Тарталетки

Юнги помогает Намджуну с переездом, бережно вскрывая картонные коробки и разматывая метры пупырчатой плёнки. Взяв одну, Наму слоняется вокруг, лопая пузырьки. — Теоретически, если продать все эти предметы искусства, то можно ведь отбить стоимость квартиры? — вертя в руках глиняную фигурку, задумчиво тянет Юнги. — Теоретически, да. Но зачем? — Выкупить соседнюю. — Господи, ты опять… — Ну а что! Весь этаж будет твой, разве не круто? — Хён, не у всех соседи — придурки. — Ничего, посмотрим, какой тебе попадётся. Юнги раздражает примерно три триллиона вещей и явлений, и в топ-десять стабильно входит сосед лох-с-дебильным-смехом. Лох, потому что часто всирает в компьютерных играх. Дебильный смех — заикающийся крик чайки. Раздражает — всплесками ночной активности, и если бы Мин бывал дома чаще, чем в студии, то наверняка поймал бы этого задрота и придушил. Или поговорил с ним. Или бы наорал. Сил, однако, хватало только на то, чтобы прийти, помыться и лечь спать, вырубаясь под вопли. По утрам же стояла звенящая тишина, и, готовя себе завтрак, Мин медитировал в чашку с кофе и лениво надеялся пересечься с родителями охреневшего чада на лестничной площадке. Потом он опаздывал, откладывал неприятный разговор на неопределённое будущее, никого так и не встречая, и мчался в студию. — Кстати, хён. Чья это ламборгини стояла на парковке рядом с твоей машиной? — Понятия не имею. — Клёвая тачка. И цвет красивый, ты же любишь синий? — К чему клонишь? — Может, тебе тоже во что-нибудь вложиться? Если не в недвижимость и искусство, то в спорт-кары. — Я коплю деньги на необитаемый остров. У Юнги была способность предсказывать будущее, и Намджун немножко опасался этого, напряжённо прислушиваясь к звукам… Из приоткрытого окна доносился далёкий городской гул, а из примыкающей квартиры — ничегошеньки. Джун безмятежно и постепенно облагораживал свою территорию, двигал мебель, переставлял горшки с растениями, набивал полки книгами и проводил вечерние часы в мягком кресле, попивая чай и читая. Иногда удавалось затащить в гости бурчащего Юнги, приставляя к плите и открывая бутылки с крепким алкоголем. Они встречали рассвет под мирные разговоры, мечтали, смеялись, засыпая с чувством глубокого покоя. Мелодичная трель звонка застала Намджуна врасплох. Пригладив торчащие в разные стороны волосы, он бездумно распахнул дверь, непонимающе глядя на мужчину в деловом костюме. — Добрый день, я из страховой компании! Я хотел бы узнать, когда вы в последний раз видели вашего соседа? — Эээ… Шлёпая босыми ногами по полу, завёрнутый в белоснежное одеяло, как в кокон, Юнги торжествующе улыбается. — А я говорил. Твой тоже проблемный. По дороге в студию он накидывает идеи: — По-любому мафиози, и вся квартира заставлена холодильниками с расчленёнными трупами. Или там хранится краденое, Джун, прикинь? У тебя за стенкой музейные экспонаты! Статуи и картины… — Веди, не отвлекайся, — сидя в пассажирском кресле, Намджун нервно сглатывает. — Хмм… Быть может, соседа нет настолько давно, что все его цветочки разрослись до масштабов сада. Мох покрывает пол, как ковёр, кадки все в трещинах, кустики превратились в деревья, и… — Воду они откуда, по-твоему, берут? — Труба подтекает. К тому же мафиози был убит и прямо там и валяется, с проросшими через рёбра незабудками. — Юнги-хён… — Ладно, окей. Там залежи пыли и книг, бесценных, с первыми изданиями Байрона. Тяжёлые портьеры, пачки денег и мешки монет... — Сколько чашек кофе ты успел выпить? Юнги, прищурившись, перестраивается в другой ряд. Думать о чём-то, помимо рабочих проектов — как глоток свежего воздуха. И на самом деле Юнги представляет не пещеру полную чудес в элитном жилом комплексе, а более мрачные варианты. Ссохшийся труп старушки-вдовы. Голые, почерневшие от пожара стены сбежавшего за границу, обанкротившегося бизнесмена. Разбитые зеркала и вазы. Скрюченные тела брошенных домашних животных и всплывших пузом кверху рыбок... Куда как минимум на полтора месяца могли подеваться прежние жильцы? Познали дзен в отпуске на Бали и решили остаться в земном Раю? Пропавшие без вести, вступившие в секту, похищенные в рабство? Или их пустили на органы? Взрослые, дети? — Дом проклят, притягивая к себе эстетов, ценителей прекрасного, чтобы они поселились, разложили дорогое барахлишко по фэн-шую и исчезли без следа при загадочных обстоятельствах. Ты следующий, Джун. — Да блять, Юнги! — Хён. — Иди ты в пень со своими страшилками! — Когда ты спишь, призрак мерзкого старика просовывает голову сквозь стену прямо над твоей кроватью и, не мигая, пялится. — И пусть. — И дрочит на твой приоткрытый рот со стекающий слюной… — Призраки! Не! Онанируют! — О, погоди! Я понял! Там упаковывали наркоту! Варили, бадяжили, расфасовывали, а потом копы напали на их след, и пришлось срочно драть когти. — Я сегодня у тебя ночую. Их дружбе уже лет десять, что началась ещё в институте на музыкальном факультете. Оба увлечены музыкой и по сей день, работая в одной компании. Намджун предпочитает продюсировать молодых и талантливых, становясь для них наставником и чуть ли не папой. Юнги — машина по производству хитов, хватаясь за всё: реклама, рингтон для Самсунга, саундтрэк для вебтуна, камбэк поп-звезды. Его предсказательский скилл в основном касается именно треков — взлетят ли они на вершины чартов или нет, но Намджун боится, что часть фантазий об отсутствующем соседе правдива. Не хочется видеть на лестничной площадке полицейские жёлтые оградительные ленты, и судмедэкспертов в белых халатах. Даже косвенно иметь что-то общее с зловещим и трагичным —некомфортно и тревожно, Джун слишком сильно успел привыкнуть к покою и звону колокольчика-рыбки на балконе. Он задерживается в офисе, ожидая Юнги, и поддерживает того в буквальном смысле, шатающегося от усталости и на автопилоте вводящего код-пароль. Квартиру Мина будто бы обставляли его родители, классический дизайн морально устарел лет на тридцать. Как-то старший признался, что скучает по родному дому в Тэгу, где всё не было гладко, и всё же была семья. Сейчас у Юнги душащее одиночество в излишне просторных для него апартаментах, и он зачем-то прилипает к стене. — Надо же, задрот подозрительно тих... Так бы мы вместе наваляли засранцу. — И как часто ты подслушиваешь? Стакан принести? — Недавно этот чмошник подпевал под Loner, что было ужасно и... Смешно. У этого сыночка богатеев, золотой молодёжи, есть певческий потенциал. — Золотая молодёжь? — Да это его ламборгини на подземной парковке. Кто ещё покупает такие вычурные тачки и стримит по ночам игру в Овервотч? Только молодые придурки. ...С другой стороны стены «лох-с-дебильным-смехом» точно также напряжённо прислушивается к звукам, тщетно стараясь разобрать слова. Он наблюдал за ними через экран домофона и видел высокого гостя, беспардонно приобнимающего миниатюрного хозяина соседней квартиры, и, кажется, пора действовать. Подходящий случай наступает спустя неделю. — Наконец-то! — едва не роняя пакеты с продуктами, Юнги приосанивается, делая шаг к вышедшему в коридор мужчине. — Здрасьте! Можно на пару слов насчёт вашего ребёнка? — Привет! Я гей. — А… Худой, в синей футбольной форме и сиреневых шлёпанцах — гей — обворожительно улыбается. — Ким Сокджин, приятно познакомиться. Не женат, не замужем, не в отношениях, детей нет. — М… — Пригласишь к себе на ужин? Из твоих окон часто очень вкусно пахнет, у нас кухни смежные. В голове зависшего Юнги трещит по швам и лопается выдуманный образ, язык не поворачивается не то что нагнать, а лохом назвать. Ким Сокджин пиздецки красив и обаятелен, подмигивает и тихо смеётся — не дебильно. — ...Мин Юнги. Проходи. Сокджин скидывает шлёпки и любопытно озирается по сторонам, ступая голыми ступнями по паркету вслед за Юнги, шуршащего пакетами. Кухня в тёмно-коричневых тонах, ярким пятном выделяется чаша с мандаринами. — Можно? — Бери. Что насчёт курицы карри? — Только не карри. — Просто пожарить? — Могу помочь. — Сиди уж, гость. — Сосед, — Джин выставляет вверх кривоватый палец, и Юнги думает, что это у него от яростного щёлканья по мышке. — Чай? Чёрный, зелёный? — Фруктовый. — Нет такого. — Я принесу. Джин уходит с недоеденным мандарином и вскоре возвращается с едва початой пачкой дорогого чая с крохотными засушенными розочками и цукатами. — Так… Неужели стриминг игр приносит настолько хороший доход? — Планируешь сменить род деятельности? — Неа, просто не верится, что это действительно ты ржёшь, как припадочный. — Рассмеши меня и убедишься. Намджун в панике подскакивает от звонка в четыре утра. Хватая телефон, отвечает на вызов. — Наааааам, а ты смотрел дораму… Не трезвый Юнги перечисляет названия фильмов и сериалов, и всё это странно. — Что происходит. Какие ещё фильмецы? — Окей, коротким путём пойдём, знаешь Ким Сокджина? — Нет. — А я знаю, это мой сосед. — Круто. Погоди, кто? — Ким-гей-Сокджин, всемирный красавчик и звезда, в прошлом году спалился с ориентацией и окопался дома. Репутация подпорчена, режиссёры не решаются приглашать в новые проекты, а преданные поклонники донатят на стримах, и! Он впервые за хрен знает сколько месяцев поел вместе с живым человеком, а не один у камеры, снимая мокпан. — Что такое мокпан? — Да в душе не ебу. — Ну, поздравляю? — Нам, у него не голос, а дар небес. А лицо… — Стоп. Задрот, золотая молодёжь?.. — Он старше меня на три месяца. — Давай… Давай утром поговорим? Очень сложно соображается. — И смысл в твоём айкью? Только для тестов и годится. На утро Юнги держится за похмельную голову и на расспросы Намджуна предлагает обратиться к гуглу. Фотографий Сокджина в сети величайшее множество, самая распространённая та, где актёр целуется с юношей, сплетясь с ним телами в бассейне, что под открытым небом с видом на океан. Первые ссылки поисковик выдаёт не о заслугах в сфере кино, а о грязном скандале. Лишь малая часть статей написана в поддержку. — Он в депрессии? — Извинялся за поведение, фривольность и фамильярность. С ним очень легко, он классный. Я имею в виду, вообще, весь. Всё это время он был под боком, а я его не знал и ненавидел. — Что-то ты резко потёк, хён. Прикусив нижнюю губу, Юнги включает видео, на котором Джин моет посуду и поёт, без специального оборудования, не напрягаясь, намыливая тарелки и покачивая бёдрами. — А теперь подними челюсть с пола, Нам. — Почему он ещё не в твоей студии?! — Потому что отсыпается. — Затащи его, как хочешь, иначе я сам этим займусь. — Ага. Джин просыпается ближе к вечеру, долго пялится в потолок, прокручивая в голове произошедшие накануне события и трогает грудь, где метафорическая чёрная дыра будто бы уменьшилась. Состояние взволнованное, отличное от стабильно паршивого, и даже нет стремления забыться в виртуальной реальности. Он принимает душ, тщательно укладывает волосы, вертится перед зеркалом и с сожалением отмечает, насколько сдулся — мышцы растаяли. Может быть, восхищение в глазах Юнги померещилось?.. Стоит пригласить его на ответный ужин, обменяться номерами телефонов на всякий случай… Юнги приходит сам, бледный и решительный. — Пошли есть? — К тебе или ко мне? В ресторан? В кафе? — Куда угодно, Джин, куда угодно. Намджун грешит на слуховые галлюцинации — весь день сводя и слушая музыку, он продолжает слышать ее и вечером дома. Мерещится голос Чонгука, молоденького айдола, с которым Джун как-то работал. Голос то звучит, то пропадает. Кажется, что кто-то на полной громкости слушает… Стрим? Болтовня, смех, пение, и всё это — из соседней квартиры. В то, что Чонгук и есть его сосед, Намджун не верит, нервно мечется у двери, лохматит волосы. Музыка грохочет, из лифта выходят люди, толпой устремляясь дальше по коридору. Какая-то спонтанная вечеринка в честь распевшегося Чонгука? Время переваливает за полночь, и всё это уже попросту неприлично. Джун переодевает домашние штаны на джинсы и звонит в дверь. Открывает ему Тэхён, айдол и лучший друг Чона. — О!!! И тебя тоже пригласили, хён? Ништяяяяк, проходи! Итак, соседняя квартира это практически клуб. Минимум мебели, абстрактные картины на стенах и ничего общего с тем, о чём говорил Юнги. Разноцветный свет, диско-шар, пилон, танцующие, разгорячённые алкоголем люди. Чонгук реально поёт в микрофон, и это никакой не стрим. Тэхён предлагает налить вина и добавить льда, вручая бокал и растворяясь в толпе. Кто-то курит в окно, запах травки щекочет ноздри. Интересно, кто-нибудь из присутствующего молодняка состоит в мафиозных группировках?.. — А я тебя не знаю. Невысокий парень, обнажённый по пояс, с нарисованными иероглифами на литых мышцах, вполне мог бы быть сыном главы клана. Опасный взгляд и напряжённая улыбка на пухлых губах, модный андеркат и ощутимая аура уверенности. — Я, откровенно говоря, ругаться пришёл. Я вон там живу. — Божечки, как неловко! Пак Чимин, приятно познакомиться, — парень смеётся и вежливо кланяется. — Искренне прошу прощения, мы с друзьями празднуем моё возвращение. — Откуда? — С гастролей! Я танцор. — Тебя коллекторы ищут. — Ерунда, я всё уладил. Не оплатил вовремя страховой взнос из-за путаницы с почтой. А вы? Ты? Чонгук замечает Намджуна, и радостно рычит в микрофон его прежний псевдоним: — Ррррррэп-монстр!

***

Квартира Сокджина белая и не выглядит жилой. Она идеально подходит для съёмок, и последнее выложенное видео — мокпан под названием: «Угадываю какие блюда приготовил мой друг, а какие — из доставки ресторана с мишленовской звездой». Глаза Джина плотно завязаны чёрной тканью, и он широко и послушно открывает рот. Оставаясь частично за кадром, не светя лицом, Юнги, в чёрных перчатках, осторожно кормит и подставляет ладонь под подбородок, вытирает губы салфеткой и еле удерживается от поцелуев. Их отношения — секрет, и репортёры всё никак не могут докопаться до истины. Также никто пока не знает, что Джин учится петь профессионально и пишет лирику, намереваясь выпустить альбом, пропитанный болью личной истории падения и воскрешения в новом амплуа. Чимин ревниво разгоняет своих друзей, липнущих к Намджуну. — Найдите себе другого продюсера! Запишитесь в очередь на приём, тут вам не переговорная Хайба! Тэхён играет на трубе, Чонгук поёт — сегодня джазовая вечеринка, дамы в платьях, джентльмены в костюмах. — Ты стал скучнее, Чимини, — вздыхает Хосок, его наставник в танцах и бро. — Остепенился. Вечеринка заканчивается ровно в двенадцать, самые близкие остаются с ночёвкой, обещая вести себя тихо и прилично. Тэ и Чонгук занимают главную спальню, Чимин — ускальзывает к Намджуну, что раздевает вдали от чужих глаз со священным трепетом. Гибкий, невозможно прекрасный, Чимин затмевает собой всю коллекцию предметов искусства.