Сборник B. (mineshield)

      Модди зол — и Пугод его злость, вероятно, понимает, принимает, и потому, покорно остаётся на месте. Остаётся на месте, когда перед лицом появляется пистолет — излюбленный Модди пистолет, который он таскал везде и всегда, идеальный для него, достаточно, чтобы каждый выстрел был точен — или близок к точному. Пугод помнил об этом. Пугод, к сожалению, помнил об этом — сожаление ненастоящее, эфемерное, почти неощутимое, но едкое. Особенно сейчас, когда они по разные стороны. По разные стороны, и потому пистолет Модди на него, а не за.       Пугод поднимает глаза на Модди, смотрит снизу-вверх — сама невинность, и что-то в сердце разливается горячим, обжигающим теплом от чужого взгляда — чужие, карие, когда-то теплые, родные. Модди зол — это читается. Его взгляд безэмоционален, холоден и неприятен, что покалывает собственные кончики пальцев. Покалывает кончики пальцев, и Пугод трет их между собой, складывая на сведённых вместе коленях.       Щёлкает возведённый курок пистолета — Модди серьёзен, он хочет решить всё здесь и сейчас. Пугод не смотрит на пистолет, он смотрит на Модди. Чувствует, как в нос забивается тяжёлый запах пороха, стали и отдалённо крови. Руки Модди подрагивают — выстрел не смажется.       Пугод не против умереть от его руки. Сейчас — заслужено.       Его мозги запачкают кожаный диван, синие стены его кабинета и, может быть, даже плотные тёмные шторы на окнах. В любом случае — нелицеприятно, но кровь — красиво, его бездыханное тело — тоже. Не пошлость — эстетика.       Модди ждёт, медлит, видимо, ожидает, что Пугод что-нибудь да скажет, хотя бы в оправдание, хотя бы для приличия, но для приличия он скорее помолчит, и молча примет — Модди ему не верит, не поверит больше, больше и не надо.       Пугоду? Плевать.       Так он думал. Но теперь видит Модди,       и уже нет.       У Пугода в голове плавленный воск, горячий плавленный воск вместо мозгов, и ему сейчас не до того, чтобы отдавать отчёт действиям. Ему, по-хорошему, вызвать охрану, чтобы Модди скрутили, увели, и боле не допускали и близко. Ему, по-хорошему, достать пистолет в ответ. Но у него в голове плавленный воск, и он о себе думает в последнюю очередь.       Есть что-то красивое в том, что пистолет Модди перед его лицом.       Пугод проводит аналогии.       Это больше не эстетизм, это пошлость. Пошлость звенящая, едкая, какую Пугод любит парадоксально, со свойственной ему человеческой жадностью.       Есть что-то красивое в том, чтобы провести аналогию...       Пугод давно ебанулся, ему под стать делать ебанутые вещи.       Головой двигает неуверенно, ближе к пистолету — медленно: знает, что стоит дёрнуться, и его мозги украсят кожаный диван, синие стены и тёмные плотные шторы в кабинете. Ведёт кончиком носа по стволу, приподнимает голову, и едва касается губами. Невесомо, всё ещё, неуверенно. И Модди никак не реагирует, а Пугоду почти приятно. Приятно от своей безрассудности, от чужого взгляда — кровь кипит, плавит воск в его мозгах ещё сильнее.       Обхватывает губами увереннее, на манеру, взгляд не отводит, удерживает — пусть смотрит, пусть Модди смотрит, пусть наслаждается зрелищем, пока не решил окончательно, что мозгам Пугода внутри головы не место.       Чувствует на языке вкус железа, чувствует, как зубы стукаются о железо. Убирает, умело, по привычке, и ведёт языком по дулу, по привычке. Ведёт аккуратно, любовно.       Руки Модди подрагивают. Он сжимает пистолет крепче. Смотрит, взгляд не отводит — Пугоду лестно, приятно. На него смотрят, даже сейчас. Но... смотрят, к сожалению, недолго — не успел даже войти во вкус, только едва сбитый собственный сердечный ритм.       Пистолет изо рта выдёргивают       и всё же у Модди на него другие планы.