Blown

— Что в пакете? — Это для Люси. — Джин, не стоило. — Дай войти. Характер сестры для Тима — загадка. Он знает Джинни всю ее жизнь, может предсказать любой ее жест и безошибочно считывает каждую эмоцию, проскальзывающую на ее лице, но она до сих пор удивляет его. Например, когда появляется на пороге его дома вечером, держа в руках бумажный пакет с неизвестным содержимым, и смотрит ему в глаза с тем же самым выражением, что и тридцать лет назад, когда притаскивала домой очередную спасенную от соседской кошки птицу. Ему нечего ей противопоставить, и он покорно отступает в сторону: — Только тихо, Чен спит. — Разумеется, — отвечает Джинни так, как будто бы эта просьба — величайшая глупость, перехватывает пакет поудобнее и шагает внутрь. Тима окутывает запахом ее лимонных духов. — Так что в пакете? — устало интересуется Брэдфорд, закрывая дверь за сестрой и следуя за ней на кухню. Джинни уже успевает поставить пакет на островок и переместиться к плите, на которой стоит огромная сковородка и пара кастрюль поменьше. Он только выключил огонь — и из маленьких дырок на стеклянных крышках слабо струится пар. — Все то, что обычно не складывают в больничную сумку и что Люси наверняка рассчитывала обнаружить дома, — туманно поясняет сестра, поднимая крышку сковородки. Ее брови удивленно поднимаются. — Ты что, серьезно приготовил пасту? — Ты слишком удивлена, — бурчит Тим с таким выражением, как будто бы готовит пасту каждый день. Это, конечно, совсем не так. Отчаянно желая занять себя хоть чем-то, Брэдфорд подходит к островку и все-таки заглядывает в пакет, чтобы после спешно отступить — из кольца бумажных стенок на него смотрят упаковка однодневных прокладок, ватные диски, пара разноцветных плоских упаковок неизвестного содержания, какие-то тюбики и что-то тканевое, о чем он вообще не хочет задумываться. Смущение подкатывает неожиданно, и он растерянно трет шею, пока память услужливо подбрасывает ему воспоминания о том, что именно пропало из его прошлого дома после исчезновения из его жизни Изабель. — Я был женат, — обращается он скорее к самому себе, чем к Джинни. — Я мог бы и сам все это купить. Джинни в ответ красноречиво хмыкает — смущение брата ее явно забавляет. Но сестра слишком сестра, чтобы наслаждаться замеченным, поэтому она снова накрывает сковороду крышкой, поворачивается к Тиму и ласково дотрагивается до его предплечья кончиками пальцев: — Не переживай, если тебе будет нужно — ты вспомнишь. Ее слова делают только хуже. Брэдфорд чувствует, как его захлестывают эмоции, отдаленно напоминающие смятение — что значит "если тебе будет нужно"? Ему кажется, что его слишком быстро формирующаяся привязанность так очевидна, что ему самому не остается места и времени, чтобы ее осознать. Джинни все не отпускает его руку, смотря на него большими и слишком понимающими глазами, и Тим отстраняется сам, внезапно усталый. — Ужинать будешь? — спрашивает он. — Здесь гораздо больше, чем нужно двоим. — Буду, — соглашается Джинни без раздумий и тут же спешит устроиться на высоком стуле. — Уилл и Тайлер у соседей, у них сыновья такого же возраста. Тим тянется за тарелкой, когда раздается стук в дверь. На этот раз это точно тот, кого он ждет — в отличие от Джинни, Нолан предупредил, что уже везет Коджо. — Собаку Чен привезли, — нарочито кисло поясняет Брэдфорд сестре, смотрящей на него вопросительно, и та, услышав ответ, удивленно приоткрывает рот. Тим ее не осуждает — он и сам себе представить не мог такого поворота событий. Нолан переминается с ноги на ногу у ступеней, удерживая на поводке крупного питбуля. Тим замирает, и его взгляд невольно упирается в развитую мускулатуру под короткой лоснящейся шерстью и выдающиеся скулы на широкой морде пса. Коджо в его голове был небольшой дворнягой, потому что, ну, о чем еще можно подумать, когда тебе рассказывают, что собаку взяли из приюта. — Офицер Брэдфорд, — здоровается Нолан, на всякий случай наматывая поводок на кулак потуже. — Просто Тим, — машинально отзывается Брэдфорд, все еще смотря на собаку. Ни в какой другой ситуации он бы не разрешил называть себя по имени смутно знакомому полицейскому, имевшему какие-то отношения с Люси. — Эм, хорошо, Тим, — неловкость расходится от Нолана волнами, и Коджо чувствует это и косится на мужчину с непониманием. Тим внутренне хмыкает. — Это Коджо, пес Люси. Корм в багажнике. Когда Брэдфорд, удерживая на поводке послушно идущего рядом питбуля, возвращается в дом, Джинни по-прежнему сидит на кухне. Ее волосы блестят в закатных лучах солнца, пальцы быстро набирают сообщение в телефоне. — Вот и мы, — выдает Тим, все еще чувствуя себя не в своей тарелке. — Оказывается, Коджо — питбуль. У Джинни с детства отсутствует любой страх перед животными. Увидев собаку, она мгновенно откладывает телефон, слезает со стула и спешит к Коджо — больше для нее никого не существует. Пес, удивленный такой непосредственностью, не сопротивляется ни когда Джинни высоким голосом осведомляется, кто же хороший мальчик, ни когда ее рука начинает трепать его за ухом. Тим сначала напрягается, — все-таки незнакомый крупный пес, — но потом волнение уходит — Чен явно научила Коджо себя вести. Не реагируя на ласки сестры, пес вертит головой, принюхиваясь, и проходит всего несколько секунд до того, как он замечает вход в гостевую комнату в узком коридорчике слева. Острые уши возбужденно поднимаются. — Люси спит, Коджо, Люси спит, — ласково, но настойчиво повторяет несколько раз Джинни, тоже заметившая оживление. Она от пса явно в восторге и воркует над ним, как над маленьким ребенком. — Давай лучше я поделюсь с тобой беконом, хорошо, милый?

***

Люси ничего не снится. Нет ни спутанных снов, ни кошмара, ни даже ощущения тревожности в плотной темноте. Только в какой-то момент ей совсем ненадолго становится спокойно и безопасно, а потом это ощущение исчезает, снова уступая место ничему. Именно поэтому Люси просыпается быстро — просто выныривает из этого ничего, открывает глаза и чувствует, что все такая же усталая, как и до этого. Ноги тяжелые, спина ноет, живот болит. Наверное, перед сном она забыла выпить таблетки. Память возвращается медленно, как это обычно бывает после глубокого сна. Сначала Люси вспоминает, что сбежала Даер. Потом о своей утренней выписке. Потом — обо всем остальном. Реальность опускает глухие жалюзи, пробивающийся сквозь задернутые шторы закатный свет тускнеет, и тело сразу ноет как будто бы сильнее. Комната Люси не знакома. Она переворачивается на бок, морщась от неприятных ощущений, и выделяет себе пару минут на то, чтобы неторопливо осмотреться. Спальня небольшая и светлая. Широкая высокая кровать — много для одного человека, но тесно для двух — сдвинута ближе к стене, и вся остальная мебель расположена справа от нее. Все в одном стиле. И тумбочка, и шкаф, и письменный стол, и даже простой деревянный стул — из одной коллекции. В холодном оттенке светлого дерева и в отсутствии разнообразия цветов безошибочно угадывается рука Брэдфорда, в отсутствии декоративных деталей — тоже. Возвращаясь глазами к шторам, Люси хмыкает: их кремовый цвет на пару оттенков светлее цвета стен, и она абсолютно уверена в том, что это так не задумывалось — просто у Тима не хватило цветочувствительности, чтобы заметить несовпадение. Приятная неидеальность. Только теперь Люси замечает, что из-за двери слышатся приглушенные голоса. Говорят двое — один из голосов точно принадлежит Тиму, другой, повыше и помелодичнее, незнакомой женщине. Слов не слышно, но голоса звучат расслабленно, и Люси вдруг очень хочется перевернуться назад на спину и заснуть, чтобы не думать о том, с какой именно женщиной разговаривает Брэдфорд и чему мешает ее присутствие в его доме. Но проходит несколько секунд — и она усилием воли затыкает внутренний голос и заставляет себя сесть на кровати и свесить ноги. Ей нужно узнать новости о Тамаре, умыться, что-то съесть и выпить таблетки. Да и спать в уличной одежде — плохая идея. На ногах нет обуви — Люси понимает это, когда опускает ноги на пол и видит, что ботинки стоят рядом с кроватью. Когда ты восстанавливаешься после ранения и операции, в твоей жизни появляется особая категория опыта, определяющего все те действия, которые не доставляют почти никаких проблем в обычной жизни и приравниваются к подвигу в восстановительный период. Наклониться и надеть обувь после операции на животе — как раз задача из подобных. На мгновение Чен даже испытывает разочарование от того, что ее разули, а потом приходит к мысли, что, зато, не нужно будет снимать обувь, чтобы лечь спать позже. Эта мысль неожиданно бодрит, и девушка, опираясь на удобно высокую кровать, встает на холодный пол в носках и медленно, расхаживаясь, ковыляет к двери. Двигаться сложнее, чем накануне вечером или утром. Разбереженная излишней активностью рана мешает и ноет, и к горлу Люси внезапно подкатывают так и не пролитые в палате Тамары слезы, так что девушка стоит пару минут у двери, быстро моргая и глубоко дыша. Она поплачет потом. И только тогда, когда слезы больше не грозятся пролиться, а глаза сухие (красноту можно списать на недавний сон), Чен решается надавить на ручку двери. Лай заставляет ее охнуть от неожиданности, а потом отступить назад. Коджо, попирая своим поведением все пройденные этапы дрессировки, влетает в комнату через приоткрытую дверь, отчаянно виляя купированным хвостом. Когда когти пса громко клацают по паркету, когда он со всей силы врезается боком в ноги Люси, подпрыгивая от нетерпеливой радости, и его уши прыгают в такт с движениями тела. — Черт, Коджо! На самом деле, Люси ему рада. С ее сердца срывается здоровенный камень, и, привалившись боком к стене, чтобы не упасть от напора ошалевшего от эмоций питбуля, она смеется и треплет собаку по широкой голове. Каждый смешок сопровождается болью в животе, но это совсем не важно — по крайней мере, это так, пока боль не становится сильной. Именно этот момент выбирает для появления Брэдфорд. Он почти что вбегает в комнату, и на его лице целая тысяча выражений: волнение, удивление, вина, радость. Поглощенная Коджо, Люси не сразу смотрит на него и поэтому успевает уловить только последние всплески эмоций до момента, когда побеждает одна единственная — волнение. Взгляд светлых глаз направлен на ее руку, рефлекторно прижатую к боку в попытке снизить чувствительность. — Коджо, фу! — голос Тима не предполагает отказа подчиняться, и пес это безошибочно чувствует, потому что сразу перестает скакать и резко, с ударом садится. По-прежнему бушующие эмоции выдает только лихорадочно мотающийся из стороны в сторону хвост. — Теперь все будет хорошо, милый, — ласково, как маленькому ребенку, говорит Люси, испытывая вину за выданный Брэдфордом запрет на веселье. — Просто мне нужно восстановиться, а ты слишком сильный. И Коджо смотрит на нее большими преданными глазами, продолжая вилять хвостом и все-все-все понимая. — Доброе утро, — неловко выдает Тим, когда кризис минует. — Ты как? Он тебя не слишком сильно толкнул? Выспалась? Может, хочешь есть? Уже вечер, ты проспала несколько часов, я приготовил ужин. Твой телефон на кухне, он выпал в машине, а заходить я не хотел. Люси смотрит на него, улавливая едва ли половину из сказанного — сознание все еще полностью не проснулось. — Постой, — она рефлекторно прерывает поток слов и жестом просит его немного подождать. Мозг со скрипом обрабатывает новую информацию и новые запросы. — Прости, — пауза, — я еще не проснулась, — пауза. — Эм… — большая пауза. — Так, — маленькая пауза. — Я могу умыться? Ванная комната оказывается за соседней дверью, и это восхитительно удобно. Люси плещет в лицо холодной водой, неловко согнувшись над раковиной. Из зеркало на нее смотрит девушка с темными мешками под глазами, безнадежно растрепавшейся косой и треснувшей от сухости нижней губой, которая никак не желает зажить после интубации. Все еще смотря на себя, Чен облизывается и проводит по губе холодными мокрыми пальцами. На ум приходит самоуничижительная шутка про то, что Брэдфорд минуту назад волновался не за нее, а за свою безопасность при встрече с ней, и от проступившей улыбки губа лопается немного сильнее и болит. Люси хотелось бы сказать, что выходит из ванной, выглядя лучше, но на самом деле это едва ли так. Сидя на опущенной крышке унитаза (долго стоять больно), она пальцами прочесывает волосы, чтобы снова убрать их в косу, на этот раз более аккуратную, но больше ничего толком не изменяется — ни с синяками под глазами, ни с кровью на губе ничего не сделать. И тем хуже Люси чувствует себя, когда в гостиной встречается с очень красивой женщиной, на лице которой нет ни следов недосыпа, ни следов пребывания в больнице, ни каких-либо еще следов за исключением жутко очаровательной россыпи мелких веснушек. При виде Чен женщина грациозно соскальзывает с высокого стула, на который Люси, наверное, в нынешнем состоянии даже залезть не сможет, явно привычным жестом перекидывает назад копну рыжих волос и, о господи, аккуратно и быстро ее обнимает. Все, что остается еще заторможенной Чен, это удивленно расширить глаза, посмотреть на Брэдфорда и не получить никакой поддержки — тот только ухмыляется уголком рта. Люси ничего не понимает. — Надеюсь, я не причинила тебе боль, — первым делом полуизвиняется женщина, отстраняясь и зачем-то мягко придерживая Чен за плечи. — Прости мне мой напор. И приятно познакомиться! Я Джинни, Дженнифер Брэдфорд, сестра Тима. — Люси, — одними губами произносит девушка, чувствуя, как ее накрывает слишком сильное облегчение. — Люси Чен. Мне тоже приятно познакомиться. — Садись! Хотя тебе, наверное, не очень удобно на высоком стуле… Думаю, можно нарушить пару правил и поужинать на диване. Напор Джинни ошеломителен. Люси редко встречает людей, способных на такую искренне радостную и заботливую суетливость, и ей нужно время, чтобы адаптироваться к внезапному урагану. — А где мой телефон? — вспоминает она о самом важном, когда адаптация подходит к логическому завершению и слова снова обретают возможность складываться в осмысленные фразы. Коджо к этому моменту успевает устроиться у нее в ногах, его присутствие добавляет спокойствия. — Держи, — Брэдфорд приносит ее черный смартфон вместе с наполненной пастой тарелкой. Телефон временно отходит на второй план. — Прости, но, может, можно сразу вернуть половину этой порции в сковороду? Я столько не съем. Пасты настолько много, что вершина горки, сложенной острыми концами пенне, возвышается над каймой тарелки на пять или шесть сантиметров. Тим удивленно опускает глаза на блюдо в своих руках, оценивающе его сканирует и поднимает неуверенный взгляд на сестру, как будто бы спрашивая совета. Та сочувственно поджимает губы и кивает, и вся эта сцена настолько смешная и домашняя, что Люси чувствует, как темнота внутри нее сереет на пару оттенков. — Тамара будет в порядке, — кидает Брэдфорд через плечо, возвращаясь к плите и явно проглатывая несколько комментариев, которые Люси явно может себе представить. "Тебе нужно больше есть", "тебе нужны силы". — Я звонил в Шоу Мемориал двадцать минут назад, и они сказали, что Тамара пришла в себя, но пока слишком слаба, чтобы писать сообщения или с кем-то разговаривать. Завтра утром с ней пообщается Лопес, а пока она приходит в себя. И темнота становится еще немного, самую малость, серее.

***

Брэдфорд не сразу понимает, почему просыпается. С пару минут он лежит на спине, не двигаясь и раздумывая над тем, не показалось ли ему, а потом все-таки слышит тихие звуки за дверью. Шаги, шуршание, клацание когтей по полу и, кажется, шепот. Сначала он внутренне напрягается и на рефлексах протягивает руку вправо, — там, в ящике тумбочки, лежит пистолет, — но потом сознание окончательно освобождается ото сна. Мысли проясняются: это наверняка Люси, с ней Коджо, а если пес молчит, то, значит, все хорошо. Однако заснуть снова не получается. Брэдфорд по-прежнему лежит на спине и когда раздается тихий звон стекла, — Чен снимает стакан с полки у раковины, на которой стаканы стоят слишком близко друг к другу, — и когда слышится тихое журчание воды из слабо открытого крана. Простые домашние звуки, которые в этом доме никто, кроме самого Брэдфорда, не издает. Тиму непроизвольно вспоминается последний год жизни с Изабель. Ее лицо всплывает в памяти уже во второй раз за день, и ему сложно по-прежнему спокойно дышать — кажется, что при мыслях о бывшей жене легкие наполняются стеклом. Тогда, в последний год, она все время возвращалась ночью, когда Тим уже спал (или делал вид). Тихо прокрадывалась в дом, закрывая за собой дверь, выпивала стакан воды и принимала неизменно долгий душ, прежде чем приходила в спальню и сворачивалась в клубок на противоположном краю кровати. В тот последний год она никогда не целовала его на ночь. Тим жмурится и рывком садится на кровати, чувствуя, как поступает в кровь адреналин. Последний, чтоб его, год. Его худший кошмар. Дыхание у него теперь шумное и заглушает звуки из-за двери, пока шаги Чен не раздаются совсем рядом ко входу в его спальню. Тим почти что перестает дышать, когда они на мгновение обрываются. Ему кажется, что Люси постучит, может, даже войдет без стука, почувствовав разбушевавшиеся эмоции, но этого, разумеется, не происходит. — Пошли спать, Коджо, не мешкайся, — тихо шепчет Чен за дверью, прежде чем ее тихие шаги звучат дальше по коридору. Им вторит клацание когтей. "Нет, она совсем не Изабель, — зачем-то медленно проговаривает Брэдфорд в мыслях. — Та никогда не разговаривала с собаками".