Пламенный цветок

Мы — словно фейерверки.

Сияя, мы взмываем вверх, но всегда пытаемся идти по собственному пути,

и лишь больше отдаляемся друг от друга.

Но даже если такое время настанет —

давайте не будем гаснуть, подобно фейерверкам,

а продолжим сиять. Вечно.

© Хицугая Тоширо (Bleach)

      Увидев Рангику, ждущие у додзё солдаты мгновенно оживились — заулыбались, выпрямили плечи, синхронно поклонились и так же синхронно проскандировали:       — Доброго здравия, Мацумото-фукутайчо!       Девушки поприветствовали своего лейтенанта менее радостно. Одна из них, с темными короткими волосами, похожая на парня, глянула на Рангику с каким-то неодобрением.       Иногда Шиба-тайчо задумчиво говорил, что ей, возможно, стоит носить форму с обычным положенным по уставу вырезом, а не с таким глубоким декольте, но говорил не в форме приказа, и Рангику не считала нужным менять свой стиль… но после невысказанного признания Цузуки впервые задумалась, не поступает ли плохо. То, что ей повезло быть красивой, она изменить не в силах, но она всячески подчеркивала свою красоту, не предполагая, что это может стать для кого-то поводом думать о ней… в ином ключе. Ей нравилось, когда на нее смотрят, и на нее смотрели, но когда все зашло дальше — Мацумото перестало это нравиться.       Если Цузуки ей признается, прямо, без намеков — она ему откажет, и что тогда? Они друзья, они работают вместе, ее отказ может сломать их дружбу. Надо же было ему в нее влюбиться, раздраженно подумала Рангику. Неужели в Сейретее женщин не хватает? В их отряде есть красавицы, кроме нее, и в других отрядах тоже, а у нее есть Гин…       — Привет, — небрежно взмахнула рукой Мацумото, вспомнив о присутствии солдат. — Ну что, вперед?       И чему их учить? В кидо она разбиралась не лучшим образом, применяла его редко, в фехтовании была более хороша, знала кое-какие приемы рукопашного боя, но как передать свои знания, представляла смутно. Да и всему необходимому шинигами учили сенсеи в Академии, капитаны и лейтенанты лишь помогали им развиваться. Тренировки со вчерашними выпускниками были важны тем, что благодаря этому командиры могли собственными глазами увидеть, в чем солдат силен, а в чем слаб, и в чем у него есть потенциал. Эти же поступили на службу более-менее давно; точно Рангику не знала, время в Обществе Душ текло незаметно, но служили уже лет пять или семь, не меньше.       — Возьмите боккены, — распорядилась она. — Разбейтесь по парам и спаррингуйте.       Как будто им для этого нужен командир. Рангику оперлась спиной на стену додзё, скрестив руки на груди, и приготовилась созерцать скучные поединки, как вдруг к ней подошла та самая стриженая девчонка. Поклонилась она учтиво, но Мацумото кожей ощущала исходящие от нее волны неприязни.       — Мацумото-фукутайчо, прошу, потренируйтесь со мной!       Рангику вскинула бровь.       — Имя и звание?       Девушка выпрямилась.       — Рядовая Икаруга Маки.       Нахальная, отметила Мацумото — хорошо, нахальные далеко пойдут. С просьбой о спарринге к первым офицерам подошел бы не каждый. Она бы не осмелилась, когда была рядовой… но долго в этом звании не числилась, почти сразу взлетев до четвертого офицера, а затем и до лейтенанта.       — Хорошо. Бери боккен, — лениво кивнула Мацумото на подставку с деревянными мечами. Там же взяла и себе, ощутив, как во внутреннем мире шипит Хайнеко: ревнивая кошка-занпакто не любила, когда ее шинигами брала в руки даже имитацию других клинков.       Да что такое, даже часть собственной души ее ревнует.       Маки встала в стойку. Атаковала первой — Рангику играючи отбила удар, парировала, нанеся свой, рубящий, целясь влево. Уйдя от атаки, Маки ударила справа; уловив начало ее движения, Мацумото это предвидела, уклонившись. Всерьез не сражалась, только вполсилы, у Маки же от напряжения даже выступила испарина на лбу.       По негласному правилу спарринг считался законченным, когда кто-то из противников ронял меч — кто уронил, тот и проиграл. Краем глаза Рангику замечала, как кто-то из бойцов роняет боккен, слышала глухой стук дерева о пол, отмечала, кто кого победил, но сама меч из руки Маки не выбивала, а та все никак не выпускала его сама, упрямо сжав пальцы на рукояти так, что побелели костяшки. Будто эта тренировка значила для нее больше, чем учебный поединок, будто была чем-то личным.       — Рангику-сан! — голос Цузуки заставил ее вздрогнуть — и ее, и Маки. — Я пришел вас сменить!       Глаза рядовой широко распахнулись, и пазл в голове Мацумото сложился: Цузуки был красивым мужчиной, а его добрый открытый характер привлекал еще больше, и он нравился многим девушкам, в то время как ему нравилась его лейтенант, и, соответственно, симпатии подчиненных женского пола это Рангику не добавляло.       Великолепно. Еще этого ей не хватало — чтобы какая-то девчонка вздумала делить с ней парня, который ей и не принадлежал.       Если ей нравится Цузуки — неужели нельзя прямо ему сказать? У них армия или романтическое реалити-шоу?       Воспользовавшись тем, что Рангику отвлеклась и открылась, Маки нанесла еще один удар, но так и застыла в оцепенении — ее клинок остановили голой рукой. Небрежно, как будто отмахиваясь от назойливого насекомого, даже не глянув в сторону лезвия, пусть деревянного — била она, прикладывая силу. Вот что значит лейтенант… в бою с Мацумото ей никогда не сравниться. Не в ближайшую сотню лет.       — Хорошо, что ты пришел, Цузуки, смени меня! — Рангику бросила ему свой боккен, и он поймал меч на лету. Не дожидаясь ответа, не давая ему шанса начать с ней разговор, она сразу вошла в шунпо.

2000 год, период Хэйсэй; Общество Душ, Руконгай

      Прижавшись лбом к теплой от летнего солнца деревянной стене руконгайской хижины, Гин закрыл глаза.       Здесь они с Рангику жили, когда были детьми. Сюда он привел ее, обессиленную и истощенную, здесь она потихоньку приходила в себя, расцветала, из тощей девчонки превращаясь в красивую девушку, здесь они во дворе лепили снеговиков, когда шел редкий для Общества Душ, но доставшийся их детству снег… Этот маленький дом был полон воспоминаний и будто бы даже ее запаха.       Он скучал по ней так, что впору было выть на луну — на тот бледный полумесяц в черных беззвездных небесах, неподвижно зависший в зените. Мир Пустых не имел солнца, там никогда не наступал рассвет, только ночь, и та словно бутафорская. Мир Пустых не имел растительности, кроме редких голых деревьев. Все, что там было — белые пески, холодный ветер и чудовища в белых масках, вечно пожирающие друг друга — некоторые из них были разумны. Десять сильнейших стали зваться Эспадой.       Гин был одним из их командиров.       Еще немного — и он предаст Общество Душ. Они готовились к этому — Айзен, Тоусен и он, Ичимару. Они ждали удобного момента, выстраивали стратегию, и скоро должны были начать новый виток игры.       Зачем это нужно Тоусену, Гин понятия не имел и не особо хотел разбираться в его мотивах. Зачем это нужно Айзену, было понятно сразу.       Стать богом. Сломать ключ Короля Душ. Править миром.       Впервые Гин увидел Айзена, когда собирал дрова в лесу — растопить печь; они с Рангику еще жили в Руконгае и не заводили речи о том, чтобы пойти учиться в Академию Духовных Искусств. В то время Гин не знал, как зовут человека в форме лейтенанта, перед которым на коленях стояло трое других шинигами, но с первого взгляда понял главное — он опасен. И та штука, которую передали ему коленопреклоненные — опасна.       Он ничего не сказал Рангику. Он день за днем уходил молча — всегда. Как она это терпела, Гин не представлял, но терпела. В детстве — догоняла его, бежала по снегу, оставляя следы на белом полотне, удивленно распахнула глаза, увидев, что он в форме Готей-13… до последней черточки Гин помнил ее лицо в тот миг.       — Я стану шинигами, — сказал он ей тогда. — Я стану шинигами и все изменю. Изменю мир и ты больше никогда не будешь плакать.       Вряд ли она поверила. Гин сам себе не верил. Он всей душой хотел сделать то, что обещал, но мало ли чего он хотел?       И все же он узнал секрет Айзена. Приблизился к нему, втерся в доверие, насколько можно было заслужить доверие этого типа. Айзен не был дураком и понимал, что его союзники преследуют свои цели, а не горят желанием посадить его на трон — просто их желания в чем-то совпадают, понимал, что они могут ему врать, и за это Ичимару по-своему его уважал. Айзен был тем самым врагом, который достоин уважения.       — Я — змея, — говорил ему Гин. — Я хладнокровная безэмоциональная змея. Я скольжу повсюду в поисках добычи и пожираю тех, кто выглядит аппетитно.       Он всеми силами создавал себе именно этот образ — жестокой хладнокровной змеи, и все в Готей-13 воспринимали его именно так, но прошли десятилетия, прежде чем Айзен доверил ему секрет об единственном способе избежать гипноза Кьёки Суйгецу — прикоснуться к лезвию меча. Никто в Готей-13 этого не знал. Дождавшись удобного момента, дотронувшись до клинка… Гин сможет убить Айзена. Только он и сможет.              Став предателем. Став из возлюбленного Рангику ее врагом.       Сделав это ради нее одной.       Чтобы она улыбалась.       В детстве это казалось правильным, позже — Гин все чаще задумывался и понимал, что вместо своих шпионских игр мог бы просто найти доказательства того, что Айзен является угрозой и прийти с ними к Главнокомандующему или к Совету Сорока Шести, но завяз в происходящем слишком глубоко, да и печальный опыт Тоусена, тщетно когда-то пытавшегося добиться у властей наказания для ублюдка, убившего его любимую женщину, останавливал Ичимару — лучше справиться самому.       Он тоже не раскрывал капитану Пятого отряда всех секретов своего занпакто. У него могло получиться… и пусть Рангику его ненавидит…       Но пусть она будет счастлива. Этого было бы достаточно.

2000 год, период Хэйсэй; Общество Душ, Сейретей

      — Нам нужно поговорить, — сказал Хисока.       Когда они вернулись в Сейретей, закончив с заданием в мире живых — Момо сразу убежала. К Айзену, заниматься каллиграфией; ревновать к капитану было почти тем же самым, что ревновать к отцу, но все равно он ощущал ревность.       Будто между ними ничего не произошло. Совсем ничего. Будто все, что они делали — убивали Пустых и совершали консо, поэтому по возвращению можно спокойно заняться повседневными делами.       Хисока ждал Хинамори у бараков, и в наступивших сумерках ее реяцу ощутилась невидимой вспышкой пламени.       — Да, — кивнула она. — Нужно.       — Глупо вышло, да? — он взъерошил волосы на затылке.       — Отчасти, — согласилась Момо. — А отчасти романтично. Но, если честно, я не знаю, как реагировать. Со мной такое впервые, и я…       — Не уверена, — подсказал Хисока — ее неуверенность покалывала в кончиках его пальцев.       — Угу. Я не ожидала… В смысле, ты мне нравишься, — спохватилась она. — И я тебя не отвергаю! Но…       — Но ты не знаешь точно, что чувствуешь, и тебе нужно время, чтобы разобраться в себе? — снова подсказал он.       — Да, — кивнула Хинамори. — Именно так.       Хисока был хорошим, очень хорошим, и ей было хорошо с ним — и разговаривать, и работать в команде, и целоваться. Он был умным, он был красивым, и все же… Момо поступила в Готей-13 не для поиска отношений, ни долговременных и серьезных, ни мимолетных на одну ночь. В первую очередь она хотела делать карьеру, продвигаясь по служебной лестнице.       — Хорошо, — сказал Хисока. — Давай вместе будем в себе разбираться. А пока разбираемся — давай сходим вместе на фестиваль Танабата? — выпалил и чуть не зажмурился, боясь услышать, что ее уже пригласили. Кира мог подсуетиться раньше; в отличие от руконгайцев Хисоки и Ренджи он, будучи молодым аристократом, гораздо лучше знал, как обращаться с дамами.       — Давай, — легко согласилась Хинамори.

***

      Докатилась, печально думала Мацумото, шагая по улицам Джунринана в сгустившихся сумерках — сбегает из собственного отряда бродить по Руконгаю, чтобы не попадаться на глаза третьему офицеру. Обычно так сбегали от начальства, а не от подчиненных… впрочем, Шибе-тайчо его гордое звание капитана не мешало бегать от нее, Рангику. и не раз она разыскивала его по всему Сейретею. И Кьёраку-тайчо регулярно прятался от Нанао… а до того — от Лизы…       От воспоминания стало еще паршивее. Когда это произошло, Рангику только-только стала лейтенантом, но моментально подружилась и с Лизой, и с Маширо, и с Роузом… со всеми. Все они были хорошими… за редкими исключениями.       И все они теперь были наполовину Пустыми — врагами, подлежащими уничтожению. Вот что значит — быть шинигами. Это не игрушки, самое важное в их службе — не любовь, не кокетство, не флирт. Самое важное для каждого — не отношения, а собственная сила, которую необходимо развивать, и Рангику стоило бы не бродить по улицам, жалея себя, а тренироваться в попытках достичь банкая… словно в ответ на собственные мысли она почувствовала чужую реяцу. Сильную, леденящую — как морозным ветром повеяло, хотя было тепло.       Доносилась эта реяцу из небольшого аккуратного домика, и уровнем она была сравнима примерно с пятым офицером — плюс-минус. Если развивать, может достичь даже уровня капитана… кто же это? Кто-то из Готей-13? Тогда бы Рангику непременно узнала; она не делала ставку на кидо, но столь могущественные ауры могла различать без труда, реяцу каждого индивидуальна. Значит, не из Готея. Тогда почему до сих пор не поступил в Академию?       Что-то в этой духовной силе было… знакомое. И угрожающее; Рангику приглушила собственную реяцу еще больше, чтобы не причинить вреда возможно находящимся там душам, и решительно направилась к дому. Ее не беспокоило то, что она вламывается в чужие владения — и не зря; когда Мацумото отодвинула сёдзи, то увидела спящих на двух футонах старушку и того самого беловолосого мальчишку, которому нахамил продавец в кондитерской. Во сне мальчишка источал реяцу куда более сильную, чем бодрствуя — морозный ветер от его тела исходил настоящий, холод сковывал тело бабушки так, что та дрожала во сне. Одного взгляда ей хватило, чтобы понять — так бабка долго не протянет, еще недели две подобных ночей, и отправится на новый цикл перерождений.       Не то чтобы Рангику заботила судьба незнакомцев, но она не задумывалась, чем руководствуется, шагая к мальчишке. На этот раз ей не пришлось его трясти — он проснулся сам.       — Ты! — вскрикнул он, рывком садясь. — Что ты здесь…       — Привет, — весело сказала она. — Меня зовут Мацумото Рангику.       — Какого черта…       — Тебе стоило бы научиться контролировать свою реяцу, когда ты спишь, — она снова перебила его. — Твоя бабушка совсем замерзла.       Вздрогнув, мальчишка быстро обернулся к старушке, широко распахнув бирюзовые глаза. Потом посмотрел на Мацумото. Потом перевел взгляд на свои руки, сжав и разжав пальцы.       — Если не научишься этим управлять, — продолжила Рангику, — убьешь ее.       — Убью?.. — растерялся он.       Сжалившись над несчастным выражением лица мальчика, Мацумото присела рядом с ним, чтобы сравнять их лица — он так и не встал с футона. Коснулась ладонью его груди.       — Ты слышишь во сне голос, верно? Он зовет тебя?       — Я вижу ледяное поле, — мальчишка нахмурил брови. — И слышу голос… он будто поглощает меня. Рокочет вдали раскатом грома…       — И что он говорит?       Мальчик покачал головой, поджав губы.       — Не могу понять. Когда он появляется передо мной, я перестаю его слышать. Я не думал, что это опасно, — растерянно добавил он. — Что я — опасен.       — Давай пройдемся, — предложила Рангику, заметив, что старушка начинает просыпаться. В ее планы не входило до смерти пугать и без того ослабленную пожилую женщину.       Выйдя на улицу, мальчишка надел гэта, но так и остался в той же юката, в которой спал. Мельком Мацумото подумала, что если бы волосы этого ребенка были покороче, а глаза — голубыми, то он был бы совсем как Гин.       Снова Гин. Везде Гин.       Чертов Гин. Он где-то шляется и совсем о ней не думает, а она видит его в каждом встречном.       — На самом деле я подозревал, — первым нарушил молчание мальчишка. — Подозревал, что что-то есть. У моей сестры не так давно появилась духовная сила… она уже поступила на службу в Готей-13.       — В какой отряд? — заинтересовалась Рангику.       — В Пятый. Ее зовут Хинамори Момо, — мальчик глянул на Мацумото с тенью надежды, явно желая услышать нечто вроде «ах да, та самая Хинамори».       — К сожалению, я ее не знаю, — честно сказала Рангику. — Я лейтенант Десятого отряда. Но мой… друг — лейтенант Пятого. А тебя самого как зовут?       Мальчик пнул камушек носком сандалии.       — Хицугая Тоширо.       — Вот и познакомились, — просияла Мацумото. — Ты не затягивай с поступлением в Академию. Серьезно, чем ты думаешь? Неужели не догадывался, что у тебя есть реяцу? Голода не чувствовал?       — Чувствовал, — буркнул Хицугая. — Но у нас есть еда.       — Ненавидишь шинигами? — спросила Рангику. Не все простые души были в восторге от служащих Готей-13 — ими восхищались, но также многие по ряду причин терпеть их не могли.       Тоширо повел плечами.       — Нет, не ненавижу. Просто… Хинамори уже ушла. Если бы и я, то бабушка бы осталась совсем одна. Я же не знал, что это может быть опасно для нее, — он болезненно скривил губы.       — Ты сможешь ее навещать. Поступать в Академию или нет — решать тебе. Я же силой не тащу. Просто говорю, что вижу. Не хочешь становиться шинигами — можешь перебраться жить в соседний дом.       — Нет, — Хицугая решительно сдвинул брови. — Вы правы, Мацумото-сан. Я давно должен был отправиться следом за сестрой. Я вел себя глупо, продолжая торчать здесь… — и вдруг остановился. Рангику обернулась — он стоял в поясном поклоне.       — Спасибо вам.       — Ерунда, — отмахнулась она. — Подними голову. Вот если я стану твоим командиром — тогда будешь мне кланяться.       И ушла, не дожидаясь ответа, растаяв в воздухе легким призраком летней ночи.

***

      В кабинете лейтенанта Десятого отряда за столом сидел Цузуки, и Рангику, отодвинув сёдзи, испытала желание сразу же закрыть их и сбежать — в который раз за сегодня. Сдержалась, натянув свою привычную улыбку.       — Не спится?       — Я ждал тебя, — просто ответил он. — Мы не договорили.              Мацумото устало прикрыла глаза.       — Хорошо, — она скрестила руки под грудью. — Что ты хотел мне сказать?       Цузуки поднялся и вышел из-за стола, подходя к ней и глядя сверху вниз — тем самым пристальным и пронзающим взглядом, от которого хотелось прикрыться.       — Я хотел сказать… — он провел языком по пересохшим губам, — что вы мне нравитесь. Ты мне нравишься.       — Вот как, — упавшим голосом проговорила Рангику.              Вот и все. Слова сказаны. Долго убегать не получилось — и, как назло, им никто не мешал. Не заглядывал Гин, не вбегал с веселыми возгласами Шиба-тайчо, не стучались рядовые, даже адские бабочки не прилетали. У нее не было повода оттянуть неизбежное.       — Я знаю, что ты любишь Гина, — сказал Цузуки прежде, чем она что-то ответила.       — Если знаешь, то почему?..       — Потому что это не мешает любить тебя, — он развел руками. — Нужно было сказать это давно.       — То есть, ты уже давно? — охнула Мацумото. — Насколько давно?..       — Какая разница?              Мысленно Рангику признала — никакой. Даже если он любит ее уже тысячу лет.       — Цузуки, — начала она. — Ты правда очень хороший…       — Подожди, — он поднял руку, призывая ее к молчанию. — Я знаю, что ты скажешь. Я хороший, у меня куча достоинств и любая будет со мной счастлива, а у тебя есть Гин, так? Но я не хочу любую, я хочу тебя. А Гин… однажды ты поймешь, что он тебя обманывает. Однажды ты поймешь, кто нужен тебе на самом деле.       Звучало это так категорично, что Рангику, сама мысленно ругавшая Ичимару последними словами — обиделась.       — Насколько же ты в этом уверен, — холодно протянула она тоном, не предвещающим ничего хорошего. — Да что ты о нем знаешь? И обо мне?       — А что ты знаешь о нем? — сузил глаза Цузуки. — Никто в Готей-13 ему не доверяет. Никому в Готей-13 он не нравится…       — Он спас мне жизнь! — вырвалось у Рангику. Неосознанно она сжала ладони на подаренном Ичимару кулоне. — Я… я умирала от голода, у меня не было сил даже идти… он нашел меня, накормил… я была ребенком и он тоже… это случилось двадцать девятого сентября.       — В твой день рождения? — моргнул Цузуки.       — Нет. Позже моим днем рождения стал именно этот день… И я прекрасно понимаю, как это выглядит со стороны — люблю и потому оправдываю. Но я действительно не верю, что Гин может меня предать. Кого угодно, пусть даже все Общество Душ — но не меня. Никогда.       Цузуки цокнул языком.       — Что ж, твое упрямство и твою веру в людей я тоже люблю. Я подожду, Рангику.       — И оно тебе надо? — она потерла переносицу. — Ждать? Ты не думаешь, что это будет зря?       — Нет, — твердо сказал он. — Не думаю.              Притаившаяся за дверью Икаруга Маки нервно и сердито кусала губы. Ее присутствие то ли не ощущали, то ли не считали нужным замечать — ее никогда не замечали.       Особенно на фоне Мацумото-фукутайчо. Рядом с ней Маки была, как воробушек рядом с лебедем. и ни в чем не могла с ней сравниться, ни в красоте. ни в силе. На Маки попросту не обращали внимания… и ладно бы Цузуки-сансеки просто не видел в ней девушку, тогда она приложила бы все усилия, очаровывая его, и у нее могло получиться — но Цузуки был влюблен в их лейтенанта.       В нее все были немножко влюблены. Маки же думала, что ненавидит ее.       Она красива, но неужели никто не видит, что больше в ней ничего нет? Что она — жестокая капризная эгоистка?       Как она смеет отвергать ухаживания Цузуки-сансеки в подобном тоне? Что она нашла в этом Гине — он по сравнению с Цузуки был просто ужасен! Тощий, как скелет, белесый, с вечно суженными глазами и прилипшей к тонким губам язвительно-фальшивой улыбкой… Некрасивый, недобрый и невеселый, и Маки не сомневалась, что от фукутайчо Пятого отряда следует ожидать удара в спину. Мацумото получала подарок судьбы в виде любви такого мужчины, как Цузуки, и воротила нос от своего счастья.       …а он был готов ее ждать. Маки бы все отдала за то, чтобы это было сказано ей, а Рангику…       — Уже поздно, — услышала она ровный голос лейтенанта. — Думаю, вам пора идти спать. Можете быть свободны, Цузуки-сан.       Маки быстрой тенью метнулась в сторону от сёдзи за угол. Цузуки вышел в коридор, прошагал вперед, остановился и с силой ударил кулаком по стене.       Оставшись в кабинете одна, Рангику упала в свое кресло, еще хранящее тепло тела третьего офицера и закрыла лицо руками.       Где-то в другом мире Ичимару Гин смотрел, как холодные ветра поднимают в воздух белые пески мертвой пустыни.