком. — Разве ты умеешь? — он звучал злостно и отчаянно одновременно, хотелось спрятать сестру от других людей, защитить. — Или тебя, может, кто-то этому учил? Оля посмотрела на него просветлевшим взглядом. В ее глазах отражалось его лицо. — Так это ты меня научил, Тош, — тихо проговорила Оля, и Антон потрясенно замер. — Я много раз видела, как ты дерешься… И ты мне пару приемов показывал… Антон никогда ее подобному не учил. Драться не учил, давать сдачи тоже — не учил. Он не может вспомнить ни единого случая… А потом понял. Осознал. Да, это был не он. Это был другой Антон. Возможно, он считал, что так будет правильнее и надежнее, если Оля сможет заступиться за себя при необходимости, и Антон, честно говоря, был с ним согласен. Нет. Он даже мысленно поблагодарил его за это. Спасибо, что научил нашу сестру защищаться. Антон не мог больше терпеть, протянул руки и обвил Олю руками, прижимая к себе так крепко, насколько ему хватило на это сил. — Как так случилось? — заботливо поинтересовался Антон. Не было смысла орать на нее, чтобы получить ответы. Оле и так пришлось несладко, поэтому повышенные тона сейчас оказались бы крайне неподходящими для разговора. Оля помолчала немного, а затем проговорила глухо: — Тош, я умственно отсталая? У Антона закололо сердце. — Что? — Я разве заслужила? — всхлипнула Оля громко, крепче прижимаясь к брату, стискивая в руках ткань его куртки. — Почему он всегда меня обижает? Почему он не может просто закрыть свой рот и отстать от меня?! — ее голос повысился очень быстро, она будто перестала сдерживаться, но ей и не нужно было этого делать. — Я что, недоразвитая, раз мультики люблю и в куклы играю в свои тринадцать?! — Оля разрыдалась. Ее дрожащий голос вызвал внутри Антона столько боли и сострадания, что он не знал, куда деться. Он желал помочь, поддержать. — Почему эти злые люди не могут просто заняться своей жизнью и перестать лезть в мою? Антон сжал Олю посильнее, игнорируя выходящих из школы ребят, косящихся на них с любопытством. Внутренности наполнились чем-то густым и черным, чем-то обволакивающим и монструозным. Боль вперемешку с яростью вызвали в Антоне гулкое желание расправиться с Олиными недругами. И если Антону повезет завидеть этого мелкого выблядка, то ему придется приготовиться к их встрече. Потому что никто не имеет права обижать его сестру. — А это еще кто? — чуть отстранившись, кивнула в сторону Дениса Оля, выглядя при этом враждебно настроенной. — Почему он на нас смотрит и не уходит? — Оль, — Антон вытер ее влажные глаза ладонью, — это мой друг, не бойся, — Антон слегка улыбнулся Денису, и тот, прекрасно осознавая, что от него хотят, неловко подошел к ним, — его зовут Денис. Оля посмотрела на него прищуренными глазами, оглядела с головы до ног, будто анализируя, а затем фыркнула: — Мне он не нравится! Денис замялся немного, удивившись, но поспешил вставить, чтобы сгладить углы: — Оль, а какие куклы ты любишь? — он вдруг заулыбался очень широко, и Оля взглянула на него украдкой. — Моя сестра их тоже любит, ее Влада зовут, в вашем классе учится еще… Антон удивленно воззрился на него. У Дениса есть сестра? Вот это поворот, конечно! А еще он не мог не подметить, как быстро Оля изменилась в настроении, стоило Денису заговорить с ней и поменять тему. — Да, она учится со мной, — утерла нос Оля, шмыгнув, — хорошая, иногда приносит куклы в школу, но от мальчишек прячет, потому что эти дураки их ломают… — Ой, она мне рассказывала об этом, — Денис сделал свой голос куда мягче и вкрадчивее, чтобы получить ее расположение, — я ей просто сказал стукнуть их, а если и дальше лезть будут — чтоб звала меня. — И что? — поинтересовалась Оля, тут же успокоившись. — Звала тебя? Денис хвастливо проговорил: — Еще бы, один из ваших… Я не помню, как его зовут, но он от страха описался быстрее, я не успел даже ничего сказать… Оля после этой реплики мгновенно расхохоталась, и Антон тут же ощутил небывалое облегчение. Осталось только дождаться отца, и они поедут домой… Только вот, как объяснить маме, что с волосами Оли случилось? Нужно придумать… Размышлять о Володе и тем более Роме совсем не хотелось, да и не было сил, поэтому Антон постарался сконцентрировать внимание только на сестре, а свои проблемы он решит как-нибудь завтра. Пока Антон тщательно закрашивал серые пятна своей жизни цветами, Оля все это время плыла по течению, довольствуясь тем, что у нее было. Однако, когда серая полоса резко окрасилась в черный, терпение кончилось, и Оля не смогла вынести того, что накопилось. Тогда если палитра жизни Оли состоит из одних лишь серых и черных тонов, стоит поделиться с ней оставшимися яркими. И Антон охотно окрасит жизнь Оли в яркие краски.