Краски художника сохнут в углу.

Мучает тело вечно усталость Мысли сжигают сладкую радость Вновь чую рядом то, что скрывалось от глаз Всё очевидно и стены сырые Кто-то наденет жилеты литые Мне снова страшно, в руках протёртый рассказ Вечная спешка, как петли дверей Ржавея, оставит ненужную пыль Никто не заметит, поверь мне, поверь Оставь все сомнения сердца! Нам здесь нету места Нету простора для мечтаний Давай убежим с тобой вместе Дальше от известий Дальше от боли от печали Бросай все сомнения сердца! Нам здесь нету места Нету простора для мечтаний Давай убежим с тобой вместе Дальше от известий Что мир потихоньку Но сходит с ума Мы так устали и все надоели Мчатся вперёд дни, да недели Солнце покажет нам путь Собирайся быстрей Брось в даль горстку сомнений Всё будет, как мы хотели Всё будет так, как мы мечтали всегда Забудь про всё В дали рассвет Иди вперёд Я скрою след Любви всё ждет Огромный мир Ему дадим Коль хватит сил 8 февраля, 1977 год. Сириус сидит в ванной уже Бог знает сколько. Яркое солнце светит в окно, находящееся под потолком, ослепляя своим беловатым светом всё живое. Поскольку окно маленькое и находится под потолком, остального пейзажа Блэк не может увидеть. Или не хочет. Он сам не знает. Ведь, по-сути, ему не составляет никакого труда встать с пола, подойти к окну, и встать на коробку для грязной одежды. Весь пол закапан мелкими пятнами крови. Тот, из чьих вен буквально минут пятнадцать назад лилась эта самая кровь, скукожившись, сидит на полу. Сейчас он один на один с болью. И он очень даже рад этому. Главное, что не с мыслями. Ноги его покрыты белыми, с разводами красной крови, бинтами. Руки целы. Сегодня им повезло. Обычно идеально уложенные волосы, всклочены и запутаны. Футболка растянута в очередном порыве ярости. Сириус, как обычно, решил искать спасение в искусстве. Поэтому, посреди всего этого, неподалёку от хозяина сиего безобразия, стоит магнитофон. Рядом с ним валяется коробка из под музыкальной пластинки. Крышка магнитофона откинута, обнажая, уже сыгравшую свой альбом, пластинку. В ванной стоит абсолютная, гробовая тишина. Кажется, что даже абсолютно безразличный ко всему внешний мир, притих. Сириус не чувствует ничего, кроме умиротворения и спокойствия. Больше нет ни капли былой боли. Моральной боли. Мысли отошли на задний план. В этом мире существуют только он и физическая боль. И ничего больше. Ничего лишнего. Ему чудится, будто он сидит в большой белой клетке. Большой белой клетке очищения разума. Большой белой клетке приятного одиночества. Большой белой клетке воскрешения сознания. Большой белой клетке для душевнобольных. Кто-то скажет: "Душевнобольной - псих!" И тот, чей язык повернётся сказать такое - лишь неотёсанный придурок. Ведь псих - несуществующая мера. Нет такого мерила, что измерит, кто псих, а кто - нет. Псих - условное обозначение, составленное обществом, для описания человека необычного, неугодного, с отклонениями. Психами называют многих. Ими называют что тех, кто болен психическими расстройствами и заболеваниями, что тех, кто ведёт себя "необычно".

***

Сириус сидит в своей белой клетке. Он не знает сколько сейчас времени, сколько он тут сидит. Он не знает, начались ли уроки. Не знает где мародёры. Он не знает ни-че-го. И не хочет. Ему хорошо здесь и сейчас. Ему хорошо лежать на спине, на холодном кафельном полу, обляпанном кровью. Ему хорошо быть в абсолютном неведении. Ему хорошо быть отделённым от внешнего мира, в, Вашу ж дивизию, ванной комнате. Ему хорошо находиться в полной мысленной тишине. Ему хорошо чувствовать боль вновь и вновь. Ему хорошо слышать, сквозь завесу приятной боли, мелодичные звуки пластинки группы The Beatles. Ему просто хорошо. И ему плевать на игры с судьбой. И ему плевать на жестокую игру, именующуюся: "Жизнь". И ему плевать на семью, что никогда семьёй и не являлась. И ему плевать на общество. У него больше нет сил бороться. Нет сил бороться за свою судьбу. Нет сил бороться за других. У него просто нет сил. Больше нет. Он больше не хочет ничего. Он не хочет жить, и не хочет умирать. Не хочет ни рыдать, ни кричать. Не хочет победы, и не хочет поражения. Он не желает бороться, но также не хочет сдаваться. Он ничего не хочет. У него осталось лишь одно желание, гаснущее с каждым днём всё больше и больше. Оно, словно свеча: сначала горит, требует своего исполнения, но в этом процессе затухает, и превращается лишь в горстку воска, несбывшихся мечт. Он хотел, честно хотел. Он хотел перестать видеть каждый день одни и те же серые стены, глядеть по ночам в потолок, думая как бы завтра не умереть. Но, потихоньку, это желание погасло. Теперь ему было всё-равно, умрёт он завтра, послезавтра или через сто лет. Теперь ему было всё-равно, какие стены он видит каждый день. Ведь он, почти незаметно, ослеп. Он был ослеплён жестокостью этого мира, судьбы и жизни. Теперь он не видит внешнего мира. Вообще. Он не видит друзей. Не видит стен школы. Не видит потолка. Он смотрит на всё это, и видит лишь пустоту. Но это не самое страшное. Самое страшное то, что он не видит смысла жить и идти дальше. Сириус был полон энергии. Он был преисполнен добра. Он был готов подарить этому миру столько любви, добра и счастья. Но мир, судя по-всему, в этом не нуждался. Общество, под руководством своей хозяйки - Судьбы, задавило его. Общество, всё своё существование, множество десятков, сотен, тысяч, миллионов лет, строит длинную, высокую стену. Стену, в которую замуровывает всех, кто готов менять этот мир. Общество тщательно, прикладывая все усилия, заживо замуровывает, заставляет задыхаться под тоннами оскорблений, ущемлений и прочего, тех, кто не похож на большинство. Тех, кто готов биться до смерти за права своих собратьев. Тех, кого считают "другими", за абсолютно пустячные вещи: внешность, духовные ценности и другое. Выживают лишь "обычные". Обычные, по мнению общества это те, кто имеют такие же духовные ценности, как и большинство населения. А духовные ценности у большинства населения - никакие. Их и впрямь не существуют. Многие не считаются абсолютно ни с кем. Многие могут спокойно, без зазрения совести надсмехаться над собратьями своими, над братьями нашими меньшими и, представьте себе, некоторые, даже над Богом. Обычные, по общественному мнению, это те, кто выглядят также, как и девяносто процентов населения. Если кто и выживает, то только благодаря умению ходить хоть по головам, хоть по трупам тех, кто говорит что-то поперёк. В нашем мире было бы куда больше равенства, свободы слова и открытости душ человеческих, если бы не моральные устои и принципы большей части населения, передающиеся из поколения в поколение. Мир жесток и несправедлив. И Сириусу давно пора было это понять. Возможно, пойми он это раньше, у него остались бы сейчас силы жить и бороться. Хотя бы за жизни других.