La fleur

      Красивые фарфоровые чашки и чёрный горячий чай создают атмосферу полного спокойствия и некоторой сокровенности. Полупрозрачный пар поднимается высоко в воздухе, растворяясь в нём без остатка. От стенок сосуда для напитка исходит столь нужное тепло, согревающее холодные с улицы руки. Щёки незнакомца отливают розовым, он совершенно точно замёрз под дождём, однако на лице его при всём при этом застывает мягкая улыбка. Сверкающие глаза следят за каждым действием Юнги. И когда он приносит чашки на подносе, поочерёдно ставя их на стол, и когда присаживается прямо напротив гостя, волосы которого высыхают в помещении, становясь всё светлее. — Пейте, только осторожно, чай горячий, — произносит Мин, наблюдая за незнакомцем. — Merci beaucoup, — шепчет юноша, чуть склоняя голову вперёд, после чего смотря на напиток, а может, он просто стесняется заговорить с хозяином сего места, — и за чай, и за то, что позволили переждать дождь здесь. Юнги спокойно кивает, оглядываясь по сторонам. Он лишь делает вид, будто чем-то заинтересован, ведь на самом деле не знает, куда себя деть. Смотреть на светловолосого юношу каждую секунду — чересчур нелюбезно, не хотелось бы смущать его ещё больше. Как же неловко. Что ему делать, ведь такое произошло с ним впервые? Ещё никогда к нему не приходили, чтобы спрятаться от непогоды. Дождь отнюдь не собирается прекращаться. Они пьют чай не торопясь и в тишине. Незнакомец желает согреться, а потому держит руки на своей чашке. Они у него столь миниатюрные, что необычно для мужчины. Юнги замечает это, глазами водя по каждому утончённому пальчику, аккуратным и изящным ногтям, и словно представляет себе, как бы изобразил их на жёстком мраморе, как бережно высек бы самую крохотную деталь, передав столь хрупкую нежность с невероятной точностью. Мин украдкой поглядывает на юношу, а тот, в свою очередь, осматривается вокруг себя. Мужчина решает проследить за его взглядом и обнаруживает того очарованным художествами сей мастерской, наблюдающим те издалека. Подойти ближе гость отнюдь не решается, словно боясь их разбить, сломать, ведь они, хоть и твёрдые, бьются слишком легко. Юнги растягивает губы в едва заметной улыбке, чувствуя некую гордость в глубине души. — Вы скульптор? — вдруг доносится со стороны, и Юнги переводит свой взгляд на источник звука. — Да. — Это Ваша работа или любимое времяпрепровождение? — Скорее, работа, — с некоторой тоской отвечает Мин, — ведь только благодаря им я ещё жив, они спасают меня от голода. — А Вам не сложно их продавать, осознавая, что придётся навсегда распрощаться? — Нет, — скульптор мотает головой. Он вдруг резко приподнимается с места, подходя к своим скульптурам. — Вот это всё — простые камни, у которых нет сердца. Я пытаюсь дать им немного жизни, но это, к сожалению, невозможно. Птице без крыльев не взлететь, а существу без сердца не полюбить. — Но кто-то полюбит их всей душой, — незнакомец делает глоток горячего чая, глазами следя за Мином. — Быть может, Вы правы. Однако для них я — всего лишь творец, что решает, чем они станут. Сами же скульптуры не могут знать, что из них получится, и вовек не изменят этого. — Творец жесток… — Напротив, — Мин подходит к скульптуре прекрасной и юной Афродиты. С виду не скажешь, что та — лишь статуя, настолько живой она кажется, — я даю им лучшее, что могу дать. Пытаюсь достичь совершенства. — Но разве камню есть до этого дело? — Нет, однако есть люди, кои на него смотрят. Им хочется созерцать совершенство вокруг себя повсеместно: будь то супруг или супруга, дом и собственный сад. Это прекрасно — видеть вокруг себя красоту. — Но это ли главное? Быть может, та — лишь иллюзия, что собой прячет нечто невыносимое от других... — Вы правы… — Юнги выдыхает. — Действительность ныне крайне плачевна. Мне лично приходится наблюдать, как народ голодает, а дети становятся взрослыми намного ранее, чем это возможно… — А Вы… — светловолосый прячет глаза, отстраняя руки от чашки. — Даёте им всем надежду? — Я лишь делаю то, что просят другие, выполняя заказы и искренне веря, что это кому-нибудь нужно. Если хоть один человек ощутит нечто светлое, мой труд будет полон смысла. — Как Вас зовут? — интересуется незнакомец вдруг. — Моё имя Юнги. Мин Юнги, сын обычных крестьян. Родился в небольшой местности, а после переехал в Париж, в нём и состарюсь. Живу и не представляю жизнь без искусства. Как Ваше имя? — Чимин, и это, увы, всё, что могу рассказать о себе. — Вы не многословны… — Юнги улыбается слегка опечаленно. — К огромному сожалению, но поверьте, хотел бы я быть свободным настолько, чтобы поведать о себе чуть больше. — Вы сказали, что Вас преследуют. Я хочу верить в то, что Вам не грозит никакая опасность.   — Нет, совсем не грозит... Я простой странник. Люблю узнавать всё неизведанное, то, что скрыто прямо передо мной, перед моими глазами, отнюдь не каждый способен разделить со мной сие стремление к вечному поиску ответов. — Тогда Вы здесь очень к месту. Я люблю раскрывать смысл того, что увидеть способен не каждый... В мастерской повисает тишина. Чимин опускает взгляд, пряча свои прекрасные глаза. Юнги же наблюдает за ним, не в силах отвести очей от гостя. — Боюсь, мне нужно возвращаться, — негромко произносит юноша. — Быть может, останетесь на подольше. Сможете изведать много нового, — просит скульптор. — Спасибо за Ваше гостеприимство, однако мне не позволено задерживаться надолго. — Знаете, видеть Вас здесь непривычно, — Юнги вздыхает, — ведь среди скульптур Вы — единственный человек. Настоящий. — А как же Вы, Юнги? — Иногда мне кажется, что я и сам становлюсь каменным, прямо как мои творения. — Но Вы человек, у Вас есть сердце и оно бьётся. Ещё Вы способны мыслить… — Что же делает людей людьми? И почему все пишут лишь о том, что мы сыны и дочери Божьи? По мне, мы такие же скульптуры без чувств. Чимин тепло улыбается, а Юнги, поддавшись чарам его наикрасивейшей улыбки, произносит: — Я бы запечатлел этот момент… — Мой глупый смех? — Нет, что Вы, вовсе не глупый. Я бы вылепил Вас из глины, высек бы ваш портрет на белом хрупком мраморе, нарисовал бы на холсте. — Отчего же именно меня? — Потому как неживые вещи сразу бы обрели смысл, будь у них Ваша улыбка… — Вы льстец, — Чимин мотает головой, застенчиво опуская взгляд и не веря. — Что Вы, я художник. И не смущайтесь только, но я смотрю на Вас всё время, однако изъяна так и не нахожу. — Вы ищете во мне изъян? — удивляется юноша. Юнги в один миг исправляет себя, отвечая уже с полной серьёзностью: — Нет, лишь пытаюсь поверить в то, что Вы настоящий. Чимин вновь прячет глаза, слегка растягивая губы. Его длинные пушистые ресницы чуть подрагивают. А Юнги ловит себя на мысли: «Божество». — Так Вы станете моей музой? Я, видя Вас, хочу творить. Юноша мигом поднимает полные неверия глаза прямо на скульптора. Он молчит, смотря на него, а после отвечает: — Музам посвещают стихи… — Я обещаю, мои скульптуры скажут обо всём без слов. Чимин медленно растягивает губы. — Что делает муза? — тихо шепчет он. — Просто существует. А я буду творить в Вашу честь. — Так необычно… — Но в то же время прекрасно. Ведь Вы отныне — моё вдохновение. — Я и не знаю, право, что сказать. — Слова и не нужны, лишь Ваше присутствие. — Тогда я буду стараться находиться с Вами рядом. Юнги так благодарно улыбается. — Отчего же Вам весело? — интересуется Чимин. — Нет, что Вы. Я не могу поверить, что моё предложение Вам понравилось. Ведь мы знакомы отсилы с полчаса. — Вы заставляете меня поверить, в то, что я прекрасен. — А Вы не верите? Что ж, тогда придётся мне твердить Вам каждый день, насколько Вы неповторимы, моя муза. — А разве музы — не прекрасные создания-женщины? — Однако Вы прекраснее любой из них. Чимин тепло смеётся, Юнги же уверенно кивает. До чего же красив этот юноша, его красота безоговорочно вдохновляет, хоть сейчас создавай новую скульптуру. Внутри у мужчины столь много светлых чувств и ему кажется, словно к нему вновь пришло желание творить. Мин в один миг осознаёт, насколько сильно хочет, чтобы юноша стал не только его музой, но и натурщиком, хотя раньше никому не представала честь позировать перед ним. От этих мыслей бегут мурашки по коже, ведь скульптор уже представляет себе, каким прекрасным получится результат. Однако Юнги не рассказывает о задуманном, он и так торопит события слишком сильно. — Думаю, дождь закончился, — произносит Чимин, отвлекая от целого потока мыслей. — Не может быть… — Но это так. Мне пора… Юнги не смеет его задерживать, не смеет ещё раз просить, чтобы тот остался ещё на немного. Чимин привстаёт из-за стола, после чего улыбается. Скульптор заметил, он делает это столь часто. И Мин уже очень любит его улыбку, желая нарисовать её, хоть как-то оставить в своей памяти. Мужчина подаёт тёмную накидку, что почти полностью высохла, юноше, а тот благодарно кивает. Юнги, как настоящий джентльмен, помог бы ему одеться, однако он словно боится показаться навязчивым, а потому лишь просто стоит в стороне. Чимин укутывается в мантию, скрываясь за капюшоном. Он молча идёт к выходу, вдруг оборачиваясь. — Я могу прийти сюда ещё раз? — шепчет он скромно, словно сам боится своих слов. — Разумеется, в любое время. Я буду только рад. Юноша кланяется, неловко прячась за дверью, после чего оглядывается, улыбаясь, и выбегает на улицу. Юнги смотрит ему вслед, замечая столь волнующую сердце лёгкость в каждом его движении, а ещё — неповторимую грацию, присущую только ему одному. Чимин не похож ни на одного человека, которого Мин встречал ранее, и от осознания, что тот согласился стать его музой, в душе разливается необъяснимое тепло. Руки хотят взять небольшой кусочек угля, чтобы на холсте изобразить такие нежные черты сего юноши.