Недостаточно (Том 2)

      Расставаться с Эндрю было невыносимо.       Одетый, Абрам поправлял на тощем плече рюкзак. Эндрю ещё спал, лёжа на животе, и Абрам запоминал каждую его черточку. Расслабленный профиль. Припухшие от поцелуев губы. Тонкие брови. Чёткие линии скул. Ниточка слюны, тянущаяся от уголка разомкнутых губ и намочившая подушку. Эндрю был залит розовым светом рассветного солнца, и казался очень тёплым. Через спинку дивана была перекинута майка Эндрю. Она была мокрой — Абрам попытался отстирать кровь. Рядом была вторая — широкая, чёрная, с удлиненным рукавом и белым номером 66 на груди — подарок Абрама.       Абрам потянулся к полароиду и, отключив вспышку, чтобы не разбудить Эндрю, сделал свой последний снимок…       Он проснулся раньше матери и долго сидел на полу, поджав ноги, и смотрел, как Эндрю тихо сопит. Он смотрел его сны. Он гладил по волосам. Убирал со лба чёлку и прижимался к горячей коже влажным поцелуем. Осыпал поцелуями пшеничные брови, щёки, веки, переносицу. Сцеловывал ниточки слюны. Не мог перестать целовать. Не мог перестать любить Эндрю. Абрам не хотел уходить. Он хотел забраться к Эндрю под одеяло и спать с ним, обнимая. А потом, когда они оба проснутся, лежать и лениво целоваться, не отлипая друг от друга. Он хотел любить его, не опасаясь. Он хотел оставить Эндрю больше информации о себе — что-то, за что Эндрю сможет зацепиться и, может, отыскать его, или, если не отыскать, то хотя бы связаться с ним. Абрам хотел написать, куда поедет, как его будут звать, где он будет жить и каким номером телефона пользоваться. Но Абрам не знал ничего. Сейчас он был Хантером, а через два часа, когда они с матерью покинут съёмный дом, он может стать кем угодно. Его даже могут назвать Эндрю.       Абрам укрыл его обнаженную спину. На кофейном столике перед диваном оставил бутылочку арники с пояснением «Для твоих синяков» и их ночной снимок с коротким посланием на обороте:

Спасибо за всё, Эндрю.

Спасибо, что ты был со мной.

Я тебя никогда не забуду.

Абрам

      Он поглядел на своё имя и жирно зачеркнул его и пояснил в постскриптум:

Не ищи меня ради себя самого…

Когда-нибудь я сам найду тебя.

Обещаю

      Он посмотрел на спящего Эндрю — тот спрятал нос в уголке одеяла Абрама.       Он заслуживает объяснений. Он заслуживает правды.       Вместо этого Абрам подписался:

Натаниэль Абрам Веснински

      Абрам наклонился, отодвинул мягкую светлую чёлку и последний раз припал губами ко лбу Эндрю.

***

      Они с матерью уходили через черный ход, ведущий на задний двор, и это была единственная причина, почему мать не увидела в гостиной спящего незнакомца. Абрам проигрывал в голове последний поцелуй со спящим Эндрю — робкий, мягкий и долгий. В глазах защипало от слёз. Мэри бросила в багажник их сумки и протянула руку к плечу Абрама, но тот не позволил дотронуться. — Стоило того? — просила она ровным голосом, имея в виду «свидание» с Эндрю в кафе-мороженом. Абрам медленно повернул голову и посмотрел на неё умирающим взглядом. Стоило. Эндрю того стоил. Стоил даже больше, чем Абрам мог заплатить. Даже украденных у отца денег было недостаточно, чтобы заплатить за один только его взгляд. Потому что Эндрю был бесценным. — Нет. — ответил Абрам надтреснутым голосом. Расставание с Эндрю не стоило спасения жизни Абрама…       Мэри удовлетворенно кивнула, мысленно празднуя свою очередную победу.       Когда он забрался в салон, в мозгу на секунду вспыхнула идея — выпрыгнуть из машины и остаться с Эндрю. Пока смерть или «Эвермор» не разлучит их. Абрам подёргал ручку дверцы, но та не поддалась. Абрам опустил голову и тихо завыл.       После расставания с Эндрю Абрам взялся за ум. То есть, ему пришлось взяться за ум. Он не заводил друзей, не смотрел в сторону поля, был тих и незаметен. Он стал тенью, неотличимой от цвета пола и стен. Он не высовывался. Как и завещала мать.       До тех пор, пока…

***

      Нил мысленно повторил пройденный путь: Мексика, Венесуэла, Бразилия, Нигерия, Кения, Алжир, Египет, Греция, Испания, Ирландия, Норвегия, Румыния, Франция, Польша, Германия, Австрия, возвращение в США: из Вирджинии в Миссисипи, оттуда — в Канзас, затем Монтану и Вашингтон, из Аризоны через Неваду в Калифорнию…       Память услужливо нарисовала дикий пляж Калифорнии: пучки жёсткой травы, мрачные скалы, похожие на рифы, и черный песок. Здесь Мэри погибла… Нил тогда ещё не понял, насколько серьёзной оказалась рана, полученная в Сиэтле. Он не знал о дроби в почках и печени, не догадывался о внутреннем кровотечении. Да, в Орегоне мама истекала кровью, но Нил не подозревал, что всё настолько плохо. Он не знал о тяжёлых повреждениях внутренних органов, полученных в стычке с отцом в Сиэтле.       Нил задумался, — когда мать поняла, что всё кончено? Может, в Портленде, штат Орегон? Или раньше, в Касл-Роке, но страх гнал её вперёд? Быть может, она сама не догадывалась о своём состоянии, пока они не достигли границы Калифорнии, и сознание стало ускользать?..       Мэри срочно нужно было в больницу, но она свернула на извилистую песчаную колею, ведущую к заброшенному пляжу с чёрным песком. Их вишневый автомобиль остановился буквально в нескольких метрах от воды, и она заставила Нила повторить клятвы, принесённые ранее: быть кем угодно, только не собой, менять имена, внешность и места как можно чаще, не останавливаться, не оглядываться, не привязываться, никому не доверять и «никакого блядского экси, Абрам, ты понял меня?»       Нил повторил лишь половину. Он как раз дошёл до места «не привязываться», когда мама вздохнула последний раз. Он сообразил, что мать с ним прощается, когда было уже поздно. Он запнулся на слове, услышав её придушенный выдох. Нил помнил, с какой силой она впилась ногтями ему в предплечье, пытаясь продержаться ещё немного, и от этого воспоминания его била дрожь. Её глаза были открыты, но пусты, и Нил подумал, что она, должно быть, снова ускользнула в бессознательное. Но потом он перевёл взгляд на её раздутый и твёрдый как камень живот и недвижимую грудь и понял, что остался совсем один на этом свете…       Ноги подкосились, и Нил упал на чуть сырой и тёплый черный песок, беспомощно глядя на бездыханное женское тело.       Нет.       Это было единственное слово, которое всплыло из глубин памяти и сорвалось с языка. Нет. Не уходи. Не оставляй. Не бросай. Я не смогу без тебя. Я ничего не знаю, ничего не умею! Я не помню те фразы, которые ты заставляла меня учить! Слышишь, я ничего не знаю! Проснись и накажи меня! Избей, отшлепай, отходи ремнём! — Ма-моч-ка, вер-нись!.. — он закрыл лицо руками и позволил себе разрыдаться.       Потом были слёзы. Очень много слёз. А потом ему пришлось включить ту самую рациональную часть себя, выдрессированную матерью, которая помогает избавляться от тел и отпечатков, которая помогает держать всё в секрете и не попадаться. Он попытался вытащить её из салона, но жуткий звук, похожий на треск новой липучки, заставил его оцепенеть.       Нил решил сжечь машину вместе с телом. Он вытащил из бардачка тряпку, смочил ее спиртом, который мать использовала для утоления боли и обработки ран, и принялся вытирать все поверхности, к которым они с матерью прикасались: ручки дверей, зеркала, рычаг переключения скоростей, динамики радио, ремни безопасности и прочее. Он вылизал всю машину от дна до крыши. Убедившись, что стёр пальчики везде, он достал из багажника купленную про запас канистру бензина и облил автомобиль и тело мертвой матери в нём. Особенное внимание Нил уделил материнской одежде и сиденьям со следами биологического материала: крови, слюны, пота и, — чего греха таить? — утренней спермы Нила.       Сумки с деньгами и документами стояли поодаль. Лицо Нила озаряли оранжевые всполохи огня — он быстро охватил машину и добрался до бензобака. Прогремел взрыв, — стекла лопнули, разлетелись мелкими осколками во все стороны, оцарапав Нилу руки и ноги, и в небо повалил столб черного дыма.       Нил не шелохнулся. Он всё сидел на песке, сложив руки на коленях, и смотрел на плавящуюся и слезающую с костей плоть. Он не проронил ни одной слезы, когда пламя занялось. В воздухе пахло сладковатым и задымленным горелым мясом.       Нил подавляет рвотный позыв. Меж пальцев тлеет сигарета. У него их было всего шесть. Вернее, не у него, а у того парня, из кармана джинсов которого Нил стащил початую пачку — для этого пришлось тесно прижаться к нему грудью на повороте автобуса и скользнуть рукой под куртку, а затем — к ягодицам. Повезло, что джинсы у того парня были свободными.       Когда остаётся лишь почерневший от огня металлический остов, Нил заставляет себя подняться с песка и подойти к распахнутой водительской дверце. Половину сигареты он тушит, сдавливая кончик меж пальцев, и возвращает окурок в пачку — он ему ещё послужит.       Кости пригорели к винилу сиденья, от машины несёт горелой плотью. Тошнотворная вонь сводит с ума, желудок Нила скручивает, к горлу подкатывает желчь. Он отдирает от сиденья кости матери вместе с горелой обивкой и запихивает их в её же рюкзак…       Открыв сумки, Нил пересмотрел весь свой скарб. Нахмурившись, скрутил одежду тугими рулонами и переложил в спортивную сумку с деньгами. Та прибавила в весе.       Забрав спортивную сумку и рюкзак, Нил идёт по пляжу прочь от автомобиля. Рюкзак с останками кажется самой тяжёлой ношей.       Нил уходит на три с половиной километра по черному песку, затем ставит сумки на землю и роет глубокую яму, используя в качестве лопаты обломок шифера.       Зарыв кости, Нил уселся на валун, покрытый трещинами и песком, и зажег оставшуюся половинку сигареты. Эту часть он выкурил с траурной медлительностью. Эту часть он посвятил маме.       Поднявшись с пляжа к шоссе, он уже ничего не видел и не слышал. В таком состоянии он провёл сутки, и это чудо, что ни одна машина не сбила его за это время. Потом он рухнул на колени у обочины и чуть не выблевал все кишки. Добравшись до Сан-Франциско, он пробыл там всего день, а затем направился в Милпорт.

***

      Восемь лет в бегах, двадцать два фальшивых имени и шестнадцать стран отделяют его от отца, экси, Кевина и клана Морияма. Восемь лет, сотни перелётов и переездов, и он вернулся туда, откуда начал свой путь — в Соединенные Штаты Америки.       Один день — один шаг: более сложные задачи убитому горем разуму были не под силу.       Милпорт — небольшой городок в Аризоне, про который говорят «здесь все друг друга знают», окруженный песками, камнями и соснами. Жить в маленьком городке удобно — стоит чужакам появиться, и сарафанное радио тут же сообщает об этом Нилу. Теперь это — его имя. Нил Джостен. Наконец-то он сам может выбирать имена. Его порядком достало носить придурочные имена как у богатеньких гандонов. Иммануил, Донателло, Джованни. Господи, кто их придумал?! Ну разве похож он на Иммануила? А на Джованни? НЕТ!       Аризона красива, пустынна и коварна. За год от жары в её песках погибают сотни человек, пропадают мигранты-мексиканцы, не получившие работу и ночлег. Аризона не щадит никого. Аризона не прощает глупости. Она прожёвывает людей и выплёвывает, как потерявшую вкус жвачку.       Нил боялся, что с ним она поступит так же — предаст, но Аризона была к нему благосклонна. Наверно, потому, что он не стал ссать с высоты в Каньон Сабино и не покушался на кактусы, которых тут было как грязи.       Когда он прибыл в Милпорт, первым делом нашёл себе крышу. Это был один из маленьких частных домов, которые имеют на высохшем газоне табличку «Продаётся». Здесь не было света, воды и газа, но было сухо и тепло. Нил обошёл дом, ища пути к отступлению, если люди отца найдут его здесь; присмотрел себе место для сна, которое не будет видно с улицы, если кто-то любопытства ради заглянет в окно, защищая глаза от солнца и песка; выяснил, где находится школа — даже в бегах он не забывал об образовании. Мать часто твердила: «Знания сохраняют тебе жизнь,» и Нил повторял себе это, подавая документы (конечно же, фальшивые) в новые учебные заведения. За восемь лет он сменил около шестидесяти семи школ.       Его теперешняя школа была большой и светлой. Кабинеты были не слишком современными, в них пахло книгами и временем. Нилу здесь, несомненно, нравилось. Милпорт был единственным местом, где он задержался на столь долгий срок. Обычно их с матерью находили в течение месяца, но Милпорт скрывал его вот уже почти год.       Натаниэль Веснински всегда придерживался определенных правил: не останавливаться, не привязываться, не оглядываться, никому не доверять и НИКАКОГО БЛЯДСКОГО ЭКСИ, МАТЬ ТВОЮ!       Аризона приняла его и укрывала от взора людей отца, пока тот рвёт и мечет, сидя за решеткой где-то под Мэрилендом. Аризона не жевала его и не выплевывала.       Милпорт оберегал его от чужаков.       Милпорт стал ему домом.       Но даже Милпорт не был готов к этому: приезду Кевина Дэя.       Сама судьба желала сделать его заметным.       Тренер команды «Динго» из Малой лиги, Эрнандес, увидел Нила на трибунах.